Марш анонимов. Крестопереносец

Константин подошел и заглянул в распахнутый сундучок. Тот был полон металлических пластинок с закругленными краями, с буковками, расположенными в пять строк и продетыми в маленькие дырочки тонкими цепочками.

– И что это? – спросил он как бы сам себя.

– Разрешите, я посмотрю… – Пендаль схватил пригоршню пластинок и стал читать.

– Маквилин. Джон П. Цифры… Римские буквы. Иллюминат… Так, второй. Смоут. Ронни Ф. Цифры… Арабские и римские… Фансигар… Третий… Линквуд. Грегор С. Цифры… Саентолог…

И в таком духе прочие жетоны.

Батюшка, кончивший обряд, подошел, взял один из жетонов, всмотрелся… Глаза его расширились, он отбросил от себя пластинку, как нечто непередаваемо гадкое, и, возможно, ядовитое.

– Это мерзость! Мерзость пред ликом Господа! Спрячьте! Закройте и более не прикасайтесь!

– Что это, отче? – тихо спросил рыцарь.

– Жетоны Призыва продавших свои бессмертные души. Я слышал о таких, от Кондратия и слышал. Они теперь навеки прокляты, страдают и корчатся в преисподней, желая лишь одного – выбраться и отмстить всем живым за свой же проступок! Сектанты! – последнее слово Ставросий прямо выплюнул. – И эти вот жетоны для того, чтобы призвать проклятых в наш мир, нужны! Они уже не люди. Они сами уже почти демоны. Лучше всего уничтожить эту… эту… гниль. Но тут я не смогу. Нужно нести на святую землю, и там, помолясь, захоронить. Тогда эти ироды точно из пекла не выберутся. Вот что. Оставлять это здесь опасно, мало ли кто найдет. Забираем с собой.

Спорить с ним никто не стал. Религия сказала – надо, рыцарство ответило – есть. А слуг и колобков вообще не спрашивают.

– Сюда мы еще, Господь сподобит, наведаемся… – сказал Ставросий. – Тело нужно забрать, перезахоронить. Да и вообще… Очистить.

И полез следом за крестоносцем, уже нырнувшим в зев очищенного от трупа провала.

За священником прыгнул Фофан.

А Пендаль задержался ровно настолько, чтобы найти отброшенный батюшкой жетон и снять с тела незадачливого крестьянина чудо-пояс.

…

Девушки аукались и перекликались.

Лукошки, почти полные грибов, и туески, набитые ягодами, намекали на скорое возвращение домой. Да и день подходил к полудню, а значит пора. Дома, в деревне, нужно помогать матерям и старшим сестрам, дел у крестьян и крестьянок летом – полно.

Шесть подруг уже собрались на полянке, а вот седьмой, самой младшей, лишь недавно допущенной в их компанию, не было. Хотя, периодически, слышалось ее тоненькое «Ау», постепенно приближающееся к оговоренному месту сбора.

Девушки расселись на полянке и, дожидаясь односельчанку, болтали обо всем на свете.

О грибах, парнях, ягодах, парнях, родителях, парнях, коровах, парнях и о… парнях. Этими темами, собственно, кругозор крестьянских девушек и ограничивался.

– А вот вчерась, когда я вечером по воду шла, ко мне Сенька подошел!

– Да ну! Сам Сенька?

– Не может того быть, он же с Ляйкой гуляет!

– Вот те крест, подошел!

– И ты чаго?

– А я вроде, как и не заметила, и пошла себе дальше!

– А он чаго?

– А он… а он, вроде как ему все равно. И тоже дальше пошел.

– Так это же разве считается, что подошел?

– Ой, да много ты понимаешь! Мне сестра сказала, что хотел он заговорить, да не решился, побоялся.

– Да ты вроде, не шибко страшная.

– Тьфу на тебя!

– Кто? Сенька побоялся? Еще скажи застеснялся. Ха-ха! Это же не Тепка. А Сенька, он ух! Первый парень!

