Полная версия
История моего стыда
– Он? – вопрошал Бог у мужчины.
– Да, это он убил меня, – отвечал тот.
– А жаль, – с сожалением молвил Христос, – у меня на него были такие планы…
Бог вытер слезу, что невольно появилась на Его лике, и подошел ко мне.
– Очень жаль. Твоему отцу будет тебя не хватать. И Мне…
Бог поцеловал меня и молча отошел. Предо мной открылась пещера – вход в глубокий ад под той самой горой, на которой все и произошло.
* * *Я очнулся и закричал. Превозмогая боль, орал, что не хочу умирать. Дополз наконец до мужчины. Тот был холодный, как окружающие камни. Я долго сидел и смотрел на человека, который скоро превратится в пыль благодаря мне…
Вспомнилось, как я лишил жизни Гату. Уже вторая душа на моей совести.
Кое-как поднявшись, я попытался дойти до тропы, где меня могли бы заметить. Леопарда рядом не было. Он исчез.
* * *Все, что помню далее, – это чьи-то руки, которые подобрали меня и куда-то унесли. Каждый шаг приносил новую боль. А еще жутко хотелось жить.
* * *Окончательно пришел в себя я только в больничной палате. Рядом сидела мать. Казалось, она постарела лет на десять. Рыдая, мама обняла меня. Оба не могли сказать ни слова. Вошел отец, жестом попросил маму выйти.
– Ну что, сын, рассказывай.
Превозмогая боль, я рассказал все, что знал.
Отец слушал молча.
– Значит, все-таки ты сам во всем виноват. Почему я не знал, куда ты пошел?
– Папа, я говорил друзьям… А ты вечно занят…
– Ты лишил свою мать многих лет жизни тем, что оставил ее в неведении! Зачем ты напал на взрослого мужчину?!
– Я всего лишь хотел спасти леопарда, ты же сам говорил, насколько они редкие.
– Ты избил человека, понимаешь? Замолчи и слушай! Ты избил и спровоцировал его гибель. Я не знаю, как отмыть этот позор! И впервые в жизни я не понимаю, – тут его голос задрожал, теряя былую металлическую силу, – как спасти тебя.
– Отец, прости…
– Лежи, Давид, отдыхай. На все вопросы отвечай, что ничего не помнишь и пока еще очень болит голова. Я скоро вернусь и скажу, что мы будем делать.
Он вышел. Я лежал и скулил.
* * *Папа вернулся на следующее утро.
– Давид, слушай меня, слушай внимательно. На теле погибшего и у тебя – следы травм от драки. Они отличаются от тех, какие можно получить при падении о камни. Родные погибшего начинают роптать. Собираются старейшины сел. Тебя подозревают в убийстве. Запомни: дело было так, как я тебе скажу. Ты слышишь?
– Да, папа, – я похолодел.
– Ты поскользнулся и упал с тропы. Падая, собрал головой все камни, сломал ногу. Твои крики услышал охотник, промышлявший рядом. Он спустился, чтобы помочь тебе. Те места влажные, легко соскользнуть и потерять опору. Мужчина загремел в расщелину следом за тобой и расшибся насмерть. Ты подполз к нему, кровь из твоего носа слегка капнула на него, пока ты пытался нащупать пульс. Не обнаружив биения сердца, ты стал ковылять к тропе в надежде найти людей. Там мы и нашли тебя, разузнав у местной шпаны о твоих планах.
– Папа, я убийца?
– Ты мой сын! И ты не убийца! Того мужчину убили горы. Они всегда забирают свое. Каждый охотник, выслеживая добычу, должен быть готов к тому, что он сам может стать жертвой. Уверен, тот мужчина был готов, ведь он шел за хищником. Не ты приложил его камнем по голове. Ты не центр земли. Не ты отнял жизнь, а горы. Они не прощают ошибок. Запомни!
