Без вести пропавшие солдаты Манштейна. Часть вторая

Почему-то мне кажется, что бы спасти этот зреющий фашистский режим, который очень скоро останется без копейки в кармане, Евросоюз даст Украине необходимые ей деньги, что бы она рассчиталась по своим долгам за ворованный газ у России. Но даст с одним условием, чтобы Украина приняла на свои хлеба бедных арабов и негров, заполнившие города Старого света и ставшие Европе не нужными. Вот тогда Украина станет настоящим отстойником и рассадником бандитизма! Мне жаль Украину! А заодно и Европу!

Ну что ж, правительство новой, панской Украины само выбрало эту дорогу для своей страны, но пойдёт ли по ней весь её народ? Как-никак, а во времена войны с гитлеровской Германией, с этими любимыми друзьями Бандеры – фашистами, погибли пять миллионов мирных украинцев.

Неужели Украина забыла об этом? Или, её новые гетманы, погонят свой народ батогами? Как скот на бойню? Как это сделал когда-то Гитлер со своим народом?

Погас экран, а ребята стояли перед ним и не верили в то, что всё ими увиденное могло произойти с ними наяву, а в их понимании времени – позавчера на рассвете. И не накрой их своим покрывалом этот странный туман, появлению которого они даже не придали никакого значения – не стояли бы они сейчас живыми в этом музее, перед киноэкраном такими же молодыми, какими провожали их родственники на вокзале города Гамбурга. И, наверное, они всё-таки поверили в то, к чему подготавливал я их в эти дни постоянно и очень осторожно, как тяжелобольных в палате реанимации, умело сочетая вкусное мясо копчёных кур с интенсивной физиотерапией, чтобы этот прыжок во времени был воспринят ими не так болезненно, а появившийся перед ними марсианин был воспринят ими как само собой разумеющееся.

Ко мне подошла сотрудница музея, и было видно, что эта умная женщина заметила что-то необычное в этих ребятах, которых так затронула старая киноплёнка прошедшей войны, которые восприняли её как свою личную трагедию.

– Даже трудно поверить, что эти молодые люди так проникновенно воспримут нашу величайшую битву в истории Отечественной войны, и кто? Внуки тех солдат, которые и развязали эту кровопролитную войну, унёсшую миллионы человеческих жизней! Поразительно! Родители хороших ребят воспитали – умных, думающих и воспитанных! Удивительные дети! Я наблюдала за ними во время демонстрации документального фильма и видела, как они переживали каждую секунду и за каждого солдата. Как будто они были там, с ними, за экраном, шагая по полям с уверенностью в свою правоту и превосходство над теми, кто их уже ждал там, впереди, за минными полями и щитками нацеленных орудий. Большой души и с добрым сердцем эти ребята! – растроганно говорила женщина, умиляясь моими пленными панцергренадёрами.

– И мне нравятся эти ребята! Они такие непосредственные, особенно вон тот, в очках! Ну, просто типичный немец, мне так и охото его приголубить! А если ещё одеть его в вашу выставленную за витриной солдатскую форму, то и не отличить от солдат из показанного фильма, – убедительно поддержал я её мнение.

– Да, вы очень точно подметили, ему бы очень подошла эта форма. Она бы сделала его более мужественным и взрослым, – согласилась со мной проницательная женщина.

– А вот этот, щуплый и белобрысый, прекрасно играет на органе, – заслуженно похвалил я Курта.

– Я сразу поняла, что это необычные ребята! Поразительно и непонятно, как могли родители отпустить этих ребят так далеко от дома! Я бы никогда им не разрешила!

– У нас прямо сходятся мысли на этот счёт! Я сам просто не понимаю, как их можно было отпустить из дома путешествовать автостопом через всю Европу и Белоруссию с её лесами, через Смоленщину и брянские дебри, одних, без горячего питания, с одними рейхсмарками и галетами в кармане! Нет, я бы точно надрал уши подстрекателю такого экстремального круиза и не пустил бы своего сына вообще никуда! Хорошо, что они мне на глаза попались!

– Вы правы! Но хоть деньги у ребят есть! Хорошо, что они выбрали наш музей для своего общего развития! Да, милые ребята!

«Да, уж! – подумал я, – если бы они ещё и остались в нём манекенами, то с моих плеч свалилась бы большая гора счастья!»