– Да и Тепка, тоже ничего…

– Был ничаго, а щас уже чаго. Говорят, встретил он в лесу что-то злое, еле ноги унес. Таперича вот и боится всего.

– Да чаго тут бояться? Ежели на Волчьи Заделы, да к Озеру Яги не ходить, то…

– Агась, а Тепка?

– А что Тепка? Знамо дело, заколдовали его.

– Кто?

– А я почем знаю?

– Дык ведь говоришь.

– Да кому он нужен – заколдовывать? Не заколдовывают простых людей, енто токмо дружинников да героев.

– Говорю, мне это Милька говорила, когда мы у ее коровы роды принимали.

– Милька – дура!

– Дура, не дура, а в травах разбирается, у самой бабы…

– Тс-с-с… Мелкая идет, ни к чему ей это пока.

Кусты зашевелились и на полянку выбралась девушка. Но совсем не та, которую ждали подруги.

Суконное монашеское облачение почти полностью скрывало фигуру. От макушки до пят. На глазах – плотная повязка, либо дань обету, либо признак слепоты. Но свеженькое личико и гладкие ненатруженные ручки выдавали нежный возраст гостьи.

– Ой! Монашка…

– Глядите!

– Странница…

– Откуда в лесу???

– Одна?

– Кто здесь? – спросила монашка. – Девочки, вы одни? Сколько вас?

– Одни, одни, мать… Семеро… Нет, шестеро, – загалдели селянки. – Вот сюда, проходи, присядь на бревнышко, отдохни, водицы испей, ягодок откушай…

– Ох, милые девочки, воистину, доброта ваша не останется безнаказанной, – ласково улыбнулась монашка. – С удовольствием и откушаю и изопью…

И облизнулась.

– По грибочки выбрались, – не столько спросила, сколько констатировала странница. – Чую, грибами пахнет.

– Да, грибов в этом годе много, – подтвердила одна из девушек. – Хоть косой коси… Мать, а чего у тебя на облачении распятья нет? Неужто под одежу спрятала? Так тут лихих людей нету, никто не отымет!

– Тебя девочка, как зовут? – спросила странная монашка проигнорировав вопрос об обязательном по ее статусу атрибуте.

– Белка.

– А остальных как кликают? Хочу вам, девоньки, подарки дорогие сделать. А для этого ваши имена знать нужно…

– Марфа.

– Стешка.

– Тайа.

– Софа.

– Виктор Андреевич.

– Как? – удивилась монашка.

– Да родной батюшка ее в честь близкого друга так назвал, а батюшка Ставросий, видно, в ударе был, так и окрестил… А чего за подарки-то?

– О-о-о… Подарки. Да, сейчас… Всем вам будут от меня замеча-а-а-ательные подарки…

Монашка сунула руки под платок и сняла тряпицу, скрывающую глаза. Обвела девушек взглядом, и те застыли изваяниями, не в силах ни шевельнуться, ни даже пикнуть. Из глазниц выглядывали здоровенные мохнатые пауки.

– Тебе, Белка, дарю ядовитую слюну, поцелуй твой будет смертелен. А то вон какие губы отрастила, рабочие. Тебе, Марфа, Зрение Ночи, видеть будешь только во тьме кромешной. Глаза у тебя ярко блестят чересчур. Тебе, Стешка, еще четыре ноги, а то твои коротковаты. Ты, Тайа, молчишь все время, удлиню тебе за дарма язык, аршинов до двадцати. Софа, ты ведь матерью хочешь стать более всего на свете? Вон, какая жопа… Дарю тебе плодовитость пчелы-королевы. Ну а ты… Виктор Андреевич… – монашка хмыкнула. – Обойдесся. Чего-то не налагается заклятье на твое имя… Наверное, заговоренное. Все, счастливо оставаться, девочки. Мне еще девяносто четыре проклятья до полуночи наложить требуется, а времени мало. Через шесть часов разрешаю отмереть, do widzenia!

