Убийство в Оптиной пустыни

В этот момент к машине подбежала собака и, забросив передние лапы на подножку, сунула нос в открытую дверцу к кирзачам бородача и сильно загавкала.

Бородач отдернул сапоги от ищейки.

Кинолог оттащил пса.

Оперок залез в УАЗ и мигом защелкнул на руках бородача наручники.

– Ладно-ладно, – спохватился абхаз, предчувствуя недоброе.

И одернул москвича за руку.

Прокурор-криминалист с улыбкой произнесла:

– Первый кандидат в убивцы есть… Что, продолжаем?

– Продолжаем, – кивнули разом понятые.

Грищенко записывала:

– «…повреждения на теле в области живота сразу же выше пупка… рана… около 6 см… в ране… петли кишечника…»

Пробовала открыть иноку рот, нажимала на светло-фиолетовые пятна на коже, потом перевернула его тело.

«Сильная баба».

На досках выделилось большое бурое пятно.

– «…на задней поверхности трупа в левой поясничной области рана… примерно 5 см…» – говорила то громко, то себе под нос Грищенко.

«Сквозное».

Москвич читал молитву.

Абхазец заторможенно смотрел на секундную стрелку часов на руке инока: она еще двигалась.

Следователь Мортынов вернулся и повесил шинель на кол ограды.

Подошел к коллеге:

– Здесь лежал инок Трофим… – показал на настил с пятнами. – Его унесли…

Пятна бурого цвета на звоннице, где лежал инок Трофим

Фуражка на штакетнике

Прокурор-криминалист продолжала:

– Ясненько… «На юго-западной части площадки звонницы на деревянном полу бурое пятно…».

«Много пятен».

– А вот вещдок! – Грищенко сняла со штакетника кепку: – «На заборе звонницы… висит кепка коричневого цвета из вельвета без козырька».

Покрутила.

– Изымаем… – произнесла и, словно примеряя кепку к понятым, посмотрела на непокрытые головы москвича и абхазца: – Может, из вас кто обронил…

Понятые побелели.

Протянула кепку следователю:

– Пусть по ней поработает собачка…

– Слухаю, – отрапортовал Мортынов.

3. Осмотр продолжается

– Фу, – прокурор-криминалист вытерла рукавом пот с лица.

– Может, передохнем? – спросил москвич.

– Покой нам снится только на том свете… – отрезала Грищенко.

– Вон шинель, – Мортынов показал на солдатскую одежду на столбе ограды.

– Мой друг, вы всегда вперед батьки в пекло…

– Зато бобик забит.

– Знаю-знаю, видела… Не забудь мой сундучок, дружище, – бросила важняку.

Отказать представительнице прекрасной половины человечества, хоть и Железной Ларисе, Мортынов никак не мог. Покорно взял кепку и чемоданчик и теперь в одной руке держал чемодан, а в другой – портфель и головной убор.

Прошли к ограде.

Грищенко продолжала записывать:

– «К востоку от храма находится… огороженный забором в виде вертикальных столбов… Внутри ограды… деревянный крест. На колу ограды… висит солдатская шинель без знаков различий». – Она сняла шинель и, пристально глядя на москвича, спросила:

– Какой размер?

– Да где-то 48‑й… – ответил тот.

– «Шинель 48 размера», – поправила на руке перчатку, сунула руку в карман шинели и выдернула, словно обожглась. – Чуть не порезалась! – разглядывала палец.

Шинель на ограде

Грищенко осторожно вытащила нож.

Лезвие заблестело на свету.

По спине Мортынова пробежал морозец: как он не порезался, когда давал шинель понюхать собаке?

Нож

Прокурорша писала дальше:

– «В… боковом кармане шинелки… нож типа клинка… около ручки… выбито “666”». Гляди! – бросила важняку.

Мортынов сжал губы. На его щеках заиграли желваки.

Понятые застыли, словно заледенев.

«Число зверя!»

Мортынов достал из портфеля газету, завернул в нее ножик и спрятал в чемоданчик.