– Ой, Вы знаете, скоро к нам в область, приедет большая группа военных из Германии по международной договорённости поиска и перезахоронениям останков немецких солдат, погибших на Курской дуге. Так что вам очень повезло, что мы сегодня открыты и заняты подготовкой к этому визиту.

– И когда же объявятся столь высокие гости с лопатами? – услышав такую весть, я прямо стал похож на спаниеля, ставшего в стойку почуяв близкую дичь.

– Ну, я не знаю и не могу точно сказать, но нас предупредили, что они могут приехать не сегодня-завтра. Я ведь подумала, что ваши туристы и есть эта делегация.

– У меня к вам будет просьба, очень большая просьба! Вот вам тысяча рублей – берите, берите, я себе ещё нарисую! И вот мой номер телефона. Сейчас, одну минутку! Ага, вот, написал! Коряво, правда, но что-то рука задрожала как у алкаша. Извините меня, но визитки у меня неожиданно закончились! Позвоните мне, как только они появятся, эти высокие гости, в ваш музей – очень вас прошу, позвоните мне! – от такой близкой перспективы избавиться от моих неожиданных родственников, у меня даже давление подскочило.

– Это же и для меня бизнес, сами понимаете, такой визит упустить никак нельзя. Тем более что моим туристам тоже очень бы не мешало присоединиться к поиску останков своих друзей, то есть соотечественников, чтобы выполнить свой гражданский долг в дни своего первого производственного отпуска. Ведь участвовать ещё и в таком мероприятии для них вообще будет незабываемо, – убедительно врал я тётке и сам даже верил в такое благородное чувство, проявленное моими подопечными.

– Ой, что Вы, что Вы, конечно, я всё сделаю, как Вы просите, даже не беспокойтесь! Я даже и за просто так бы позвонила, – говорила она, пряча быстро деньги и бумажку с моим номером телефона в карман своего халата.

– Заранее Вам благодарен и надеюсь, что Вы меня не подведёте в таком благородном деле, – раскланивался я перед ней, – всего Вам доброго!

– Гости дорогие! Нам пора ехать в ваш «Хилтон», где вас ждут лучшие повара ресторана нашего города, – погнал я из музея своих туристов с рейхсмарками в карманах.

Распрощавшись с доброй и бескорыстной женщиной, ребята вышли из музея, потрясённые увиденным и ещё больше потрясённые от той правды, которая случилась с ними, и наконец-то осознавшие, что же с ними произошло в далёком прошлом, о чём я им всё время и талдычил все эти дни. Может быть, они ещё не осознали всё до конца, что они в свои семнадцать неполных лет стали ветеранами той далёкой войны, о какой все знают только по книгам, фильмам и рассказам старших. Той страшной войны, закончившейся для них, так и не начавшись.

– Генрих, если честно, то я очень хочу перекусить и желательно чего-нибудь жидкого и с хорошим куском мяса! Как ты на это смотришь? – обращаясь к нему с таким вопросом, я надеялся хоть как-то, хоть немного отвлечь ребят от только что ими пережитого и перевести их мысли в более понятное им русло. Но парень, глянув на меня, только вяло махнул рукой.

Здесь же, через дорогу, было небольшое кафе, где вкусно готовили прекрасный украинский борщ с хорошим куском сочной телятины и с пампушками, смазанными тёртым чесноком. В маленьком зале было уютно и чисто, и я даже забеспокоился о белизне застеленной скатерти на нашем столе. Но вроде бы никто из парней руки о скатерть не вытирает, и, успокоившись, я отдал всю инициативу выбора блюд в руки Генриха, воспитанного бабушкой-дворянкой. А сам, под тихое жужжание вентиляторов, стал наслаждаться покоем и радужной надеждой в скором избавлении от моих дорогих гостей, невольно слушая где-то звучащую музыку, со вкусом подобранную кем-то из сотрудников этого кафе, терпеливо поджидая официанта, оставившего нам на столе меню своего кафе.

От витаний под небесами фантазий меня отвлёк голос моего личного переводчика:

– Скажите, а в этом меню указанная стоимость соответствует цене одной порции или это стоимость всего котла, где она готовилась?

– А что ты выбрал? – поинтересовался я.

– Вот написано: «Уха ростовская, цена 160 р.». «Р» – что это такое?

– Это русский рубль! Ну, как ваша рейхсмарка.

– Ого! Но за 160 рублей можно купить одну корову! – не унимался расчётливый парень.

– Корову ты мог бы и так умыкнуть, если бы чуть больше около своего Манштейна покрутился!