И странница, на ходу повязывая на глаза тряпицу, быстро зашагала по лесу в сторону деревни. Удивительно, но она ни на что не натыкалась, и ни обо что не спотыкалась, будто зрячая.

В кустах, у полянки с застывшими подругами, сидела, трясясь от страха, белокурая девочка. Рядом валялась корзинка с рассыпавшимися крепенькими грибами.

«Нужно бежать! – промелькнула мысль. – Предупредить старосту!»

Чуть ли не каждое местное дерево было ей знакомо. Она заложила широкий крюк, дабы не попасться страшной монашке, и что было сил бросилась в погост.

41. Токик Цвок Токик

Личные апартаменты Крота-разбойника не впечатляли. Три комнатки, одна из которых – явная кухня, забитая мешками овощей и свисающими с земляного потолка пучками душистых трав. Небольшой ключ, бьющий в уголочке и смывающий в стенную щель нечистоты. Посередине – крохотный очаг с хитрой системой дымоудаления. Вторая комнатка – спальня. Ничего выдающегося, кроме отсутствия привычных клопов, отметил рыцарь. Бараньи, медвежьи и волчьи шкуры. Хорошо выделанные, почти не вонючие. Вот и вся постель. И третья комната, самая большая. Практически полностью занятая огромным розовым роялем. Рояль опознал Пендаль, видел где-то такой агрегат уже. По периметру стен – стопки книг. Причем, не рукописных, а напечатанных – большая редкость.

Хозяина, как это ни странно, дома не оказалось.

Отряд разведал скромные хоромы и нашел еще шестнадцать дыр. Но были они такими узкими, что и колобок не рискнул в них сунуться, опасаясь застрять.

Ожидание затягивалось. Вот уже, казалось, несколько дней сидят они в засаде, а разбойника все нет.

Брюква и репа надоели до тошноты. Всем, кроме Пендаля. Гадость из Грааля он перелил в нашедшуюся под роялем амфору, и теперь наслаждался любимой «Изабеллой» в круглосуточном режиме. И ему было пофиг, чем закусывать.

Время, тем не менее, уходило не в пустую. Константин научился узнавать почти все буквы русского алфавита, вот только складывал их в слова довольно медленно. Почему русского? Именно на русский у него был настроен интерфейс. И возиться с прочими пока не было смысла. Ведь чтобы этот самый интерфейс (он наконец выяснил, что пейсатые евреи тут непричем, а если и причем, то косвенно), перенастроить – нужно выполнить очень длинный, нудный и непередаваемо сложный для малограмотного крестоносца квест.

Наконец, в момент очередного дежурства стоящего на посту батюшки, из самой широкой норы донеслось сопение и пыхтение.

Константин жестами приказал спутникам приготовиться и занять заранее определенные места. Все заняли. Только до пьяненького Пендаля Пажопье приказ дошел через жопу. В буквальном смысле. После пендаля по жопе. Батюшка и Фофан выполнили распоряжение еще до момента окончательной отдачи оного.

– В-ваш… Ша… Ми-ми… Гы… Ми-милость… Я н-не воин… Не воин я… Н-нельзя мне в зас-саду…

– Молчи, бестолочь! Выпорю! – прошипел раздосадованный барон.

– В-ваша ми…

– Веревку готовь!

Посыпались мелкие камешки, пыль, и в комнатку сунул нос маленький сморщенный человечек с криво подстриженной пыльной бородой. Не гном, не цверг и не еще какой непонятный уродец, а именно человечек. Росточком не более метра, в странной сине-желтой одежде и треухой шапке с оборванными завязками.

Носик-пуговка Крота задергался, глазки забегали. Он подозрительно осмотрелся, что-то заподозрил и собирался юркнуть назад. Но на темечко опустился тяжелый псалтырь отца Ставросия. Клацнули застежки четырёхкилограммовой книги и зубы человечка.

