Отклик мира /небылицы деда Олика/

Вася же сидел и задавал себе вопрос: почему же он всё понял, что Бэлза рассказывал? Музыку же не только в звуках, но и в видениях ощущал, как зарождение Вселенной: что-то разворачивалось, сжималось, приходило, множилось, исчезало, правда, цвета были только белый и чёрный; и всё как будто наперёд знал, и новый ещё не прозвучавший звук предугадывал. А последняя часть для него прологом в новую жизнь прозвучала, более светлую, чем нынешняя.

После же слов Петра Ильича понял, что это и рассказ Бэлзы, и Михаил Плетнёв со своим замечательным оркестром, и Пётр Ильич с Машей взяли его под руки и из ямки, где он находился, на горочку подняли; и с этой горочки он всё понял, увидел и осознал. Без них ничего бы с ним такого не случилось, может, и рассказ не понял бы, как Светка, а уж музыку точно в движении не увидел бы, один раз с ним такое и было.

Подумал, что это происходит с человеком, когда другой с ним своим знанием, умением поделиться хочет и щедростью своей души поднимает в выси, до которых сам он ещё не дорос.

И теперь опытом проверено – объединённые усилия урожай богаче приносят.

Предложение руки и сердца

Посвящается моей дорогой сестре Галине, первой слушательнице и мудрой советчице

I

Два года минуло с тех пор, как Василий в Москву перебрался. Год в институте отучился. Летом, после экзаменов, в деревню приехал – и проведать, и по хозяйству помочь.

Клавдия материнским глазом заметила, что её Васечка не такой, как раньше. Стал задумчивый, рассеянный, говорит невпопад, постоянно в облаках витает или в своём блокноте зарисовки делает.

Через две недели случай представился с сыном по душам поговорить. Вася захотел её портрет написать. Клавдия по такому случаю и прическу сделала, благо волосами природа её щедро наградила, и новое платье надела, сине-голубое – в цвет глазам.

Сын посмотрел, вздохнул и говорит:

– У меня такая красота, как ты в жизни, не получится. Нарисую, как смогу, не взыщи.

– Вася, а разговаривать, когда ты рисуешь, можно?

– Почему нет, если тебе хочется, пожалуйста, только художнику во время работы диалог поддерживать трудно – здесь или работай, или языком мели.

– Тогда лучше вечером за чаем поговорим, – и застыла, только улыбку на губах и смех в глазах оставила.

Вася целиком в работу погрузился – одни короткие цепкие взгляды на мать бросал. Портрет писался быстро – работал Вася крупными мазками, в стиле импрессионистов, когда настроение на холст передать надо.

Клавдия заметила, что после такой работы сына отпускает – становится он опять близким ей человеком, без тайных уголков в душе.

Вечером стол был накрыт, отужинали. После еды Клавдия с разговором и подступила.

– Очень ты, сынок, изменился в Москве; не о внешнем я говорю – на тело и лицо ещё краше стал, возмужал; но чувствую – что-то грызет и гложет тебя изнутри. Вспомни, когда вместе жили, все обиды и горести друг другу несли. Поговоришь с родным человеком, и сразу легче становится. Может, и сейчас есть что рассказать? Поделись, плохо на сердце груз тяжёлый одному нести, вдвоём всегда легче выходит.

– Думал, не заметишь ничего. – Василий, как раньше бывало, всё матери и выложил: о жизни в столице, об учёбе в институте; о том, что Анна Степановна с поступлением в архитектурный здорово помогла – натаскала, чтобы экзамены сдать; но потом всё равно многое догонять пришлось и на собственные ноги твёрдо становиться.

– Всё это хорошо, сынок, но ведь не трудности тебя тревожат и изнутри точат.

– Машка мне покоя не даёт, – не выдержал Василий. – Постоянно о ней думаю. Первый год не разлей вода были, каждый день вместе, а в этом году – раз в неделю пересекаемся, да и то больше на культурно-развлекательных мероприятиях. Я по ней с ума схожу, а она холодная, как льдинка. Голову сломал, не знаю, что делать.