– Мне же горы простили…
– Тогда это огромная причина, чтобы жить! Того мужчину похоронят как героя, который не побоялся рискнуть своей шкурой ради ближнего. Твоя мать молится за него.
* * *Поправившись, я вышел из больницы. Больше ничего не радовало меня: увидев смерть и став ее причиной, я утратил способность улыбаться. Я стал замечать несовершенство этого мира, склоки односельчан раздражали, болезни и проблемы выводили из себя.
Через пару дней отец срочно, не церемонясь и не объясняя, увез меня домой в Ереван. Дома ждала рыдающая мать; казалось, она постарела еще лет на пять.
– Давид, – начал отец, – у нас плохие новости. Семья погибшего, несмотря на выводы следствия и немалую благодарность от меня, не верит в нашу версию. Говорят, тот мужчина был слишком опытен, чтобы сорваться в расщелину, словно пьяный осел. Говорят, что ты слишком сильно нервничаешь. Говорят, что следствие чрезмерно торопится. Они все знают, родной. И здесь становится опасно. Ты должен улететь, по крайней мере, на какое-то время. Улететь туда, где твой след затеряется, а мы с матерью пока проследим, чтобы все утихло. Твой дядя Арни уже предупрежден и ждет тебя. У него большой бизнес, он уважаемый человек. Давид, ты летишь в Москву.
Глава 6
Я вернулся от Крис в середине дня, в субботу, помятый, не выспавшийся, но довольный. Как обычно, меня встречала Раиса Ивановна:
– Я, смотрю, вы продвинулись вперед, молодой человек! – она окинула меня оценивающим взглядом.
– Раиса Ивановна, я просто…
– Чего просто? – я уже привык к этим интонациям генерала армии. – От тебя женщиной разит с улицы! Уж я-то много повидала в жизни. Говори как на духу: залез ты на нее или нет?
Я опешил:
– Раиса Ивановна, вы же приличная… – договорить мне не дали.
– Я приличная? Да я в молодости так жила, так чувствовала и любила, как тебе и не снилось! – она бросила в меня полотенце. – Хоть удачно прошло?
– Да так себе, с утра меня выгнали и признали ночь ошибкой. Что-то я устал, как будто двадцать километров пробежал.
– А эти свои двадцать километров ты пробежал, наверное, всего за 2 минуты, чемпион? – ее колкому чувству юмора не было предела.
– Нет, я… относился к ней, как художник.
– Голую рисовал что ли, как в «Титанике»?
– Нет, Титаник наш, похоже, ушел ко дну.
– Дима, – она подошла и – я вздрогнул от неожиданности – обняла меня. – Выбрось ты это из головы. Ты молод – люби, чувствуй, цени каждую из прожитых эмоций. Но главное – не будь мудаком. Ты же не был? – она грозно нависла надо мной.
– О нет, не был.
– Тогда иди в душ и пошли искать на кухне завтрак, а лучше обед.
* * *За обедом я спросил хозяйку:
– Раиса Ивановна, почему вы такая?
– Какая такая? Красивая? – кокетливо подмигнули ее глаза.
– Нет. То есть, я не про это… Кормите меня бесплатно, беседы душевные ведете… И о сексе даже…Мне, признаться, немного страшно, – я улыбнулся.
– Это только первый раз страшно, потом втянешься! – ответила она, а затем продолжила уже серьезно: – Я всю жизнь была такой. Училась радоваться каждому мгновенью. В детстве для этого было достаточно куска черного хлеба с подсолнечным маслом и солью. Сейчас время иное, вы все сумасшедшие и свои кирпичи-телефоны не отпускаете ни на секунду, но суть та же. Всем хочется просто радоваться жизни. И я радовалась. Не была шлюхой, но если любила, то до умопомрачения. Если злилась, то в доме, как от призраков, начинали летать тарелки. Я ярко пожила и не жалею об этом. И всегда была открыта другим. А ты… тебя видно насквозь: и твою доброту, и наивность, но и твоего чертёнка в глазах. Если сумеешь сохранить и то и другое, будешь счастлив. Главное – не отклониться слишком далеко.