Отец Мелхиседек

Прокурор-криминалист писала:

– «С внутренней стороны шинелки… накладной карман, на котором белой краской исполнена надпись: “Тухбатуллин М.Ю.”». Чего за цифры? Диктуй!

Мортынов склонился к цифрам, называл:

– «8133888 Иордания».

Грищенко записала и спросила:

– Где тут монастырская власть?

Важняк подсуетился.

– Игумен Мелхиседек, – подбежал круживший невдалеке высокий, худощавый чернявый монах.

– Отче, у вас в монастыре есть такой Тухтукатулин… Тухта… Черт возьми, лучше сами читайте, – повернула карман к игумену.

Сумка на ограде

Тот прочитал и ответил:

– Среди братии нет… А так, посмотреть надо… – Записал фамилию на листке.

– И очень внимательно… И мне списочек покойничков. – Сказала и на ее помятом лице дернулась бровь.

Выезды на убийства вошли в привычку ветерана прокуратуры, но все равно на нервах отражались.

Игумен что-то прогундосил и исчез.

Прокурор-криминалист:

– Изымаем… – передала вещи Мортынову. – «На окраине ограды, на колу, висит самодельная сумка из черного вельвета».

Важняк:

– Прямоугольной формы с двумя матерчатыми ручками.

– Спасибо за подсказочку, дорогой друг, – сказала Грищенко и добавила: – «… ручки… прострочены крупными стежками из черных ниток»…

Слипшийся песок

Потянулась, как спросонья, и:

– Продолжаем экскурс по обители…

«Жуткая экскурсия».

Грищенко:

– Теперь куда?

Следователь Мортынов в одной руке нес пакет с шинелью и сумкой, отдельно держал кепку и портфель. В другой руке – чемоданчик.

– Вон там напали на иеромонаха Василия… – кивнул в сторону песочной дорожки к калитке в стене.

Свернули на дорожку.

Склад

Здесь прокурор сменила лист и писала:

– «…на обочине дорожки на земле… наслоение вещества бурого цвета… 50х70 см…» Открой-ка сундучок…

Следователь опустил вещи на землю. Достал из чемоданчика коробочку, в нее по края натолкал слипшийся песок, спрятал в «сундучок».

– Вон склад издательского отдела. Там меч, – показывал свою осведомленность важняк.

Грищенко:

– «Далее участники следственного действия, подойдя к кирпичной ограде монастыря, свернули налево и пошли вдоль ограды… Сзади склада… обнаружен нож типа тесака».

Меч

Прокурор-криминалист, зажав пальцами в перчаточках, подняла нож:

– «Рукоятка… обмотана… лентой светло-коричневого цвета… На лезвии ножа… наложения вещества бурого цвета…» И здесь шестерки…

След обуви

Следователь Мортынов кивнул: в его голове крутились разные версии.

Прокурор записала:

– «…выцарапана надпись “Сатана 666”».

Достала раскладную линейку, измерила:

– «Общая длина ножа 63,5 см… длина лезвия 40 см…»

Понятые с ужасом смотрели на меч.

Мортынов завернул в газету меч, нес в руках вместе с другими вещдоками.

Заглянули в сарай…

– Еще хозяйственная сумка синего цвета… Изымаем…

Остановились у монастырской стены.

Мортынов:

– Здесь видели человека, который прыгал за стену и убегал…

На крыше сарая на рубероиде обнаружили след обуви.

– А ну-ка, вырежи… – скомандовала прокурорша.

Мортынов поднялся по поленице на крышу, вырезал кусок рубероида, завернул в газету и утопил в пакет.

Теперь он обвесился вещдоками, как елка.

Через калитку вышли из монастыря.

– Как здесь дышится… – вырвалось из Мортынова.

Сосны окружали обитель.

– Можно без эмоций? – осадила коллегу прокурор-криминалист. – Самой от всего тошно…

Беспокойный образ жизни удручал Грищенко. Мотаясь по преступлениям, она уже забыла, когда в последний раз ходила на прогулку в лес.

Обошли монастырскую стену.

