Рассвет

Свету замутило. Любую, даже самую неприглядную смерть здесь стремились обрядить покрасивее. Исподволь давили на жалость, невзначай роняли фразы в духе «родные и близкие достойны самого лучшего», «они с нами, пока мы заботимся о них», и тут же демонстрировали каталог костюмов или широким жестом охватывали выстроенные вдоль стен надгробия. Как будто умершим не все равно. Как будто Антону, с пробитой ребрами грудной клеткой, с выпирающими из-под кожи шейными позвонками, Антону с головой, треснувшей, как переспелый арбуз, не все равно, в каком костюме его зароют.

– Много цветов заказывать не нужно, – доверительно сообщила ритуальщица. – А то, знаете, завалят могилу букетами, так что и не видно ничего. Пять-шесть букетов будет в самый раз.

Свете захотелось заорать. Схватить эту сонную курицу за грудки, встряхнуть как следует. Отхлестать по щекам, крича в одутловатое лицо, что нормально не будет, потому как нет ничего нормального в мире, где человек без видимых причин выходит в окно. Где от небытия отделяет один крошечный шаг и быстротечное падение. Где все хрупко, тонко, как едва ставший лед, под которым бесшумно скользят игольчатые гребни и темные плавники древних тварей, – и завтра в окно может выпасть кто-то из твоих друзей. Близких. Ты сама.

Требовательно запиликал телефон, на осколки разбивая зарождающуюся злость. Света тяжело вздохнула, прислонилась к подруге, странным образом успокаиваясь от тепла ее тела. На экране горел номер тети Лары. Знаками показав «я на минутку», Света отошла в сторону. Палец завис над иконкой в виде красной трубки – выслушивать очередные соболезнования хотелось меньше всего. За минувшие дни она слышала их достаточно.

– Да, теть Лар, – она все же приняла вызов.

– Ну как ты там, кровиночка моя? – тетя Лара с ходу сорвалась в сюсюканье.

– Да ничего, теть Лар, держусь.

– Крепись, родная, крепись. Тебе сейчас надо быть сильной. Такое горе и на такие хрупкие плечи, ох-хо-хо-о-о… Как ты сама с этим справишься, бедная ты моя?

– Ты не приедешь, да? – догадалась Света.

Выхолощенный голос давно забыл, как выражать эмоции, но на том конце линии переполошились.

– Ты только не сердись, кровиночка моя! Не сердись! Я сама себе места не нахожу, но никак не вырваться. С работы не отпускают, да и, если честно, денег нет ни гроша лишнего. Три кредита на мне висят, еле концы с концами сводим.

– Я понимаю, – тускло ответила Света. – Я все понимаю, теть Лар.

– Я знала, что ты поймешь. Ты у нас всегда была умницей. – Тетя Лара зашмыгала носом, шумно высморкалась. – Ты крепись там, не отчаивайся. Жизнь идет, время лечит, ну… И д-да, вот еще…

Она замялась, явно собираясь сказать что-то неприятное, хотя Света не могла представить, что может быть неприятнее тетки, не едущей на похороны племянника, которого растила как родного сына. Кредиты у нее, надо же! Света презрительно скривилась.

– Я отцу вашему звонила, рассказала про Антошу. Он очень-очень соболезнует, но приехать не сможет. Младший у него заболел, а жена в командировке. Он за няньку…

– Теть Лар, – Света устало прикрыла глаза, – мы с ним уже года три не созванивались. А не виделись все пять. Зачем ты мне все это рассказываешь?

– Ну, так-то оно, конечно, так, но все ж родная кровь… отец ведь…

– Биологический, – строго поправила Света. – Все, извини, у меня сегодня еще очень много дел.

Пока она наскоро прощалась с тетей, подошла Настя.

– Кто не приедет? – беря подругу под локоть, поинтересовалась она.

– Никто… – буркнула Света.

– Никто… Отец? – догадалась Настя. – Не бери в голову. Отцы порой бывают настоящими засранцами.

