Отклик мира /небылицы деда Олика/

Год дорого обошёлся Василию – занимался много, даже ночи прихватывал, но зато и жатва знатная была – и школу закончил, и в институт поступил; правда, по части музыкальной продвинулся недалеко, только нескольким танцам его Маша научила, получалось довольно сносно. А петь и играть даже и не пытался, очень уж был занят другими делами, но об этом нисколько не жалел, так как приоритеты у него изменились. И игру на балалайке для себя посчитал блажью; решив, что стать хорошим понимающим слушателем лучше, чем плохим исполнителем. Музыку же, особенно симфоническую, Василий полюбил по-настоящему, о композиторах много узнал, с Машей часто ходил оперу послушать. Очень ему полюбились и «Евгений Онегин», и «Пиковая Дама», и «Иоланта» – тогда-то и оценил предков-шутников Петра Ильича Нечайковского.

После успешно сданных экзаменов Василий решил устроить себе заслуженный отпуск, к матери в деревню съездить, и проведать, и по хозяйству помочь. Приехал без предупреждения – писал, конечно, что приедет, но точной даты не называл. Заходит в избу, а мать нарядная стоит, волосы в какую-то затейливую причёску укладывает. Увидела сына, заулыбалась и говорит:

– Ты, Вася, как Чацкий – с корабля на бал. Иди умойся с дороги, переоденься да пойдем поздравлять жениха с невестой – свадьба сегодня у Василисы.

– С радостью, – отвечает Василий, – у меня и подарок есть. Правда, тебе чайный сервиз вез (Клавдия очень чаевничать любила), но молодожёнам нужнее, а тебе ещё сделаю.

Клавдия Николаевна знала, что её слова о свадьбе Василисы не ранят сына. В каждом письме Вася всё о Маше и о Маше, Василисе только два раза приветы передал – на Новый год да на Восьмое марта.

Но вернёмся к слову «сделаю», которое так загадочно произнёс Василий, да ещё и подмигнул, что даже Клавдия, уж на что нелюбопытная женщина – всегда всё как есть принимает и ничему не удивляется, – а здесь и её любопытство разобрало. Василий пообещал рассказать, да и я при том разговоре присутствовал.

Дело зимой было. У Машиной подруги Светки очередной «жутко интересный знакомый» появился с нестандартным увлечением. Но Светка заверила, что Кирилл – парень стоящий, затеял производство глиняной посуды по старинным технологиям. Одна незадача – далековато, за городом гончарный цех налаживает. Собрались ехать на машине (Маша уже права получила), но дорога трудная, поэтому уговорили Васю помочь справиться и с автомобилем, и с дорогой, благо у него опыт имеется: в деревне – трактор, в армии – вся транспортная линейка, начиная или заканчивая БТР.

Приехали, познакомились. У Кирилла глаза горят, взахлёб рассказывает о новых идеях. Понял Вася, что с энтузиастом столкнулся. Он по опыту знал, что у некоторых людей этот энтузиазм весь в слова и уходит, а на дело ничего не остаётся. И живёт такой человек весь свой век в мечтах несуразных, что-то пытается делать, да только на деле один пшик выходит. Но Кирилл оказался парень другого рода. Как говорится, и на слова горазд, и на дела. Понял это Василий, когда в мастерскую пришли. Небольшая, но чистая; оборудована просто, но с понятием; всё на своих местах. Опытный глаз Василия сразу оценил – по уму сделано.

Кирилл прежде всего своё небольшое хозяйство показал, пояснив, что хочется ему самому за гончарным кругом посидеть, на ощупь попробовать, как это чудо происходит и из комка глины посудина образовывается. «Хорошо, папаша мои инициативы поддерживает, и финансово в том числе, а когда я «остываю», мною начатое в свои руки берёт и раскручивает, да так, что начинает звонкая монета к нему течь, ну и мне перепадает. Я раз посетовал, что дело начинаю и быстро бросаю, идей много, а до конца ничего довести не могу. Но папаша мне разъяснил, что далеко не каждый может новое зачать, на это талант нужен. Он, например, такого не имеет.

Вот начатое до ума довести и раскрутиться – это пожалуйста. «Поэтому у нас с тобой, Киря, отличный симбиоз получается». Одним словом, родитель даёт мне возможность себя найти, вот я и ищу».

