Разящий клинок

Выслушав, Денис махнул рукой – ладно. Пусть уж будут ополченцы при нем, и впрямь – пожалуй что безопаснее. Да и, правду сказать, Сонечку приятно будет каждый день видеть. Тем более – польский язык… Допрашивать пленных поляков – вполне сгодится.

Окрыленный удачею, молодой человек поспешил обрадовать сестрицу. Однако же Давыдов не сразу добрался до палатки. Подошел Северский, с той же самою просьбой. Круглое лицо его дышало решимостью, тонкий породистый нос дрожал, словно у почуявшей добычу гончей.

– Поймите, господин полковник… Я… я хочу не просто прогнать врагов из уезда… Я хочу бить их до самого конца! Чтоб было неповадно, чтоб… Ополченцы же не пойдут до самой границы, нет! Нет, конечно, сейчас-то я могу остаться и у капитана. Но, когда все начнется, когда наши войска начнут наконец наступать…

– Я понял вас, Вольдемар, – покивал Денис. – Что же, похвальное желание.

– И вот еще что… – трепетнули белесые ресницы. – Откроюсь только вам, Денис Васильевич! Comme un poète – poète. Как поэт – поэту! Я, может быть, соберусь написать оду обо всей этой войне… Вы можете смеяться, но, право, это было бы славно. И, быть может, вы, как человек в этом деле многоопытный, кое в чем направили бы меня… Не осмелюсь просить, но все же…

Уговорил и этот! Что ж, истинный поэт, верно, и впрямь должен пройти всю войну, прочувствовать все лично: и горечь поражений, и сладость побед.

Получив согласие командира, Северский не рассыпался в благодарностях. Просто крепко пожал Давыдову руку да отправился спать.

Денис тоже забрался в палатку, растянулся на накрытом шинелью лапнике, однако же далеко не сразу заснул. В голову назойливо лезли мысли о юной красавице Сонечке Половцевой, так похожей на старую любовь Дэна еще в том, своем мире… который, положа руку на сердце, молодой человек уже давно перестал считать своим. Ведь здесь, в этом времени и в этом теле Денис находился уже семь лет! Семь лет… Надо же! И все семь лет – война! Пруссия, Финляндия, Молдавия… А по возвращении домой – пиры, стихи, песни. Какое уж тут прошлое, вернее – будущее! Даже сны из той поры снились все реже и реже.

Нет, вот если встретить бы какую-то ведьму, которая, может быть, смогла бы… Мало ли что говорила юная лапландская колдунья! Мол, останешься здесь навсегда и будешь счастлив… Да мало ли что она там плела! Может, врала… Хотя нет… судя по глазам – нет. Так ведь и правда же, ежели он, Дэн, здесь очутился – так, верно, не зря! Верно, должен он выполнить некую миссию, а уж какую именно – сам для себя решить. Не тащиться тупо в русле судьбы гусара, а стать куда более действенным! Совершить что-то такое, чего в официальной истории не было: пленить Наполеона, поскорее закончить войну… А еще… еще… Отменить крепостничество?! Ну, это даже для посланца из будущего – слишком. Он что, государь-император? Что-нибудь поскромнее надобно… Скажем, жениться на Сонечке! Настоящий-то Давыдов на ком там был женат? А черт его знает, на ком… Литературу начала девятнадцатого века в Академии преподавали не то чтобы плохо, но без излишних подробностей, больше напирая на «золотой фонд» – Пушкина, Лермонтова, Грибоедова, Гоголя – а уж никак не на гусарских поэтов. Ладно, пусть оно пока будет, как будет. Вот только Сонечка… Ишь ты – цыгане научили ножи метать! Что и говорить – крутая.

