Полная версия
– Ну, Васёк, ты, прям профи, – хохотнул Серёга.
Тише, – зашипел Мишка, – давай самогонку ищи.
Подсвечивая темноту фонариками, друзья стали обшаривать кладовку.
– Есть! – восторженно зашептал Серега, откидывая пустые мешки из угла и отодвигая оцинкованное корыто. В углу и вправду стояла почти полная 10 литровая бутыль самогона, заткнутая самодельной пробкой.
Рядом стояли несколько полных стеклянных бутылок с самогоном. Мишка сковырнул пластмассовую закрышку с бутылки и отхлебнул прозрачную жидкость.
– Первааач! – восхищенно засмеялся Миха и закашлялся, уткнувшись в локоть.
– Дай, дай! – Ребята потянули руки к бутылке.
– Вон, берите! – Мишка кивнул в угол. – А эта – моя! И он пьяно икнул, крепкий самогон сразу ударил в голову.
Товарищи выпили еще немного и уже хотели уходить, рассовав бутылки по карманам.
Тут вдруг отворилась дверь, и в чулане зажёгся свет. В дверях, уперев руки в бока, стояла разгневанная Дуська. В ночной рубашке до полу, с распущенными по плечам волосами, она показалась парням совсем не страшной, а даже наоборот, очень привлекательной. Мишка с Серёгой многозначительно переглянулись.
Но Дуська, пылая праведным гневом, их переглядов не заметила, а начала стыдить, распаляясь и повышая голос.
– Ах вы, черти собачьи, ни стыда, ни совести, в грабители записались. А еще в армию идти собрались, позорники! Вот я утром к участковому пойду, и заявление на вас напишу, и матерям с отцами все ваши художества опишу.
Лямка ночной рубашки свалилась с плеча, оголяя полную загорелую руку и краешек белой груди.
Дуська продолжала браниться, угрожая всеми возможными и невозможными карами. А Мишка с Серёгой не сговариваясь набросились на самогонщицу, заламывая ей руки и отвешивая оплеухи. «Васёк, Лёха, помогите эту суку в дом затащить». Васька засуетился, распахнул дверь в избу, и Дуську заволокли в дом.
« Шторки плотнее задерни, – командовал Мишка, – верхний свет не включайте, ночника хватит».
Он разорвал на Дуське рубашку и принялся мять её полную грудь. Дуська пришла в себя и вцепилась Мишке в лицо, располосовав ему щеку ногтями до крови. Мишка взревел.
« Убью, тварь!» – и принялся бить самогонщицу по лицу ладонями.
Голова Дуськи моталась, как у тряпичной куклы.
« Мишка, да ты что, с ума сошел? – Алёшка повис на Мишкиной руке. – За что ты ее так? Хватит, не хочу в этом участвовать. Забираем самогонку и уходим.»
– Ну хватит так и хватит, неси самогонку сюда из сеней, да пошуруй там насчет закуски, поди жратву в сени холодные вынесла. Выпьем ещё немного, закусим и по домам. А Дуська молчать будет, правда, Дуся? – и Мишка, пьяно ухмыляясь, погладил ее по бесстыдно оголённому бедру.
Алёшка вышел в сенцы, больше всего на свете ему хотелось просто открыть уличную дверь и уйти домой, но жалость к несчастной Дуське не дала ему это сделать.
«Прибьет ведь, как пить дать!» – мелькнула страшная мысль и ещё одна: «Не дам!»
Алешка пошарил на столе в сенцах: в рассоле в банке плавала селёдка. С бутылкой самогона в одной руке и с банкой селёдки в другой, Баев зашёл в избу и его замутило от увиденного: на обнажённой Дуське пыхтел Мишка, его мускулистая задница ритмично поднималась и опускалась, наконец, он отвалился. «Кто следующий?» – Мишка закурил. Брюки расстегнул Серёга, Васька был сильно пьян, его стошнило, это спасло Дуську от третьего насилия.