– А ты предложение руки и сердца сделай. С ней не говори ни о чём, а сразу к родителям иди, как в старину. Потому как, если откажет, то Петру Ильичу и Анне Степановне ничего объяснять не придётся. Поверь, и тебе легче станет. Неопределённость женщину надеждой утешит может, а для мужчины она разрушительна. Узнаешь ответ: если «да» – то, как говорится, и за свадебку; ну а если «нет» – тогда решишь: или ждать и добиваться, или забыть и вперёд к новой жизни поворачивать. Отказ Василисы ты пережил потому, что мысли свои перенаправил на работу, и здесь так же поступить сможешь. Второй раз легче бывает, а может, тяжелее, я не знаю…

– Нет, чувство к Маше у меня другое, чем то, что я к Василисе испытывал. Там дружба и привязанность первую скрипку играли, а без Маши мне дышать трудно – лицо её повсюду вижу, даже голос слышится. Совсем я пропал.

Однако Клавдия заметила, что сын после разговора приободрился, наверное, решение принял, но допытываться не стала, а вознамерилась материнскую любовь делом доказать – сшить сыну костюм, в котором не стыдно предложение делать хоть и королевской особе. И ведь сшила.

Смокинг Васе шёл. Правда, с его фигурой и лицом ему всё подходило. Но Клавдия на свой материнский и любящий глаз надеяться не стала, а нас с Дмитрием пригласила новый наряд оценить, мужским взглядом, так сказать. Мы тоже засомневались – подготовка у нас по этой части не та, чтобы экспертную оценку давать, но конструктивное предложение внесли – посоветоваться с Бабой Агапой. Она уж точно придумает, что надо делать, чтобы понять, кто их них кого достоин: Вася – костюм или костюм – Васю. Но Агапа без шуток посоветовала консилиум созвать, чтобы оценка была профессиональной и разносторонней; и самый главный вопрос определила: устоит девица, хоть и принцесса, перед парнем, в такой костюм одетым, или у неё сразу ножки подкосятся; и успеет ли Вася в таком костюме её подхватить и от падения на пол уберечь, в общем, спасти. Ну а дальше сами знаете, как в русских сказках – если деву спас, она уж точно не отвертится, замуж пойдёт, потому как другой дороги для неё нет.

Так и решили. Агапа вопрос в долгий ящик откладывать не привыкла. По сусекам поскребла и набрала комиссию из десяти человек, если с нами тремя считать. Пятерых из города «выписала», даже представителя от исполнительной власти заполучила – женщину молодую, со вкусом и с опытом, так как та третьим браком жила.

Вася сначала заартачился и пред глаза комиссии являться не хотел. Но после индивидуальной беседы с Бабой Агапой (та его, наверное, из своей фирменной фляжечки попоила, всегда так с несговорчивыми парнями поступает) вышел Василий из дома на свет божий уже в полной выкладке.

Сначала было тихо (видимо, у местных дам шок случился от такого мужского великолепия), а через минуту загомонили все одновременно. Но Баба Агапа снова характер проявила и в норму всех привела. И началось деловое конструктивное обсуждение в рабочем ключе. И заключение вынесли – если найдётся такая (пусть городская и образованная), которая от такого парня откажется, то будет она просто-напросто дурища, и больше никто. А о дурище чего горевать, можно поумнее найти, хоть в городе, хоть в деревне – страна большая, а мир – ещё больше.

Вася после консилиума стал смотреть орлом, воодушевило его откровенное восхищение делегаток.

– Баба Агапа всегда в корень вопроса зрит, – не удержался Степаныч.

Мы даже с ним обнялись, так рады были за Василия.

С новым костюмом и нашими добрыми пожеланиями отправился Вася в Москву. Через три месяца мне длинное письмо прислал для моей хроники и честно, как он умеет, всё о своём сватовстве мне рассказал.

II

Приехал Василий в Москву полный оптимизма и надежд на своё с Машей счастье. Но сколько ни набирал дорогой сердцу номер – ответ был один: «… перезвоните позднее…»; SMS тоже улетали в пустоту. Вася опять начал впадать в меланхолию, только и ждал, чтобы занятия в институте начались, тогда он у Анны Степановны всё выведает. Проверено было не раз, что мама Аня (про себя он только так Анну Степановну называл) своих в беде не бросает и всё Васе разъяснит, что с её старшей дочерью происходит.

Маша две недели, со дня приезда Васи, была сама не своя: телефон отключила и в руки не брала, съехала на дачу к бабушке, объяснив родителям, что очень по ней соскучилась: «А когда ещё навестишь? Учёба начнётся, не до того будет».