Тут девчонки загомонили, чтобы Кирилл им показал, как на гончарном круге работать, и дал попробовать. Вася от девчонок не отставал, тоже попробовал; умелые руки не подвели – очень хорошо у него получилось. Кирилл тут же предложил в работу включиться, помощником стать; но Василий отказался в связи с большой загруженностью; только одну идею с Кириллом обсудил – насчёт чайного сервиза, матери в подарок, да большого блюда для пирогов. Кирилл согласился помочь, предупредив, что за роспись платить надо будет – девчонки-рисовальщицы бесплатно работать отказываются, говорят: «Это вы безлошадные, а у нас семеро по лавкам, нам детей кормить надо». И здесь Вася Кирилла удивил и ещё больше заинтересовал. Попросил с девчонками-рисовальщицами познакомить, чтобы несколько уроков у них взять. За уроки же отработать: по хозяйству помочь или другую работу сделать, на какую он способен. Василий даже шить умел, у матери научился; любил наблюдать за её работой, фасоны разные обсуждать. Его фантазия в этом вопросе впереди матери бежала. Он всегда гостинцы получал от очередной модницы, если платье или кофточка очень нравились. Так что в этом вопросе у Василия сноровка и выучка были, да и с женским полом он всегда договариваться умел. С любым человеком общий интерес можно найти – было бы желание.

На изготовление сервиза ушло два месяца, точнее, девять выходных, но этого было не жалко. Сервиз получился знатный – индивидуальная работа, в единственном экземпляре, прямо как яйца Фаберже (это Вася в городе нахватался и своими познаниями перед нами решил блеснуть). Но особенно блюдо для пирогов выделялось, с разноцветной жар-птицей – Васина гордость. Блюдо он полностью сам сделал, только печь помогла глину обжечь. И дело рук своих матери с поклоном преподнёс. Сервис же Василисе достался. Невеста даже прослезилась – такая красота. Ещё укололо Василису, что Вася от неё так быстро отказался. Увидела, что не любит, – у женщин на это глаз острый. Но, с другой стороны, что ей до Василия, когда свадьба у неё с другим. Да и от Васи сама же отказалась. Но, видно, у человека натура такая, и чувство собственности – трудно искоренимая черта.

Свадьбу отгуляли весело и шумно. Василий даже с матерью в вальсе покружился. Клавдия и фигурой, и, как говорится, лёгкостью хода от молодых не отставала, а некоторым и фору могла дать, так что у неё с сыном показательный танец получился – все остановились, когда Василий танцевать пошёл, потому что никто и никогда его танцующим не видел. Девчонки даже спорили между собой – кто Василия станцевать уговорит и вкруг выведет, той на неделю освобождение от любой работы будет, а другие безропотно эту работу за неё выполнять станут. Только ни у одной не получилось, даже у Василисы.

Василий в отпуске всё больше матери по хозяйству помогал (дом без мужской руки ветшает), но и меня, старика, порадовал, знал, что разные истории меня увлекают, и дал мне свой дневник почитать.

Стал Вася его вести по совету Маши для укрепления русского языка, да пристрастился – вечером перед сном запишет или что-то значимое для себя, или интересное, что на глаза попалось, или необычное. Маша его нацелила: немного, страница – две, максимум; основное – для отточки мысли; коротко и ясно; обязательно что-то светлое, интересное, чтобы перед сном в хорошую, благоприятную атмосферу погрузиться – и уснёшь быстрее, и выспишься лучше, тело отдохнёт и дух укрепится – в общем, одна польза.

Почитал я Васин дневник, и такие вот мысли мне в голову пришли. Задумывал я рассказ о Василии как небольшую поучительную историю: хорошему парню отказала девушка, он в город подался, там выучился, человеком известным стал, а она потом и пожалела. Даже концовку придумал: «Через десять лет эта девушка говорит матери парня: «Жаль только, поздно поняла, что Василий – дворец волшебный с башнями да каменными стенами, а мой Пётр так, ветхий заборчик, хоть и с абсолютным слухом»».

Рассказ же разлился, как река в половодье весной. Даже название «Абсолютный слух» по-другому себя обозначило.

Абсолютный слух не только в музыке, в любом деле необходим. Каждый в чём-то, что ему от рождения легко даётся, этот самый слух имеет, везде он нужен: и для строительства, и для шитья, и чтобы щи хорошо сварить. Да вы и сами лучше меня знаете – мысль не нова, найти её можно и у Б. Акунина, и у К. Кастанеды (это мне так вспомнилось).