Скучать отряду полковника Давыдова не приходилось. Кроме собственного «поиска» – мародеров, фуражиров, обозов, – еще нужно было выполнять разного рода приказы, регулярно доставляемые из штаб-квартиры; что-то прояснить, разведать или даже уничтожить какой-то значительный французский отряд. Кроме Давыдова, подобные же «партии» были у Сеславина, Фигнера и других, и никто не сидел без дела. Действовали, и весьма активно, так что иной раз и отдохнуть было некогда! Именно армейские, профессиональные, партизаны гвоздили врага, не давая ему ни отдыха, ни покоя! Армейцы. Давыдов, Сеславин, Фигнер… А не какая-то абстрактная «дубина народной войны», столь блистательно выписанная Львом Толстым в «Войне и мире». Какая там, к черту, дубина! Не пустить французов в свою деревню, побить мародеров, разграбить небольшой обоз или убить заплутавших вестовых – это да, это крестьяне – завсегда пожалуйста! А вот что-то еще… тем более – за пределами родной округи… Ох, и много же сил надо было приложить, чтобы вытащить мужичков на какую-то большую общую операцию, непосредственно не касающуюся их родной деревни… Кстати, с ополченцами дело обстояло ничуть не лучше, поэт Вольдемар Северский в этом вопросе оказался абсолютно прав. Так что не «дубина народной войны», а именно армейские партизаны ковали победу!

Где-то к концу сентября Давыдов вновь получил секретное указание из штаб-квартиры, а точнее, лично от директора Высшей воинской полиции барона фон Розена. По долгу службы Денис был прекрасно осведомлен о том, что под скромной вывеской армейской полиции скрывалось отделение военной контрразведки. Сам фон Розен считался весьма способным на сем поприще и зря ни от кого ничего не требовал.

В полученном «указании» требовалось как можно скорее выполнить весьма деликатную миссию, а именно – узнать, зачем к Наполеону, до сих пор остававшемуся в захваченной Москве, столь срочно направляется некий маркиз Луи-Жан де Монтегюр, давний друг и приятель Бонапарта, высокопоставленный масон.

Масоны… Об этом тайном ордене Денис, вернее сказать, Дэн, справлялся еще пару-тройку лет назад, в своих личных целях, когда все же пытался найти выход к своей прежней жизни. Ничего тогда не сложилось, но все же кое-что Давыдов о масонах узнал и сейчас вот припомнил. Масоны, или «вольные каменщики». Некая тайная псевдорелигиозная организация, имеющая множество отделений – «кораблей» или «лож», ее высшими посвященными «мастерами» обычно являлись сильные мира сего… как, к примеру, столь нелюбимый Давыдовым император Павел Петрович. Сильные мира сего обычно использовали «ложи» в своих корыстных, а чаще корыстно-политических целях. О «мировом» масонском правительстве, как и о мировом заговоре масонов, всерьез говорили разве что на российском РЕН-ТВ… да и там, честно говоря, не всерьез, а опять же – в корыстных (корыстно-рекламных) целях.

Тем не менее нельзя было не признать, что в начале девятнадцатого столетия «вольные каменщики» имели большое влияние во властных кругах. Был ли масоном Наполеон Бонапарт? А черт его знает! Однако в его ближайшем окружении высокопоставленных мастеров различного рода «лож» вполне себе хватало. Другой вопрос, осмеливались ли они советовать императору? Разве что так, втихаря… С другой стороны, сам брат Наполеона Жозеф Бонапарт возглавлял масонскую ложу «Великий восток Франции»! Брат! Это вам не хухры-мухры…

«Маркиз сей остановится на несколько дней в Вязьме, у некоего полковника Фурнье… – уединившись, шепотом читал Денис. – Передвигается в бывшем королевском дормезе».

Полковник Винсент Фурнье, к слову сказать, был правой рукой генерала Бараге-Дильера, французского губернатора Смоленской губернии.

«…после чего, под большой охраной проследует в Москву, к Бонапарту с неким посланием от “общества вольных каменщиков”, кое нам следует знать».