Крот жалобно то ли ойкнул, то ли матюгнулся и, потеряв пространственную ориентацию, с враз помутневшим взглядом ломанулся прямо на тяжеловооруженного крестоносца. Человечка ощутимо вело после удара, и двигался он с небольшим креном, градусов в пятнадцать, но тем не менее, шустро.

Заторможено подняв руки, продемонстрировал огромные не только для него, но и для очень крупного мужчины ладони с крепкими, заскорузлыми, плоскими ногтями сантиметров десяти длинной. Чего он хотел добиться этим жестом – неясно, то ли напугать, то ли показать, что оружия у него нету и он вообще сдается.

Пажопье, увидев эти природные лопаты, испугался окончательно, и хаотично заметался по кухоньке, сшибая на своем пути все подряд. Такому броуновскому движению могла бы позавидовать любая молекула.

Но на середине пути разбойник резко сменил направление и попытался юркнуть в сточную щель. Под ногами у него неизвестно откуда появился колобок. Споткнувшийся Крот упал, а сверху шлепнулся всей массой растерявшийся и не помнящий, что ему делать в бою Пендаль.

Когда икающего от страха Пажопье наконец откатили, решив, что поднимать себе дороже, пришибленного разбойника пришлось отливать водичкой. Предварительно, конечно, связав той самой веревкой из ивовых ветвей.

Рыцарь легонько пошлепал разбойника по щекам. Но поскольку забыл снять латные перчатки, сделал только хуже. Уже почти пришедший в себя Крот снова вырубился.

Оттеснив Полбу, за дело взялся батюшка. Буквально через пару минут очнувшийся разбойник сплюнул выбитый могучим, но забывчивым рыцарем зуб.

– Вы кто? Фто фам нуфно?

– Адское отродье! – крестоносец придвинулся почти вплотную к плененному Кроту. – Как смеешь ты, людоед…

– Он не отродье, – вдруг сказал отец Ставросий. – Был бы темной тварью, от удара Псалтырем если бы не прахом развеялся, то очнулся бы еще не скоро.

– И нифе я не людоед! – пискнул человечек. – Я вафе фегетарианец!

– Чего? – чуть сдал назад барон.

– Ик… Это значит, мяса он не ест, вафа милофть… Ой, ик, фаша… ваша…

– Да понял уже, – отмахнулся Константин. – Иди проспись, пропоец. Толку с тебя…

– Фы это… Фы фто делаете тут? Опять меня прифли обижать, да? Ну фто я фам фсем плохого сделал-то?

Ставросий прервал поток зарождающейся кротовьей истерики щелбаном и Константин еще больше зауважал батюшку.

– Ы-ы-ы-ы-ы… Больно!

– Ты же ведь Крот? Крот-Разбойник? И не отмазывайся, мы твои ладошки видим. И пусть ты не из геены огненной вылез, а сам как-то народился, смертей на тебе – тьма!

– Ну, пощему, пощему, пощему… Жифу мирно, никого не трогаю… Пофему ко мне пофтоянно лезут? Пофему фсе ломают? Пофему обижают…

– Мирно??? – взревел батюшка. – Да ты!!! Сколько людей в твои ямы провалилось да погибло!

– Людей? – переспросил Крот. – Людей – ни одного. Я только чудифь отлафлифаю. Тех фто без дуф.

– Без чего?

– Без дуф. Ну знаете… Дуфа. Это такая фтука…

– Аааа… Душа. И с чего ты взял…

– Я понял, понял! – заорал вдруг Крот. – Вы не меня ифете! Вы, того, другого, лофите! Фот федь, незадафя… А попадаюсь я, да? Так федь?

– Какого, такого «другого»? – подозрительно спросил рыцарь.

– Охохонюфки… знал я, аукнется мне эта фделка…

И Крот поведал товарищам странную и страшную историю.

…

Мир, в котором раньше обитал Крот, совсем не походил ни на этот, ни на знакомый Константину.