* * *После обеда я лежал и бесцельно копался в сети. Сообщение от Крис пришло неожиданно:
– Привет. Не против встретиться? Только не как вчера. Прогуляемся?
Вскочив, я набрал вспотевшими пальцами ответ:
– Да, конечно, все что угодно.
– Тогда познакомь меня со своим лохматым Блинчиком. Давай на той станции, где ты его встретил.
Через полчаса я уже выбегал из квартиры.
– Ты чего это такой резкий? – поинтересовалась хозяйка.
– Бегу на встречу с подругой. Познакомлю ее со своим лохматым другом! – выпалил я и захлопнул снаружи дверь.
Раиса Ивановна осталась стоять с открытым ртом:
– С лохматым другом он ее знакомит… дожили…
Выходя из вагона, я молился, чтобы пес оказался там, где надо. С облегчением я нашел его на нужной станции. Крис подошла через минуту.
– Ути какой красивый! – не боясь, она тут же начала теребить его голову. – Смотри, что тут у меня.
Она выложила перед Блинчиком нарезанную колбасу. Мельком я отметил, что такая дорогая марка не всегда есть даже в моем холодильнике.
– Дима, не расстраивайся, я обоим вам принесла, – она улыбнулась и протянула мне пакет с бутербродами. – Кушайте, мальчики.
– Мне немного неловко, но спасибо, – я принял подарок.
Мы посидели еще немного в метро, забавляясь с собакой, а затем вышли на улицу.
– Как прошла суббота? – немного напряжено спросила Крис.
– Да так, без новых событий. Меня накормила хозяйка, а потом мы вместе убирались.
Я рассказал ей о Раисе Ивановне, чем немало развеселил.
– Да ты там под присмотром, я поняла! Послушай, Дим, я хотела бы обсудить, что произошло вчера.
– Да, Крис, конечно!
– Нет, давая я первая. Я слегка выпила тогда и давно не была в отношениях. Сама так хотела. А вчера меня немного прорвало. На поверхность, как нефтяное пятно, всплыло мое хроническое опустошение и уединенность. Знаешь, эта Москва, она… заставляет выбирать, и я давно уже выбрала карьеру, успех, независимость, а тут появился ты с этими твоими байками про красоту. Ты поджег нефтяное пятно, и мне захотелось сгореть в ту ночь в чьих-то руках, быть нужной, желанной, любимой… Твой шепот, ласки, руки. Я очень давно не получала такого… – она пересилила себя, – удовольствия.
– Молчи! – приказала Крис. – Я хотела объяснить тебе, почему так поступила. Я не шлюха, я знаю. Но я забыла, что я человек, который тоже нуждается в тепле и заботе. Не могу сказать, что нам делать дальше. Я старше тебя, мне под тридцать, тебе совсем недавно стукнуло двадцать, да и работаем мы вместе. Пожалуйста, давай пока сделаем вид, что ничего не было, а там посмотрим. Ты сможешь это пообещать?
– Крис, это была райская ночь, я готов на все, чтобы продолжать отношения…
– Нет, ты вот уже не туда повел разговор. Если я дорога тебе и ты ценишь мой комфорт, сделай, как я прошу.
– Хорошо, – с комом в горле я согласился. – Но знай, если что, я всегда…
– Я знаю. Если будет надо, я дам тебе знать. Сейчас не надо… скоро новый рабочий день, отдохни, как следует.
Мы попрощались как друзья. Удрученный, я побрел назад к метро.
* * *Тем вечером меня ждала новая неожиданность – звонок от Влада, племянника дяди Юры. Судьба – странная вещь, и, чуть не погубив однажды в родном спортивном зале, она свела нас здесь, в самом крупном мегаполисе Европы.
Мы встретились тем же вечером. Влад перебрался в Москву после пожара, как только с дяди Юры сняли все обвинения.