Прочитав, Давыдов присвистнул. Вот так вот, ни больше, ни меньше. Выкрасть у масона письмо, снять копию, положить обратно – и все это ловко, незаметно и быстро. Всего-то и дел!

Нужно было кого-то отправлять в Вязьму… или, куда лучше, отправиться самому, учитывая всю важность и секретность дела. Решив так, Денис задумался, прикидывая, кто бы мог почти беспрепятственно передвигаться в глубоком тылу французских войск? Да ясно, кто! Коммивояжеры, маркитанты, снабженцы. Не только французы – австрийцы, итальянцы, поляки… даже сочувствующие Бонапарту русские (находились и такие), в общем – всякий сброд!

Вот кого-то из этого сброда и нужно было выловить, о чем полковник тотчас же направил устный приказ по всем своим «партиям».

– Может, даже и сейчас кто-нибудь подходящий из пленных есть, – инструктировал Денис Васильевич вестового – корнета Коленьку Розонтова. – Ты пробегись тут, по округе. К Бельскому в отряд загляни, в деревни.

Кроме Розонтова, и еще были посланы люди, в том числе и Арсений. Денис послал бы и Северского, да тот еще загодя отпросился в город по каким-то своим делам. Ну, нет и нет – обошлись и без него. Посланцы вернулись часа через три, как раз к обеду.

– Были, были подходящие людишки в Токареве, – радостно доложил корнет. – Один – маркитант, другой – снабженец, фуражир. Одного мужички на вилы подняли, другого в землю зарыли – живьем.

– Это как – живьем? – нахмурился Дэн.

Розонтов пожал плечами:

– А так, господин полковник – лопатами. Дьячок местный сказал, дескать, французы все – сатаны дети. Так что с нечистой силой делать? Водицей святой побрызгали – и в землю. А кто попытался бежать – того вилами.

– Круто, – покачал головой Денис. – Что уж тут говорить. Эх, зря они так! Маркитант бы нам сейчас пригодился.

О ситуации в ополчении Бельского доложил Арсений. Бледное лицо его при этом сияло довольством, тонкие губы кривились в улыбке.

– Есть там некая парочка, муж с женой. Обрусевшие поляки. По фамилии Корчевские, коммерсанты из Вильно.

– Так-так-та-ак! – насторожившись, Давыдов азартно потер руки.

– У них даже имеется рескрипт, подписанный самим Бараге-Дильером!

– Губернатором?!

– И в Вязьме они раньше не бывали!

– Вот это славно! Так нам, похоже, свезло.

На следующий день, с утра, покатила по лесной дорожке пароконная бричка. Поскрипывала, покачивалась на ухабах, но лошадки оказались резвыми: уже к обеду, миновав Смоленскую дорогу, бричка свернула к Вязьме.

– Эй, кто вы есть там? Бумагу давай! – на въезде в город застил дорогу будочник, похоже – немец или австрияк. Вытянутое лицо с красным носом, осоловелый взгляд… и сильный запах перегара.

– Кор… чев… ские, – будочник прочел по слогам, – месье Андре… и мадам Ванда. Поляки?

– Из Вильно, – «месье Корчевский» попытался по привычке пригладить бороду… или подкрутить усы. Увы, ни того, ни другого нынче не имелось – в целях конспирации пришлось сбрить.

В тех же целях Денис взял с собою и Софью – «рескрипт» был выписан на двоих, к тому же девушка неплохо знала все здешние места и, самое главное, бегло говорила по-польски – гувернантка научила.

– Co wy tam tak długo, panie władzo? Czy wy nie umiecie czytać? Podpis pana gubernatora nie rozpoznałeś? (Что вы там так долго, господин офицер? Вы что, не умеете читать? Подпись господина губернатора не разглядели?)

Сонечка лихо сыграла недовольство и даже некий вполне себе шляхетский гнев. Раскраснелась, дерзко стрельнув синими глазищами. В простом сером платье и дорожном плаще из толстого сукна, девушка все же надела модную шляпку, ранее принадлежавшую истинной пани Корчевской. Шляпка должна была показывать всем: ее обладательница – дама не из простых.

