Армагедец, или Валькирия & горгулья

Глава 1

Первое, что я осознаю – густая кромешная тьма, как будто мир заканчивается где-то в паре метров над головой. Я словно попала в царство вечной ночи – затхлой, без единого дуновения, опустившаяся над этим местом пологом мрака.

И, кажется, я оглохла. Ни единого звука не доносится до моих ушей, только отчаянно бьющееся в груди сердце сотрясает ударами тело. По спине ползет липкий страх, накатывает волнами, заставляя леденеть в жилах кровь. Хочется сжаться, спрятаться, исчезнуть, чтобы живой морок потерял меня из виду многотысячными невидимыми глазами, но я чувствую, что это невозможно. Я как светлячок, призрачный, но достаточно яркий источник света, притягивающий взгляд ощеренного мрака.

А еще я отлично вижу очертания предметов на расстоянии три – пять метров, а дальше все тонет в непроницаемой апокалиптической тьме. И это так странно.

Я смутно помню, что была здесь. Не по своей воле.

Не могу сказать откуда, но я знаю, что справа от меня открытая площадка. Может, поле, может, луг, спускающийся покато к реке, которая впадает в большое озеро. Слева – опаленные огнем, как и все здесь, деревья. И мне почему-то видятся дубровник с раскидистыми дубами на синем и сиреневом ковре, как будто я была здесь при свете солнца, но последнее видение: голые ветви, как старческие высохшие руки, поднятые к небу, и охватившее их пламя с кишащими угрожающими тенями.

А еще знаю, если перейти поле и спуститься вниз, будет дорога, ведущая к мосту. За мостом огромный замок, словно корона, венчающий самую высокую гору горного хребта. В памяти вспыхивают видения – нечеткие, обрывистые, исчезающие, как только пытаешься зафиксировать их в сознании.

Просто знаю. Déjà vu.

И это пугает еще больше.

Осторожно ступаю вперед.

Хруст.

Кости.

Мертвецов здесь сотни, тысячи. Голые, полусгнившие, только начавшие разлагаться. Рассеченные тела, отрубленные головы, вывалившиеся внутренности – и кровь. Местами она так и не впиталась в землю, застыв натекшими лужицами. В темноте она кажется черной и маслянистой. А еще трупы, не подверженные тлению, рядом с гниющими мертвецами. Гигантские летучие мыши, единороги, двурогие крылатые кони, твари, похожие на огромных волков, крылатые и бескрылые ящеры… И люди. Отличные от тех, кого мне привычно называть людьми. Хорошо сложенные великаны, коренастые коротышки, среднерослые суровые качки с грубыми чертами и формами, тонкокостные красавцы. Женщин с крыльями. С белыми крыльями.

Многие мертвецы как будто спят, дожидаясь пробуждения, но тела их не дышат, не дрожат веки, глаза, устремленные в небо, безжизненны и пусты. И только я могу нарушить их вечный покой – щупая пульс, оттаскивая впившегося острыми зубами в шею гниющий труп.

И каменные крылатые статуи, не то людей в зверином обличии, не то животных, похожих на людей – с кристаллами драгоценных камней вместо глаз. Кому понадобились статуи посреди сражения? Каменные изваяния смотрятся здесь нелепо и неуместно, будто их сбросили с неба. Некоторые расколоты. Мне приходит на ум, что мертвецы пытались украсть эти статуи, воров настигли – и завязалась кровавая битва.

Да, я уже была здесь, сотни раз бродила, исследуя местность, углубляясь все дальше от того камня, возле которого обнаруживаю себя снова и снова. Я могу бродить здесь часами, как будто попадаю в какую-то ловушку.

Уф, я во сне! Сразу становиться легче, я начинаю успокаиваться. Паника, заполнившая душу, отступает.

Этот сон снится мне, сколько я себя помню. Кто-то летает, кто-то падает, а мне снится ночь с мертвецами и страшное побоище, в котором нет ни выживших, ни победителей – все они достались царству мрачной и бесконечной Ночи, как будто сама Смерть решила до скончания времен увековечить бесславный конец воюющих.

В детстве, когда я оказывалась здесь, меня охватывал животный ужас. Я боялась заснуть, молилась, чтобы Бог не наказывал меня этим сном. Повзрослев, научилась понимать, что я во сне, и отчаянно пыталась проснуться. Потом долго тренировалась запоминать детали прежних попаданий, заранее планировала действия, училась исполнять задуманное.