– Как он там? – спросил я про тренера.
– Уже лучше. Но… пришлось уволиться из колледжа, да и тренировать пока можно лишь в качестве младшего тренера. Он провел все лето на огороде с женой и внуками, лечил душу.
– Влад, он мне жизнь тогда спас.
– Не знаю, как тебе, но мне точно. И теперь я стараюсь наслаждаться каждым днем, не тратя время впустую.
Влад пошел по стопам дяди. Такой же здоровый и широкоплечий, он еще в юности стал мастером спорта по боксу. Здесь же, в столице, товарищ устроился тренером.
– Ну а что, – говорил Влад, – мне двадцать восемь, опыт есть, психологию уже понимаю. Вот, начал с младшей группы, щенки еще совсем. Но потихоньку буду тренировать взрослых, обрастать связями, заводить знакомства.
Мы тепло пообщались с Владом, вспоминая малую родину и решив непременно встретиться вновь. При прощании он, нерешительно помявшись, сказал.
– Дима, хотел сказать тебе. Я с девушкой живу. Ты её знаешь. С Машей…
Сказать, что я потерял челюсть от удивления, – значит ничего не сказать. Кое-как собравшись с мыслями, я вяло заверил, что очень за них рад.
Домой я вернулся задумчивый и злой. Уловив моё настроение, Раиса Ивановна заставила рассказать обо всех встречах и событиях последних дней.
– Дима, всё будет отлично, вот увидишь, романтик ты из-под лавки. Я научу тебя. Ложась спать, говори со своей судьбой. Верь, что она всегда будет направлять тебя в сторону счастья, и не средним, а указательным пальцем.
Я искренне посмеялся и перед сном выполнил совет хозяйки. Понемногу я стал привыкать к этому странному, грубовато-пошлому, но проникнутому добротой и радостью к жизни юмору.
Интерлюдия 5. Давид
В восемнадцать лет, спасаясь бегством от мести (к сожалению, вполне заслуженной), я покинул свою страну. В аэропорту меня провожал только друг отца: с родителями, в целях секретности, мы попрощались еще дома. Путь лежал из Еревана в Тбилиси и уже потом в Москву (опять же с целью запутывания следов).
Взлетая, я сжимал подлокотник до белых костяшек: ужас вины, страх перед неизвестностью, опасения первого полета и тоска по родителям скручивали живот и сковывали мысли. Впервые в жизни я был выше родных гор и смотрел на них сверху вниз – это казалось неправильным, оскорбительным и даже кощунственным по отношению к ним. Удаляясь, я просил у вершин прощения.
Набрав высоту, самолет выровнялся. Пилот объявил о средней скорости в 750 км/ч, и я почему-то подумал: способен ли ангел-хранитель лететь за мной настолько быстро, или он тоже остался там, далеко позади?
* * *В Москву самолет прилетел ночью. Бортпроводники объявили о необходимости приглушить свет. Много позже, летая ежемесячно, я узнал причину этого правила: если посадка будет аварийной и потребуется эвакуация, глаза пассажиров должны заранее привыкнуть к темноте.
Именно из окна иллюминатора я впервые увидел Москву: ночью она походила на огромный святящийся блин, который бросили на раскаленную сковородку. Кое-где блин пригорел – там были темно-угольные участки. А где-то сквозь него просвечивала нагретая добела сковорода – так выглядели прожилки магистралей и крупные районы.
Весь город внизу бурлил – так, как скворчит масло при готовке. Шипящая горячая сковорода – вечная и беспощадная Москва.
Интерлюдия 6. Давид
Мне повезло, что бегство из Армении совпало с окончанием школы. Я был весьма неглуп, да и связи дяди сыграли свою роль – в итоге я поступил в один из престижных вузов Москвы.
С первого курса я начал работать в фирме у дяди и со временем немало преуспел, продвинувшись по карьере.
Но все это потом. Первые же недели были охвачены болью, стыдом и страхом.
– Здравствуйте, меня зовут Давид, я прилетел к вам прямиком из Армении, и я убийца, – именно так мне хотелось прерывать любое новое знакомство. – Я убил человека из-за собственной неуклюжести. А затем струсил… А еще я люблю леопардов.
* * *Я часто вспоминаю тот день, когда чувство вины прорвалось наружу. Закрывая глаза, я вновь вижу, как первый раз после убийства решился зайти в храм.
Московские храмы похожи, но все же отличаются от армянских. Я говорю не об убранстве и оформлении, а скорее об атмосфере. Наши храмы словно пропитаны мудростью гор. Вечное молчание заснеженных вершин вливается в каждый храм, преисполняя его чем-то возвышенным и непреклонным. Там ты остро ощущаешь, что попал в дом Бога, более того, на какое-то время чувствуешь, что это и твой дом тоже. В Москве я никогда не ощущал ничего подобного. В ее храмах чувствуется временность и непродолжительность. Ты понимаешь, что лишь ненадолго забежал сюда, лишь на час-другой отгородится от бессмысленной суеты за толстой стеной, но, не успев зайти и освоиться, уже извиняешься, торопишься выйти, нырнуть в поток дел и мыслей…
Итак, я в храме. Я не знаю, у какого святого надо просить содействия. Я просто стою и рассказываю Богу, как все началось. Он молчит. Как всегда…
* * *Однажды, обросший панцирем из циничности и равнодушия, но все же измученный совестью, я решаюсь на исповедь. В какой-то мере мне даже интересно: хватит ли мужества признаться, как отреагирует священник, как изменится моя жизнь?
В храме мало людей. В начале утренней службы начинается исповедь. Я подхожу к священнику; меня накрывают особой тканью, русское название которой я так и не смог запомнить (слово, звучащее как «епитрахиль»).
– В чем каетесь? – я услышал молодой равнодушный голос священника.
Я молчу.
– В чем же каетесь?
Медленно, пробуя на вкус горечь каждого слова, я отвечаю:
– В убийстве.
Наступает тишина. Я чувствую, как священник громко сглатывает слюну.
– Кого вы убили?
– Я убил человека, – решительно, почти торжественно, как боевой марш, отвечаю я. – Я убил не по умыслу. Это был несчастный случай. Он был агрессивен и поплатился за это.
– Вы не должны так говорить и решать, кто и за что должен платить. Как это вышло?
– Он делал неправильные вещи. Я лишь пытался остановить его, но череда обстоятельств привела к тому, что он упал и погиб от травмы.
– Вы пришли признать свою вину?
Я оказался не готов к ответу.
– Я признаю, что убил. Но я не виноват. Я не буду носить этот грех. Мои мотивы были чисты!
– Брат мой, вами правит гордыня! Вы видите себя исключительным, с которого вина стечет, как пена. Так не будет. На вас лежит тяжкий грех, и лишь месяцы, а то и годы молитв и покаяний смоют эту тьму. Ваша гордость – первый враг на этом пути. Вы планируете явиться с повинной?
– Моя гордость – это все, что у меня осталось. Бог знает, что у меня внутри. Бог видит моими глазами!
– Брат мой, я не чувствую в вас раскаяния и не могу принять вашего покаяния.
– Значит, нет?
– Давайте останемся после службы, нам надо многое обсудить, разобраться в вашей душе.
– Спасибо, на первый раз с меня хватит. Я не преступник!
Через минуту, закипая, я выбегаю из храма. Вслед мне смотрит озадаченный священник. Я в гневе. Он – в страхе. Неудачная вышла исповедь…
* * *Выбежав из храма, я задыхаюсь от гнева и стыда. Никогда я не чувствовал себя столь низко. Я не убил, я всего лишь неловко толкнул…! Я не преступник!