Но ведь прелесть жизни в том, что каждый пусть и прописную истину для себя заново открывает и свой рисунок к общему узору присоединяет – этим и жизнь полнится.

Про Василия ещё много чего порассказать можно, так что продолжение следует…

И сказано всё, и точку поставил (вернее, многоточие), и фраза «продолжение следует» обычно в самом конце фигурирует, но захотелось ещё об абсолютном слухе поговорить. Подумалось, пусть финал в трёх частях будет – пышный, как Пётр Ильич Чайковский любил, правда, у него торжественно-величественные выходили, но это уж кто на что способен.

Финал, часть II

Слух в любом деле нужен, а у кого он абсолютный, тот вершин мастерства может достичь, если к слуху старание и умение прибавит. Если же человек ленив, никакой талант не поможет, останется дар его на всю жизнь или мёртвым грузом лежать, или бурьяном зарастёт, а может и по ветру развеяться. От самого человека зависит, каким он путём по жизни пойдёт, не всё, конечно, зависит, но многое…

Финал, часть III

Каждый в своём деле на внутренний слух ориентируется. И ошибки замечает и выявляет согласно своим ощущениям внутреннего лада и гармонии. В каждой профессии к внутреннему слуху внешний орган чувств прибавляется: у музыканта – слух работает, у архитектора – глаза и руки; у повара – обоняние и осязание. И чем у человека внутренняя настройка совершеннее и к абсолютной приближается, тем больше ошибок и недочётов он может заметить и в своей работе, и в работе других людей. Но чтобы их устранить, одного внутреннего слуха мало, – здесь подключаются знание и умение. Если же человек всем трём составляющим в своей профессии, да и в жизни, должное внимание уделяет, тогда они рука об руку идут и качественный продукт на-гора выдают, чистый, почти без примесей. Такой человек может и титул мастера принять, но это фактор внешний. Истинный мастер никогда творением рук своих не кичится и на заслуги не напрашивается, потому как награда для него – гармония, в этот мир приходящая через дела его, которые совершить он смог.

Концерт в Большом зале Московской консерватории

Сижу как-то вечерком, думаю – надо радио послушать. Осень, темнеет рано; в огороде всё убрано; банки с урожаем на полках в погребе рядком стоят; кот в кресле развалился – посапывает, сны свои кошачьи смотрит. Стал я колесико у приёмника крутить, блуждать в эфире и на какую-то волну наткнулся. Диктор и объявляет, что сейчас прозвучит Шестая симфония Петра Ильича Чайковского в исполнении Российского национального оркестра, дирижёр – Михаил Плетнёв. Решил – послушаю, надо свой кругозор расширять и к классической музыке поворачиваться. На одном дыхании «проглотил», а когда последние звуки смолкли и в далёкое отошли, тут-то мне и вспомнился рассказ Василия Вороных о его первом посещении концерта в Большом зале Московской консерватории.

Трёх месяцев не прошло, как Василий в Москву перебрался. Только осень началась. В первую субботу сентября Вася обедал у Нечайковских – по официальному приглашению обедал, правда, устному, но полученному накануне вечером от самого Петра Ильича.

Отобедали. Все сытые, довольные сидят. Пётр Ильич и говорит: «Прошу присутствующих в среду вечер не занимать, если есть дела – перенести, так как всех приглашаю на концерт. В Большом зале вечер памяти Баршая, оркестр Плетнёва, дирижирует сам маэстро, вступительное слово – Бэлза. Мероприятие программное, обязательное – посему дресс-код. Дамы – в вечерних платьях в пол, господа-кавалеры – во фраках с белыми бабочками. В программе Шестая симфония моего почти тройного тёзки. Правда, третья часть у меня подкачала, но как учёные люди говорят – частица «не» нашим подсознанием не воспринимается».

Вася побледнел – мысли вскачь понеслись, и всё под горку: «Мать за два дня фрак не сошьёт, да и выкроек нет, а здесь покупать – где деньги взять? Полный тупик с дресс-кодом получается».

Маша на Васю взглянула, увидела, что он в полной растерянности находится, и решила поддержать своего ученика.

– Папа, я не смогу.

– Почему?

– С дресс-кодом накладка. Все концертные платья в пол у меня или в химчистке, или в переделке у Глафиры. Захочешь ли ты дочь свою старшую видеть или в брючном костюме, или в коротком платьице с открытыми коленками; не покрою ли я твои седины позором?