Случилось же вот что. В обед, в день Васиного приезда, столкнулась Маша в магазине со своей подругой, та вся сияет и говорит: «Сейчас очень спешу, потом поболтаем; представляешь, Вася мне предложение сделал». И, махнув хвостом, так Маше показалось, из магазина выскочила и за углом скрылась. У Маши ноги ватными стали, голова сразу разболелась, слёзы в глазах навернулись – не ожидала она такой подлости от Василия; и не подумала, глупая, что в России Василиев миллион – ведь для неё-то Вася один-единственный. А со Светкой вот что получилось. Неделю назад пошли они вечером на прогулку. Маша без Васи скучала и находилась в меланхолически-мечтательном настроении, мыслями в облаках витала, а Светка всё про Васю говорила и говорила. Маша и не понимала, о ком подруга речь вела, только имя родное слышала, поддакивала и в грёзы всё больше уходила. Светка же про своего однокурсника рассказывала, в которого давно влюблена была, но он её не замечал. А три месяца назад на одной вечеринке она его своим сольным танцем покорила, и теперь у них отношения прогрессируют с надеждой на счастливый финал – со свадьбой и подружками невесты. Об этом и речь вела, только Маша ничего не слышала и фразу Светки о предложении руки и сердца приписала Василию Вороных, так как, повторюсь, других Василиев для неё в этом мире не было, разве что Василий Лановой, который в детстве сразил её своим капитаном Греем в «Алых парусах» Александра Грина.

В семье чувствовали, что с Машей что-то неладное происходит. Но Пётр Ильич успокоил всех, как обычно, шуткой: «Может, Василий в деревне жениться успел, а Машка теперь боится в старых девах остаться». Но это было сказано жене и младшей дочери, да и через пять минут Пётр Ильич у них прощения просил и каялся, что шутка получилась неудачная и попросту злая. Предположил, что у ребят вышло какое-то недоразумение, вот они оба по углам и забились. Но ничего, скоро учебный год начнётся, так что из своих нор всё равно придётся выбираться, а там всё и прояснится.

Когда же Дашка ушла в свою комнату музыку хорошую слушать, чтобы сны приятные видеть, Анна Степановна рассказала Петру Ильичу о разговоре со старшей дочерью, который год назад состоялся.

– Помнишь, вечеринка у нас была по случаю поступления Васи в институт. Я увидела, как они друг на друга смотрят, и под этими взглядами одна тает, а другой млеет, – и испугалась. Оба горячие и не дети уже. Год не до того было, а сейчас расслабились, решили – всё самое трудное позади. Я-то знала, что Василию надо ещё хотя бы год усиленно позаниматься, чтобы все пробелы ликвидировать, спокойно институт закончить и в профессию влиться. Не удержалась и с Машей откровенно поговорила, попросила ещё годик подождать. Ты же знаешь, Маша вся в тебя, если ей правду сказать да всё объяснить, разумные доводы привести и о чём-то попросить, она всегда уступит, и в тот раз, согласившись со мной, уступила. Сейчас же думаю, может, зря я тогда вмешалась? Поженились бы, ну и что. В институтах многие женятся, живут самостоятельно, друг другу помогают, да и у нас всего хватает, и квартира мамина пустует – её с дачи калачом не выманишь. Устроилось бы всё. Но сделанного не воротишь. Теперь жалеть не о чем, – и расплакалась. – Если они не помирятся, никогда себе этого не прощу.

– А может, тебе опять вмешаться, чтобы ещё раз ситуацию развернуть, у тебя это хорошо получается. – И, похлопав жену по плечу, добавил: – Анюта, пойдём, я тебе тихонько поиграю. И потом, согласись, ты уже не девочка, чтобы взахлёб реветь, у меня всего один носовой платок, да и тот сомнительной свежести. Ну полно, а то придётся полотенце нести да смотреть, чтобы ты своим потопом соседей не залила и в собственных слезах не утонула. Пойдём, голубушка, лучше на кухню, по рюмочке коньячка хлопнем, а потом я тебе колыбельную играть стану, но тихо-тихо и без пения, чтобы соседей не разбудить, – и, взяв жену под локоток, направился с ней на кухню.

Начался сентябрь. Вася с Машей, не сговариваясь, слегли с бронхитами и занятия не посещали. Маша была очень рада, что заболела. Никаких сил у неё не было на свадьбу к Светке идти. Та сначала настаивала, чтобы она свидетелем была. Поэтому-то и расценила болезнь как помощь небес.