– Твой такой же? Ты поэтому про него так мало рассказываешь?

– Мой… А нечего рассказывать. – Настя задумчиво накрутила локон на палец. – Мой живет на работе. Иногда даже ночует там. Ладно, пойдем уже, давай закончим с этим.

Ритуальщица словно и не прекращала разговора. Заученно раскручивала клиента на деньги, не подозревая, что чудом избежала сокрушительной истерики.

– …подушечка под голову. Все равно будет не видно, так что можно побюджетнее…

– Я хочу, чтобы все было достойно, – неожиданно твердым голосом перебила ее Света. – Сделайте так, чтобы все было достойно.

Ритуальщица ничем не выдала эмоций, но отрешенные глазки ее вдруг загорелись неподдельным интересом. Позже, оплачивая счет, Света пожалела о своем опрометчивом высказывании. Нет, ей не втюхали самый дорогой памятник и позолоченное надгробие, все позиции оказались в средних пределах или даже чуть ниже. Участливая девушка просто внесла в счет все возможное, включая лампадки, свечи и даже носки. Услуги похоронной бригады, катафалк, место на кладбище, аренда ритуального зала и поминки сожрали все сбережения, которые Света откладывала на квартиру.

Умирать оказалось неожиданно дорого.

Катафалк – широкая «газель», приспособленная для перевозки усопших, – подпрыгивал на ухабах. В такие моменты, ловя равновесие, Света хваталась за гроб и тут же отдергивала руку, словно обжегшись. Мерещилась трупная вонь, тяжелый, тошнотворный аромат морга, хотя нос опух, покраснел и вряд ли мог адекватно воспринимать запахи. Молчаливые крепкие парни в одинаковых фирменных робах сидели вдоль борта. Под их ногами позвякивали свертки с инструментами. Все выглядело совершенно не так, как в кино. Не было траурной процессии, люди в черных плащах не толпились у свежей могилы, не секло дождем широкие купола зонтов. Духовой оркестр не играл похоронный марш.

Буднично машина заехала на кладбище, пристроилась рядом с двумя точно такими же, что отличались лишь логотипами ритуальных фирм на кузовах. Еще одно напоминание, что люди мрут каждый день и ее горе не уникально. Света вывалилась из салона, тихо радуясь, что уже несколько дней жила только на кофе. Долгая тряская дорога и духота подкатывали к горлу едкой желчью. Прохладный ветер, напитанный ароматом сосновой хвои, приятно обдувал разгоряченное лицо. Пока Света стояла, старательно унимая тошноту, мимо пронесли гроб.

У самого склона холма чернела яма в обрамлении земляных насыпей. Жирная почва, рассыпчатая, похожая на песочное тесто, сминалась под ботинками парней из похоронной бригады. Вокруг могилы стояли какие-то люди, совсем немного – на кладбище поехали лишь автовладельцы, – но, вспоминая прощание в траурном зале, Света с недовольством отмечала, что и там народу собралось едва ли намного больше. Она не видела их лиц, не соображала, мужчины это или женщины. Темные силуэты, обычные статисты из жизни Антона. Сейчас они скорбят, неловко бормочут слова поддержки, но вряд ли вспомнят о брате уже через месяц.

Света не желала признаваться в этом самой себе, но в глубине души, в самом потаенном месте, зрела обида на брата. Горькая, отравляющая все и вся, она грозила перерасти в злость, из которой разгорится испепеляющая ненависть. Ей хотелось сохранить об Антоне самые теплые воспоминания, но мерзкий червивый голосок день ото дня, час за часом подтачивал сестринскую любовь, казавшуюся прежде незыблемой. Перед глазами вставало удивленное лицо Антона в струйках запекшейся крови. Червивый голосок глумливо визжал: «Он тебя бросил! Поганый трус! Предал тебя и сбежал на тот свет! Какой мразью надо быть, чтобы так поступить с родной сестрой?! Что за сволочь способна на такое?! Он же знал, что у тебя нет никого ближе! Знал! Зна-а-а-ал!»