Все дружно рассмеялись. Василия отпустило, понял, что дресс-код – это очередная шутка Петра Ильича.

Но Маша продолжила:

– Папа, а если серьёзно, разумно ли знакомство с музыкой с Шестой симфонии Чайковского начинать?

Пётр Ильич к Василию повернулся и спрашивает:

– Вася, ты с методом шоковой терапии в жизни встречался? Или скажу по-другому – что ты думаешь о том, когда человека, который плавать не умеет, на глубине в воду толкают, чтобы проверить, выплывет или нет? Если выплывет, так сразу и плавать научится, ну а нет – тогда я тебя к Драгучанскому в музыкальную школу отведу в первый класс вольным слушателем, чтобы ты начал музыку с самых азов постигать и постепенно. Что скажешь?

– Лучше шок, чтобы сразу понять – годен или нет, – ответил Вася. На том и порешили.

В среду вечером Василий ждал Машу у памятника Петру Ильичу, чтобы у входа не толкаться. Народу много на концерт пришло. Даже лишний билетик у Васи спрашивали, но только билетиками интересовались молоденькие девчонки и глазки ему строили, этого Василий по стеснительности своей понять не мог. Однако внимание он на себя обращал: высокий, стройный, крепкий, с темными слегка вьющимися волосами, но завитки только до сегодняшнего дня были. Повелся Вася на длинные волосы людей искусства и тоже решил отрастить – три месяца не стригся, а сегодня утром решил: «Всё, хватит, с длинными волосами морока одна, только отвлекают; то ли дело короткий бобрик: помыл с утра, один-два раза полотенцем прошёл и раз расчёской взмахнул, и порядок». Вася любил, чтобы и порядок был, но чтобы простой вопрос много времени не занимал, поэтому всегда старался оптимальный вариант искать, но в трудных делах и терпение проявлял, и упорство, в общем, ко всему подходил индивидуально. Ещё же хотел Маше сюрприз сделать – что деревня-то он деревня, но тоже не лыком шит. Даже денег у дяди Миши занял, хотя одалживаться не любил. Но что поделаешь – новый костюм новых ботинок требовал. Сначала хотел купить чёрные, чтобы универсальные были. Но художественный вкус так закричал, аж уши заложило. Пришлось уступить и купить в тон костюму, правда, на ремне сэкономил, покупать не стал, под жилеткой все равно не видно. Свои большие васильковые глаза, обведённые короткими черными ресницами, очками тёмными прикрыл, чтобы Маша не сразу узнала. Помучить её хотел, пусть подумает, что она первая в условленное место пришла.

Одежда сегодня была под стать фигуре: модный пиджак в клетку двух цветов – беж с коричневым, бежевая шёлковая рубашка, из нагрудного кармана пиджака такой же шёлковый платочек выглядывает, коричневые брюки и жилетка, бежевые ботинки. Выглядел сущим франтом.

Костюм Клавдия пошила, а материал ей вот как достался. Сшила она одной городской моднице платье – та предпочитала, чтобы у неё вещи в единственном экземпляре были, но желала, чтобы цена у них была, как в сэконд хэнде; очень не любила деньги от себя отпускать. Платье ей очень понравилось, но Клавдии виду не подала, чтобы та, не дай бог, цену не набавила, а потом и предложила: «У меня, Клавдия Николаевна, материя одна есть, итальянская шерсть и шёлк ей в тон, хотела себе юбку с пиджаком сшить, да что-то она мне разонравилась – клетка из моды выходит, а я всегда на передовых рубежах во всём стараюсь быть», – и показывает Клавдии отрезы. Клавдия тоже вида не показала, что материал ей приглянулся, сразу поняла, что Вася в таком костюме как картинка будет, но молчала, вроде как раздумывала. В конце концов Клавдия согласилась в счёт уплаты за работу этот материал замечательный взять. Как сын из армии вернулся, мерку уточнила и сшила ему этот парадно-выходной костюм. Она и на брюки с жилеткой материалом запаслась, чтобы полный ансамбль получился, знала, что сын к цвету очень чувствителен и аляповатой одежды не одобряет.