– Ну, а ты чего? – спросил у Алёшки Мишка, наливая самогонку в стакан и опрокидывая его в рот. – Неужто любви зрелой женщины не охота?
– Любви охота, – только вот это вот не любовь.– Твердо ответил Алёшка. – Пошли отсюда, не дай бог кто за самогонкой придет, влетим.
– Придушить, что ли её? – Серёга задумчиво смотрел на Дуську, распростёртую на полу. – Как думаешь, Мишань, ведь сдаст нас, стерва?
– Давай, – согласно кивнул Мишка, и Серёга, вытащив из брюк ремень, шатаясь, направился к Дуське. Та в ужасе попыталась отползти, но руки и ноги её не слушались.
Алешка встал между Серёгой и Дуськой.
– Не тронь её!
– Ты чё, сопляк, мне указывать будешь? Отойди!
– Не тронь, сказал, отвали! – Алешка оттолкнул Серёгу. Сопляком Алешка не был, в плечах он был даже шире здоровяка Сергея, а за спокойствием и добродушием скрывалась недюжинная сила.
– Ладно, всё, уходим, а то и правда, кто с утра за опохмелкой сюда припрётся.
И прихватив бутылку, Мишка направился к входной двери. Алёшка подождал, пока трое теперь уже бывших товарищей вышли во двор, затем сдернул с кровати покрывало.
– Прости, Дусь, я не хотел,– пряча глаза, пробормотал он и неловко прикрыл обнажённую Евдокию.
***
Утром всё село облетела новость: к Дуське-самогонщице ночью в дом влезли, ограбили, избили и изнасиловали. Чудом жива осталась, Дуську особо не любили, но и не проклинали. Самогонка у неё была отменная, взять можно было в любое время, были бы деньги. Был у неё своеобразный кодекс чести: вещи и побрякушки в обмен на самогон не брала, предпочитала денежные купюры. В долг тоже не давала, только натуральный обмен: ей деньги, она – выпивку. Ну, а самогонка – она нужна на селе всегда. Потому произошедшему с Дуськой скорее, сочувствовали. Утром бедная женщина с лицом и телом, сплошь покрытым синяками, написала заявление у участкового Калистратова, а потом тот увез её в район к следователю и на медэкспертизу.
После обеда все четверо дружков уже арестованные сидели в милицейском УАЗике, последним забирали Баева Алексея. Ошалевшая Риммка выла, как по покойнику, не веря, что сын её мог совершить то, в чём его обвиняли.
– Мама, не верь никому, я Дуську не насиловал, я вообще её пальцем не трогал. Самогонку, каюсь, своровал. И больше ничего за мной нет.
– Давай, давай, залезай! – милиционер подтолкнул Алёшку в спину, – следователь разберётся, кто и что из вас делал.
В районном отделении милиции выяснилось, что в изнасиловании и избиении Дуська обвиняет всех четверых, и Алёшкиным показаниям, что он к Дуське и не притрагивался, никто не верил, тем более, что бывшие товарищи, спасая свои задницы, выставляли Баева чуть ли не зачинщиком всего. Лешка совсем сник, и на пятиминутном свидании, которое дал следователь, пожалевший убитую горем мать, Алёшка сказал ей:
– Мам, Дуська врёт, со зла это она. Я с себя вину за то, что за самогонкой с дури полез, не снимаю. Но я не насильник, и если меня по этой статье посадят – я жить не буду.
Полумёртвая Римма вернулась домой и попыталась поговорить с Дуськой. Но та её и на порог не пустила. В ответ на мольбы Баевой не губить Алешке жизнь, Дуська торжествующе улыбаясь разбитыми губами, ответила:
– Вырастила сына ублюдка – отвечай за него теперь.
– Он же тебя не трогал! – плакала на пороге бедная мать.
– Не хочу я разбираться, все виноваты! – и дверь перед носом Риммки захлопнула.