Но еще хуже становилось, когда мерзкий голосок замолкал и из-под него пробивался другой, морозно-спокойный, с притворным любопытством вопрошающий, а где, собственно, находилась любящая младшая сестра, когда ее брат бросился навстречу асфальту? «Где? В соседней комнате? Пьяная в хлам? Хороша поддержка, нечего сказать! Да что ты знала о нем, эгоистка? Самовлюбленная дрянь! Ты хоть раз спросила, что его гложет, какие у него проблемы? О да, и он отвечал – никаких! А ты радостно забывала об этом еще на полгода! Ты снимала по верхам и ни разу не докопалась до сути! Ты плохая сестра! Ты отвратительный друг!»

Мышцы натруженных рук вздулись, бережно опуская гроб в могилу. Белые полоски ткани, заменяющие веревки, полетели вниз, крест-накрест. Отрешенная Света тискала Настину руку. Теплая ладонь сочувствующего человека – вот то немногое, что удерживало Свету от прыжка в могильную яму и отчаянной попытки ногтями сорвать тяжелую крышку, вытащить наружу брата, которого по ошибке запихнули в жуткий деревянный ящик.

Кто-то прошел мимо. По доскам гулко ударили комья земли. Провожающие выстроились коротенькой вереницей, и Света истерично хихикнула. Показалось, что могильщики сейчас заорут, как ярмарочные зазывалы: «Настоящий покойник! Всего один сеанс! Соблюдайте очередь!» Комья земли все громче колотили о крышку гроба, словно каждый норовил взять горсть побольше и швырнуть посильнее. Уже не глухой стук, а грохот горного обвала. Методично. Страшно. Окончательно. Это могильщики взялись за лопаты, споро закапывая гроб – и Антона, Тошку, братишку, – возводя над ним аккуратный вытянутый холмик. Чудовищный звук все нарастал и нарастал, покуда не заполонил кладбище, мир, Вселенную. И тогда Света поняла наконец, что это она – она сама – сидит на дне глубокой черной ямы, и на голову ей сыплется жирная земля, застревает в волосах, забивается в рот, залепляет ноздри. В этом звуке крушение надежд сплелось с торжеством смерти. Неизбежность правила безраздельно. Любимые люди обращались в бездушных сломанных кукол. И это был страшнейший из всех слышанных ею звуков.

Даже когда они возвращались домой, в мерном гуле мотора ей чудился тяжелый земляной стук. Для себя Света решила, что никогда больше не явится ни на одни похороны. Всю дорогу с кладбища она думала лишь о том, что не позволит, ни за что не позволит, чтобы с ней обошлись так же. Только кремация. Только огонь.

Поминки устроили в небольшой кафешке рядом с домом. За столом, накрытым на двадцать пять персон, сидело чуть больше десятка человек, включая их с Настей. «Насколько же замкнутым человеком надо быть, чтобы на твои похороны явилось так мало народу? – думала Света. – Или не быть, а стать? Когда Антон превратился в затворника? Он же всегда был обаяшкой, душой компании, и девочки вокруг него вились, как пчелы у цветка. Еще каких-то года три назад…»

Точно, три года назад. Света кивнула собственной догадке. Именно тогда внимательный и заботливый брат вдруг начал реже звонить и почти перестал заходить в гости. Что случилось с ним тогда, три года назад? Наркотики исключаются, экспертиза показала, что он и пьян-то особо не был. Может, задолжал кому? Но Света видела выписки с банковской карты. На счете брата лежала кругленькая сумма. Такие деньги не валяются без дела, когда из тебя выбивают долги страшные люди.