– И куда направляетесь? – служака был неумолим.

– Мы записаны на прием к полковнику Фурнье! – влет соврал Давыдов. – Знаете такого?

В ладонь красноносого упала старая серебряная монетка – экю. Упала – и исчезла.

– Проезжайте, – будочник тотчас же вернул рескрипт и повернулся к давно дожидавшейся крестьянской повозке.

Копыта запряженных в бричку лошадок зацокали по булыжной мостовой. «Супруги Корчевские» искали подходящий постоялый двор. Желательно, чтоб окна его опочивален выходили на здание городской думы.

– Нам на центральную площадь надо, – негромко промолвила Сонечка. – Во-он тот поворот, где трактир без стекол.

Он был и без крыши – этот трактир, – судя по всему, сорвало взрывом артиллерийской бомбы. Да и вообще, захваченная французами Вязьма представляла собой довольно печальное зрелище. Грязные, давно не метенные улицы, разрушенные дома, загаженные скверы. Повсюду запах конского навоза и тлена. Прямо на глазах у прохожих пятеро французских солдат, поставив длинную лестницу, деловито сшибали золоченые кресты с православного храма!

– Вот уж поистине – исчадия ада! – украдкой перекрестилась Софья. – Правы мужички, ох правы…

Нужная гостиница обнаружилась на центральной площади слева, выходя фасадом как раз на ратушу, кою занимала нынче штаб-квартира полковника Фурнье, заместителя губернатора, генерала Бараге-Дильера, по всему уезду.

Как и во всех провинциальных гостиницах с самого порога шибал в нос неистребимый запах кислых щей. Внизу, как водится, располагался трактир, на втором этаже – меблированные комнаты для богатых путешественников, а общие опочивальни для народа попроще – на третьем, под самой крышею.

Сонный приказчик-портье, подремывавший за трактирной стойкою, при виде посетителей нисколько не оживился, лишь безразлично приоткрыл левый глаз… и снова его закрыл, даже не спросил – чего изволите? По стойке резво пробежал большой рыжий таракан. Сонечка фыркнула и покрепче ухватила «супруга» за локоть.

– Hé, arrêtez de dormir! (Эй, хватит спать!) – Сняв перчатки, Давыдов пристукнул по стойке ладонью. Любопытный таракан ничуть не испугался, лишь отбежал в сторону да притаился возле чернильного прибора из позеленевшей бронзы. – Послушай-ка, любезный! – нагнувшись, гусар гаркнул приказчику в ухо. – Мы бы хотели снять комнату!

– Под лестницей – два рубля! – нелюбезно указал рукой портье. Рыжий, с торчащими в стороны усами, он и сам чем-то напоминал таракана.

– Два рубля?! – ахнула Сонечка. – Под лестницей? Раньше по семьдесят копеек брали.

– То раньше, – приказчик философски вздохнул и открыл уже и другой глаз. – Можете и французскими деньгами заплатить – мне все равно.

– А если ассигнациями? – Денис с готовностью запустил руку за отворот сюртука.

– Можно, – кивнул рыжий. – Тогда – восемь рублей с вас. Если ассигнациями.

Давыдов покачал головою:

– Однако – курс! И это за «под лестницей». А меблированные комнаты сколько стоить будут? Не сомневайся любезный, деньги, слава богу, есть.

Вот тут «таракан» оживился:

– С пансионом брать будете?

– С пансионом.

– У нас только щи да каша.

– Все равно. Но комнату лучше с видом на площадь. Не любим, знаешь ли, по задворкам.

«Пан Анджей» вытащил из-за пазухи целый ворох ассигнаций, экспроприированных у французских мародеров.

– Ассигнациями будет… будет – тридцать два рубля!

– Вот вам! И вот… еще сверху… тебе лично, любезный! – Денис деловито отсчитал деньги.