Но парень, как и не слышал меня, сосредоточенно тыкая пальцем по кнопкам калькулятора что-то подсчитывал.

– А у вас хоть хватит денег, чтобы расплатиться за наш обед? Я сейчас подсчитал на калькуляторе, и выходит, что на пятерых едоков, вам наш обед обойдётся в три тысячи восемьсот пятьдесят рублей.

– Ну, если не хватит у нас денег – поедем к заначке и выкопаем наши пулемёты, и разнесём всё здесь в щепки – надо же тебе в России хоть раз пострелять!

– Как говорит мой папа: «Подавать милостыню почётно, вот только принимать её позорно»! Вот вы смеётесь, а мы сидим у вас на шее, и в карманах у нас только наши рейхсмарки!

– Вот и расплачивайся ими! Кто тебе не даёт?

– А что, разве можно? – удивился мой Фома.

– Шучу, конечно, но моих денег нам хватит, так что успокойся! Знаешь, когда есть деньги, да ещё халявные, как-то легче думается, что не в деньгах счастье когда их тратишь. Главное, что моя жена о них не знает! Вот когда приеду к тебе в гости, то тогда буду кушать в самом дорогом ресторане, с утра до вечера! Так что не думай, что этот обед тебе просто так сойдёт!

– Но сто шестьдесят рублей за тарелку супа – это явный грабёж!

– Генрих, пойми, вода очень дорогая! Артезианская! Пока достанешь её с такой глубины вёдрами – семь потов сойдёт!

Мой Фома смотрел на меня, и в его глазах читалось, что он мне почему-то в первый раз не верит. Вообще он какой-то не по возрасту дотошный! До всего хочет докопаться сам, разложить аккуратно всё по полочкам и в итоге получить дубиной по голове. Если русскому человеку можно объяснить теорему Пифагора с её девятью аксиомами при помощи доступного и всенародного мата в течение пары минут, то с немцем этот номер не пройдёт и за день! Лучше бы вспомнил, как та туманность, в которой они просидели целых семьдесят лет, смогла разобрать их тела на молекулы, а мотоциклы… Мотоциклы тоже на молекулы. Наверняка ведь их в этой туманности перемешивало, как в хорошем миксере, и потом, немного подумав, она собрала их по своей технологической сборочной карте, не забыв прицепить все составляющие части по своим местам и даже не перепутала каску с чем-нибудь похожим. Высочайшая технология и уровень развития! Но без юмора! А жаль! Я бы перепутал!

Вот и долгожданный официант с заказанными мясными салатами!

Расставив перед каждым из нас тарелки, официант ушёл, пожелав всем нам приятного аппетита. И за столом дробно зацокали вилки по тарелкам проголодавшихся иностранных туристов, не забывших навыков пользования этим столовым инструментом за столь долгое отсутствие на бренной земле, и тарелки недолго оставались с салатами. А глаза уже стреляли в сторону ушедшего официанта, с нетерпением ожидая появления основного блюда. Но особого нетерпения, свойственного оккупантам, они не высказывали, а сидели за столом чинно, как молоденькие воспитанницы монастыря кармелиток. Наконец-то принесли заказанный мною борщ, и уже на меня уставились три пары глаз, с недоумением увидев перед собой национальное славянское блюдо. И только один Генрих уже размешивал в тарелке сметану, ища глазами на столе перечницу, что говорило о его знании этого блюда, которое готовила дома его любимая бабушка с русскими корнями. Но перечница была пуста, и пришлось позвать официанта и попросить его принести нам чёрный перец и заодно заменить чуть подветренную горчицу. И если у них есть в наличии чеснок, то мы бы не отказались и от головки чеснока.

Да, борщ был на высоте кулинарного искусства повара, очень вкусный, и даже было жаль, что тарелка была не столь глубокая, как гусятница, а только разожгла волчий аппетит у людей, не евших горячего и жидкого двое суток, а кое-кто и еще дольше. Наверное, приятно смотреть на дело своих рук, когда видишь проголодавшихся мужиков уплетающих приготовленный тобою борщ за обе щеки, – это повариха с улыбкой наблюдала за нами, высунувшись из раздаточного окна.

Незаметно подошёл наш официант и, извинившись, сказал:

– Вы заказывали жареную рыбу с гарниром, но мы хотим предложить вам нечто другое, более интересное!

У Генриха уши сразу стали торчком, как у ушастого фенька, и, быстро всё пересчитав и умножив на пятерых, спросил:

– А насколько больше это будет выглядеть в финансовом измерении?