Над столом витали обычные поминочные разговоры. Пили, не чокаясь. Люди с натянутыми улыбками на постных лицах вспоминали о покойном хорошее и только хорошее. Как-то раз мы с Антоном поехали в лес и заблудились… Однажды я серьезно влип, и мне понадобилась помощь, тогда Антон… Как-то Антоха познакомил меня с одной девочкой, но забыл сказать, что ему она тоже нравится… Как Света и подозревала, срок давности всех баек был не меньше трех лет. Большинство историй начиналось словами: «К сожалению, в последнее время мы с Антоном мало виделись».

«Не твоя вина! – радостно завизжал червивый голосок. – Это не твоя вина! Это все он! Предатель! Трус! Кидала!»

«Заткнись!» – мысленно приказала Света, и голосок, к ее несказанному удивлению, действительно заткнулся.

Тяжело отодвинув стул, она встала из-за стола. Громко кашлянула, привлекая внимание. Полупустая рюмка пахла спиртом, вызывая омерзение. Света открыла рот и вдруг поняла, что будет говорить долго. Что ей необходимо выплеснуть скорбь, разделить ее с этими людьми, покуда они еще готовы это сделать.

– Антон… – хрипло начала она. – Антон был моим братом…

Съемная квартира Антона ничем не напоминала холостяцкую берлогу. Все тут было чисто, прибрано, все на своих местах – не то что в их «девичьей светелке». Даже пахло приятно: стиральным порошком, кофе и какими-то благовониями – на подоконнике нашлось блюдце с остатками прогоревшей ароматической палочки. Скромная однушка: кухня и гостиная, она же спальня. Диван собран, постельное белье аккуратно сложено в изголовье. Точно Антон знал, что вывозить вещи предстоит сестре, и стремился облегчить ей задачу. Света протяжно всхлипнула.

– Так, Светик, а ну соберись! – пропыхтела Настя, с охапкой картонных коробок втискиваясь в комнату. – Сейчас, знаешь, ну вот абсолютно не время раскисать.

Света присела на край дивана, неосознанно поглаживая рукой подушку. За наволочку зацепилась пара светлых волосков. Но Настя себя разжалобить не позволила. Твердо поставила коробку на пол и бесцеремонно сгрузила туда постельное белье.

– Вот так. Потом разберемся, что в стирку, а что в помойку.

Безучастная Света блуждала по комнате рассеянным взглядом. Сжав губы, Настя села на корточки, взяла подругу за руки.

– Кисунь, я все понимаю, правда. Тебе тяжело, даже не представляю насколько. Но если ты сейчас же не соберешься, – голос ее повысился, – то даже моего ангельского терпения не хватит, чтобы сдержаться и не дать тебе хорошего пинка!

Глаза ее озорно блеснули. Света сдержала улыбку, но не согласиться с подругой не могла. Ей действительно нужно собраться. Взять уже наконец себя в руки. Пройти это последнее испытание, комнату кривых зеркал, в которой Антон по-прежнему жил в своих вещах. В одежде, аккуратными стопочками сложенной в платяном шкафу, в сбитых кроссовках для бега, в пустом холодильнике, с одинокой пачкой заветренных сосисок и даже в невынесенном мусоре.

Она с тоской окинула взглядом широкий, во всю стену, стеллаж, уходящий под самый потолок. Полки натурально ломились от книг: пухлые тома, мятые обложки покетов и даже просто растрепанные пачки распечатанных на принтере листов. Пальцы, как по клавишам, пробежались по корешкам. Из знакомых авторов только Стругацкие и Кастанеда. Несколько учебников по графическому дизайну, много фантастики, но еще больше эзотерики, иногда совсем желтушной, в духе передач на «Рен ТВ». Даже – никогда бы не подумала – «Толкование сновидений» есть! Ох, Антоша, Антоша… Уж не в религию ли тебя занесло?!

– Чего опять залипла? – Настя выглянула из-за плеча.