Грищенко:

– «…примерно в 50 метрах от угловой юго-восточной башни… на внешней стене ограждения монастыря на высоте 1,80 метра от земли на побелке ограды имеются два продольных следа-полоски…»

– Прыгал здесь…

Грищенко:

– «Кроме этого внизу на земле имеется еще след обуви…»

Выдернула фотоаппарат из-за спины и сфграфировала.

4. В бане. Опознание по двум пускам

Когда прокурор-криминалист и следователь с понятыми вернулись в монастырь, в калитке их ждал игумен Мелхиседек.

– Какие новости? – спросила Грищенко.

– Пока никаких, – сказал игумен и подал листок: – Список убиенных…

Грищенко забрала листок и спросила:

– А где остальные?

Игумен:

– Инок Трофим в бане…

– А где баня?

– Здесь, в монастыре…

– Коллега, – Грищенко обратилась к Мортынову, – не будем даром терять время. Вы с собачкой поработайте с кепочкой, а мы продолжим осмотр… Вещдоки с собой заберите, потом привезете. А мой «сундучок» оставьте, их ребятки понесут. Да? – глянула на понятых.

– Да-да, – хором ответили абхаз и москвич.

И чуть не подрались из-за чемоданчика.

Следователь Мортынов с пакетом вещдоков, портфельчиком и кепкой поспешил к кинологу.

Грищенко с понятыми за игуменом пошла к монастырской бане.

Дверь в баню отомкнул Мелхиседек:

– Входите…

Прокурор-криминалист понятым:

– Закрывайте носы…

Знала трупные запахи в закрытом помещении.

– Время 12 часов 7 минут… – заметила Грищенко, когда зашли в моечное отделение.

Снова устроила на руке папку, сменила лист, записывала:

– «…в банном помещении на лавке лежит труп инока Трофима… Нижняя челюсть подвязана белыми платками с темными рисунками… Труп лежит на спине… На трупе одето: бушлат темного цвета… – Приседала, раздевала. – Под ним ряса… испачканы кровью. Сапоги кирзовые… – Доставала линейку, мерила. – На бушлате со стороны спины имеется повреждение ткани… длиной около 4 см с ровными краями… На рясе на этом же уровне имеется аналогичное повреждение ткани…»

«Сзади били», – окончательно помрачнели понятые.

Мелхиседек молился.

Прокурор:

– «…Туловище и одежда испачканы кровью вниз от повреждения…»

Тем временем в монастыре около УАЗа происходило завораживающее действо. Сержант-кинолог забрал у затолканных на заднее сиденье мужичков головные уборы, снял мохнатую шапку с бородача, разложил на пустырьке рядком.

Взял у следователя Мортынова вельветовую кепку, поднес к носу собачки:

– Марк, нюхай…

И пустил собачку на пустырек:

– Искать!

Овчарка походила-походила и… отошла в сторону. Кинолог занервничал. Снова потыкал в нос собаке кепкой. Марк пошел, походил-походил, вернулся и сел около мохнатой шапки.

– …«по счету», – записал в блокнотик кинолог.

Оперок подскочил и от радости захлопал в ладоши.

– Чего это с ним?.. – Сидевшие в УАЗе переглянулись.

А хозяин мохнатки задергался.

Догадался, к чему все идет, и дернулся, подумывая бежать, но вряд ли мог скрыться в наручниках, и только бледнел.

– Чья шапка? – Мортынов поднял шапку.

– Моя, – глухо произнес бородач.

– Фамилия?

– Карташов, – ответил бородач, теряя голос.

– Имя, отчество…

– Александр Иванович, – произнес еле слышно.

Кинолог записал: «Карташов…»

В ворота монастыря въехали «жигули».

Ворота монастыря

Из них выскочил кинолог-лейтенант с похожей на волкодава собакой.

– На подмогу, – сказал Мортынов сержанту-кинологу.

Лейтенант вальяжной походкой подошел к сержанту:

– Ну что, собачку пускали? – спросил и скомандовал волкодаву: – Рекс, сидеть!

Теперь на пустырьке, как перед расстрелом, стояли пятеро мужиков и среди них бородач в бушлате. В стороне, словно ожидая чего-то, покачивались милиционеры с автоматами.

Когда кинолог-лейтенант дал понюхать Рексу кепку из вельвета, потом скомандовал: «Искать!» и пустил овчарку на людей, пес походил-походил между замершими бедолагами и – никого не отметил. И только со второго пуска остановился и сел около бородача.

Тот закачался.

– Фамилия? – снова спросил Мортынов.

– Карташов… – прошелестел голос того.

Мортынов подошел к бородачу. Пригляделся к бурым пятнам на бушлате.

«Похоже, кровь…»

– Откуда пятна?

Бородач окончательно потерял голос.

Трех опознаний собачками оказалось достаточно, чтобы бородач попал в число стопроцентных подозреваемых.

5. В морге в Козельске

Осмотрев в бане инока Трофима, Грищенко с понятыми и игуменом вышли на улицу. Понятые не могли отдышаться. Игумен часто крестился.

– Это еще не все… – сказала прокурор-криминалист, поправляя перчаточки. – Где третий жмурик?

Мелхиседек прокашлялся и ответил:

– В морге, в Козельске.

– Тогды туды…

Сняла перчатки. Закурила.

Понятые плотоядно смотрели на прокуроршу, сами желая закурить, но им папироски не предлагали.

Игумен стоял в стороне и отмахивал рукой разлетавшийся дым.

Грищенко покурила, бросила папиросу и притушила каблуком сапога.

– Отче, вы оставайтесь на хозяйстве, – понимала, сколько у игумена хлопот, – а мы в город имени одного парнокопытного…

Лес вокруг Оптиной

Река Жиздра

Оставив игумена в монастыре, наказав Мортынову работать «по горячим следам», Грищенко прошла к воротам и плюхнулась на переднее сиденье «Волги».

– Братец, к Козлам!

– Куда-куда? – вмиг проснулся водитель и схватился за руль. – А, понял-понял…

Понимал прокурора-криминалиста с полуслова.

Понятые забились на заднее сиденье, устроили между собой чемоданчик.

Легковушка отъехала от монастыря и сквозь лесную чащу, громыхая на кочках и рытвинах в асфальте, понеслась в город.

Когда въехали на мост через реку Жиздру, дорогу преградили военные с автоматами.

– Уже армию подняли по тревоге! – Грищенко показала майору с петлицами артиллериста алую корочку: – Калужская прокуратура…

«Волга» рванула вперед.

Водитель:

– Еще бы, зверюга где-то насается!

– Вот утоп бы, тогда не пришлось бы нам насаться… – сказала меланхолично прокурорша.

Водитель:

– Я с багором в речку не полезу…

От шуточек блюстителей порядка у понятых то и дело возникал рвотный позыв.

А за раздольем поймы реки Жиздры из оправы густого леса, зеркала воды и синюшного неба выглядывала Оптина пустынь. Она словно высматривала все вокруг, боясь кого-то не увидеть, что-то проглядеть в глухой тишине.

Прокурорская «Волга» въехала в Козельск, свернула на горку и, поднявшись, завиляла по улочкам к больнице на выезде из города.

В воротах у шлагбаума шатался то ли охранник, то ли бродяга.

– Где тут морг? – спросила Грищенко.

– А тама, – показал в глубину двора с домиками старой постройки. – За прачечной. Через пустырь…

Кое-как нашли санитара, который долго крутил ключом в замке, пока открыл морг.

Прачечная

Морг

В морге от зловонного запаха понятых опять замутило, а прокурор-криминалист как ни в чем не бывало снова натянула перчаточки.

Говорила и записывала:

– «14.28… осмотр места происшествия… продолжен в морге… центральной районной больницы, куда из госпиталя был доставлен труп иеромонаха Василия… Трупное окоченение хорошо выражено в мышцах лица, рук, в мышцах нижних конечностей… Трупные пятна расположены на задней поверхности туловища… При надавливании исчезают и восстанавливаются…»

Понятые морщились. Переглядывались.

«Отцу Василию тоже удар в спину. С такой силой, что лезвие вышло спереди. Бил зверь!»

Когда понятые наконец расписались в конце протокола, Грищенко взяла за руку москвича:

– Теперь никому ни-ни, – поднесла палец к своим губам.

– А я что, маленький, не понимаю… – обиделся москвич.

Прокурор пригрозила пальцем абхазу.

Милиция

«Волга» повезла назад, свернула на спуск и внизу завернула к двухэтажкам козельской милиции.

Расставаясь, москвич осторожно спросил:

– Так я вне подозрений?

На что Железная Лариса разразилась смехом, чем вызвала среди понятых панику.

Абхаз всплеснул руками:

– Еду в Абхазию! Лучше воевать, чем здесь…

Грищенко не сдерживалась:

– Туда тебе и дорога!

Понятые заметались и кинулись к железнодорожному мосту, проскочили под ним и тигулями, дворами через лужайку побежали к реке Жиздре. На повороте поймали попутку и помчали в монастырь собирать пожитки…

Грищенко стянула перчаточки с рук и сунула в карман:

– Вот… Дурью маются, молятся, режутся, а нам разгребай. Ни житья, ни покоя…

– На что учились, на то и пригодились… – прогнусавил водитель.

Он тащил за прокурором-криминалистом чемоданчик.

В Козельске и в его окрестностях развернулась охота. Искали убийц. Хватали кого ни попадя. Вернувшиеся после Пасхи в город паломники собрались на остановке ехать в Москву, но автобус не пришел. Подлетели на машинах военные с автоматами, покидали первых попавшихся на глаза мужчин в кузов и отвезли в милицию.

Приехавших с Пасхи в поселок Сосенский на въезде остановили пэпээсники и набили мужиками отделение милиции.

По деревням шныряли на мотоциклах участковые.

Козельск. 1993 год

Милиция работала на «опережение», стремясь как можно больше похватать людей, надеясь, что в сети угодит и участник убийства. А люди, наслышанные о том, как выколачивают показания, боясь попасть под раздачу, разбегались, разъезжались, прятались по домам, но все равно к концу дня коридоры козельской милиции забили задержанными.

О трагедии в монастыре молчала пресса. Не обмолвились ни одним словом ни на телевидении, ни на радио, словно ничего экстраординарного не произошло, и случившееся не заслуживает внимания.

Средства массовой информации трубили о схватке властей в столице; о митингах, которые омоновцы разгоняли дубинками; о Чечне, захотевшей порвать связь с Россией; о заварухах на просторах бывшего Союза… В Абхазии танки грузин утюжили Сухуми. В Таджикистане моджахеды прорывались через границу, которую прикрывал Московский погранотряд. Сообщали о начале суда над гэкачепистами[7], только не об обители.

Патриарх Алексий II

Приезд в обитель патриарха Алексия II. 1990 год

Откликнулся лишь патриарх всея Руси Алексий II.

Он прислал в монастырь телеграмму:

«Наместнику Оптиной Пустыни

Архимандриту Венедикту

Христос Воскресе!

Разделяю с Вами и с братией обители пасхальную радость!

Вместе с вами разделяю и скорбь по поводу трагической гибели трех насельников Оптиной пустыни.

Молюсь об упокоении их душ.

Верю, Господь, призвавший их в первый день Святого Христова Воскресения через мученическую кончину, сделает их участниками вечной Пасхи в невечернем дни Царствия Своего.

Душой с вами и с братей,

Патриарх Алексий II»

6. Допрос в надвратной

Закончив с кинологами, следователь Мортынов поднялся в канцелярию монастыря, занимавшую несколько комнат на втором этаже пристройки рядом с воротами.

Здесь в отдельном кабинете положил в угол мешок с вещдоками, ввалился в кресло и вытащил из портфеля походный паек: пакет с бутербродами и бутылочку воды. Стал раскладывать перед собой на столе бумаги.

Врата Оптиной пустыни. 1991 год

Закурил сигарету, собираясь с мыслями, но докурить не успел.

Вбежал опер и положил на стол листок:

– Вот списочек! Их надо допросить в первую очередь…

– Что ж, надо, так надо…

Опер скрылся. Мортынов потушил об угол стола сигарету, заглянул в листок и прочитал первую написанную корявым почерком фамилию:

«Булакова, что ли?»

