Три рая

Яркие сексуальные фантазии Гарри прервало появление молоденькой официантки. Она была небольшого роста, но с длинными ногами, стройность которых подчеркивали маленькие туфельки на высоком каблуке. Гарри не смог отвести от нее взгляда. Эта прелестная и стройная фея, как казалось Гарри, немыслимым образом отгоняла своей юностью грязь и порок, беснующийся в какофонии звуков и извивающихся тел. Друзья, с которыми он пришел, с полным отрешением занимались петтингом со стриптизершей, которая, как дикая кошка, извивалась на коленях у одного из них.

– Как вас зовут? – спросил Гарри официантку.

– Что? – нагнувшись к самому его уху, переспросила та.

Гарри, опершись руками о спинку кресла, приподнялся к самому уху девушки и почувствовал необыкновенный и возбуждающий аромат юного тела и дорогих духов, который проникал в каждую клеточку его сознания, и, запинаясь, переспросил:

– Как вас зовут, фея?

Гарри почувствовал, как его сердце бешено колотится в такт битам громкой музыки.

– Натали, – ответила девушка звонким голосом и ослепительно улыбнулась ярко накрашенными губами. – А ты, как тебя зовут? Ты первый раз у нас? – нежно продолжила она.

– Да, я впервые попал в такое заведение, – ответил Гарри со смущением и выдохнул: – Ты такая красивая!

– Я так нравлюсь тебе? Ты мне тоже, красавчик. Возьми и уволь меня! – решительно ответила девушка.

– Как это уволь? – с недоумением посмотрел на нее Гарри.

– Так: заплати, и я весь вечер буду только с тобой.

Тут группа подвыпивших мужчин встала из-за соседнего стола и собралась к выходу. Один из них, нагло улыбаясь и пошатываясь, подошел к столику Гарри. Он бесцеремонно потрогал девушку сзади, ухватил ее за талию и прижал к себе. Натали изогнулась всем телом, как кошечка, и обнажила длинную шею, прятавшуюся под светлыми волосами.

– Ну, что, красотка? Ах, а задница твоя упругая! Пошли с нами? – глупая пьяная улыбка скривила его рот.

– Подождите, – ответила она и, обратившись к Гарри, спросила: – Ну что, красавчик, решился?

И Гарри решился. Он впервые испытывал такие чувства: неизбежная реальность и влечение, ревность и злость вдруг разом овладели его разумом. Желание быть вместе с этой белокурой и гибкой, как тростинка, девушкой невозможно было скрыть даже от самого себя. Он просидел с ней всю ночь и говорил обо всем на свете. Она была так непосредственна и мила в своих рассуждениях и так заразительно и откровенно смеялась его шуткам, что Гарри был совершенно счастлив.

И снова Гарри видит прожитую жизнь, как киноленту на ускоренной перемотке. Частые встречи с новой знакомой. Клубы и рестораны, ночная жизнь и развлечения. Безумство секса сменялось необычной потребностью заботиться и переживаниями за здоровье близкого человека. Но развлечений становилось все меньше и меньше. Они посетили все увеселительные заведения их небольшого городка. Везде уже поднадоело. Тогда они стали путешествовать.

Кинохроника жизни вновь включилась на ускоренную перемотку. Яркие и радостные впечатления сливались в светлую киноленту, привычные и надоевшие – в темную. Сначала это была блестящая и яркая лента событий, изредка пролетали серые и темные кадры, постепенно светлого становилось все меньше и меньше. Пресыщение и уныние без новых катализаторов счастья и радости стали уже не такими редкими гостями. Двумя молодыми телами были испробованы все формы захватывающих сексуальных игр, и зачастую при встрече уныние и ничего не деланье охватывало их. И тогда она впервые принесла кокаин – белый, похожий на сахар порошок, которым подслащивают яркость восприятия и ощущений. Сначала обоим было страшно, но затем употребление наркотика вновь раскрыло яркие краски жизни. Они не могли остановиться, их неуемное желание счастья все больше зависело от кокаина и развлечений!