Сейчас меня тянет сюда. Засыпая, я загадываю оказаться здесь, словно что-то связывает меня с этим местом.

Я хочу разгадать, зачем я здесь.

Иногда мне кажется, что я должна непременно попасть в замок, как будто кто-то ждет меня там. И много раз подходила к полуразрушенному мосту над водопадом, но каждый раз натыкалась на невидимый барьер и просыпалась. И снова верила, что сон – это только подсказка, и где-то есть тот, кому я нужна, искала и ждала, всматривалась в лица.

Это место – как матрица моей жизни, такой же закрытой, пугающей, проклятой. Да, проклятой. Только перед смертью мать созналась, что я ей не родная. Первенца она носила, когда ей было тридцать два, и по каким-то причинам ребенок родился мертвым. Умер еще в утробе. Это подкосило ее. И когда пришла женщина, чужая, сильно отличавшаяся от местных, со звериным уродливым лицом, предложив ей сделку, она согласилась. Она берет меня вместо мертворожденного, а та женщина сделает так, чтобы она никогда ни в чем не нуждалась. На тот момент мать была уверена, что других детей у нее не будет.

Никаких денег она, естественно, не получила, женщина исчезла, как появилась, а ребенок оказался калекой. Радость материнства обернулась бессонными ночами и криками младенца, корчившегося от непонятной болезни, бесконечным хождением по больницам, и еще большей нищетой, потому что весь скудный заработок уходил на лекарства. И одиночеством – чужой больной ребенок был никому не нужен. И когда она поняла, что помощи не будет и отвязаться от меня не получится, возненавидела меня всем своим сердцем.

Я не осуждаю, время было тяжелое.

В конце концов, она не бросила меня. Когда у меня начинались приступы и мышцы сводило судорогой, ненависть ее притуплялась, она садилась у изголовья, крепко держала за руки и мычала колыбельные. Но когда появилась сестра, ей пришлось сделать выбор. Сестра была долгожданным ребенком – родная, кровиночка, та, что станет опорой в старости. Мать вычеркнула меня из своей жизни.

С тех пор со своей болезнью я боролась одна.

А потом в ее жизни появился мужчина. Жестокий и бесчеловечный. Но ей хотелось семью, и она терпела побои и унижения, вымещая на мне боль, обиду и не устроенность.

Моя жизнь превратилась в ад.

До определенного момента.

К двенадцати годам церебральный паралич внезапно прошел. Меня перестали мучить приступы, мышцы окрепли, даже шум в ушах притупился, я перестала его замечать. И когда в очередной раз она замахнулась поленом, я перехватила его.

Мать охнула и осела, глядя на меня с ужасом, а в отражении ее расширенных зрачков я увидела нечто, напугавшее меня не меньше. Огонь в моих глазах – ярко-синий, похожий на свечение звезд, искаженные яростью черты лица, красивого, но не моего. На миг мне показалось, что я увидела у себя за спиной огромные темные кожистые крылья. В тот момент я не чувствовала ни жалости, ни сострадания, и легко могла бы убить и ее, в которой я уже не видела близкого мне человека, и ненавистного отчима, пытавшегося сломать меня физически и морально, и сестру, которую я любила, но отчаянно ей завидовала.

Толстое березовое полено, сантиметров пятнадцать в диаметре, треснуло и переломилось в руке, как сухая спичка…

Я сломала полено!

Это была не я, это было что-то чужое, инородное, словно в меня вселился демон.

Я перепугалась больше, чем мать.

После этого случая мать боялась меня. Я видела животный страх в ее глазах, и она сдала бы меня в детдом, если б не боялась осуждения людей еще больше.

Когда мне исполнилось четырнадцать, я уехала – поступила в училище. Мать, наконец, вздохнула свободно. Ее слова все еще звучат у меня в ушах: «Живи, но к нам не возвращайся, ты мне не дочь, мой ребенок умер!»

Тогда я еще не знала, что она имеет в виду, но я помню боль, которую испытала. Больнее мне не было никогда. Сердце проткнули острым ядовитым жалом, которое застряло там навсегда.