Отдышавшись, я начинаю соображать. Отец велел молчать о случившемся, а я выпалил все первому попавшемуся под руку священнику. Как их учат действовать в таких случаях? Обязан ли он сообщить об убийстве в полицию? Воображение рисует мой портрет, развешанный везде и всюду. Так, стоп! Я не сказал, как, кого и когда убил. Против меня ничего нет.
Успокоившись, я сижу и глубоко дышу на лавке около храма. Вскоре оттуда выходит мой священник. Я непроизвольно сжимаю кулаки и думаю, что будет, если он нарушит тайну исповеди. Незаметно подкрадываюсь сзади. Я знаю, куда надавить, чтобы человеку стало больно, очень больно. Священник резко оборачивается и замечает меня. Мы смотрим друг другу в глаза. Я вижу, как на его лице проступают слезы.
Он боится.
– Молитесь за меня, отче, – глухо произношу я и убегаю прочь.
* * *Я бежал, пока не кончились силы. Меня стошнило в какую-то ухоженную клумбу. Впервые я перестал ощущать себя человеком. Скорее – загнанным в угол зверем. Мне страшно.
Вечером я много пил; ночью мне снился леопард, который смотрел мне в глаза.
* * *Несмотря на все, я не сдамся и не дам себя сломать. Я выживу. Я один, а значит, со мной все, кто мне нужен.
Глава 7
Началась новая неделя. Крис упорно игнорировала меня: только рабочее взаимодействие, исключительно деловая дистанция. Несколько раз я пробовал остаться наедине и завести разговор.
– Дима, – она растягивала мое имя, словно поучая маленького ребенка, – ты забыл свои обещания. Мы коллеги, более того, ты работаешь на меня – и на этом всё.
Я был раздражен и взбешен, чувствуя уязвимость и досаду. Чтобы задеть Крис, я начал прилюдно осыпать комплиментами девушек из команды, вступал в интернет-сообщества, посвященные отношениям и соблазнению, стал выписывать красивые фразы, способные привлечь женское внимание. Я сорил словами из пикап-пособий, тренировал непринужденную улыбку и позу – делал всё, чтобы разозлить Кристину. В подобных попытках я разогнался до того, что прилюдно позвал на свидание одну из девушек офиса. Ничем не выделявшаяся из толпы, Ольга была скорее без резких изъянов во внешности, чем обладала какими-либо достоинствами. Впрочем, меня вполне это устраивало. На свидание я шел не слишком заинтересованный, а значит, более уверенный в себе. Впервые я разработал четкий, но до крайности странный и циничный план покорения женского сердца: хороший кофе, прогулка по вечерней Москве, перечень заготовленных шуток, героическое спасение девушки. Последний пункт был гвоздем программы, а еще (чего я тогда еще не понимал) нелепой и опасной затеей.
Дело в том, что под конец свидания я хотел разыграть фиктивное нападение собак. Увы, мечта о мести Кристине крепко толкала меня вперед, на самые безумные поступки. На одном из недавних мероприятий, в организации которого мы принимали участие, я подружился с кинологом, в результате общения с которым план возник сам собой. Расслабленная и согретая одолженной ей курткой, Ольга слушала мою непринужденную болтовню – смесь историй из собственной жизни и из дешевых мужских журналов. Именно в этот момент, согласно замыслу, настало время главных актеров вечера – двух искрящихся силой и яростью ротвейлера (в скобках замечу, что сейчас на подобную глупость я бы не решился ни за какие деньги, но тогда, в период проб и ошибок, это казалось выдающейся идеей). Строго по намеченному плану, собаки должны были быть выпущены на длинных поводках, удерживаемых хозяином – моим приятелем. Поводки создавали иллюзию свободы для собак, но не позволяли приблизиться к нам ближе чем на три метра (место, где всё произойдет, было заранее точно определено). План был рассчитан на то, что я смело и отважно загорожу Олю от свирепых врагов, продемонстрировав мужество и уверенность в себе. По насмешке судьбы, в тот вечер всё пошло не по плану. Ближе к финалу я стал слишком волноваться, пошел немного быстрее и перешел черту недосягаемости, за которую не должен был заходить. Со скоростью света собаки, выпущенные хозяином на максимум длины поводка, преодолели расстояние до нас.