Гарри видел, как жизнь снова стала интересной, многогранной. Он всегда был весел, и только близкие замечали: что-то не так. Иногда мама интересовалась: «Все ли в порядке? Ты какой-то грустный и удрученный по утрам, а вечером приходишь совершенно уставшим, но в твоих глазах странный блеск, и ты болтаешь без умолку. Что-то не так? Что у тебя на работе?» Гарри отмахивался от неудобных вопросов. Сестра часто пыталась завести разговор, братья злились. Но все это не интересно Гарри. Ему нужно было только одно: ночь, Натали и кокаин. «Жизнь одна, – думал он, – и нужно получать от нее удовольствие. Чем больше удовольствий, тем лучше. Человек создан для счастья, и я счастлив со своей девушкой!» Все чаще он раздражался по пустякам, обижая домашних, особенно родителей. Тогда безразличие в его глазах сменялось гневом. А ему казалось, что никто его не понимает, кроме Натали, и тогда он со злостью выбегал из дома.

Вскоре они с Натали сняли квартиру в центре городка, меблированную и дорогую. Зарплата на должности директора фабрики позволяла. Гарри перестал обращать внимание на работу и свои обязанности: «Я хороший руководитель и должен больше отдыхать, пусть рабочие больше работают. И когда уже вечер?»

Начав жить вместе, Гарри и Натали уже никто не смел мешать. И они ударились во все тяжкие, чтобы снова и снова насыщаться, как им казалось, счастьем. Секс уже не приносил того удовольствия. Натали предложила экспериментировать. Секс с игрушками постепенно перерос в оргии. Гарри, возбужденный кокаином, мог часами наблюдать, как другие мужчины трахают его девушку, при этом сам занимался сексом с другой красоткой.

И снова он видел свою жизнь как черно-белый фильм. Ускоренная перемотка превращала его в зрителя серой, а потом уже и совершенно черной жизни. «Вот, наверное, что такое черная полоса в жизни», – подумала душа Гарри, теперь уже стороннего наблюдателя и одновременно участника прошлых событий.

А потом он, пьяный, сбил старуху на пешеходном переходе. Натали сбежала от него в другой штат. Полицейский участок, суд и тюремные нары. Он хотел прогнать эти воспоминания – так тяжелы были эти моменты его жизни. Но Гарри не мог остановить поток картин.

Гнев, уныние

Гарри понимал, что умер, и неожиданно для самого себя был благодарен высшим силам мироздания, Богу, за то, что может снова чувствовать и видеть прошлую жизнь. Иногда в воспоминаниях ему хотелось многое изменить. Теперь он видел все новым и ясным взором. На пороге трансформации понимал свои слабости, неправильные или необдуманные поступки. И то, что раньше он оправдывал судьбой, сейчас представало как возможность выбора совершать или нет те или иные поступки, самостоятельно изменяя течение жизни. Но две мысли не давали ему покоя: последствия поступков и последствия желаний. Предопределяя то, что случится дальше, можно ли было ничего не делать, избегая второго, и ни о чем не желать? Его волновало и то, почему он не видит того добра, что оставил после себя?

После того как Гарри попал в тюрьму, он впал в уныние. Внутренняя и внешняя его сущность, все его привычки и планы оказались смяты и раздавлены в лепешку ужаса, боли и страха. Он не то что не мог больше получать удовольствие и наслаждение от жизни, он не мог вообще ничего. Распорядок дня, проверки надзирателей и грубое, бесцеремонно отношение охранников, агрессивное поведение сокамерников и внутреннее раскаяние за совершенные поступки полностью раздавили его физически и морально. Отсутствие привычной дозы наркотика и зависимость от него усугубило и без того безвыходное положение Гарри. Он попытался вырваться из этой жизненной клетки, куда сам себя и загнал. Унизительная штатная тюремная процедура предотвращения суицида или агрессивного поведения, когда у арестантов забирают любые колюще-режущие предметы, шнурки и ремни, в его случае не сработала.

Однажды под утро, когда сон напоследок овладевает заключенными и поглощает сознание охранников, Гарри прицепил конец веревки к прутьям решетки, а другим обмотал шею и попытался повеситься. И это бы ему удалось, если бы не стандартная процедура обхода камер и включенный звуковой таймер у надзирателей. Проходящий мимо охранник вовремя увидел дергающееся в конвульсиях тело мужчины и спас его.