– Думаю, что мне столько книг и за всю жизнь не прочесть. Тошка был очень умный. Любил до всего доходить своим умом. Не просто для галочки прочесть, а действительно разобраться, понять, что и как работает. Иногда это страшно бесило, а теперь страшно не хватает. Пусть бы он бубнил что-нибудь про шрифты или верстку сайтов… я бы слушала, что угодно бы слушала, лишь бы говорил…

Настя наугад сняла книгу с полки. Преувеличенно внимательно зачитала название:

– Пэ Шпорк. «Почему мы спим, и как нам это лучше всего удается». М-дэ, ну и названьице. Берем?

Мгновение Света колебалась. Наконец кивнула.

– Берем. Надо забрать все. Я сейчас плохо соображаю. Не хочу потом загоняться, что оставила тут что-то ценное. – Она смутилась. – Ценное, как часть Антона, я имею в виду…

– Да поняла я, – Настя страдальчески закатила глаза. – Давай тогда так: я пакую книги, ты разбираешь стол. И, чур, не филонить! Работы видела сколько? Упаковываем, запечатываем, вызываем грузчиков. Что-то действительно ценное и хрупкое – вот сюда, заберем сразу.

Картонная коробка упала к ногам. Пинком подвинув ее к столу, Света взялась за ноутбук. Это точно нужно забрать в первую очередь. Вся Антошкина работа была здесь, и, как знать, может, и его мысли тоже? Вдруг именно тут найдется ответ на мучающий Свету вопрос: почему молодой, здоровый парень с хорошими карьерными перспективами решил свести счеты с жизнью?

На рабочем месте царил страшный кавардак, разительно отличавший его от остальной квартиры. Стенка была усеяна стикерами с короткими напоминаниями. «Дедлайн в пятницу!!!», «Понедельник. Планерка в 10:00–11:30», «Антонов. Макеты. НЕ ЗАБЫТЬ!!!», «СБТ. 12:00 Лаберин. Лекция». Света отвоевала небольшой участок для старенького ноутбука. Остальная столешница скрылась под несколькими слоями распечаток эскизов будущих сайтов, каких-то техзаданий, клиентских брифов и карандашных набросков. Прямо на бумагах стояли чугунный японский чайничек и кружка с остатками зеленого чая, в которой плавал небольшой островок плесени. Света подавила в себе желание прижать кружку к щеке. Хватит, в самом деле. Настя права: пора брать себя в руки.

Света раскрыла ноутбук. Сердце сжалось при виде очередной желтой бумажки: «ДР Светки!!!» Стремительно, покуда не хлынули слезы, Света сорвала стикер и спрятала в карман. Щелкнула по тачпаду, чтобы включить экран, но тот просыпаться отказался. Света размотала сетевой провод, сунула в розетку. Светодиоды подали признаки жизни. Рядом с ноутбуком лежала стопка книг. Пока компьютер пробуждался, Света сняла верхнюю. С. М. Лаберин, «Практическая сомнология». Ногти отбили по столу неспешный задумчивый ритм. Не многовато ли «сонных» книг? И не многовато ли Лабериных на квадратный сантиметр комнаты?

– Све-ет? Нас дневники интересуют?

– Что?

Настя протянула ей раскрытый ежедневник, исписанный ровным почерком Антона. Вместо даты только сокращения дней недели, почему-то сдвоенные: СБ – ВС, ПН – ВТ, ЧТ – ПТ. Света вчиталась в аккуратные строчки: «Сегодня вновь осознанно. Если память меня не подводит, это уже десятый. Юбилейный, можно сказать…»

ДНЕВНИК АНТОНА

(Май вс. – пн.)

Сегодня вновь осознанно. Если память меня не подводит, это уже десятый. Юбилейный, можно сказать. Очнулся в лесу, с полным пониманием, где я и что делаю. Стопы погружались в мох, и под ногами чавкало. Был вечер, солнечный свет неохотно просачивался между деревьями, и я кожей чувствовал прохладу. Огляделся и увидел дом на холме. Тот самый, из «Угомона». Он даже выглядел как детский рисунок – размашистые черные линии, оранжевое пятно окна, забор, как перевернутая расческа. Во сне реальность искажается, и рисованный дом в настоящем лесу кажется вещью вполне обыденной, однако я что-то заподозрил. Сфокусировался, призывая маркер. Красный мяч выпал, как всегда, ниоткуда, то ли с неба, то ли из-за спины, подтверждая, что я сплю.

Заметка на полях:

сейчас вдруг подумал, а кто кидает мне мяч?

да, это образ, продиктованный подсознанием, но все же от мысли, что маркер мне кто-то кидает, становится не по себе.

Первым делом привел сновидение в порядок. Рисунок заволновался и растаял как мираж. За обманкой вновь оказался старый госпиталь. То есть это теперь я знаю, что это госпиталь. Научился узнавать его под любой личиной. Сегодня он выглядел как старый краснокирпичный особняк с красивым фронтоном и широченными деревянными дверями. Идти туда не хотелось, но я все же пошел. В который раз задаю себе вопрос, почему я трачу осознанное сновидение на эти бесплодные попытки? Мог бы материализовать большую кровать и трех Анджелин Джоли для сексуальных утех или превратиться в медведя… Да хоть на комете прокатиться, что угодно! А я прусь в этот пропахший лекарствами особняк с секретами!

Я уже знаю практически все его уловки и трюки. Мне почти не страшно. Только бы вновь не встретить моего безликого друга. Этот сгусток чернильных щупальцев задевает какие-то потаенные струнки души. Лаберин считает, что это персонификация базовых страхов, присущих любому человеку. Что-то из тех времен, когда ночь и темнота несли людям страшную смерть от зубов и когтей огромных хищников. Как бы там ни было, я не расстроюсь, если сегодня мы не увидимся. Хотя в последнее время Безликий старается не пропускать мои сеансы.

Заметка на полях:

анализ?

должна быть причина.

Сквозь кусты я продрался на асфальтированную подъездную дорожку. Госпиталь привлекает меня как неизменная часть цикличного сна, в котором мама и я бежим от неизвестной опасности. Сегодня меня посетила гениальнейшая в своей простоте мысль, и я решил ее проверить. Все это время я переворачивал вверх дном палату, из которой выходила мама. Потом свою. Кабинет главврача. Регистратуру. И только сегодня понял, что ее карточка должна быть у хирурга. Это же очевидно! Мама донашивает Светку последние недели, беременность протекает с осложнениями, назначено кесарево, так где же еще быть карточке?! Не совсем понимаю, что она мне даст, но чувствую, что рою в правильном направлении.

В регистратуре, как всегда, дежурила баба Валя, сухощавая старушка с облачком ярко-желтых волос на макушке. Сидела вполоборота, заполняя бумаги. Костяшкой пальца я постучал в разделяющее нас оргстекло. Баба Валя повернулась неторопливо, постепенно являя вторую половину лица. Я мысленно выругался, готовясь к неприятному зрелищу. Позеленевшие кости торчали из-под гнилых ошметков плоти. Восковая кожа свисала лоскутами. Ссохшиеся десны оголили зубы невероятной длины. Из пустой глазной впадины шевелила усами любопытная крысиная морда.

– Слушаю вас? – прошамкала баба Валя.

Крыса вцепилась в скулу, ожесточенно захрустела костью. Меня передернуло от омерзения. В первый раз я испугался так, что бросился наутек. Попросту говоря, проснулся в ледяном поту. Сейчас же смотреть на эту картину было неприятно, не более.

– Здравствуйте! Помогите мне, пожалуйста, врача найти. Роженицу из сто тридцать девятой кто кесарить будет?

Секунду она смотрела сквозь меня. Даже крыса перестала точить резцы о кость и настороженно зыркнула умным черным глазом. В голове бабы Вали что-то булькнуло, нижняя челюсть отвисла. Я решил, что это крыса пытается выбраться наружу. Никак не ожидал, что изо рта мертвой регистраторши польется гудронная тьма. Старуха скрючилась. Костлявые птичьи конечности уперлись в столешницу. Изношенное тело захрустело хрящами, позвоночный столб встал горбом, поднимаясь гораздо выше головы. Рот торопливо выблевывал темную мерзость, что сливалась в хорошо знакомую мне фигуру Существа-Без-Лица.

Завороженный этим, я едва не проворонил, как в крохотное окошко просунулось скользкое щупальце, протуберанец мрака. Выстрелило в мою сторону, на пару сантиметров не достав до живота. Я вышел из ступора и резко прервал сеанс. Проснувшись, не сразу понял, где я, не мог узнать свою квартиру. Долго пил чай, записывал увиденное. Под самый конец меня озарило – похоже, я подобрался слишком близко к разгадке тайн прошлого нашей мамы. Что такое должно было произойти в детстве, чтобы я запрятал эти воспоминания настолько глубоко, да еще и приставил к ним такого жуткого стража, как Безликий?! Вопросы, одни сплошные вопросы.

Заметка на полях:

Он тоже в этот раз подобрался слишком близко.

Вот это уже пугает по-настоящему.

Посоветоваться с Лабериным?

Опять Лаберин. Света пролистала ежедневник до конца. Все страницы были плотно исписаны, во многих местах примечания на полях, зачастую написанные другой, красной или зеленой, пастой. Значит, Антон возвращался к этим текстам, обдумывал их.

– Странный… рассказ…

– Может, потому, что это не рассказ? – Настя нахмурилась. – Это похоже на дневник сновидений. Знаешь, так иногда делают, вроде как наблюдения за здоровьем, изменениями организма. Смотри, даже дни недели сдвоенные. Вот тут – в ночь с воскресенья на понедельник.

– И зачем это?

– Да я-то откуда знаю? – Настя пожала плечами. – Может, врач порекомендовал. Антошка к психологу не ходил?

– В-вроде нет…

Неожиданно для себя Света залилась краской. Стало невыносимо стыдно оттого, насколько мало она знала о брате. Говорил ли Антон что-нибудь о визитах к психологу? Вроде нет, но Света уже ни в чем не была уверена. Застарелая депрессия часто толкает людей на самоубийство.

– У него тут целая полка под них отведена, – Настя нагнулась, провела пальцами по ряду идентичных ежедневников в самом низу стеллажа. – Он, похоже, не один год этим занимался.

Света присела на корточки. Вынула первую книжку с левого края. Позапрошлый год. Записи начинались с марта.

По совету доктора Лаберина начинаю вести дневник сновидений.

Попытки разобраться в повторяющихся снах о моей матери привели меня к нему на лекцию, и оказалось, что Лаберин не просто трепач, сшибающий деньги с доверчивых лохов, а очень даже дельный мужик…

Еще одна книжка. На сей раз с другого конца. Первое, что бросилось в глаза, – почерк стал неряшливым, размашистым. Строчки скакали, текст пестрел ошибками. Так нехарактерно для собранного, педантичного Антона. Света наугад раскрыла ежедневник.

Безликий уже не маскируется.

Кажется, он глумится надо мной.

Все мои попытки пробиться на нулевой уровень смешат его, хотя я решительно не представляю, как может смеяться существо, у которого и рта-то нет…

Проскользнув между страниц, на колени Свете мягко спланировала старая выцветшая фотокарточка с толстой трещиной в левом углу. На снимке молодая блондинка обнимала мальчонку лет шести. Антона узнать нетрудно. Большеглазый, скуластый, с усыпанным родинками лицом. На вид неуклюжий, как гусенок. С женщиной сложнее. Черные соболиные брови вразлет подчеркивают глубину карих глаз. Прямой аккуратный нос. Полные губы кривятся в легкой усмешке, порождая милые ямочки на щеках. Свободную руку она держит на округлом животе. В этой женщине Света без особых усилий видела себя – нынешнюю.