Я до смерти боялась, что сила, дремавшая во мне, лишившая меня матери, вырвется наружу. Боялась, что меня закроют в психушку, посадят в тюрьму, объявят на меня охоту, как на зверя. Даже в самых трудных и отчаянных ситуациях я не позволяла себе поддаться гневу. Но даже так, от меня бежали, как от прокаженной. Мужчины – до первой размолвки, работа – до первой ссоры с коллегами, подруги – до первого предательства. Что-то навсегда осталось в моих глазах от того чудовища.

Детей бог не дал, а я так мечтала! Бегала по больницам, по бабкам, терпела подлецов, лишь бы сделали мне ребенка, и даже пыталась зачать непорочно, ставила свечки всем богам. Согласна была взять сироту, но в детдоме мне отказали, сказали, семья должна быть полной.

В сорок пять поняла, что все в прошлом, выносить из-под меня горшок в старости будет некому. Все, что у меня осталось, работа «лишь бы не уволили», хроническое безденежье, неустроенный быт, одиночество, холодная постель и социальные сети интернета с «несгибаемыми супергероями» хронических неудачников по жизни. Я с ужасом ждала зиму, боялась однажды ее не пережить: вечная нехватка дров, прогнивший насквозь дом, полусгнившая стройка, ради которой я залезла в кредит, разорившись в конец.

А еще этот сон, так похожий на явь…

И все же, я не смирилась. Я была уверена, что должна, наконец, попасть в этот проклятый замок – понять, почему он не отпускает меня. И долго к этому готовилась – всю жизнь.

Чтобы побороть страх перед мертвецами, будившими во мне странное чувство и видения, я даже провела несколько ночей на кладбище. Не на самом, естественно, рядом, за кладбищенской оградой. К кладбищу примыкали огороды новостроек разросшегося пригородного поселка, светили уличные фонари, мимо по трассе проносились автомобили. Но, стоя за кладбищенской оградой, мне казалось, что я вижу город живых мертвецов.

Такой же дряхлый и обветшалый, как их разлагающиеся под землею тела.

Я была как одна из них – они видели меня, пытались заговорить, радушно зазывали, предлагая поселиться в одном из пустующих домов, искренне радуясь новой соседке, и я видела то, что видят они: каждый в том возрасте, в каком ушел из жизни, процветающий город, дома, с плодоносными садами и огородами, отношения, построенные на любви и взаимопонимании…

Но, стоило отстраниться от их иллюзий, как еда становились прахом, дома – руинами, тела – мощами, изъеденные червями, а их отношения – то, что они не смогли построить при жизни.

Мне было страшно. Очень.

Но я смогла!

Глава 2

Поле осталось позади. Прошла по берегу озера, выбралась на дорогу. Трупов здесь было еще больше, и то тут, то там путь преграждали бронированные машины и механизмы, явно военного назначения. Перед мостом остановилась, наткнувшись на невидимую преграду. Пройти дальше без усилий не получалось. Завеса выталкивала назад, как соленая вода Мертвого моря кору пробкового дерева.

Сунула руку.

Рука с трудом, но прошла сквозь завесу, не встретив физической материи, но я перестала ее чувствовать, словно она превратилась в тяжелый камень.

Вовремя вспомнила: во сне такое бывает – пытаешься убежать, но что-то держит. Ощущение – один в один. Остановилась, пытаясь справиться со страхом, который заставлял меня просыпаться. Что может быть страшнее того, что я уже видела?

Я должна!

С силой погрузилась в завесу…

Метров пятьдесят я ползла на четвереньках, преодолевая огромную свалившуюся на меня тяжесть, пытавшуюся меня раздавить или отбросить назад. Воздух казался настолько плотным, что протаранить его я могла лишь головой, помогая ей всем своим телом и конечностями. Я ползла, царапая мост ногтями, боролась за каждый миллиметр, и когда, наконец, отпустило, я чувствовала себя размазанной коровьей лепешкой. Тело отказывались повиноваться, в голове – шум, заложивший уши, и не было сил приподнять голову.

Какое-то время я просто валялась лицом в землю, удивляясь, почему не проснулась. Что-то я не припомню, чтобы так уставала во сне.

Внезапно шум в голове начал отдалятся. Я поняла, что слышу его. Слышу снаружи. Он словно ворвался в сознание и сразу привел меня в чувство. Тело стало моим, пошевелила пальцами – слушаются. Подняла голову, и зажмурилась: яркий свет резанул глаза. Тьма осталась там, за барьером, завеса висела за спиной, выпуская короткие плети, словно пыталась нащупать упущенную жертву.

Ага, щас, отвали, Мерзость!

Я отползла от греха подальше…

Мост оказался из гранитных красных и белых плит, широкий, местами в трещинах, с высокими парапетом и массивными перилами. Кое-где сохранились каменные статуи мифических животных на постаментах. С одной стороны, открывался прекрасный вид на озеро, с другой —низвергался и с шумом разбивался о скалы где-то там внизу водопад, скрытый облаками из мельчайшей водной пыли. В небесной лазури плыли легкие розоватые облака, рассеивая и преломляя солнечный свет небесного светила. Оно еще оставалось за пределами видимости, но блики его солнечными зайчиками уже отражались на водной глади и озера, и реки, прокладывающей свой путь широкой лентой, разрезающей надвое живописную предгорную долину, которая начиналась внизу, сразу за водопадом. По обе стороны от реки, насколько хватало глаз, раскинулись лысые предгорья скальных выступов, обширные леса, цветущие луга с многочисленными стадами животных.

Мирная картина…

Если не смотреть на завесу с радужными маслянистыми разводами. Пелена мрака, словно полотнище, тянулась до самого горизонта, бугрилась и выпячивалась, будто что-то огромное и многорукое пыталось вырваться наружу. Иногда казалось, что на ней проступают неведомые письмена, и она трепещет на ветру, как черное знамя.

На кой ляд она кому-то понадобилась?

Замок при свете дня выглядел еще величественнее, чем в моем воображении. Ворота, украшенные барельефом вьющегося растения, каменные статуи двух огромных драконов на страже, а поверх, над их головами, нечто вроде горгульи в боевом вооружении, как одна из тех каменных статуй, которых я видела в мертвой зоне. Поверх крепостные стены украшали зубцы и огромные каменные богатыри в доспехах. За наружной стеной вторая, построенная, очевидно, выше по уровню и оттого придающая строению в целом сходство с двухуровневой короной.

Защитные стены скрывали нижнюю часть замка, зато верхняя, частично вырубленная в горном массиве, была как на ладони. Это был даже не замок, скорее город, представляющий собой единое многоуровневое строение, основой которому была гора с белоснежной ледяной вершиной, отделенная от остальных гор хребта широкими седловинами.

Звуки…

До чего приятно!

Жарко.

И кости с черепами, выбеленные временем и дождями. Здесь плоть разлагалась, но останки никто не убирал. Значит, многоуровневый замок действительно был необитаем. Дальше я шла смелее. И с оптимизмом: если получилось прорвать завесу, может и личная жизнь наладится.

И чем дальше я шагала, тем светлее становилось – начинался новый день.

Перед массивными высокими коваными воротами, сияющими, будто из золота и хромированной стали, остановилась. Ворота плотно закрыты, но на высоте пяти метров зияет пробоина. Я заметила ее еще на подходе, и сразу подумала о ней. Вряд ли ворота держали открытыми во время битвы – но, как приличный человек, решила постучать.

Вблизи изваяния не казались прекрасными. Величественные – да, но, скорее, пугающие. Драконы, припавшие к земле, высеченные из какого-то необычного переливчатого камня, с волочащимися полураскрытыми крыльями, подползали к воротам с той и с другой стороны. Как живые. Рука мастера славно потрудилась над каждой чешуйкой, над каждым изгибом и выемкой, придавав каждой детали самостоятельную, и в то же время единую часть композиции.

Горгулья, облачившись ладонью в наклоне на одно колено одной рукой, в другой сжимала нацеленное на путников копье. Одна нога ее покоилась на лапе дракона, вторая, согнутая в колене, на лапу другого. Сама она смотрела вниз, как будто высматривала среди проходящих под нею путников подозрительную личность. Один глаз ее был пуст, в другом сиял массивный рубин с черненной сердцевиной, делая взгляд нереально живым. Мне даже показалось, что она моргнула. Лицо ее, худое, похожее на череп, обтянутый кожей, хищно скалилось, обнажив острые клыки. Тело как будто застыло в напряжении, готовое метнуть стрелу во врага.

Чешуйчатые морды драконов также были направлены к путникам, готовые выпустить струи пламени.

Ансамбль завершали кожистые крылья всех трех скульптур. У горгульи гордо направленные вверх, у драконов одним крылом вниз, к земле, а вторым под наклоном вверх, как будто они подставляли крыло под снаряды, защищая ворота.

Да, я струхнула.

– Я пришла с миром! – крикнула я, чтоб меня услышали и за воротами, прислушиваясь. – Э-э-эй! Есть тут кто?

Естественно, никто не ответил, но, мне показалось, морда горгульи стала приветливей. Оглянулась на драконов – глаза их оставались прищуренными, выражение морд – умиротворенное. Они как будто тоже не возражали.

Набралась смелости и постучала.

– Я турист… Хочу замок посмотреть… Люди, ау!

Стук вышел жалким. Из-за шума водопада я сама его едва услышала.

Взгляд горгульи определенно стал насмешливым.

Проследив за ее взглядом, я внезапно узрела на стене сбоку приличных размеров гонг, этакая металлическая тарелка с прикованным к ней массивной цепью молотом.

Тоже приличных размеров. Явно деланный не на человека.

– Извините, слона-то я и не заметила, – смутилась, хватаясь за молот.

Это я поторопилась. С таким же успехом я могла бы толкать в гору паровоз. И пока я возилась с кувалдой, мне показалось, что я услышала за спиной тихий смешок.

Наконец, осознав тщетность своих усилий, бросила бесполезное занятие. Поискала щелку, чтобы заглянуть за ворота.

Напрасно. Они оказались прочными, закрытыми наглухо – мышь не проскочит. Делали их на совесть.

В запасе оставался план «Б».

– А можно, я через ту дырку попробую, – озвучила я его, ткнув пальцем в пробоину, обращаясь к стражам. —Клянусь, я не враг, не замышляю ничего дурного. Просто, как бы это сказать… э-э-э, я все время попадаю в какое-то ваше проклятое место с кучей трупов… Второй раз полосу препятствий, – обернулась многозначительно на завесу, – могу не осилить. Разрешите воспользоваться вашим крылышком?

Дракон, к которому я обращалась с просьбой, потому что именно его крыло как раз немного прикрывало пробоину, явно не относился к домашнему виду животных. Ярко-зеленый авантюриновый глаз его грозно поблескивал, не вдохновленный моей идеей. Он как будто изучал меня. Да и горгулья выглядела нахмурившейся.

Как живая, ей богу!

– А вдруг там принц, которого надо разбудить поцелуем… – жалобно пристыдила я всех троих, и самой стало смешно. Ну не мне будить принцев поцелуями – поздно! Увидит тетку предпенсионного возраста, попросит снова усыпить. – Женить на себе не буду! – поторопилась я успокоить охрану. Я только карму поправлю, чтобы меня сюда больше не тянуло…

И снова показалось, что горгулья как будто улыбнулась. И определенно повернула голову.

Глаз дракона, от упавшей тени набежавшего облака, перестал переливаться искорками.

– Так-то лучше… нет, чтобы сразу… – проворчала я, карабкаясь по крылу на тушу. Полезла вверх по второму крылу, оказавшись прямо напротив пробоины. Приникла к дыре, сунув в нее голову, изучая ворота с той стороны.

Ага, а как спуститься?

Прыгнуть с такой высоты – однозначно переломать все кости.

М-да.

Оглянулась в поисках шеста или материала, чтобы соорудить лестницу, но ничего подходящего не обнаружила. Еще раз заглянула внутрь. Там была перекладина, но не удержаться, не за что зацепиться.

Досадно.

Конечно, можно обойти стену, найти еще разрушения в кладке, но сколько продлится мой сон, успею ли…

– Да прыгай уже, поймаю!

Каменное тело горгульи внезапно ожило, она повернулась ко мне, уменьшилась в размерах до моих и прыгнула, приземлившись на крыло рядом.

Сердце от неожиданности ухнуло в пятки. Испуганно оглянувшись и откинувшись назад, не удержалась, съехала вниз, затормозив задней точкой на драконьей туше.

Горгулья спрыгнула следом.

– ААААА! – в ужасе заорала я, уставившись на нее.

– Не ори! – заткнул меня ее приказной тон. При этом она попыталась изобразить приветливую улыбку, доброжелательно развела когтистые руки-лапы. – Сон разума порождает чудовищ, помнишь? Ты ж во сне! – от ее клыкастой улыбки сердце громко застучало там же, в пятках. Я вжалась в драконий шип.

– Да, но… – я не верила глазам.

Ну, нихренасе, фантазия у меня! Да мне книги надо писать! Горгулья получилась – живее некуда. Когтистые лапы с длинными пальцами, кожистые крылья, огненный глаз, оскаленное получеловеческое, полузвериное черепообразное лицо, худое скелетообразное тело с выпирающими ребрами, задние ноги… лапы… нет, все-таки ноги, в форме когтистой, кожистой звериной лапы… И хвост! Аккуратненький, с кисточкой на конце. А еще уши, высокие, остроконечные, и тоже с кисточками, как у рыси, только начинались они, как у людей, у нижнего основания черепа за скулой, остро очерченной от худобы.

Хотя… а почему бы нет? Мне и не такое снилось.

Помню, как-то приснился черный бог с горящими глазами в виде огромной крылатой худой не то собаки, не то волка, в сопровождении девяти таких же, только серых, крылатых, похожих на него тварей. Я тогда стояла у высокой стены, бежать было некуда, и этот бог, против которого я была не больше зайца против человека, смотрел на меня сверху, а девять сопровождающих из его свиты окружили со всех сторон. Серых крылатых псов помню смутно, они были похожи между собой, а вот его, черного, грозного, я запомнила очень хорошо. Угли его глаз смотрели на меня так пронзительно, будто он видел меня насквозь. Правда, он со мной тогда не разговаривал, и я чувствовала исходящую от него угрозу. Сон тогда тоже был такой реальный, такой живой и настоящий, прямо как наяву. Я едва успела проснуться, когда этот звериный бог собрался на меня с высокой стены прыгнуть.

Горгулья шагнула в мою сторону, и я невольно отползла еще дальше к краю.

– Что? – она остановилась, задумчиво почесала когтем лоб, и внезапно превратилась в покрытую серебристо-голубой шерсткой ящерицу. С крыльями. Лицо стало продолговатое, вытянутое. Этакая мультяшная версия хамелеона, стоящая на двух ногах, с по-лягушачьи очеловеченными передними лапами.

– А так? – довольно ухмыльнулась она, выставив перед собой разведенные вопросительно лапы. – Не бойся, есть не буду, еды там навалом, – жестом махнула в сторону долины, не взглянув в ту сторону.

Смутные подозрения завладели моим сознанием. Я что, накроты нанюхалась и меня конкретно штырит? Лучше б я спилась – хочу белочку! Хотя так и не смогла вспомнить, когда начала злоупотреблять. Казалось, вела здоровый образ жизни.

Сейчас я помнила свою жизнь так хорошо, как будто и не сплю…

И за каким лешим меня сюда понесло?

Все эти тщедушные вопросы оставались где-то на краю сознания, потому что в целом сознание пялилось на горгулью, выискивая признаки игры воображения и прорехи в созданной моим воображением галлюцинации.

Горгулья, усевшись напротив, глядя в глаза, будто читала мысли, терпеливо ждала, когда закончатся мои душевные терзания по поводу неправильно выбранной привычки и места для прогулок.

– А вы… простите… кто? – наконец, выдавила я.

– Крестная фея. Прости, волшебную палочку посеяла, – горгулья взглянула на брошенное на землю копье и передумала его доставать. Быстро вскарабкалась к пробоине, юркнула внутрь. Выглянула, поманив руколапой с длинными лягушачьими пальцами с острыми когтями на конце.

– Лезь сюда! – приказала она и, видя мою нерешительность, добродушно добавила: – Ты ж хотела замок посмотреть? Хотела – смотри! Что не показать хорошему человеку… Туристы сюда редко заглядывают, последний век вообще провальный. От скуки можно сдохнуть.

Я полезла за ней.

Высоко! Опасливо покосилась вниз. Если сейчас еще драконы вздумают ожить, свалюсь прямо на копье, приставленное к драконьему боку, направленное как раз на меня.

– Лезь! – поторопила она из пробоины, удерживаясь в воздухе с помощью крыльев. – Попробуем отыскать твоего прЫнца, – усмехнулась. – Я даже готова на время стать этой… лошадкой, – она превратилась в крылатую коняшку с двумя острыми длинными с изломом вверх рогами, как у тех лошадей, которых я видела на поле брани, только маленькую. И лысую. Вернее, покрытую толстой кожей черного цвета. И без копыт, вместо них остались когтистые лапы. – Тыгдык-тыгдык-тыгдык… —протыгдыкала она, подпрыгивая на задних ногах, изображая передними управление поводьями, а телом седельную тряску.