– Стоимость будет даже чуть меньше, и мы вместо чая предлагаем вам по стакану кефира. И поверьте, что это будет гораздо вкуснее. Только чуть-чуть подождите!

Против этого предложения Генрих, конечно, не возражал, но уже включённые вкусовые рецепторы были настроены на жареную рыбу, и ему было трудно переключиться на что-то неизвестное. А мне даже стало интересно, что же они хотят предложить нам такое, если даже самостоятельно решили изменить наш заказ?

Генрих вопросительно смотрел на меня, и мне ничего не оставалось, как поднять свои плечи к ушам и развести в стороны руки.

– Хорошо, мы согласны, – изрёк наш счетовод, хлопнув ладошкой по столу, ну точь-в-точь как президент Украины на подписании договора о поставках газа из России.

Ждать нам пришлось недолго, и мы вскорости увидели нашего официанта, нёсшего на подносе громадную сковороду, накрытую крышкой. Даже закрытая сковорода источала божественные запахи, да такие, что наши руки сами потянулись за ложками. А запах! С убранной крышкой запах жареной картошки с грибами и луком и ароматным перчиком, да посыпанной в меру зеленью, заставил нас поспешно схватиться за ложки, забыть о стоящем рябом официанте. И только проглотив пару ложек, я с удивлённой благодарностью обратился к молодому человеку:

– А где вы взяли такую прелесть? Ведь в наших лесах белых грибов крайне мало?

– Это наше ноу-хау! Ведь наше кафе стоит на оживлённой трассе, и нам один дальнобойщик предложил поставлять партию грибов – и ему хороший бизнес и лишняя копейка, и нам быстрая доставка редкого деликатеса. Мы уже успели засушить их на всю зиму. А осенью будет ещё и клюква!

– Вы, ребята, просто молодцы, и я не удивлюсь, если рядом с вашим кафе вскорости вырастет хороший ресторан со звездой «Мишлен»!

– Ну, кушайте, не буду вам мешать и пойду принесу вам кефир. Спасибо вам за красивое пожелание нашему кафе!

Картошка с кефиром была ещё вкуснее, а вот сковорода всё же должна быть чуть-чуть больше! У Иоганна очки запотели так, что стали матовыми, и что он в них мог видеть – было для меня загадкой, но вытереть их он не мог, так как рядом мелькали со скоростью молотилок другие ложки. И только звук втягивающегося ртом кефира прерывал перестук работающих инструментов.

Да, молодцы ребята, здорово нас удивили и порадовали местные кулинары! Если и дальше они будут так удивлять своих клиентов, то их ждёт большое будущее на кулинарном поприще, если налоги не задушат!

Расплатившись и от всей души поблагодарив прекрасных специалистов, работающих в этом кафе, мы вышли на свежий воздух сытыми и довольными. Мягкий ветерок приятно обдувал наши лица, несмотря на довольно жаркий день, даже какой-то жгуче-блестящий. Наверное, совсем недавно проехала поливалка, и теперь от этого так ярко отсвечивала зелень листвы деревьев и травы. На горизонте сверкали белые терема кучевых облаков, и ослепительно синело небо. По трассе, как и двадцать лет назад, медленно ехали машины, отдавая долг уважения павшим воинам, знаку ограничения скорости движения и красивой машине ГИБДД, с мирно дремавшими сотрудниками под шелест проезжающих колёс, а может быть, просто прищурившихся от яркого солнца, чтобы лучше видеть далёкого нарушителя.

– Ну что, Генрих, поехали теперь ко мне домой, а то это спаньё по шалашам и в машине мне уже порядком надоело, – обратился я ко всем ребятам. – И пора бы уже обдумать и найти выход из ситуации, в какую вы угодили.

– Мы и сами об этом думаем каждую минуту. Как мы попадём на Родину, как нас встретят и кто? Ведь прошло столько лет, и наших родителей давно нет уже в живых. А наши сверстники стали стариками и навряд ли вспомнят, кто мы такие!

– Да, я согласен с тобой! Очень сложно и крайне тяжело всё это принять и пережить, но жить-то надо! Так что не раскисай! Просто вспомни, кто для тебя был дорог, и для кого ты хотел бы жить! Ты ещё закончишь свой институт, и ребята твои обязательно куда-нибудь поступят учиться, ведь у них нет никакой специальности, а сидеть на паперти вашей кирхи – не долго и гемморой заработать! По крайней мере, у вас, у каждого, есть куда вернуться, присмотреться к той жизни, в какой вам придётся жить и зарабатывать на эту жизнь. И потом, вы молодые и вам нужно будет заводить свою семью, а вот она уже и будет самой главной опорой в вашей дальнейшей жизни.