Поэтому-то Маша, когда к памятнику подошла, только взгляд на него бросила, и в голове промелькнуло: «Ишь, хлыщ, вырядился, как с обложки журнала глянцевого». И вспомнила разговор с матерью о Васе. Но до того, как у неё с матерью разговор состоялся, она, конечно же, с Василием обсудила предстоящий поход в консерваторию. Стала Васю уверять, что одеваются все по-разному, и никто с него не взыщет. Но что папа привык к неброской элегантности в одежде, мама вообще законодатель моды в семье (сам знаешь, натура высокохудожественная), ну а «нам с Дашкой только к высотам родителей тянуться и остаётся, тут уж ничего не поделаешь. Знаю, Вася, что у тебя денег на наряды нет, это не страшно. У меня подруга в театре костюмером работает, там выбор большой, что-нибудь подберём». Но Вася Машу удивил и немного даже разочаровал, так как от её предложения отказался. Спокойно и просто сказал: «У меня есть что надеть». И Маша поняла, что спорить и упрашивать бесполезно, и отступилась, но не успокоилась – очень уж у неё натура деятельная была, задуманное до конца старалась доводить (боец, одним словом).

Поэтому решила к Василию через маму подъехать. Знала, что Анна Степановна для Васи большой авторитет, только почему, понять не могла. Когда же с матерью об этом заговорила, от её слов сначала опешила, потому как Анна Степановна повела речь не в привычной для неё манере общения с дочерью – всегда ведь поддерживала, утешала, защищала. Здесь же Маша почувствовала, что Анна Степановна на сторону Василия встала, и стало ей ясно, что и от матери она своего не добьётся, как и от Васи не добилась.

– Знаешь, доченька, – начала Анна Степановна, – наряды в жизни не главное, и Василий наглядное этому подтверждение. Вася с Михалычем холостяками живут, а всегда брюки отутюжены, ботинки начищены, рубашки свежие, головы и руки в порядке. Не забывай, Вася деревенский парень, который без году неделя в Москве. Когда я на него смотрю, у меня не только глаза, но и душа отдыхает. Не унижай его и больше с ним об этих вещах не заговаривай. Нет у него сейчас возможности модно одеваться, да и не очень-то ему это и нужно. Ты заметила, как на него твои подруги смотрят? Я тебе, Маша, скажу прямо – это его сила и красота физическая и духовная людей к нему разворачивает, и ни в каких ухищрениях, хоть и в одежде модной, он не нуждается. Не нужно ему искусственно к себе внимание людское привлекать, ему и без этого есть чем привлечь. А если ты в первую очередь на то, как человек одет, внимание обращаешь – оглянись вокруг, у тебя таких, модно одетых, пруд пруди. Только Васю под их мерки не подгоняй, не пытайся даже, ничего у тебя не получится, только ногти обломаешь. Может и худшее случиться – отвернётся он от тебя, а такие ребята, как Вася, может, раз в жизни и встречаются.

Я знаю, ты очень хорошая девочка, но в каждом из нас свой бесёнок сидит, у тебя этот бесёнок гордыней называется.

Гордыня – это когда человек стремится лучше других быть и во всём с другими соревнуется. Когда же самого себя на бой вызываешь, лучшее в себе культивируешь и это лучшее миру предлагаешь – значит, ты к безупречности стремишься. Безупречность же ни на чём не настаивает, не завидует, под себя подмять никого не желает – она и сама по себе равная среди первых, ей только надо, чтобы человек вперёд шёл, ведь совершенству в человеке предела нет.

Безупречность другому человеку самое лучшее предлагает, а принять или отказаться, это уж каждый сам решает, ты уже настаивать не можешь. Знай, если на другого человека давить начинаешь, чтобы он твоё принял, – это уже гордыня в тебе заворочалась, а она плохой спутник по жизни.

Если же тебе Васин наряд в консерватории не понравится, тогда можно сказать, что это наш очередной дальний родственник из провинции. Но я думаю, что за Василия и дела его никто никогда не краснел, надеюсь, что и тебе не придётся. Если же придётся, подумай сначала, кто этому причина – другой или ты сама в искажённом свете себе что-то представила и пустое надумала?

И ещё, с Васей все твои уловки и хитрости работать не будут, так и знай, уж очень он прямой и честный. И если хочешь его дружбу и уважение сохранить, придётся тебе своё отношение к людям пересмотреть и тактику общения сменить. Ты какое платье на этот вечер собираешься надеть? – вроде бы сменила тему Анна Степановна.

– Канареечное, конечно. Столько сил и труда в него вложено, и идёт оно мне очень. Сама же мне фасон придумала.

– Это правда, дорогая, но, может быть, что-то попроще?

