Дирижабль осатанел. Русский дада и «адские» поэмы

Рисунки Поплавского. Середина 1920-х

40.

И каждый раз, и каждый раз, и каждыйЯ вижу Вас и в промежутках Вас.В аду вода морская – жажду дважды.Двусмысленная острота в словах.Но ты верна, как верные часы.Варнак, верни несбыточную кражу.О, очеса твои иль очесыСбыть невозможно, нет разбить куражу.Неосторожно я смотрю в лицо.Ай, снег полярный не слепит так больно.Ай, солнечный удар. У! дар, довольно.Разламываюсь с треском, как яйцо.Я разливаюсь: не крутой я, жидкий.Я развеваюсь, развиваюсь я.И ан собравши нежности пожитки,Бегу, подпрыгивая и плавая.Вы сон. Ви сон, как говорят евреи.В ливрее я. Уж я, я уж, уж я.Корсар Вы, полицейский комиссар. – Вишу на рее.И чин подчинный, шляпа в шляпе я.

41.

Со́утно умиѓано халох́ао,Пелаох́ото хурат́о ар́ан,Незамар́ан холотн́о у хал́атну ́оТак бурид́ан дон дерис́он ур́аУр́ал ур́он каминаб́у туб́укаХулитасќука касас́и вал́иНо поразб́укай м́укали азб́укаТеласмур́ока саон́ар ал́иВап́орис сине́ор жопине́орУжопал́ика синев́ана м́ейгаКур́ена тр́омба гни огн́и орм́аМоросейѓама синеѓатма ѓейнаНа гино́ама омар́ина р́аРат́ира помарт́ина сине́оЛенео́о ро́ана пано́ираПоими́ера т́осма эон́ес.

42.

Панопликас усонатэо земба.Трибулаци́она т́омио шар́ак.О р́омба! Муер́а статосгит́амИ ракон́оста оргон́осто ́як.Шинодиѓама мэѓао стил́эн.Атецип́ена м́ерант крикро́ама,Мелаобр́ама местогч́и тро́ос.Гостуруќола укот́а сон́э.Постурум́ола пасгот́а ан́э.Сгиобрат́ана бреом́а ма́о.Илаосќара сќори м́еску м́юСилеусќуму штропекале́ос ой.Песќара ракон́иста стакомч́аГамисто́ока асточ́ака сќафа,Слам́иро миет́а точегурт́аТа́элосо Тал́ес пеосот́ах.

«Панопликас усонатэо земба…». Вариант

43.

Орегон кентаомаро маоСаратога кеньга арагонГотевага ента гватемалаКолевала борома голонОголён робатый ИллиноисШендоа дитя звезды летитА внизу спешит вдогонку поездБело нао на лугу кретинО Техас пегас неукротимыйДрюрилен лекао гватемасПосартина олема фатимаБалобас опасный волопасБуриме моари ритроадаОрегон гон гон петакощуБаодада загда ата адаИ опять средь облаков леща.

44.

Небытие – чудесная страна.

1923

Тэнэбрум марэ – море темноты.Пройдя, пролив чернила, мы в тебе.Две каравеллы наши – коровёнки две.О средства передвиженья бедноты.О беспредметной бури вялый шум.Мы видим дно, вдали, вдали под нами.Мы в пустоте, но валимся, пляшу.Конь невидимый, чёрт меж стременами.Но ох, мы тонем, о-о-ох, летим.Бесцветный воздух надувает парус.На парашюте нам не по пути.Вновь мы на море, моря над – о ярость.Летят утопленники в волнах пустоты.В тэнэбрум марэ – море темноты.

45.

Любовь манит к себе, влечётИ всасывает, как насос.Так дождь и тятя так сечёт,Проворно ловит на лассо.Пляшу, кобылка под петлёй,Под дождиком бегу, солдат.Как рыба от трубы под лёд,Булавкой в пола щель, гайда!Дышу, избавился: вдруг хлоп!Бьют по плечу меня, плачусь.Так лопался над свечкой клоп;Коль руку жали палачу.Сидит судебный пристав в кресле,Бьёт карандашом о карандаш,Так сына бил отец по чреслам.Дай двух небитых, бог! отдашь?Свинью для перевозки счастьяИ лошадь для больших смотров,Я, скотоложец, рвусь на части,Часть кажду жарю над костром.Съедаю голову и руку,Язык тушёный, мягкий мозг.Но без руки любви порука,Слеза без глаза, что для слёз.Без членов всасывает эросМои останки, я погиб,Как всасывал тайфун галеруИ тракт солдата сапоги.1925

46.

Брониславу Сосинскому

Листопад календаря над нами.Белых листьев танцы без конца.Сплю с совком, уборщик, ни при чём я.Сын мне руку подаёт отца.Возникаю на краю стола.Возникаю у другого края.По обоям ползаю, играя.И сижу на потолке без зла.Без добра по телефонной ниткеЯ бегу, игла, вонзиться в ухо.Я опасный слух, плеврит, бронхит.Под столом открытка о разлуке.Вылезаю, прочь почтовый ящик.Разрезаюсь, что твоё письмо.Развиваюсь, как твой чёрный плащ.Вешаюсь на вешалку безмолвно.Шасть идёт чиновник. Я надет.Прилипаю ко спине, как крылья.Бью его, он плачет, жук бессильный.Обжигаю – он бежит к воде.Превращаюсь в пар и испаряюсь.Возвращаюсь, не спросясь, дождём.Вот иду, о други, подождём.Вот и я, и я идти стараюсь.Как листы идут с календаряИ солдат за дурака царя.

47.

Воинственное счастие душиНе принимает ложности искусства.Коль есть враги, беги, врагов души,Коль есть любовь, скачи к объекту чувства.Я прыг на лошадь, завожу мотор.Он ан стучать и прыгать с лёгким ржаньем.Вскачь пересекли мы души плато,Снижаемся в долину между зданий.И ан с разбега в тесное кафе!Трещат посуда и пустые люди.Конь бьёт хозяина рукой по голове,Мнёт шинами, надутыми, как груди.Живых вбирая чрез ноздрей насос,В проход назад выбрасывает мёртвых.Но Вы знак вопросительный на мордуЕму накидываете, как лассо.Он бьётся, выпуская синий дым,Он рвётся под шофёром молодым.И как кузнечик прыгает огромныйК шестому этажу, где Вы живёте скромно.МИ застывает на большом комодеВ летящей позе, по последней моде.Берёшь Ты статуэтку на ладонь,Но ах, увы! роняешь, не в огонь,А лишь на твёрдый пол, на крепкий на пол.Гребут осколки красны девы лапы.Нас бросили в помойное ведро,Но оное взорвалось, как ядро.Мы вновь летим, искусству вопреки,Со брега прыгаем, лови! любви реки,Пока бензин дымящийся сей чувстваВ лёд мрамора, полярный ветр искусстваНе обратит; чтоб конь, авто и яНа длинной площади СогласияНедвижно встали, как для любопытства,Для ванны солнечной иль просто из бесстыдства.

48. Шесть седьмых больше одной

В. Поплавскому

Отъездом пахнет здесь; смердит отъезд:Углём подводным, кораблём железным.Оркестр цыганский перемены местГимн безобразный затянул отъезду.Одно из двух, одно из трёх, из этих:Быт на земле иль быть на море там,Где змей, Змей выплывает на рассвете,Которого боится капитан.Там, где качается железный склеп двухтрубный,Там, где кончается шар беспардонно круглый.Где ходит лёд, как ходит человек,Гоняется за вами в жидком мраке.И ударяет чёлн по голове,Ломая нос, как футболисты в драке.Где есть ещё крылатые киты,Чтобы на них поставить дом торговый.И где в чернильной глубине скотыЖивут без глаз. – Ты жить без глаз попробуй.Где в обморок впадает водолаз,Как в море пал без звука ручеишко,Пока над ним, лишь для отвода глаз,Его корабль уносит ветр под мышкой.Идёт судно вдоль по меридиану.Спускается за выпуклость воды.Бесславны мореходные трудыВ давно открытом, но открытом океане.Но хорошо в машинном отделеньеТонуть, тонуть в бессилье роковом,Пока над в воздухе вертящимся винтомЕщё трудится пар без замедленья.Иль хорошо зреть, как горбатый лёдПроход наутро задавил последний.И знать, как каждый на борту умрёт,И станет судно что огромный ледник.Иль хорошо: придя счастливо в порт,Погибнуть, сев на кресло-электричку,Малец земной орудует отмычкой,Матрос морской ножом огромным горд.Твёрд сердцем чёрт, хоть на ногу нетвёрд.О жидкий мир и мир густой и твёрдый,Кто есть надёжный, грешный кто из вас?Как ледяные горы, ходят лорды,Блестя, и тонут, как матрос, слова,Что прыгают на сю неверну почву,Как письма на испорченную почту.А в море оны всё ж идут на дно.Уж в этом преимущество одно.