– О, господа мои! Прошу, прошу же, – снимая со стены ключ, возликовал приказчик. – Это наш самый лучший номер. Я могу, коли надобно, и водицы согреть… За особою плату.

– Грей! В обиде не будешь.

– Тогда идемте, господа мои. Я вас провожу… Да! А вещички ваши…

– В бричке. Дорожный сундук и два саквояжа.

– Сей же час пошлю мальчика!

«Лучший номер» оказался той еще комнатенкой! Узенькой, как пенал, с большой скрипучей кроватью, угловым столом и колченогими стульями. Хорошо хоть большое трехстворчатое окно выходило на площадь, хоть в этом прощелыга приказчик не обманул.

– Ну, нам тут не жить, – успокоил свою спутницу бравый гусар. – Дождемся гостя и…

– Как же мы его узнаем?

– По дормезу, душа моя! По дормезу и суете.

Дормезом в те времена называлась большая дорожная карета, оснащенная разного рода столиками и нишами, в которой можно было и принимать пищу, и что-то писать, и спать.

– Что-то табаком пахнет, – девушка вдруг наморщила носик. – А вы ведь, Де…

– Тсс! – приложив палец к губам, Денис красноречиво указав на стены.

– Ах, мой дорогой супруг… – одарив гусара улыбкою, перешла на польский Софья.

– Видно, здесь есть отверстие… Чтобы послушать… – быстро осмотрев комнату слева направо, Дэн перешел на шепот и указал на дырку в портьере. – Впрочем, нас будут не только подслушивать… Еще и подсмотрят!

– Что ж, – так же тихо откликнулась Сонечка. – Будем вести себя, как муж с женою. Чтоб не навлечь подозрений, ага.

Тут как раз появился лохматый запыхавшийся мальчишка с баулами. В крестьянском армячке, под которым виднелась посконная расстегнутая рубаха, босой.

– Сундук ваш посейчас принесу, – поставив саквояж на пол, поклонился парнишка. – Уж больно тяжел.

Софья скривила губы:

– Что-то ты долго, парень.

– Так это… пока дотащил.

Получив монетку, парнишка ушел, и Давыдов, поставив Сонечку спиной к портьере – закрывать дырку – внимательно осмотрел саквояжи. Их вскрывали, это понятно, впрочем, в дорожных вещах разведчиков ничего подозрительного не было. Ну, не считать же подозрительным пару пистолетов и трость с встроенной в нее шпагой? Предосторожность отнюдь не лишняя по нынешним лихим временам.

Заказав завтрак (или, скорее, уже обед) в номер, молодые люди наскоро перекусили и ближе к вечеру вышли на променад. Прошлись под ручку по главной площади, заглянули в одну из еще действующих церквей с разграбленным иконостасом и, пользуясь прекрасной погодою, прогулялись вдоль витиеватой ограды особняка городской думы – ратуши. Видно было, что в особняке кого-то ждали: по двору сновали какие-то мастеровые и солдаты, что-то подметали, закапывали, подкрашивали.

– Верно, завтра и прибудет наш маркиз, – негромко промолвил Денис. – Или даже сегодня ночью… Хотя нет – в темноте побоится ехать.

– Как мы прочтем послание?

Софья прищурилась, окидывая внимательным взглядом все подступы к особняку и внутренний двор с небольшим садом и узенькими дорожками. Солдаты, сбросив мундиры, деловито посыпали дорожки желтым речным песком.

– Здесь везде часовые, – нахмурилась девушка. – Даже не представляю, как мы проникнем внутрь?

– Может быть, и не придется никуда проникать, – задумчиво протянул гусар. – Нам нужно срочно разузнать о маркизе всё! Всё, что сможем.

Сонечка с сомнением покачала головою:

– И как же мы это все разузнаем?

– Просто посидим в трактире, где собираются господа французские офицеры.

– Вряд ли они в нашем будут…

– Поищем. Найдем.