Выглянул в коридорчик:

– Позовите Булакову…

После минуты тишины оттуда раздалось:

– Такой нет, есть Булгакова…

– Ну, Булгакову-Булакову. – Отбросил листок: – Пишет как курица лапой…

За стол напротив Мортынова присела заплаканная женщина. От усталости она покачивала головой.

– Извините, но мне нужно вас допросить. Что вы знаете о том, что произошло сегодня? – спросил женщину. – Но сначала о вас… Фамилия… Имя. Отчество…

– Булгакова Людмила Андреевна… – тихо заговорила та.

Записал и задал еще вопросы:

– Родились?..

– В 1941 году…

Тоже записал и спросил:

– Где родились?

– В Арзамасе Горьковской области…

– Город церквей…

– Вы были там?

– Куда только ни забрасывало…

Мортынов изъездил полстраны. Участвовал в расследовании дел в Сумгаите, в Карабахе. Наглотался по самое горло, и когда сказали: «Надо ехать в Оптину». – «Ку-куда?» – «В монастырь», он даже не возразил. Подумал, что в монастыре отдохнет, и поехал в командировку без единой задней мысли.

Прибытие мощей Серафима Саровского в Дивеево. 1991 год

Но отдыхом и не пахло.

Булгакова оживилась:

– У нас Дивеевский женский монастырь открыли…

– Да, сейчас церковь зажила… – сказал и подумал: «Ведь мои коллеги-следователи причастны к гонениям… Сколько батюшек сажали, а кого и постреляли…»

Вздохнул и спросил:

– Итак, где работаете?

– В Твери, в политехническом институте…

– Кем?

– Старшим преподавателем…

«Интеллигентка пожаловала в Оптину».

Спрашивал и записывал ответы.

– Живете тоже в Твери?

– Да…

– Так, сейчас. – Мортынов посмотрел на часы на руке: – Полтретьего…

В графе «Допрос начат» записал: «14 час. 30 мин.».

– Ну а теперь скажите, когда приехали в Оптину пустынь?

– …17 апреля, около 11 часов. Я приехала на Пасху…

– В качестве кого?

– Паломница, – ответила преподаватель, удивившись вопросу.

– А как проходила Пасха?

– А вы разве не были?

Монах с паломниками

Чуть не огрызнулся: «А что мне там делать?», но воздержался от грубого ответа и ответил вежливо:

– К сожалению, нет…

– А почему к сожалению? – заинтересованно подалась к столу Булгакова.

– Тогда бы я знал, что здесь произошло, и вас не допрашивал…

– А, понятно…

– Давайте ближе к делу…

– Давайте… В час ночи 18 апреля 1993 года началась литургия в храме и продолжалась примерно до 4 часов – 4 часов 30 минут. Я была на службе… – говорила преподаватель, борясь с зевотой и прикрывая рот. – После службы часть людей уехала из монастыря, часть укладывалась спать в храме. Я со своей знакомой пошла в скит. За нами пошли батюшка и какая-то девушка. Когда подходили к скиту, времени было 5.20—5.30, кажется, из леса вышли двое парней. Об этих парнях мне сказала знакомая.

Мортынов:

– Какие они из себя?

Булгакова:

– Этих парней я не разглядывала. У одного волосы светлые. Они были возбужденные. Один даже улыбался.

– А какой возраст?

– Оба парня молодые, старше двадцати лет. Шедший за мной батюшка их тоже видел. Когда мы с подругой пришли в скит, я сказала ей, что поеду домой. Стала собираться, затем попросила у батюшки благословения. Он благословил. Я уезжала, так как очень устала, ведь не спала двое суток… Простилась и вышла на дорогу. На дороге мне встретился отец Илий в сопровождении мужчины. Они торопились на службу.

Мортынов вздрогнул. Уже знал, что в монастыре наряду с игуменом Мелхиседеком и наместником Венедиктом духовником был монах Илий. Он когда-то приехал в Оптину из Псково-Печерской лавры. Его боготворили монахи и верующие.