49.

Честный голос твердит мне: пораПрекратить заниматься стихами.Ан в руке черенок топора,Лезвие же разбилось о камень.Со сторон деревянная ель,Во внутри же кремень невозможный.Вот почто не срубила метельЭтот лес, нагибавшийся ложно.Днесь над каменным бором судьбыРазвернулся сияющий ветер.Разлегся, утомясь от ходьбы,Царь-зима, самый сильный на свете.Синеветер сияет в ночи,Бело море молчит – помолчим.Мрамор, сахарный древесин,Лишь качается, как весы.Лёгкий снег сел на кровлю безмолвно,Грудью лёг, раздавил, нет трубы.Всё покрыли стоячие волны,Вод сухих нехорошая пыль.Сорок дней снеговые дождиНизвергались, сияя, над нами.Но не плавает со слонамиДом подснежный, спасенья не жди.Днесь покрыты и горы и тропыНепрестанным блестящим потоком.Спят сыпучие воды зимы,Раздаются под телом безмолвно.В снежном море утопленник мирНеподвижно плывёт и условно.1926 [1925]

50. Зелёный ужас

На город пал зелёный листьев снег,И летняя метель ползёт, как палец.Смотри: мы гибель видели во снеВсего вчера, и вот уж днесь пропали.На снег асфальта, твёрдый, как вода,Садится день, невыразимо счастлив.И тихо волосы встают и бородаУ нас с тобой и у других отчасти.Днесь наступила тяжкая веснаНа сердца ногу мне, до страшной боли.А я лежал, водою полон сна,Как астроном. Я истекаю. Болен.Смотри, сияет кровообращеньеМеж облаков по жилам голубым.И ан вхожу я с божеством в общенье,Как врач, болезням сердца по любым.Да, мир в жаре; учащен пульс мгновений,Глянь, все часы болезненно спешат.Мы сели только что в трамвай без направленья.И вот уже конец, застава, ад.Шипит отравной флоры наважденье.Зелёна пена бьёт из горлышек стволов,И алкоголик мир открыл с рожденьяСтоль ртов, сколь змия у сего голов.И каждый камень шевелится глухоНа мостовой, как головы толпы.И каждый лист полураскрыт, как ухо,Чтоб взять последний наш словесный пыл.День каждый через нас ползёт, как строчка,С таким трудом; а нет стихам конца.И чёрная прочь убегает точка,Как точка белая любимого лица.Но всё ж пред бойней, где хрустальна кровьТечёт от стрелки, со стрелы, меча,Весенни дни, как мокрых семь коров,Дымятся и приветливо мычат.

«Зелёный ужас». Вариант

51. Искусство пить кофе

Моисею Блюменкранцу

Знаменитая жизнь выпадает и таетВ несомненном забвенье своих и чужих.Представление: шпагу за шпагой глотаетЧеловек, и смотрите, он всё-таки жив.Вот поднялся и пьёт замечательный кофе,Вот подпрыгнул и мёртвенький важно молчит,Вот лежит под землёй, как весенний картофель,Вот на масле любовном он мягко шипит.Восторгаемся облаком глаз на открытке,Где большой пароход бестолково дымит.Уменьшаюсь и прыгаю в воду – я прыткий.Подымаюсь по трапу. Капитан, вот и мы.Мы обедаем в качку огромных столовых,Мы танцуем, мы любим, мы тонем, как все.Из открытки в кафе возвращаемся снова;С нас стекает вода, нас ругает сосед.Но опять приключенье: идите, иди.Нам кивает сквозь дверь разодетая дама.Мы встаём и уходим. Но снится другим:Мы к трюмо подошли и шагнули чрез раму.Мы идём по зелёным двойным коридорам,Под прямыми углами, как в шахтах, как в тюрьмах.А в стекле ходят круглые рыбы, как воры,В синем льду мертвецы неподвижны – мне дурно.Надо мною киваешь ты веером чёрным,Разноцветным атласным своим плавником.Подымаюсь на локте, прозрачно, просторно,Вот разбитый корабль лёг на гравий ничком.Я плыву; между пальцев моих перепонки.Я скольжу – настоящий морской человек.Я сквозь пушечный люк проплываю в потёмках.Между палуб сигаю, искусный пловец.Блещет злато, ну прямо твоя чешуя.Ан скелет ещё держит проржавую саблю.Но прощайте! Вон спрут! не смущаясь ни капли,Юркнул я через люк, через кубрик – ça y est.Но огромные сети струятся во мгле,Я попал! Я пропал! Нас стесняют! Нас тащат!Вот мы падаем в лодку, мы вновь на земле,Оглушённые воздухом, замертво пляшем.И дивятся кругом на чудесный уловВ малом озере дум. Но начто чудеса нам?Глянь: на мрамор запачканных малых столовОпускается к нам тёплый кофе с круасаном.И куда же нас, чёрт, из кафе понесло?Жарко в нём, как в аду, как на небе светло.

52. Посвящение

Как девушка на розовом мосту,Как розовая Ева на посту.Мы с жадностью живём и умираем;Мы курим трубки и в трубу дудим.Невесть какую ересь повторяем,Я так живу. Смотри, я невредим!Я цел с отрубленною головою,И ампутированная тяжела рука.Перстом железным, вилкою кривоюМотаю макароны облака.Стеклянными глазами, как у мавра,Смотрю, не щурясь, солнца на кружок.И в кипяток любви – гляди дружок!Автоматическую ногу ставлю храбро.Так процветает механический народ,Так улетает к небесам урод.Как розовая Ева на посту,Как девушка на розовом мосту.июнь 1925париж

53. Жюлю Лафоргу

С моноклем, с бахромою на штанах,С пороком сердца и с порочным сердцем,Иду, ехидно радуясь: лунаОставлена Лафоргом мне в наследство.Послушай, нотра дама де ла луна!Любительница кошек и поэтов,Послушай, толстая и белая фортуна,Что сыплет серебро фальшивое без счета.Вниманье! тыквенная голова,Ко мне! ко мне! пузатая невеста.Бегут, как кошки по трубе, слова;Они, как кошки, не находят места.И я ползу по жёлобу, мяуча.Спят крыши, как чешуйчатые карпы,И важно ходит, завернувшись в тучу,Хвостатый чёрт, как циркуль вдоль по карте.Лунатики уверенно гуляют.Сидят степенны домовые в баках.Крылатые собаки тихо лают.Мы мягко улетаем на собаках.Блестит внизу молочная земля,И ясно виден искромётный поезд.Разводом рек украшены поля,А вот и море, в нём воды по пояс.Но вот собаки забирают высоту,Хвост задирая, как аэропланы.И мы летим на спутницу, на ту,Что нашей жизни размывает планы.Белеет снежный неподвижный нос,И глазы под зубчатыми тенями.Нас радость потрясает, как понос:Снижаемся с потухшими огнями.На ярком солнце ко чему огни.И ан летят и ан ползут и шепчутСтрекозы-люди, бабочки они,Легки, как слёзы, и цветка не крепче.И шасть жужжать и шасть хрустеть, пищать,Целуются, кусаются; ну ад!И с ними вместе, не давая тени,Зубастые к нам тянутся растенья.Как жабы, скачут толстые грибы.Трясясь, встают моркови на дыбы.Свистит трава, как розовые змеи,А кошки: описать их не сумею.Мы пойманы, мы плачем, мы молчим.Но вдруг с ужасной скоростью темнеет.Вот дождь и хлад, а вот и снега дым.А вот и воздух уж летать не смеет.Пропала надоедливая ратьА мы, мы вытянулись умирать.Привстали души, синий морг под нами.Стоят собаки в ряд со стременами.И вот летим мы сонные домой.К тебе, читатель непонятный мой.И слышим, как на утренней землеМильон будильников трещат во мгле.

«Жюлю Лафоргу». Вёрстка с правкой Н.Д. Татищева

54.

Как плавает в реке прозрачный домНо мы не беспокоимся об томИ белый белый не бросаем кругХоть он кричит как недовольный другКак негер на летательной машинеКак пушка на блистательной вершинеДоволен я и несомненно воленЛюбить и жить и даже умиратьНе так [как] человек который боленИль тот кто со другими вместе ратьПреважно молчалив самоубивецНапыщен синий будто бюрократСидит в крови как во пруду ленивецВ воде ныряет дольше нас в сто кратПреважно выезжает под веночкомВ прохладном морге возлежит подлецНе отвечая сыновьям и дочкамФорсит как сиг на праздничном столеМол вы подшейте к делу ливольвертИ белый недорезанный конвертА я не беспокоюсь я об томЯ плаваю в реке прозрачный домЯ негер я лечу на еропланеСо мною пушка говорит в туманеКак лучший друг слегка ворчливый вдругКак белый белый симпатичный круг.

55.

Борисовой

Как розовеет мостовой гранитОт тихого и мокрого дождяМне явствует пылание ланитПри объясненье или обождяПолзёт неотвратимая щекоткаОт переносицы до глаза далеко льСлеза клокочет и кудахчет в глоткеИ прочь течёт как синий алкогольТак мы бушуем в дорогом стаканеТак тонем мы и так идём на дноПотом вы достаёте нас рукамиКладёте на ладонь нам всё равноВы дуете огромными устамиА вот вам надоело вы усталиМы падаем на каменный паркетМетла играет с нами во крокетКак объяснение несёт несёт несётКак огорчение трясёт трясёт трясётМы вылетаем в мусорную кучуНо мы не умираем мы живучиВновь поутру я сору сор рекуВот солнышко любви кукарекуПтенец захлопаем куриными крыламиКоторыми мы сродны со орламиКак мостовой пылающий гранитС зелёным яблоком твоих ланит.

56.

Роальд Амундсен улетает на полюсВот скользит в облаках металлический креста кузнечики ходят по снежному полюметаллический звон расточая окрестС ним собачки летят на бензиновых крыльяхСанки крепкие, как и советы друзей1925

57.

По железному носу очковУдаряет кулак беспокойстваЯ быть может проспал этот часЭтот час неизвестно какой

58.

Прекратите лекцию о лекторПусть остынут от науки лбыБрат петух бишь петел иль олекторВозгласи возврат любви судьбыЯ сидел со смертию на креслеБыло тесно и стеснялись мыЧёрные и розовые чреслаСовмещались под покровом тьмыИль в автомобиле у штурвалаГде твой глаз как компас помогалУлица катилась вал за валомЛёгкий ветер фыркал и лягалПели пароходы у заставыДружным хором потрясая портНо шофёр не прыгните с поста ВыАвтомобилист духовный горд и твёрдЗаведёт прекрасную сиренуЗаушит русалку на водеИ как бык на жёлтую аренуВылетит наперекор судьбе

59.

Будь всему топорная опораИ живи с весёлостью тапёраВ зубы бей рояль так его такПребывай в спокойствии своёмПребывай в страдании чужомПребывай в величии всеобщемБудь ужом баржой моржом ужо.

60.

Дымилось небо как лесной пожар.Откуда тучи брались, неизвестно.И день блестел на лезвии ножаБеспечно, безвозвратно и прелестно.Я [звал тебя, весна] слегка мычала,Быть может, ночь[27] или уже года.Но ты мечтала, пела, отвечалаИ отбояривалась, как всегда.Летали дни, менялись и свистели,Как бритва на промасленном ремне.И[28] дождики, как лёгкие метели,Кружились надо мною и во мне.Пропала ты! ты растворилась, Белла,В воздушной кутерьме святых ночей.Мечта: Почто под[29] жизнею робела?Ужасной лампой в тысячу свечей.Раздваивается на углу прохожий,Растраивается на другом углу.В ушко мне входит ветер, как в иглу.Он воздухом сшивает наши кожи…Я с улицы приоткрываю дверьИ снова вижу улицу за дверью.Была ли жизнь? была; их было две:Два друга, два мошенника, две пери.Так клоун клоуна пустою палкой бьёт,Довольные своим ангажементом,И гоночный автомобиль прядётОт сладкой боли под рукой спортсменки.Но клоуны дерутся, не сердясь,И в гонщиц влюблены автомобили.А мы в своё отчаянье рядясь,Не франтами ль всегда пред вами были,Раздваивались и в глазах рябили,Как ларвы в неврастении плодясь.1926 [1925]

61.

На олеографическом закатеТанцует незнакомый[30] человекКак женщина на розовом плакатеКак мой двадцатый год двадцатый векВ [нейтральный][31] час когда всё страшно странно[Когда] поёт радиофон землиНо так таинственно [и] так пространноХодатайствуют голоса вдалиБезотговорочно навстречу ты идёшьИ таешь вежливо на расстоянье шагаКак лиственный летающий галдёжИль на огне холёная бумагаЖужжат часы, их стрелки жалят глазЛишь кости на тарелке циферблатаНо разрезает зеркало алмазВоспоминания спешит расплатаЗа жидкие за мягкие мгновеньяОни твердеют режут яркий лёдИ всё развязнее и откровеннейВсё чувственней и может быть назлоТанцуют на раскрашенном закатеНа рукаве и прямо пред лицомКак женщина на розовом плакатеИль гильотина перед подлецом.

62.

В туманные утра туманные речиОбманны жесты тела и лицаНо им нельзя ни верить ни перечитьУжо б молчать. Молчу с улыбкой подлецаИ так всегда когда нельзя назадКогда заснул шофёр на перекрёсткеХохочет тихо осуждённый садИ с треском листья падают как доскиТак мы идём в оранжевом снегуУпасть упасть в кленовые сугробыЖизнь передать последнему врагуЗаговорить с усилием коровыУпорно ветер смотрит сквозь очкиЗадорно отвечает на вопросыЕщё живут на скамьях старичкиЕщё дымятся розы-папиросыНо уж через осенний плагиатПолзёт жужжа из синтаксиса в сердцеОгнём зелёным пышет клумбы адИ шар стоит с улыбкой самодержцаИ в нём года бегут вниз головойИ вверх тормашками стоит гонец суровыйПока кругом по линии кривойСкелеты ходят в макинтошах новых

63. Ручей, но чей?

Рассматривали ль вы когда, друзья,Те вещи, что лежат на дне ручья,Который через город протекает.Чего-чего в ручье том не бывает…В ручье сидит чиновник и скелет,На нём штаны и голубой жилет.Кругом лежат как на диванах пары,Слегка бренчат прозрачные гитары.Убийца внемлет с раком на носу,Он держит револьвер как колбасу.А на камнях фигуры восковыеМолчат, вращая розовые выи;Друг друга по лицу перчаткой бьют,Смущаются и не узнают…Офелия пошла, гуляя, в лес,Но уж у ног её – ручей-подлец.Её обвил, как горничную сонник,Журча, увлёк на синий подоконник.Она кружится, как письма листок,Она взвывает, как любви свисток.Офелия, ты фея иль афера?Венок над головою Олоферна!В воде стоит литературный ад,Открытие и халтурный клад.Там храбро рыбы стерегут солдатыСтеклянный город, где живёшь всегда ты.Там черепа воркуют над крылечкомИ красный дым ползёт змеёй из печки.Нырни туда, как воробей в окно.Увидишь: под водой сияют лампы,Поют скелеты под лучами рампы.И кости новые идут на дно.О водяное страшное веселье;Чиновники спешат на новоселье,Чета несёт от вывески колач,Их жестяной сапог скрипит, хоть плачь.Но вот валятся визитёры-кегли,Вкатился в жёлтом фраке золотой,Хозяева среди столов забегали,И повара поплыли над плитой.И вот несут чешуйчатые звериАрхитектурные сокровища-блюда.И сказочное дефиле-едаЕдва проходит в золотые двери.Варёные сирены с грудью женской,Тритоны с перекошенным лицом.Морские змеи бесконечной лентойИ дети, проданные их отцом.И ты лежишь под соусом любовиС румяною картошкою вокруг,На деревянном блюде, с изголовьемРазваренных до пористости рук.Стучит ножами разношёрстый ад.Танцует сердце как лиловый заяц.Я вижу, входит нож в блестящий зад.Скрежещет вилка, в белу грудь втыкаясь.Я отрезаю голову себе.Покрыты салом девичии губы,И в глаз с декоративностию грубойВоткнут цветок покорности судьбе.Вокруг власа висят как макароны,На вилку завиваться не хотят.Совсем не гнётся кожа из картона.Глазные груши точат сока яд.Я чувствую, проглоченная спаржаВращается, как штопор, в животе.В кишках картофель странствует как баржа,И щиплет рак клешнёю в темноте.Я отравился, я плыву средь пены,Я вверх своей нечистотой несом,И подо мною гаснет постепенноЗловещий уголёк – твой адский дом.И в красном кубе фабрики над лужейПоёт фальшиво дева средь колёсО трудности найти по сердцу мужа,О раннем выпадании волос.А над ручьём, где мертвецы и залы,Рычит гудка неистовый тромбон.Пока штандарт заката бледно-алыйС мороза неба просится в альбом.И в сумерках декабрьского летаИз ядовитой и густой водыПолзёт костяк огромного скелета,Перерастая чахлые сады.

«Ручей, но чей?». Вариант

64. Литературный ад

Зелёную звезду несёт трамвай на палке,Народ вприпрыжку вырвался домой.Несовершеннолетние нахалкиСмеются над зимой и надо мной.Слегка поёт гармоника дверей,В их лопастях запуталось веселье.И белый зверь – бычок на новоселье –Луна, мыча, гуляет на дворе.Там снеговое молоко кипитИ убегает вдоль по тротуару,Пока в перстах резиновых копытРевёт и шепчет улицы гитара.Непрошеные мысли-новобранцыТолпятся посреди казармы лет.Я вижу жалкого ученика при ранце;На нём расселся, как жокей, скелет.Болтает колокольня над столицейРазвязным и тяжёлым языком.Из подворотни вечер белолицыйГрозит городовому кулаком.Извозчики, похожие на фавнов,Поют, махая маленьким кнутом.А жизнь твоя, чужая, и подавноЦветёт тяжёлым снеговым цветком.Как лязгает на холоде зубамиОгромный лакированный мотор.А в нём, едва переводя губами,Богач жуёт надушенный платок.Шагают храбро лысые скелеты,На них висят, как раки, ордена,А в небе белом белизной жилетаСтоят часы пузатые – луна.Блестит театр золотом сусальным.Ревут актёры, тыча к потолку,А в воздухе, как кобель колоссальный,Оркестр лает на кота – толпу.И всё клубится ядовитым дымом,И всё течёт, как страшные духи.И лишь во мгле, толсты и невредимы,Орут в больших цилиндрах петухи.Сжимаются, как челюсти, подъезды,И ширятся дома как животы,И к каждому развязно по приездуПодходит смерть и говорит на ты.О нет не надо; закатись! умри!Отравленная молодость, на даче.Туши, приятель, ёлки, фонари.Лови коньки, уничтожай задачи.О разорвите памяти билетНа представленье акробатки в цирке,Которую песок, глухой атлет,Сломал в руках, как вазочку, как циркуль.Пусть молоко вскипевшее снеговПрольётся на шелка средь клубов пара,Под дикий рёв трамваев и шагов,Терзающих асфальтную гитару.Пусть будет только то, что есть сейчас:Кружение неосторожной двери,Нахальное приветствие в очах,И тяжкий храп усталых лавров в сквере.Пускай в дыму закроет рот до срокаВоспоминания литературный ад.Дочь Лота, дура! не гляди назад,Не смей летать, певучая сорока,Туда, где вертел вечности, на дне,Пронзает лица, тени, всё, что было,И медленно вращается в огнеСвятого и болезненного пыла.