Гарри перевели в тюремный госпиталь и долго лечили психотропными лекарствами, но никак не могли вывести из комы его чувства и ощущения. Он целыми днями мог лежать и смотреть в одну точку на потолке. И только санитары переворачивали его с боку на бок и кормили с ложечки. Так продолжалось несколько месяцев. Гарри ничего не ощущал и не понимал, он скрыл всю свою сущность и мысли за стенами самоотречения и никак не мог оттуда выбраться. Он все больше и больше походил на сумасшедшего. Прошедший без его участия суд признал его умалишенным и направил на принудительное лечение в больницу для душевнобольных. Даже сейчас его пытливая и чувствительная ко всем событиям прошлого душа не могла ни увидеть, ни почувствовать хоть малейшей вибрации чувств и ощущений. Как будто время и суть материального мира в одночасье превратились в безвольную и безэмоциональную черную пустоту. Гарри напоминал куклу, а его жизнь – кукольный домик, где играющие с ним дети – это врачи, изредка навещавшие его, санитары и сиделки, где окружавший его мир и минимальные движения – это только фантазии устроителей игры. Так длилось, казалось, вечность.

Пробуждение любви

Душа Гарри вспоминала чувства и ощущения того, еще живого человека. Он вспоминал с огромным напряжением то время, когда волею своих поступков, судьбы или злого рока оказался в больнице. С того момента, когда он безуспешно и преждевременно хотел уйти из жизни, прошло три года. И теперь, проживая вновь те события, он видел только мрак, и ни свет, ни звук не могли нарушить эту пустоту. Душа Гарри уже была не на шутку напугана тем, что до этого хоть что-то незначительное или быстро проходящее возникало в памяти, а теперь нет ничего, вообще ничего. «О, а может мне нужно вернуться и посмотреть на свою жизнь еще раз?» – с ужасом думал Гарри. Но снова ничего не происходило, была лишь беззвучная тьма.

Вдруг Гарри что-то уловил. Даже не услышал, а, скорее, почувствовал, словно третьим глазом, ощутил всем своим существом, но не картину происходящего, не чувства и не звук. Как будто что-то вызывало волну изменений, дуновение неощутимого эфира, игру полутонов черной дыры, в которой он оказался. И снова все стихало и становилось безмолвным. Но вот опять с надеждой и желанием он уловил почти не заметное изменение, вот снова и еще, еще. Теперь он начинал понимать, сквозь тьму безмолвия чувств, что это был звук, слабый, едва различимый, но он был. И с каждым разом звук становился чуть сильнее. Звук трансформировался и иногда казался знакомым, иногда вызывал печаль, иногда радость. Гарри начал снова ощущать эту жизнь, начал чувствовать. Он как будто вернулся из мира теней и полутонов, он возвращался в жизнь. И вот, слава Господу, кинолента его жизни, представшая взору души, из черной стала превращаться в серую. Снова появились и мелькали яркие картинки, сначала редко, потом все чаще и чаще. Вдруг время замедлилось, и Гарри снова смог различать тот прошлый мир. Он был еще очень слаб. Он лежал на больничной койке, а рядом стоял ангел в образе очаровательной молодой женщины. Она держала в руках тарелку и медленно кормила Гарри с ложечки.

– Вот, еще ложечку, – уговаривала она с улыбкой. – Молодец, так, еще одну. Давай выздоравливать, нужно кушать. Так, молодчинка…

Тут дверь палаты отворилась, и на пороге показалась целая делегация. Впереди шел солидный мужчина во всем белом, даже его волосы были седыми. Гарри было тяжело поворачиваться, но краем глаза он разглядел еще нескольких человек, зашедших к нему в палату, видимо, врачей.

– Ну, мисс Ричардсон, кто бы мог подумать! Вы выросли в моих глазах! Такой безнадежный случай… Мы просто в растерянности… Я просто поражен! Позвольте высказать слова… – седой мужчина запнулся и на миг задумался, потом, как бы вспомнив что-то, продолжил, обращаясь к своим спутникам: – Господа, посмотрите, вы видите настоящее чудо! Такого не может быть, я с таким не встречался. С таким диагнозом… наша фея чудесным образом вернула его к жизни… Поразительно! Это просто чудо!

– Да что вы, профессор, не стоит так преувеличивать. Ну, право, вы меня очень смутили. Все мои достижения и знания, профессор, вы же знаете…Только благодаря вам, – розовый румянец залил щеки молодой женщины. От смущения она опустила глаза, и было видно, что от волнения она больше ничего не сможет сказать.

Явно довольный светило науки задал еще несколько вопросов лечащему врачу, потом несколько минут разговаривал, как понял Гарри, со студентами-практикантами. Гарри не знал, о чем они говорили, да и совершенно не понимал ни медицинских терминов, ни названий лекарств, ни латыни. Но по дальнейшему монологу профессора осознал, что восхищения достойна та прекрасная женщина, которая кормила Гарри с ложечки, и что она сотворила чудо: безнадежный больной стал поправляться и уже начинал самостоятельно есть.