Мне ни к чему обманывать. Я испугался до чертиков. До дрожи в коленях. Страх сковал меня настолько, что только в последний момент я инстинктивно отгородил Олю. И я не знаю, удалось ли мне обезопасить девушку, если бы не подоспел хозяин. Наверное, нет, ведь мой собственный страх был слишком велик.
Дальнейшее пролетело, как в тумане. Крик Оли, переходящий в ультразвук. Мои жалкие попытки отбиться ногой от собак. Волевой приказ хозяина, после которого ротвейлеры замерли как вкопанные. Помня свою роль, приятель долго извинялся и расхваливал перед Олей мою надувную смелость. На деле же я оказался жалким трусом. Привязав собак и отведя меня в сторону, кинолог сказал:
– Идиот, ты чего в штаны надул? Собаки же умные, они бежали к вам без агрессии, запах твой им уже знаком. Ты показал страх и панику, а так с собакой нельзя! Ладно, иди, тебя девушка ждет, но больше на подобную дичь меня не уговаривай.
Поблагодарив приятеля, я вернулся к Оле. Она дрожала. Я тоже.
– Пошли, я провожу тебя домой.
Всю дорогу мы молчали. Она сжимала мою руку всё крепче и крепче и, наконец, у самого подъезда пригласила домой. Дома она разрыдалась у меня на груди. Мне было стыдно, но рассказать правду я не мог. Я поцеловал её. Очень нежно, шепнув что-то о том, что не дам её в обиду. Это оказалось последней каплей, и она отдалась мне.
Я любил её, стараясь изо всех сил. Тот секс стал актом непроизнесенного извинения. Я пытался уничтожить свой страх, шептал нежные слова, долго целовал в губы и шею. Оля кричала и стонала, и этот неконтролируемый крик наслаждения в моей голове отдавался как крик страха, который вырывался из её груди несколько часов назад. Уложив её спать, я еще долго не мог уснуть, думая об ответственности и о том, чем же мог кончиться мой дешёвый фокус.
* * *Вести о произошедшем распространились со скоростью молнии. Легенда о спасении обрастала новыми подробностями, а еще Оля не выдержала и рассказала кому-то из коллег о нашем сексе, а значит, скоро слава героя-любовника окутала меня с ног до головы. О силе этой славы я понял по взгляду Крис, полному ненависти, презрения и интереса. Я же попал в ловушку: окруженный общественным одобрением, в глазах людей я стал парнем Оли, чего мне совершенно не хотелось.
Как бы то ни было, от этих отношений я получал как минимум секс, какую-никакую компанию и ежедневную сводку слухов и сплетен. Регулярный секс позволил сделать важное открытие: положительный эффект отнюдь не ограничивается скоротечным удовольствием, напротив, на следующие сутки твоя производительность на работе и в жизни вырастает. Это пробудило во мне интерес и желание разобраться в самой природе секса. Я (признаюсь, это выглядело цинично) стал наблюдать за Олей в моменты высшего наслаждения, сравнивая её поведение с тем, что читал в книгах: в момент оргазма у женщины отключается предлобная кора, поэтому она теряет контроль над собой. Активными остаются лишь участки мозга, связанные с чувственным восприятием и координацией. Собственно, отсюда и знакомые всем крики и стоны. Кстати, после секса Оля всегда хотела, буквально требовала разговоров, а вот я желал есть или спать, но никак не болтать. Как я выяснил, здесь мы тоже были заложниками природы: после оргазма содержание гормона дофамина у мужчины резко падает, а вот серотонина, отвечающего за сон, – увеличивается. У женщины действие серотонина во многом подавляется эстрогенами, которые проявляются в её ощущениях желанием поговорить.