Уже почти обезумевшая Римма вдруг вспомнила, что Валька Лапина может узнать правду, вроде, сила ей такая дана.
И вот стояла сейчас Римма на пороге перед Валентиной и с надеждой смотрела ей в глаза.
– Чего ж ты хочешь от меня? – удивилась Валентина, – ну, увижу я правду, а кто ж меня послушает? Следователь, что ли? Да он мене и рта раскрыть не даст, кто я такая? Сновидица? Обхохочешься! К протоколу мои сны не подошьёшь.
– Валя, я правду знать хочу, понимаешь? Если мой сын насильник – это одно, а если не виновен – это другое, тогда я жизнь положу, что бы ему помочь. Валя, – из глаз Риммы потекли слёзы, – он сказал, что если его насильником объявят, он жить не будет, удушится после суда.
Честно сказать, Валя и сама не верила, что Алёшка мог женщину ударить, не такой он был, с этим Валентина была согласна.
– Ладно, – вздохнула она глубоко, – попробую посмотреть. Но врать не буду, что увижу, то и расскажу.
***
Утром она долго обдумывала свой сон. Потом собралась и направилась к Дуське. Два мужика огораживали подворье самогонщицы высоченным, под два метра, забором. Дуська руководила процессом, покрикивая на работников.
– Ну, ты как Алешка Куркуль огораживаешься, – фыркнула Валентина. – Колючую проволоку по верху ещё пусти
– И пущу! – синяки на лице Дуськи цвели уже всеми цветами радуги. – Чего пришла? Закрыта у меня сегодня лавочка.
– Не нужна мне твоя самогонка, давай присядем, разговор есть.
– Ну, давай, чего надо то тебе?
– Мне – ничего, вот только скажи, совесть у тебя есть? Зачем Алешку Баева оговариваешь?
Дуська вскочила.
– А тебе почем знать? Посмотри на меня, она повернула лицо так, чтоб Вале были видны все синяки. – Нравлюсь? Могу еще кофту снять, и там посмотришь. – Дуська принялась расстегивать пуговицы.
– Не надо, Дусь, я все знаю. Те, кто это сделал, должны за все ответить по справедливости. Но Алешка тебя не трогал, и если бы не он, может, ты и в живых бы не осталась. Задушил бы тебя Серега Ивашенцев, и не забор бы ты сейчас возводила, а на погост тебя бы несли.
– Чего тебе надо, Валька? – Дуся села на порог.
– Измени показания, не обвиняй невиновных в насилии. Напиши, как было, по совести. Пусть осудят, но не как насильников, а по справедливости.
– А мне-то зачем это? Не буду я ничего менять я в показаниях, злая я на весь мир.
– Ну, тогда я показания дам, – тихо сказала Валя. – Скажу следователю, где у тебя литровая банка с кольцами, серьгами да цепочками зарыта. И все село узнает, что нет у тебя на самом деле ни чести, ни совести, берёшь ты золото втихаря у алкашей.
– Ах ты… – Дуська вскочила, потом снова села. – Нет у меня никакого золота, кто тебе это сказал? Брешут злые люди.
Потом наклонилась к Вале и зашептала:
– Ладно, доеду завтра в район, скажу следователю Куницыну, что Лёшка меня не трогал, жалковал. Ведь ты не отстанешь.
Только ты про банку молчи!
Я поняла, ты ведь про золото во сне увидела, да?
– Вот и хорошо, вот и правильно, перепишешь заявление – и я молчать буду. – Валентина развернулась и вышла со двора. Мужики остановили работу и с любопытством смотрели Вале вслед.
– Чего вылупились? Я вам за что деньги плачу? – Набросилась Дуська на мужиков. Те снова дружно застучали молотками.
Римма поджидала Валентину возле дома.
– Ну, что увидела, Валя?
– Иди домой, Рим, Лёшка твой Дусю не трогал, будь уверена. Я с ней поговорила, должна изменить показания.
– Захочет ли? – засомневалась Римма.
– Захочет, – улыбнулась Валя, – я волшебное слово ей сказала.
***
На другой день Дуся сидела напротив следователя.
– Вы понимаете, что мы вас можем привлечь за дачу ложных показаний?
– Понимаю, товарищ следователь, но и вы меня поймите. Я в тот день была не в себе от произошедшего. У меня всё в голове перемешалось. Не было Алексея Баева в ту ночь среди насильников.
– Ну как же не было? Его отпечатки есть и на бутылке с самогоном, и на столе с закуской.
– Да, приходил он днем, просил выпить, ну налила я ему и закусить дала, без денег, по доброте душевной. Вот откуда отпечатки. А потом у меня в голове всё перепуталось. Потому я и показала на Алёшку.
– А сейчас, значит, распуталось? – усмехнулся следователь.
– А сейчас распуталось! – и Дуся написала на чистом листе «Заявление».
***
– Баев, на выход с вещами!
За Алешкой захлопнулась дверь камеры.
– Везучий сукин сын! – Мишка Пронин плюнул Алешке вслед.
– Свободен, – следователь протянул Баеву пропуск.
– Как свободен? – опешил Алексей. – Совсем?
– Совсем. И что б духу твоего в селе уже завтра не было.
– Так куда ж я денусь? – не понял Алешка.
– Собирай вещи и на призывной, я в военкомат уже позвонил. Они тебя там ждут завтра с утра.
– Спасибо, товарищ следователь! – радостный Алёшка схватил заветную бумажку. – Так я пошёл?
Куницын махнул рукой. – Иди уже.
На следующий день Римма проводила сына на призывной пункт.
– Достойно служи, сынок! – перекрестила она Алешку и поцеловала в рыжие кудри.
***
Мишке Пронину и Сереге Ивашенцеву дали по совокупности по 6 лет за нанесение телесных повреждений средней тяжести и групповое изнасилование, Ваське Огурееву два года условно.
Мишку в тюрьме через полгода убили. Что и как – подробностей никто не знал. Серёга вернулся в родное село, но в сгорбленном, вздрагивающем от любого громкого голоса человеке трудно было узнать того дерзкого и самоуверенного парня, каким он был до тюрьмы. Ваську с судимостью в армию не взяли, он стал пить и в конце концов отец выгнал его из дома, велев убираться куда подальше и не позорить семью. Больше Ваську в Семёновке никто не видел.
Алёшка отслужил два года в стройбате, остался на сверхсрочную и женился на местной девушке.
Римма не уставала благодарить Валентину за сына. А что же Дуська? А Дуська огородила двор высоченным забором, завела огромного злющего кобеля, который теперь бегал по всему двору наводя жуть и днем и ночью, и снова принялась продавать первоклассную самогонку, но теперь только на заказ и только для своих.
Глава 5
Шестнадцать лет назад, как ни ждала Валентина любимого Валька из армии, как ни готовилась к разговору с ним, встретились они совершенно неожиданно. Просто открылась дверь в избу – и вошёл Валентин, повзрослевший, выше ростом и шире в плечах, в красивой форме пограничника, с зелёной фуражкой в руке. Как назло, родителей дома не было. Вскочила Валентина, прижалась спиной к дверной притолоке, лицо краской залилось. – Валя, – Валентин шагнул к любимой и обнял её. Ой, как сердце рвётся из груди, как трудно оттолкнуть, когда руки обнять хотят. Но нет, нельзя, она всё решила. Вытянула руки, упёрлась кулачками в грудь, не дала прижать к себе.
– Не надо! – произнесла чужим глухим голосом.
Валентин опешил.
– Валюшка, что с тобой? Это же я, твой Валёк. И вновь попытался обнять. Выскользнула Валентина из объятий.