Выздоровление длилось долго. Сначала Гарри заново учился есть, держать ложку. С трудом через два месяца ему удалось сесть, а потом и встать с кровати. Самым тяжелым, как оказалось, было снова научиться говорить. Душевная память Гарри вновь замедлила быстро несущиеся воспоминания. Он увидел себя, словно неразумного ребенка.

– М-а-м-а, – медленно по буквам и с приветливой улыбкой говорила врач.

Мужчина неуверенно, пытаясь сохранять равновесие, сидел за столом и медленно, как бы с опаской, повторял:

– М…ам…а

– Ой, отлично, ты просто красавчик! – радостно сказала доктор и нежно поправила волосы у него на голове. – А теперь быстрее: мама.

– Мама, – повторил Гарри более уверенно.

– Ура! – мисс Ричардсон не выдержала и почти закричала. – У него получается!

С того памятного дня Гарри быстро пошел на поправку. Почти забытые функции его мозга, тела, речи быстро возвращались. Стала возвращаться и память. Как-то он подошел к окну. Вид зимнего, засыпанного снегом сквера перед больницей навеял на него непонятную тоску. Он не мог вспомнить, и это тревожило его. Вдруг его осенило: «У меня же была семья! Точно! Мать, отец, братья и сестренка! Как же я мог о них забыть! О Боже!» Уже был поздний вечер, и из персонала в больнице были только санитары. Дверь в палату Гарри всегда была заперта, и он никогда не задумывался, что там за ней. Частично вернувшаяся память, восстанавливающие силы и, самое главное, мысли о семье толкнули, словно пружины, Гарри к двери. Он стал что есть силы барабанить в дверь:

– Мисс Ричардсон, доктор, откройте, откройте сейчас же! Позовите доктора, позовите! – кричал он истошно. Его психика не выдержала такого стресса, и он снова впал во тьму.

Душа Гарри понимала, что это далеко не конец, но пережитые дни, месяцы и годы в трагичных отрезках его жизни были столь же болезненны, как будто происходили сейчас. Гарри задумался, что же такое жизнь человеческая? «От рождения и до моей смерти всполохи счастливых дней, промежутки труда и забот и длинные, бесконечные дни мучений и страданий. Почему так? Почему такие испытания приготовлены практически каждому человеку?» Он вспомнил рассказы отца, деда, прочитанные книги, историю, которую изучал в школе. Как же вышло, что высшему земному существу на планете – человеку – предназначено мучиться, переживать, болеть, трудиться, чтобы насытить себя пищей, в муках рождаться и в муках умирать? Картины его прошлого мира, прошлой жизни, обучение в школе, опасности армейской жизни и жестокое наказание судьбы за совершенные ошибки снова всплыли в памяти Гарри. Неужели высшие силы создали человека для страданий, боли и одиночества? Как понять, что такое происходило и происходит сейчас? Бог оставил нас, главное свое творение, наедине со священными писаниями и назидательными историями? Душа Гарри не смогла найти ответа на эти вопросы. И он задумался о другом: «Но ведь в жизни, в прошлом, были у меня и светлые, счастливые дни. Когда-то я смеялся и радовался. Может, я не помню этого. Может, счастье и радость запоминаются хуже, чем боль, негодование, злость? Ведь каждый ждет хорошего от своей жизни, стремится к этому и, когда приходит счастье, воспринимает его как должное». Душа Гарри не хотела снова впасть в безвременье, она жаждала увидеть прошлое, свою память и счастье.

И снова Гарри видит картинки пережитого. Очнувшись в кровати после припадка, он увидел открывающуюся в палату дверь и сразу понял, что пришли его родные. И правда, за лечащим врачом, мисс Ричардсон, тихо и робко в палату вошла его мать. Милая мама, подумалось Гарри, и его охватило то чувство, которое жжет, как огненный шар, а само состоит из раскаяния и неземной радости от встречи с родным и близким человеком. Он снова видел маму, женщину с большим и всепрощающим сердцем и наполненными слезами глазами. Она подошла к нему, присела и молча нежно прижала его к своей груди. Гарри от счастья не смог ничего проговорить, прижался к ней и, как в детстве, заплакал навзрыд. Так, обнявшись, они просидели почти полчаса. Душа Гарри не различала слов, что говорила мама, его лечащий врач, только радостный лучистый шар вдруг расцвел в его груди, и, казалось, свет от него проникал все вокруг и вырывался куда-то далеко-далеко, озаряя мир теплыми от счастья лучами.