– Нет, решила, что в нём пойду, да и девчонкам обещала в новом твоём платье показаться.

– Может, так даже лучше, – загадочно произнесла Анна Степановна.

На том разговор и закончился.

Когда вспышка воспоминаний погасла, стала Маша на часы смотреть да озираться – куда это Вася запропастился. В это время кто-то сзади подошёл и под локоток ее взял. Маша резко повернулась, чтобы наглеца отшить, да не смогла. Наглец оказался Василием. Маша хвать его за руку – пошли быстрее, сам знаешь, папа ждать не любит.

Семейство Петра Ильича выглядело очень изысканно. Глава семейства – в английской тройке; Анна Степановна – в светлом брючном костюме; Дашка – в голубом платье с пышной юбкой; Маша – в чём-то канареечном, элегантном до умопомрачения.

Когда Вася подошёл и стал здороваться, Пётр Ильич посмотрел на него, лицо очень серьёзное сделал, вроде сердится, только в глазах искорки смеха спрятать забыл или нарочно оставил и говорит: «Негоже, Василий, последние деньги на наряды тратить, эдаким ты сегодня щёголем; сначала даже не понял, кого это Машка за руку тащит. Подумал, может замену тебе нашла». Дашка же с Анной Степановной в знак одобрения большие пальцы вверх тянули.

Только от новой покупки дырка в Васином бюджете образовалась. Хорошо, Контрабас-Барабас помог, друг дяди Миши, Юрий Антонович, успешно сочетавший игру на контрабасе, уступчивый характер, колоритную внешность и неодолимую тягу к модной одежде. Своим необычным псевдонимом он был обязан одной малышке, которая на детском утреннике громко спросила маму, как «большая скрипка» называется, на которой дядя Карабас-Барабас играет. Коллеги решили, что «устами младенца глаголет истина», и появилось это ласково-любовное прозвище. Мягкий нрав и внешность злодея благосклонно приняли новое имя, а тяга к столичным магазинам помогла Василию прикупить великолепные бежевые ботинки почти по приемлемой цене.

Долг Васю тяготил. И он решил, что обязательно найдёт какую-нибудь подработку и деньги, одолженные у дяди Миши, возвратит. Но Михаил Михайлович попросил об этом не думать: «Вернёшь, когда сможешь, а если и не вернёшь – не велика беда, считай, что это мой тебе подарок, как пропуск в новую столичную жизнь».

Потом места в зале занимать пошли. Правда, путь долгим оказался. Пётр Ильич со многими раскланивался, а то и словом обмолвиться останавливался, но в конце концов добрались до своих мест и, как говорится, угнездились.

Конечно, Василий за три месяца, что в консерватории работал, все помещения обошёл (и по работе необходимо было, да и так интересно) – ведь здание старинное, с большой историей. Но на концертах в Большом зале ещё ни разу не был, так как у Маши принципы обучения от отцовских отличались. Ходили только два раза в Малый зал на фортепианные концерты.

Посадили Василия почему-то между Петром Ильичом и Машей. По правде говоря, Васе всё равно было, с кем сидеть, главное, что Маша рядом, а остальное не важно.

Было и прекрасное вступительное слово, и аплодисменты; потом музыка полилась, и Вася так в неё погрузился, что мыслей вообще никаких не стало, только ощущал себя как малую частицу, существующую внутри океана музыки; даже не сразу в себя пришёл, когда антракт объявили.

В антракте подошла Машина подруга и говорит:

– Слушала я Бэлзу и ничего не поняла, о чём он рассказывал.

– Деточка, разве ты в программке не читала, что вступительное слово на французском языке будет, кто не владеет, для тех наушники и синхронный перевод предлагаются.

– Всё-то вы шутите, Пётр Ильич, а я серьёзно говорю, и слушала я внимательно.

– Шучу я, потому что судьба у меня такой; это человек с Кавказа так говорит, потому что русский язык плохо знает.

Светка обиделась:

– Шутку понять могу, не такая тупая.

Пётр Ильич продолжил уже серьёзно:

– Света, когда ты музыку слушала, у тебя проблем с восприятием не было?

– С музыкой не было.

– Вот и хорошо, значит, хоть и непонятные слова были, а своё дело сделали. Шестая симфония Чайковского – вещь непростая для восприятия. Самое главное – Святослав Бэлза своими словами, пусть для тебя и туманными, атмосферу создал, и ты смогла музыку ощутить и понять.