– Уходи, – отвернулась к окну, обхватила себя руками, словно замерзла. А она и замёрзла внутри.
– Почему? – Валентин ничего не понимал.
– Разлюбила я тебя, так бывает, другого встретила, – бесцветным голосом продолжила Валя.
– Так что ж ты мне не написала об этом? – Валёк не хотел верить.
– Служил ты, мало ли, что натворить мог после такого моего письма. А теперь вот говорю: не люблю. Кончено всё.
Замер Валёк за спиной у Валентины, постоял минуту, потом развернулся и ушёл, хлопнув дверью. Часто задышала Валя, уже не сдерживая подступившие рыдания. Она смогла, выдержала. Но, как же больно, как больно… И месяца не прошло, уехал Валентин в Москву, приглашали отслуживших работать в милицию, предоставляли общежитие, а по истечению определённого срока и квартиру по лимиту.
К Лапиным Валентин больше не приходил, встретиться с Валей не пытался. Но из Москвы неожиданно стал присылать ей письма. Валентина ни на одно не ответила, лишь читала и перечитывала по нескольку раз и складывала в шкатулку, каждый раз, думая, что письмо последнее. Лет 10 писал Валёк, рассказывал о жизни и службе своей, в последнем письме фотографию свою прислал. Красивый на ней такой, в форме милицейской, а потом как отрезало…
«Пусть он там, в Москве, счастлив будет, – думала Валя, – а я уж тут как-нибудь проживу, я смогу без него, я сильная».
***
Тут вскоре событие произошло, которое всё село всколыхнуло. Жил по соседству с Лапиными дед один, Воропаев Алексей. Жадный, толстый, злой, снега зимой снежной не допросишься – куркуль настоящий, одним словом. Бабка Дуня, жена его, полной противоположностью деда была. Высокая старуха, молчаливая, и худая, с взглядом, на людей глаза никогда не поднимала. Держал дед свою бабку в чёрном теле. Одежду носила старую, тапки дешёвые, платок выцветший. Только и слышали соседи: «Дунька, делом занимайся, нечего с соседкой лясы точить», «Не вздумай конфеты покупать. Баловство». « На платье заплатку поставь, ничё, ещё поносиш».. Куркуль он и есть куркуль. Была у них дочка Таисья. Тоже ласки от отца не видела, пока в школе училась. До того бедно была она одета, что учителя отцу выговаривали: нельзя так на ребенке экономить. А Алешка: «Не ваше дело. Сыта, да и ладно, отучится – сама пусть на наряды зарабатывает».
А хозяйство большое было: две коровы, свиньи, овцы, а уж кур и уток за скотину не считали; сад огромный – яблони, сливы, вишня, овощи всякие – всё на продажу шло. Всё две рабыни обрабатывали без роздыха: Дуня да Тая. А Алёша только барыши считал.
– Куда только деньги девает? Вот куркуль! – судачили соседи. Не было жаднее Алешки в деревне. Таечка восьмилетку закончила, паспорт получила и уехала в город. С тех пор её и не видели.
– Пишет Тайка-то? – соседушки спрашивают.
– Не пишет. Бросила родителей, поганка неблагодарная. Небось, хахаля нашла, сидит на его шее королевой, да конфетки трескает. А родители чем питаются – она и знать не желает.
Время шло. Таисья не приезжала, забывать стали про неё в селе. Дед с бабой сильно сдали с возрастом. Алеша по врачам стал ездить. Скотину пришлось перевести, корова одна осталась. А потом и корову продали. Как-то смотрят люди: калитка на большой замок закрыта. А надо сказать, ни у кого в дереве такого забора высоченного не было, больше двух метров. Дома не видно из-за него совсем. А тут ещё и замок… Удивились соседи, но мало ли куда уехали вдвоём. Через несколько дней дед появился. Один. Подошла к нему Валечка.
– Будь здоров, Алексей Петрович. А баба Дуня где?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