Лечением любимой внучки занималась Филиппа Андреевна (зять только так величал, близкие и друзья звали Фи-Фи, ну а внучки – БаФи, объединив бабушку и Фи-Фи). Врачевала она Машу русской баней, китайскими сказками да игрой на арфе. Все эти премудрости унаследовала от своей бабушки, чьё имя и носила. Очень любила она бабушку, часто вспоминала, но про себя, никому об этом не рассказывала. Когда же внучка сама не своя появилась на пороге дачи, Фи-Фи поняла – что-то неладное стряслось, но расспрашивать не стала, не в её правилах это было. Вечером посмотрела на Машино грустное лицо, опять бабушку вспомнила и решила о ней рассказать. Машу рассказ заинтересовал, а поведала Фи-Фи следующее:

– Звали твою прапрабабушку Филиппа Леонтьевна, в семейных кругах величали или Липочкой, или Фифочкой; Липочкой – за мягкий нрав, уступчивость и покладистость; Фифочкой же называл преимущественно её отец, но получалось у него это очень трогательно, с любовью и нисколько не обидно. К слову сказать, Липочка вообще ни на кого не обижалась и не сердилась, разве только на себя иногда, когда задуманное сразу не получалось, но рук не опускала и всегда к своей цели стремилась и достигала. Надо отдать должное, цели были возвышенные, так как была она мечтательница с огромными удивлёнными глазами и маленьким ротиком с поднятыми вверх уголками, поэтому казалось, что она всегда улыбается.

Но в профессии пошла по стопам отца, а он у неё военным хирургом был. Выучилась, только с работой заминка произошла. Липочка влюбилась, вышла замуж и вместе с мужем в Китай уехала, чем очень отца огорчила. Тосковал он по своей Фифочке, иногда даже бубнить начинал: «Знал бы, что юный остолоп (так он своего зятя ласково именовал) Китай Петербургу предпочтёт, никогда бы своего родительского благословения на брак не дал». Но это Леонтий Филиппович внешне сердился, а в душе выбор зятя одобрял, и рад был, что у его дочери муж – не лизоблюд придворный, а истинный патриот своей Родины; жаль только, что его Фифочка так далеко, в Китай не наездишься.

Больше десяти лет прожила Филиппа Леонтьевна с мужем в Китае. Семь лет они по южным провинциям колесили, а когда на север перебрались – Лизонька родилась. Баба Фифа по этому поводу шутила, не могло её тело на чужбине плоды приносить, а как Родиной потянуло, душа сразу успокоилась и телу команду дала – рожай, можно, скоро домой.

Восемь лет, пока ребёнка не было, Липочка сложа руки не сидела – стала новую страну изучать: и язык, и быт, и культуру. Даже точечный массаж постигла. Увлеклась и философией. Муж на работе, хозяйство много времени не занимает, особенно в умелых руках: дар у неё к этому был (от деда Филиппа достался, вместе с именем по наследству перешёл). Помнила рассказ отца, что Филипп был единственным сыном вдовы из обедневшей дворянской семьи, но сам на ноги поднялся и большое состояние нажил: всё своим умом, точным расчётом, грамотностью, умением вести дела, с людьми ладить, разными нововведениями. И при этом никогда до обмана, жульничества не опускался и честь свою дворянскую ничем не запятнал.

Вот и Филиппа, когда с мужем в чужую страну приехала, стала присматриваться да приглядываться. Сразу язык учить начала, чтобы объясняться самостоятельно могла, и так хозяйство стала вести, что жалованья мужа не только хватало, да ещё оставалось. Он своей Липочке всегда говорил: «Не экономь, трать больше, деньги есть, не хватит – из дома пришлют». А Липочка своё: «У нас всё необходимое есть, даже с избытком, и мне надо чем-то заниматься. Дома сидеть да в потолок глядеть, с кумушками-болтушками новые фасоны платьев обсуждать или пересудами заниматься скучно и неинтересно. Так что позволь мне, милый друг, поступать так, как мне хочется, пока детей у нас нет». Муж своей Липочке во всём потакал, об одном лишь сокрушался, что арфа в Петербурге осталась. У Филиппы страсть была – игра на арфе. В детстве на маленькой играла, её-то, кроху, с собой и привезла, только мужу не сказала. Но по случаю малышку достала и играть начала. Мужа до слёз довела. Он на колени упал и стал Бога благодарить, что ему такую жену послал.