– Ребятам легче, у них хоть остались младшие сёстра и братья, племянники, а я у родителей ведь был совсем один и никого больше не было!

– Ой, Генрих! Как ты меня сейчас расстроил! Дай я о тебя свои слёзы вытру! Ну откуда ты знаешь, что у тебя нет брата или сестрёнки? Ты родился в двадцать пятом году? Значит отец твой на двадцать – двадцать пять лет старше тебя, и что, ты думаешь, твои родители в сорок – сорок пять лет не могли настрогать себе детей, когда получили о тебе известие, что ты без вести пропал на Восточном фронте? Не поверю ни когда! Да твоя любимая бабушка их бы живьём изгрызла! Ты сам только подумай – бабушка и без внука! Определённо дети у них должны быть! И тебя они ждали до самой смерти. Так что не вешай нос и не забывай свою фамилию и домашний адрес в Гамбурге. Прислушайся ко мне, Максим Робинзонович Крузо никогда не врёт! А всё, о чём мы с тобой говорили, передай своим ребятам, а то у них уже уши опухли и мозги начинают закипать от усилия что-либо понять из нашего разговора. Пусть лучше русский язык изучают! Пригодится в жизни!

Генрих закатил длинный монолог, сопровождающийся кивками трёх голов, с обязательными вопросами и ответами, подтверждающих, что их дальнейшая жизнь стала хоть как-то для ребят вырисовываться.

– Генрих, а ты заметил, что на ваши разрисованные боевой раскраской лица никто не обратил никакого внимания? Ни в музее, ни в кафе! Ну, в музее люди интеллигентные, подумали, что приехали спортсмены – боксёры на соревнования в Россию. А в кафе точно подумали, что к ним наведались с дружеским визитом крутые бандиты на обед. Да нет, не бандиты! Худые вы уж больно очень! Пожалели они! Прямо не знаю – кормлю вас, кормлю, и всё без толку! Так, заморыши какие-то! Может, вы в этой своей тучке глистов каких-нибудь подхватили? Или она собрала вас из разобранных на молекулы как-то не так?

– Скажите, пожалуйста, а почему на мемориале нет фамилий солдат, погибших на Курской дуге? – переключился на другую тему Генрих.

– Наших солдат или ваших?

– Ваших, конечно! – с удивлением ответил парень, вытаращив на меня свои глаза от услышанного.

– Ты хоть представляешь, какой величины нужно поставить памятные плиты, чтобы на них уместились все фамилии погибших на этих полях русских солдат и офицеров? У меня вообще складывается такое мнение, что наша планета, где мы с тобой живём, это большой могильник в космосе!

– Но ведь они погибли здесь! Значит, их фамилии должны быть увековечены здесь! И почему вы сказали «русских солдат»? Ведь в Красной армии были солдаты разных национальностей!

– Под словом «русский» подразумевается одно – воин государства Российского, многонационального по своей сути, и ещё потому, что гибель русского воина за землю свою, делает его бессмертным в памяти всего народа страны! Знаешь, у нас есть одна деревня, где её жители создали своими силами сельский мемориал памяти всем погибшим односельчанам, ушедшим на фронт. Там на плитах с фотографиями написаны фамилии больше чем двухсот человек, и очень многие с одной фамилией! Только имена да отчества у них разные. Так-то! Целый род лёг в землю, защищая свою страну от фашистов! Хочешь посмотреть?

– Хочу! – твёрдо ответил Генрих, и в подтверждение ещё и кивнул головой.

– Ну что же, для этого нам придётся ехать в Подольхи, а это далеко. Бензина нам хватит, и мы не голодные. Едем?

– Да! Едем, ведь другого случая может и не быть!

– Ну, тогда поедем другой дорогой, совсем сельской, но тоже хорошей, да и автомашин на ней будет меньше обычного. Так что только вечерком будем дома. Там, в нашей машине, должны остаться яблоки вкусные, но сильно на них не налегайте – останавливаться нигде не буду!