После посещения матери Гарри выздоравливал все быстрее, чем несказанно радовал мисс Ричардсон. Вскоре Гарри узнал имя своей спасительницы, врача и сиделки в одном лице: ее звали Эмми. Иногда, оставаясь один, он любил повторять, словно музыку из любимых фильмов: «Эмми Ричардсон, Эмми Ричардсон». Через некоторое время, когда мышцы Гарри благодаря упражнениям окрепли, а сердце снова работало, как мощный мотор, он вдруг понял, что скучает по Эмми, когда ее долго нет. Ему особенно начали нравиться еженедельные врачебные осмотры. Когда Эмми Ричардсон привычно слушала его сердце и дотрагивалась до его обнаженного торса, его возбуждали эти редкие прикосновения. Ему нравилось наблюдать за светлыми прядями ее волос, когда она так доверительно склоняла свою голову, припадая к стетоскопу. Если она что-нибудь спрашивала, он зачаровано смотрел на ее миловидные черты лица. У нее были большие серо-голубые глаза, обрамленные длинными ресницами, маленький правильной формы носик и милые, словно у ребенка, пухлые губы. Эмми почти никогда не красилась, но от того была всегда свежа и как-то неимоверно чиста. Чуть оттопыренные изящные уши придавали ее лицу какую-то наивную непосредственность. Она была небольшого роста, и белый стандартный медицинский халат не мог спрятать ее стройного тела. Эмми чуть доставала до плеча Гарри, и ей приходилось вставать на цыпочки, чтобы осмотреть его голову и узнать, где он испытывает болезненные ощущения.

И вот в один из бесконечных дней лечения, когда все мысли Гарри были о скорой встрече с Эмми, как он давно называл ее про себя, случилось то, что должно было произойти рано или поздно. Гарри так давно рисовал себе эту сцену, придумывал слова, которые скажет своей спасительнице. Во время врачебного обхода, когда Эмми попросила его снять больничную рубашку и стала внимательно слушать его, он обнял ее. Он не смел пошевелиться, все заготовленные слова благодарности, восхищения и преданности этой девушке вдруг застряли комом в горле. Он просто держал ее в объятиях и ничего не смел больше сделать. Она, сначала испугавшись, напряглась и попыталась отстраниться, но Гарри продолжал крепко сжимать девушку в объятиях. Эмми попыталась отступить на полшага, и он увидел, как ее изящная ножка отодвинулась и оперлась на носок, но он не отпустил девушку. Эмми перестала вырываться. Ошарашенная и смущенная, она подняла голову и вопрошающе посмотрела на Гарри. Он с жадностью взглянул в ее прекрасные глаза, любовался ее лицом, молчал и счастливо улыбался. Он понял, что никогда ее не отпустит, и понял, что она будет с ним рядом. И от этих счастливых мыслей Гарри сильнее сжал Эмми в объятиях.

– Ну, пусти, Гарри, ты же меня задушишь, – сказала Эмми. Было видно, что она смущена. Ее лицо и кончики ушей порозовели, она чуть прикусила верхнюю губу. – Пусти же, кто-нибудь зайдет и увидит.

– Ой, простите, я… Извините меня, как-то само собой получилось… Мне показалось, что вы споткнулись и упадете и… я решил вас поддержать, – ответил Гарри и разомкнул руки.

Эмми отодвинулась на шаг, поправляя халат и приглаживая чуть растрепавшуюся прическу.

– Хм, – наконец произнесла она, – вы явно поправляетесь. Да, это видно невооруженным взглядом.

Она снова взглянула на него, и этот взгляд словно проник внутрь его сердца, приятно лаская нежностью. Эмми развернулась и направилась к выходу. Гарри обомлел и стоял не шелохнувшись. Эмми чуть приостановилась и, взявшись за ручку двери, обернулась:

– Гарри, спасибо, что не дали упасть. Мы скоро вас выпишем. Вы почти полностью здоровы. Судебное решение об освобождении вас из больницы готово, на днях оно поступит к нам. Вы станете совсем свободны… Она хотела сказать что-то еще, но, не решившись, вышла из палаты.