Шуршали по мостовой уносимые ветром бурые опавшие листья, стаи перелетных птиц, надрывно крича, потянулись к югу. Ночи уже были холодными, все чаще шли дожди, а по утрам иногда высыпала серебристая изморозь.

Искомый трактир «Корчевские» отыскали быстро – достаточно было просто постоять на углу площади да посмотреть, куда направляются господа в разноцветных мундирах. Невдалеке, на широкой улице, выходящей к площади, в тени высоких золотистых лип расположилось весьма уютное заведение под названием «Restaurant». Двери в заведение, похоже, не закрывались – в них постоянно сновали какие-то люди: офицеры, статские в цветных сюртуках, девушки. Пахло табачным дымом, изнутри то и дело доносился веселый смех.

Переглянувшись, Денис и Софья быстрым шагом направились в «гнездо разврата». Там и впрямь было весело! Сидели, пили, веселились. Играли в бильярд и в карты. Седобородый старик в углу негромко наигрывал на скрипке, ему вторил длинноволосый мальчик на фисгармонии.

– Bonsoir! Quoi voudrez? (Добрый вечер! Чего изволите?) – завидев новых посетителей, тотчас же подскочил служка – официант в зеленой ливрее. Молодой длинноносый парень с гладко выбритым лицом.

«Ему бы в ополченцы, – неприязненно подумал Денис. – А не тут, у вражин, подвизаться».

Тем не менее Давыдов натянул на лицо улыбку:

– Nous aimerions le dîner. Pas très cher, mais c’est délicieux. (Мы хотели бы поужинать. Не очень дорого, но вкусно.)

– Alors vous recommande de bortsch russe avec de la crème et le ragoût de veau. De merveilleuses choses! (Тогда порекомендовал бы русский борщ со сметаной и тушеную телятину. Изумительные вещи!) – гарсон изогнулся в угодливом поклоне и указал на свободный столик в дальнем углу зала. – Asseyez-vous s’il vous plaît, messieurs! Пожалте, садитесь.

– Ну, борщ так борщ, – усадив свою спутницу, Давыдов уселся и сам, да не удержался, хмыкнул. – Однако посмотрим, чем у них тут потчуют.

Борщ принесли быстро, как и вино, а вот с телятиной пришлось подождать. За это время ресторан просто переполнился посетителями, и длинноносый гарсон, испросив разрешения, подсадил к «супругам» еще две пары гостей. Двух лейтенантов, кирасира и драгуна, и с ними – девушки… лучше даже сказать – «дамы полусвета».

Давыдов искусал себе все губы – ладно, кирасир, но еще и драгун! Драгун – тяжелую конницу, «ездящую пехоту» – гусары традиционно презирали, считая их откровенно тупыми.

Впрочем, с этими познакомились – раз уж нужно было для дела. Представившись удачливым коммивояжером, Денис угостил французов водкой, заказав сразу четверть, которую господа тяжелые кавалеристы выкушали минут за двадцать, так что полковнику оставалось только удивляться – вот же, черти, привыкли русскую водку пить!

Слово за слово, завязалась беседа. Кирасир Жан-Пьер оказался из Льежа, а Рене, драгун, из Нормандии, из Кальвадоса. Все хвастал своей яблочной водкой… впрочем, и русскую тоже хвалил.

– La vodka russe est un très, très bon!

– Да, да, – согласно покивал Дэн. – Хорошая. Ну, за императора!

Тут все поднялись, выпили стоя.

– Aimez-vous, les polonais, notre empereur! (Любите вы, поляки, нашего императора!) – усевшись, здоровяк Жан-Пьер закусил водку салом.

– Les russes ont enlevé, nous avons Patrie… Et Napoléon Bonaparte a donné! – вполне в тему высокопарно заметила Софья. – Русские отняли у нас Родину… А Наполеон Бонапарт – дал!