Жило в нем неимоверное количество видов разумных существ, объединённых единым названием – Люди. Люди то они все люди, вот только корни у них разные. Были людо-коровы, людо-обезьяны, людо-медузы и даже людо-комары. Например, род Крота – вел свою историю… па-рам-м-м! Именно от кротов, кто бы мог подумать. Вообще, в том мире, практически от каждого животного произошли какие-нибудь люди. Сохранив базовые навыки первопредка.

Постоянные войны, борьба и геноцид – нормальные в том мире явления. Племена различных Людей, не прекращая, враждуют, но извести под корень – не могут. Даже людо-козлы не смогли окончательно истребить людо-капусту. Что там говорить о прочих?

Людо-кроты племя так себе. Не большое, не маленькое. Ни мирное, ни воинственное. Среднее во всем. За исключением одного.

Как и все Люди того мира, они могут чуять душу. Ведь, несмотря на внешний вид, у всех Люди есть душа, факт. А вот у многочисленных чудищ, населяющих тот мир, помимо Люди, душ нет. Именно в этом их основное отличие. А людо-кроты, помимо самого наличия души в состоянии оценить ее условное качество. Талант для этого народа не сказать, чтобы сильно полезный, можно сказать, не пришей к пи… к трусам рукав, талантик. Зачем он им, и как, собственно, развился – не понятно, но, что поделать, раз талант есть, его уже не пропьешь. Хотя, людо-кроты и были бы не прочь.

Воевали людо-кроты со всеми подряд, а иногда – промеж собой. Не потому, что злые, просто, так повелось, испокон веков война всех против всех тот мир сотрясает. Вообще, не ясно, как люди там совсем не перевелись к настоящему моменту.

Наш Крот, которого, кстати говоря, зовут вовсе и не Крот, а Токик Цвок Токик, был в племени кротов изгоем.

Все началось давно, когда Токик был еще маленьким. Прокопал он нору под горой, и случайно вылез во владениях Людо-ежиков. Чудом ноги унес.

Копали людо-ежики не ахти, но собравшись вместе, вполне смогли расширить лаз, и по следам неопытного ребенка нашли подземное поселение людо-кротов. Вырезали почти всех, воспользовавшись эффектом внезапности и тем, что боевые отряды людо-кротов ушли на битву с людо-свеклами. Очень уж людо-свеклы расплодились в последнее время, мерзкие толстяки, не преминул добавить Токик Цвок.

С тех пор, относится к Токику в племени стали не очень хорошо. Ну, выжившие, ясное дело. Даже в других поселениях узнали о случившемся, и стали именем Токик Цвок Токика ругаться.

Второй раз ему не повезло, когда он, плохо изучив карту подземных вод, давным-давно составленную древними, а потому ужасно мудрыми людо-кротами, докопался до подземного озера.

И все бы ничего, с подтоплениями его племя давно научилось справляться.

Но в озере жили людо-хрен-знает-кто.

Что было дальше, объяснять?

Эпическую битву людо-кротов и людо-хрен-знает-кого, до сих пор воспевают как образец непередаваемого мужества, непередаваемой хитрости и много чего непередаваемого еще. А особенно, непередаваемой тупости некоего Токик Цвока Токика.

Но даже это событие не заставило добросердечных людо-кротов насовсем отвернуться от соплеменника. А вот следующее – заставило.

Решил Токик жениться.

Да не на своей соплеменнице, это бы еще полбеды, хотя таким как он, вообще размножаться противопоказано. А на людо-бабочке.

И ладно бы, взаимность была. Хотя какая тут взаимность, когда она в тридцать раз его мельче и в пятьдесят легче?

Вообще, он с детства был со странностями. Даже водил знакомства вне племени. Например, с людо-мышами. Вот, одна людо-мышь и подсупонила Токику эту невестушку.

Ой, что было…

Людо-бабочки свою ПрЫнцессу, а она именно прЫнцессой оказалась, освобождали всей толпой. Причем, сговорившись с людо-комарами, людо-пчелами и людо-червями. А также, даже, с собственными естественными врагами – людо-ласточками.

Как именно все это происходило, совершенно иная история, и полностью приводить ее здесь мы не будем. Главное – в результате племя решило от непутевого Токика избавиться самым радикальным способом.

Казнь у людо-кротов происходит всегда по одному и тому же сценарию. Несчастного на ночь привязывают к Ритуальной Скале Заката, а утром находят обглоданный непонятно кем скелет. А иногда и скелета не находят.

В ту ночь, когда казнили виновника трех войн, разразилась жуткая гроза. И молния, согласно законам жанра, конечно же не промазала. Так Токик Цвок Токик оказался в этом мире.

В отличие от Константина, он согласился на звуковое оповещение и разобрался в местных реалиях очень быстро. Класс выбрал специфический – охотник, специалист по тайникам и ловушкам.

Жил уединенно, никого не трогал, качался потихоньку… Был нелюдим, но не жесток. Просто, никак не мог простить несправедливому миру собственных неудач.

Много лет назад настало время жеребьевки, и Крот отказался от права на защиту родного измерения. Так и погиб тот мир, оставив после себя только одно странное существо. Токика Цвок Токика.

С одной стороны, Токик радовался. Наконец, отомстил всем причастным. Правда и непричастным, но это частности. Да и не нравился ему родной мир никогда. Но с другой… Остался один. Совсем один. Даже без теоретической возможности вернуться в родное племя. На что, в глубине души, все-таки рассчитывал.

Так и жил. Охотясь на бездушных тварей и постепенно деградируя из людо-крота в человека.

Попался ему несколько лет назад колдун. С таким прищуром характерным, крючковатым носом и козлиной бородкой. Ну как попался… В буквальном смысле слова – в яму попался. Которую Крот на бездушную, выслеживаемую уже пару недель тварь вырыл.

У колдуна душа была. Причем очень хорошая, качественная. Но… Как бы сказать… Со знаком минус.

В награду за освобождение предложил колдун Токику прекратить страдания одиночки. Путем создания гомункула, на базе крови страдающего. Мол будет у Токик Цвока верный спутник, союзник и собрат.

Конечно, Крот с удовольствием согласился.

Операция оказалась очень болезненной, но человечек терпел. Рождение новой жизни и должно сопровождаться муками, считал он.

Колдун не обманул.

И вскоре у Крота появился брат-близнец. Мы бы сказали – клон, но дремучие средневековые жители таких слов не знают, потому так не говорят.

И все было бы хорошо, если бы не противоестественные наклонности Крота номер два. Унаследовал он от родителя все навыки охотника – ловушечника, да и прочие тоже, вот только применять их стал совсем не так, как Токик. Твари то, что… Не будет их – только мир чище станет. Кроме того, Крот ощущал тень вины за погибший родной мир, и всеми силами старался сохранить хотя бы этот, давший ему приют. В, казалось бы, безнадежной ситуации.

Возиться с бездушными тварями гомункул считал не интересным, и стал отлавливать людей. Пытать, убивать и поедать. А то и в жертву приносить. Кому-то, не совсем понятному, но явно злому.

Такого вегетарианец Токик терпеть уже не мог. И переехал. Сбежал, короче.

Но постоянно его с тех пор преследует злобный допельгангер. То мертвую голову подкинет, то преследователей наведет, а то сглазит, гаденыш. И мысли о сотворенном чудовище разум не покидают.

Возникала идея, да не раз, изловить да уничтожить, но… Не сумел Токик на такое решиться. Родная ведь кровинушка.

…

Рассказывая все это, несчастный отшельник все время плакал и шмыгал носиком. До такой степени грустно, что смог бы разжалобить камни. Но не крестоносца.

С его точки зрения, Крот был грешен. Причем до такой степени, что никаким вегетарианством дело не поправишь.

– И что теперь? – спросил барон. – Думаешь, мы тебя, безбожника, пощадим? Из-за собственной глупости, похоти, страха и ненависти уничтожил мир! Пусть и не лучший, по твоим словам, но, опять же – по твоим!