Гарри не мог уснуть в ту ночь. Ему так многое хотелось сказать Эмми: и слова огромной благодарности за то, что она заботилась о нем, лечила его, безнадежно больного. Ему хотелось выразить восхищение ей как специалистом и врачом, поблагодарить за доброе сердце. Но больше всего ему хотелось открыть ей свои чувства и то, что ее ножки и нежные прикосновения маленьких, хрупких и одновременно сильных пальчиков доставляют ему неземное наслаждение. И что он очень хочет целовать ее в красивые и бездонные глаза, хочет дотронуться до ее лица. Целовать розы ее губ…

Прошли два бесконечно долгих дня, а Эмми не было. Он ждал. С бешено бьющимся сердцем Гарри внимательно прислушивался к каждому шагу, к каждому шороху в коридоре. Но ее все не было. Приходили санитарки с таблетками и уколами, приносили газеты, обед, а Эмми так и не приходила. И вот на третий день, утром, отворилась дверь, как-то слишком широко, и… появился знаменитый профессор в сопровождении многочисленных студентов. Они посмеивались и переговаривались, но тотчас замерли, когда светило науки, прокашлявшись, заявил Гарри:

– Ну, молодой человек, теперь вы окончательно выздоровели. И, мало того, – удовлетворенно скрипучим голосом и потирая руки продолжил профессор, – мало того, что здоровы, но и свободны. Сегодня вам вернут вашу одежду и оформят все бумаги. Мы предупредили ваших родственников, они вас встретят в три часа пополудни, – профессор скупо улыбнулся, глядя на Гарри и, удовлетворенно потирая руки, вышел из палаты в сопровождении щебечущей стайки студентов-первокурсников.

– Свобода! Наконец-то я буду дома, наконец-то… – пронеслось в голове Гарри.

Ожидание дома, встречи с родными, с братьями и сестрой охватило Гарри нетерпением. Все последующие события дня слились в его памяти в единое красивое и радостное, наполняющее душу и сердце воспоминание.

После обеда его встретил отец на своем стареньком «Форде». Седой и сильно постаревший за время разлуки, он долго и радостно обнимал Гарри. И вот наконец-то они приехали домой. Так давно Гарри не был тут и так соскучился. Радостная встреча с родными, вкусный домашний ужин, о котором Гарри мечтал все эти долгие пять лет вдали от семьи. Пять лет борьбы за свою жизнь и свое сознание оказались позади.

– Как прекрасно все это! Наконец-то я дома! – думал Гарри ночью, лежа в мягкой и уютной постели. Он заснул крепким, все очищающим сном.

Следующую неделю Гарри заново учился жить дома. Человеку из тюремной больничной палаты хоть все и было знакомо, но требовало постоянного напряжения памяти и душевных усилий. Гарри заново открывал для себя некогда привычные вещи. Вот его школьный фотоальбом, вот кладовка, где хранится все нужное, а вот гардероб с одеждой, письменный стол, заваленный какими-то бумагами с прежней работы. Работа? Да, у него же была классная работа! И что с ней? Гарри вышел из своей комнаты и спустился было на первый этаж, откуда пахло вкусным обедом. Но его интерес перебила выбежавшая сестра, так сильно вытянувшаяся за время отсутствия брата. Она весело бросилась к нему с объятиями и веселой улыбкой:

– Братик, ты что сегодня будешь делать вечером? Мы тут вечеринку у Бугатти, моей лучшей подружки по институту, хотим устроить. Ее родители на три дня уехали в Аризону, хата свободна. Знаешь, как у них классно? Пойдешь со мной? Там весело будет, народу немного, и я всех знаю. У них есть змеи в террариуме. А ты когда-нибудь кормил змей мышками? И страшно, и так интересно. А еще там будет музон классный. Тут у нас в городе недавно группа выступала…

Гарри нравилось слушать ее веселое щебетание. Он думал о том, что прошло всего несколько лет, а его сестренка превратилась из долговязого и угловатого подростка в настоящую красивую девушку. И скоро, поди, найдет себе жениха. Гарри был счастлив окунуться в незабываемую и неповторимую жизнь счастливого многодетного семейства с постоянными разговорами и событиями. Вот сейчас сестра приглашает его на вечеринку. А когда вернутся братья, то обязательно потащат его в бар неподалеку и будут с завсегдатаями обсуждать последние новости спорта. Вот чуть недовольное бурчание отца и всегда заботливый и такой любящий взгляд матери. «Как классно здесь!» – думал с улыбкой Гарри.