Через много лет Фифочка все свои премудрости и знания вместе с именем своей внучке передала.

Филиппа Андреевна бабушкину науку через всю свою жизнь пронесла, опорой она ей была и верно служила в трудных ситуациях.

Когда же с Машей телесная хворь приключилась, не говоря уже о душевной, Фи-Фи решила лечить внучку по трём направлениям:

– русской баней с берёзовым веником и травяными чаями, чтобы хворь из тела прогнать;

– китайскими сказками, чтобы ум в спокойное состояние привести;

– да игрой на арфе, которая человека в чудесный мир погружает и оправданные надежды на будущее сулит.

Маша заботам БаФи была рада, не мешали они ей в своих грёзах-мечтах находиться, даже сказки попросила читать по-китайски, якобы сам язык лечебными свойствами обладает. Хитрила, конечно, чтобы под голос легче грезить было, а не следить за сюжетом и на смыслы не отвлекаться.

Грезила о разном. Но всё больше воспоминания приходили. Перед новой грёзой она погружалась в цветное облако. И уже знала, о чём видение будет: если появлялись грязные цвета, мутные – тогда измена двух близких людей, Васи и Светки, ей виделась. Происходило это в бане, когда она лежала и разогревалась. Но начинался веник, горячая вода, а потом и холодная, да липовый чай назагладку, тут все мысли вместе с паром улетучивались, и легколегко становилось, как будто ты облако невесомое, над землей парящее.

Когда же бабушка в китаянку превращалась и на кантонском диалекте старинные сказки сказывала, напевно и очень красиво, тогда розово-голубые цвета приходили, а далёкий голос бабушки манил всё дальше и дальше.

Вспоминалась Светка, как её в первый раз в школе увидела – первоклассницей с огромным белым бантом и узким острым носиком. Бант был роскошный, а вот носик ей не понравился, даже подумалось, что с таким носиком эта девочка всюду лезет и везде свой нос суёт. Но в классе ей досталось место именно с этой остроносой девчонкой, которая со временем стала её лучшей подругой Светкой со своими достоинствами и недостатками, но довольно милыми и для окружающих необременительными. Но, правды ради, ещё раз Светкин нос в глаза бросился, когда в двенадцать лет в первый раз булгаковского «Мастера и Маргариту» читала. Почему-то Аннушка Светку напомнила, хотя и не было ничего общего, разве что нос, но это только в Машином воображении.

Чаще, конечно, Вася вспоминался, их первый год знакомства – счастливое время, очень наполненное и интересное. Потом картины смешиваться начинали: день рождения однокурсницы, большая компания, Вася со Светкой на диване оживлённо беседуют, и вопрос в глазах Ксении – смотри, Машка, как бы Светка твоего ухажёра не увела. Но тогда она Васе полностью доверяла, знала, что разговоры по работе (Вася через Светку заказы на ремонт квартир с дизайнерским оформлением получал), а оказалось, зря доверяла, и права была Ксения, моральные качества которой оценивались невысоко, уж очень была Ксюха до мужского пола охоча. Правда, у Светки молодые люди тоже менялись, как перчатки, только Маша всегда гадала, Светка в очередной раз влюбилась или просто увлеклась чем-то новым, интересным. Потому как Ксюха искала исключительно по фасаду, а Светку тянуло к таланту, дару, который в человеке имеется.

Если же бабушка за арфу садилась, а Маша у камина, закутанная в плед, располагалась, – приходил волшебный жёлтый цвет, и она ощущала себя в лодке, по течению плывущей. Течение медленное, а по берегам картины разные, и если что интересным становится, можно на берег выйти и в картину, как в дверь, войти. Внутри же смотри, слушай, всё узнаешь, что тебя заинтересовало; потом вышел в дверь и опять в лодке оказался, и плавание продолжается.

Если же белый цвет струны бабушкиной арфы наколдовывали, то происходило погружение в какую-то пустоту-негу, и там всё ненужное с неё спадало, и она к новой жизни пробуждалась.

Время шло. Болезнь таяла. Маша чувствовала, что не только тело её восстанавливается, но и душа её, хоть и залатанная (бабушка постаралась), в целости находится, и понимала, что скоро сможет в Москву вернуться и в глаза настоящему взглянуть.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.