И опять побежала знакомая дорога с лёгким спуском, бросая под колёса машины бесконечную ленту горячего асфальта, и мне уже стало казаться, что наша дорога никогда не закончится. Можно подумать, что над нами постоянно висит этот сгусток невидимого странного тумана и как бы хочет до конца узнать, как его подопечные смогут заново адаптироваться к восстановленной им жизни.

Вот и поворот дороги с грустной «Катюшей», и ребята уже приветствуют её, как старую знакомую, а наша машина-трудяга – весёлой трелью своих клаксонов. Опять потянулись ухоженные свекольные поля и спеющей пшеницы, разделённые километровыми полями с высокой кукурузой или подсолнечником, и дорога с бесконечными подъёмами и спусками Среднерусской возвышенности, с редкими лесочками или кустами по краям оврагов, закрепляющими склоны и не позволяющими им резать черноземные поля.

Парни о чём-то разговаривали между собой, и мне было как-то неуютно слышать рядом с собой незнакомую речь людей, которую я не понимал.

– Генрих, ты когда-нибудь видел красу и гордость Военно-морского флота Германии – линкор «Тирпиц»? Всё-таки Гамбург – портовый город со всякими там доками, верфями и эллингами, в чём я слабо разбираюсь.

– А почему Вас заинтересовал линкор «Тирпиц»? У нас не принято говорить о «Тирпице», если вы не хотите, чтобы вами заинтересовалось гестапо.

– Так, приехали! Мне непонятно, то ли ты картошки с грибами переел и у тебя в животе бурчать стало, то ли на солнышке перегрелся? Какое гестапо? Драть тебя, неука бестолкового, надобно чаще за уши, чтобы хоть помнил что-то! И за какие грехи достался мне такой пленный?

– Я не пленный, а без вести пропавший!

– Это мозги у тебя ещё не вернувшиеся! Я тебе задал простой вопрос – видел ли ты «Тирпиц»? Всё! Больше мне ничего не надо!

– Нет, не видел! А зачем вам «Тирпиц»?

– Нет, порой ты бываешь просто невыносим! Когда приедем домой, я тебя точно скормлю Бладу, так и знай! Я к чему у тебя спросил про «Тирпица»? Может быть, ты сейчас едешь по земле, по какой ходил человек, который поставил крест на твоём «Тирпице»!

– Но я об этом не слышал! Ведь это же трагедия для Германии!

– И однако это так! Сейчас ты всё ещё витаешь в далёком 43-м году, в июле месяце. Хорошо, тогда будем отсчитывать от этой даты. Значит через шесть месяцев и двадцать два дня, то есть десятого февраля сорок четвёртого года, штурман бомбардировщика капитан Проскурин Алексей Иванович, уроженец этой земли, нашёл линкор, который прятался в норвежском Альтен-фьорде, и его бомбы нанесли серьёзные повреждения «Тирпицу», где его дней через десять и добили английские лётчики.

Расстроенный Генрих сообщил ребятам о нашем разговоре, но остальных эта новость как-то не затронула, и они отнеслись к ней довольно спокойно, похрустывая спелыми яблоками.

После очередного подъёма показалось нужное нам село, вольготно раскинувшееся по пологому распадку тремя широкими улицами добротных домов на два хозяина, но чаще на одного собственника, с обязательными гаражами и хозяйскими постройками, хорошо видимыми с дороги, ведущей в село.

Стоявший в центре села мемориал, поставленный не во славу оружия, а в знак памяти и скорби, был когда-то обсажен берёзками, а сейчас здесь вымахавшие высокие деревья, укрывающие в солнечные дни мягкой тенью памятные плиты с фамилиями людей, не вернувшихся с войны домой. А на вертикально стоящих стелах прикреплены фотографии людей, когда-то храни-вшиеся у родственников по семейным альбомам. И никакой помпезности, горящего Вечного огня в бронзовой оправе и дорогого красного гранита, но всегда здесь лежат свежие цветы, и даже просто полевые ромашки. Всегда чисто, как будто и нет рядом деревьев с облетающей листвой, ни мусора, ни загнанной ветром бумажки. Даже на первый взгляд видно, как много людей погибло в этой маленькой деревне, защищавших от лютого зверья эту землю и свой мирный край, своих детей и стариков, своих аистов на крышах домов и свои неубранные поля с колосившейся пшеницей. Вы, читающие эти строки, только посмотрите и вдумайтесь, сколько мужских рук перестало ласкать своих жён и детей, сколько песен не спето на весёлых свадьбах, и посчитайте!

Кулабуховы – восемьдесят пять человек!