Крот понуро кивнул.

– Я хочу… Надеюсь… Очень… Испрафить дело, фот. И сам испрафиться хочу. А-то что за жизнь? Хоть фой, хоть к скале прифязыфайся, тоска да одиночество… Фозьмите меня к себе, а? Что хотите для фас сделаю, пятки лизать буду! Только помогите, помогите этого злобного гада прибить… Сам я… Ну… Не могу! Не могу и фсе! И клянусь служить! Хотите – феру вашу приму! Хотите – покажу множестфо кладов закопанных! Хотите – в ипотеку фступлю!

– Во что вступишь?

– Не знаю точно. Но этим словом тот колдун ругался постоянно, так что думаю, что-то очень плохое, нафроде ада или болота.

– Так. Не богохульствуй при батюшке, а то кадилом захреначу, – вмешался отец Ставросий. – Мы подумаем.

Константин пристально посмотрел на священника и кивнул. Подумать было о чем.

Отошли рыцарь с батюшкой в уголок и зашептались. Бурно жестикулировали, что-то друг другу доказывая, кивали, соглашаясь, разбивали в прах свои же доводы. Занял процесс чуть менее получаса.

Потом подозвали колобка. Громко приказали – в случае малейшего намека на предательство – глушить гада всем имеющимся у круглого арсеналом.

И сняли с Крота-Разбойника веревки.

42. Другие миры

Подземные ходы были узенькими, но не настолько, чтобы застрял даже Пендаль.

Первым шустро полз низкорослый проводник, не отставая от него ни на сантиметр, катился колобок. Токик Цвок Токик вел себя прилично и предательства, вроде бы, не замышлял. С другой стороны, предательство тем и опасно, что происходит внезапно и вдруг. Неожиданно, то есть.

Лаз оказался длинным и с ложными ответвлениями. Но Крот всегда предупреждал заранее и обошлось без неожиданностей.

Достигли широкой (по местным меркам) развилки.

– Здефь надо решить, – сказал Токик. – Короткий путь, но опасный, через несколько логовищ и фофедние миры. Или длинный, но чифтый.

– Очень длинный?

– Ну… Неделю точно полфти будем.

– А по короткому?

– К вечеру дополфем.

– Тогда – короткий! Прекрасная Данунашка страдает!

– С Божьей помощью справимся, – подтвердил батюшка.

Пажопье горько вздохнул. Он предпочел бы лезть неделю, но без сюрпризов, чем добраться к вечеру, но может быть. Но мнение слуги никого не интересовало.

– Хоро-о-о-о-осая мими, – сказал Фофан. – Скоре-е-е-е-е-е-е.

Наконец, они вылезли в большой зал. Даже больший чем тот, в котором находилось приснопамятное озеро с неправильной водой.

Одна из стен гигантского зала была отшлифована и сияла чистотой. Под ней расположились несколько десятков скрюченных существ, отдаленно напоминающих людей. Ходили они, согнувшись под углом в девяносто градусов, и все время ныли. Заросшие, грязные, вонючие…

Не успели выбраться товарищи из лаза, как согнутые уроды толпой бросились в атаку. Правда медленно, неясно почему, но передвигались они с трудом.

Константин к тому времени достаточно бегло читал по слогам и с огромным удовольствием разобрал надписи над головами:

– «Гру-стны-й ад-мин». Один. Два. Нуль. Ага, ясно, Ад… Адское, значит, создание. ДЕС ВА-А-А-А-А-АЛЬТ!!!

Бой не занял и четверти часа. Огромный вклад внес Крот, его когти разили согнутых, вырывая огромные куски мяса. А в мгновение ока возведенные непонятно из чего баррикады, защитили спины приключенцев.

Константин со всего размаха вонзил Крест в землю, и бой с несчётными скрюченными созданиями окончательно перешел в фазу избиения.