– Oh, oui, oui! Vous avez parfaitement raison, madame! (О, да, да! Вы совершенно правы, мадам!) – драгун Рене одобрительно покивал и снова налил мужчинам водки. Женщины пили вино.

Подружки офицеров оказались особами весьма смешливыми и, выпив, болтали без умолку. Да все болтали, смеялись – Давыдов рассказывал уморительные истории из жизни польских дворян, на ходу переделывая для этой цели скабрезные российские анекдоты. Посмеялся и сам, после чего непринужденно перевел разговор на особняк… мол, там что-то все красят, подметают, явно ждут большое начальство.

– Oui, viendra un marquis. Les uns le Joseph Bonaparte! Oui, il est à nous, militaire, n’a aucun rapport… Disons, grand coureur de jupons! (Да, приедет один маркиз. Друг самого Жозефа Бонапарта! Да он к нам, военным, никакого отношения не имеет… Говорят, большой бабник!) – рассмеялся Жан-Пьер.

Бабник – это было очень хорошо! Теперь Давыдов знал, на какой крючок ловить сию жирную рыбку. Все это прекрасно понимала и Софья.

– Я знаю, что должна делать, – шепнула она в танце. – Не беспокойтесь, господин полковник. Сделаю всё!

Музыканты – старик и мальчик – играли менуэт. Потом мальчик запел какую-то грустную итальянскую песню. Пел негромко, проникновенно, время от времени покачивая головою. Темная прядь упала на лоб, в серых глазах застыли слезы.

Впрочем, грустить долго не пришлось. Кто-то из новых друзей ввязался в хорошую драку! То ли кто-то задел кирасира… то ли он кого… то ли вступился за драгуна или за девчонок…

Как бы то ни было, а понеслось! С маху ухайдакав кулаком какого-то нафанфароненного капитана в белом мундире, Жан-Пьер заехал локтем прыгнувшему на него улану, тощему и длинному, как жердь. Тут же в драку кинулись все бывшие в заведении, уланы, драгуны же и кирасиры тоже поддержали своих. Со всех сторон доносились звуки ударов, слышались крики, билось бутылочное стекло… Кто-то вышиб дверь головою – вылетел… Вернулся опять – разъяренный, словно бык… Тускло сверкнул палаш…

Видя такое дело, Денис вскочил на ноги и, выхватив пистолет из-за пояса оказавшегося рядом гренадера, выпалил в потолок! Посыпалась штукатурка. Пуля, отрикошетив, впилась в стол.

– Тous les, seigneur. À la fin! C’était la plus glorieuse de la bagarre, mais pour tuer, personne ne il faut. Vive l’empereur! (Все, господа. Конец! Это была славная драка, но убивать никого не надо. Да здравствует император!) – громко завопил Давыдов.

– Vive l’empereur! – Да здравствует император! – этот клич помирил всех. Быстро и сразу.

Жан-Пьер и Рене заказали еще водки, на этот раз выпив за храбрость «месье Корчевски». Ну, а как же – если бы не Денис, потасовка вполне могла бы закончиться весьма плачевно для всех ее участников.

В номере была только одна кровать. Массивная, деревянная, с периной. Матрас местами протерся – лезли перышки. По возвращении молодые люди улеглись спать, особо не раздеваясь, и уснули сразу же – сказывались нервное напряжение и накопившаяся усталость. Правда, уже ближе к утру соратники проснулись от уличного шума. Кто-то стрелял, кричал, кого-то ловили. Кого именно, разобрать было нельзя – едва только начинало светать.

Утром Денис велел служителю нагреть воды и принести кадку: после всех лесных дел Сонечке хотелось хоть немного вымыться. Гостиничный мальчишка, притащив ведро горячей воды, вылил его в кадку и шмыгнул носом:

– Посейчас и второе нагреется. Принесу.

– Что там у вас ночью-то творилось? – зевнув, осведомился гусар.

Служка радостно сверкнул глазенками, видать, ему и самому хотелось все рассказать, посудачить: