Райское местечко. Том 1

Никаких значимых физических мутаций в нашем роду также не было. Случались, конечно, всякие мелочи типа шести пальцев, разного цвета глаз да двух сердец. Мама говорит, что, наверное, главные мутации происходили в наших мозгах. Хотя и особых достижений наших специализированных мозгов вроде бы тоже никогда не наблюдалось.

Другое дело некоторые физические особенности. Вот дядя Леон, не верящий в бесплатные пирожные, со своими двумя сердцами, к примеру, трижды побеждал на Олимпиадах в категории "человек естественный". Один раз – на Летней Олимпиаде в тройном марафоне, и два раза – на Зимних Играх в лыжных гонках на 150 километров. Конечно, на марафонских дистанциях на Олимпиадах никому из людей без двух сердец или без биомех-имплантантов и делать нечего. Но и два сердца дают всего лишь возможность попасть в число лучших. Так что дядей Леоном мы очень гордимся.

Пожалуй, мои родственники отличались еще кое-чем, а именно – долголетием. Если они не погибали насильственно, то жили заметно больше среднего срока жизни человека, двухсот пятидесяти лет. Моя двоюродная прабабушка Соня, например, недавно умерла в возрасте 288 лет, а ее мама Елена дожила до 321 года. Так что у меня хорошие перспективы.

Я, Алекс Комаров, обычный нормальный средний человек. Никаких явных мутаций не имею. Даже никаких имплантантов, кроме процессоров, стандартных и специализированных флотских, соответствующих моему рангу, поставить еще не успел. Слава богу, и необходимости такой пока не было. Внешность у меня также совершенно обыкновенная: европеоид, рост – немногим больше двух метров, волосы – неопределенно-светлые, глаза – неопределенно-серые, нос – прямой. В юности я даже несколько страдал, поскольку девушки обращали на меня мало внимания, но косметических операций как-то делать не стал. Мои спортивные успехи тоже были не особо выдающиеся. Начинал бегать на лыжах, подражая дяде Леону, но мне не понравилось сильно напрягаться, и я бросил это занятие. Пожалуй, мне всегда нравилось плавать, но и здесь достижения мои были на уровне побед в региональных соревнованиях, не выше. Отец посмеивался, говорил, что лень раньше меня родилась, но ни к чему не принуждал.

А вот учился я всегда очень хорошо. Возможно, потому, что мне всегда везло с учителями. Пока я учился в школе, с пяти до пятнадцати лет, мои родители – так получалось у них с работами – шесть раз переезжали из города в город. Мы жили и в Новгороде, и в Кавенго, в Москве, Кейптауне, Питсбурге, Веллисе. Поскольку способности к технике у меня обнаружились еще до школы, учился я в школах специализированных, с прекрасным преподаванием естественных наук. Но, кроме того, в каждой школе оказывались еще и замечательные учителя по другим предметам. Вот в этом, я считаю, и было мое везение.

Когда я учился в московской школе, историю у нас преподавала мадам Ванесса. Как она рассказывала о ХХ веке! Можно было подумать, что она сама жила в те времена… Но мы знаем, что Первых селферов, людей ХХ века, существует всего только четверо. Нет, конечно, есть еще девять "особых селферов", живущих гораздо дольше. Но эти селферы – действительно особый случай, их в расчет принимать нельзя. Так что в 5-6-х классах я был сильно увлечен историей. И помню, как жалко было мне уезжать из Москвы и оставлять эту школу.

А в Питсбурге в нашей школе целый год экономику преподавал Игорь Иванович Кейси, сотрудник Министерства Земных Ресурсов. Он работал непосредственно у Шемаханской Царицы, управляющей всей экономикой и финансами планеты последние триста лет. Всем известно, как тяжело работать с селферами. Игорь Иванович по настоятельной рекомендации врачей должен был временно перейти на более спокойную и менее ответственную работу, вот он и выбрал преподавание в школе.

Но в Академию Космофлота я решил поступать не в школе, а когда учился уже в Техническом колледже, в Иркутске. Там курс космологии вел отставной полковник, ветеран, бывший навигатор, Владимир Васильевич Краммер, дедушка моего друга Сергея Краммера. Владимир Васильевич был еще совсем молодой, лет 150, не больше. За время службы он умирал три раза, последний раз – в результате аварии среднего крейсера в системе Альты. Физически после регенерационной камеры он годился хоть в десант, но его трижды восстановленная нервная система не могла больше функционировать совместно с боевыми процессорами. После ста с лишним лет, проведенных в рубках боевых кораблей, он не захотел отсиживаться в управлениях, а решил, что его долг – передать молодежи то, что знал и видел сам. Краммер-дед до сих пор жив и все там же преподает, а вот Серега, его внук, пропал. Не хочу говорить – погиб. Исчез.

Пять лет в колледже мы с Серегой ни о чем, кроме звезд, планет, галактик и чужих цивилизаций, и знать не хотели. И мы твердо решили, что будем служить в Космофлоте.

Мы оба не только легко поступили в Академию, но и очень успешно через десять лет ее закончили. Серега – одиннадцатым, а я – четвертым. Среди трех тысяч выпускников, между прочим. И Краммер-дед, и наши родители были счастливы и гордились нами. Целых четыре года. Мы, тогда старшие лейтенанты, вместе служили в 26 отряде Патруля и Разведки Восьмого Соединения Космофлота. В тот раз мы с Серегой и Виктором Альваресом, еще одним нашим приятелем по Академии, патрулировали на своих катерах совершенно пустынную область в направлении Пирамид. Три патрульных малых катера, имевших на борту по двадцать восемь человек экипажа, шли на далеком до-свете, в половине парсека друг от друга, на расстоянии прямой надежной связи, видя друг друга на мониторах всех приборов наблюдения. Обстановка была тише не бывает. Мы с Серегой как раз болтали по пси-связи на предмет наших планов по возвращении на базу. На середине фразы он замолчал, и катер его пропал со всех экранов. Просто так: был и – нет.

История была дикая. Все наше Восьмое Соединение, все тысяча триста двадцать кораблей всех классов три месяца прочесывали расширяющейся сферой огромное пространство. Но Серегин катер мы так и не нашли. Никаких следов.

Объяснить случившееся было просто невозможно. В районе того патрулирования на кубический километр пространства хорошо, если попадется один атом водорода. Да если там кто, к примеру, чихнет, то чих этот засечь можно будет миллиона через два лет без всяких проблем. А здесь – двадцать восемь человек и катер. Причем он только так называется: "малый катер". Это он "малый" по сравнению со средними и большими кораблями. Да если случилось бы что-то, что мы могли в принципе вообразить… Рассматривался даже вариант Быстрых Пространственных Перемещений нашего катера или чужого корабля, похитившего почему-то наш катер. Вариант совершенно бредовый, поскольку при любом из известных нам четырех способов БПП во все стороны летели бы возмущения всех полей типа "здесь был Вася, пошел к Пете".

Когда поисковая операция была закончена, за дело взялся Департамент "ВР" и всему Восьмому Соединению чуть ли не мозги наизнанку вывернул. Так что эта история вряд ли может заинтересовать гипотетическую контрразведку. Правда, меня все время беспокоит одна мысль: а вообще, на кой ляд и по чьему приказу мы по строгому расписанию барражировали эту космическую пустошь? И единственный ответ, который я смог придумать, – эта пустошь находится между Землей и Пирамидами – мне очень не нравится. И еще: возможно, существует неизвестный нам "тихий" вариант БПП? Вот именно поэтому я и не хочу думать, что Сережка Краммер погиб. Он исчез. Но никаким Департаментам рассказывать свои соображения я не собираюсь.

И вообще, моя жизнь, начиная с Академии, а то и с иркутского колледжа, известна Департаменту "ЛС" гораздо лучше, чем мне, поскольку я могу что-то забыть, а Департамент "ЛС" никогда ничего не забывает. Более того, я имею все основания полагать, что Департамент "ЛС" обо мне самого высокого мнения. Моя карьера развивалась, по меркам мирного времени, просто стремительно. После пропажи Серегиного катера я прослужил в Патруле и Разведке меньше года. Я чувствовал, что мне необходимо сменить обстановку или хотя бы тип кораблей. Руководство отнеслось ко мне с пониманием, и меня перевели в Департамент "Т" на транспортник.

Четыре года я осваивал на разных должностях, повышаясь в звании, огромный транспортник "Мари Бланк". Все большие транспортники носят имена заслуженных капитанов прошлого. "Мари Бланк" тоже был кораблем класса А, как и "Джо Паркер", но только предыдущего поколения.

А потом я получил свой первый малый транспортный корабль "Принц Георг", став самым молодым, мне было 39 лет, действующим капитаном Космофлота.

Еще через два года я получил назначение на "Королеву Марию", средний транспорт, который должен был доставить грузы и людей на строящуюся орбитальную базу на самой границе исследованного космоса. Бывший капитан "Королевы Марии", опытный, заслуженный космолетчик, чуть ли не накануне старта узнал о необратимой смерти жены и старшего сына. Они оба были биологами и работали в базовом лагере на поверхности Альбины, одной из самых опасных для человека планет. Конечно, он немедленно получил отпуск. Я в то время был на Земле, только что вернувшись из рейса. Понятно, что в дальней экспедиции нужен был надежный, безаварийный корабль, поэтому выбор пал на меня, поскольку о моих технических способностях уже тогда ходила слава. Да и во всех других отношениях я успел зарекомендовать себя только с хорошей стороны.

Тогда это был мой самый длительный рейс, продолжавшийся больше трех лет. Новая база строилась в системе ничем не примечательной звезды со стандартной планетной системой: газовый гигант типа Юпитера на очень близкой, почти в короне, околозвездной орбите и несколько – в нашем случае пять – мелких планеток на приличном удалении от звезды. Почти каждая двухсотая средняя звезда имеет именно такую систему. Вот хороших систем, с планетами, потенциально пригодными для развития полноценной жизни, в тысячи раз меньше. Хотя, что мы знаем о возможностях жизни? Но в системе этой звезды, которую все дружно называли "Край Света", или просто – "Край", пока никакой жизни, к счастью, обнаружено не было. Небольшую планету, над которой медленно кружила наполовину построенная база, называли непритязательно Шариком, а базу – Базой.

В полетном задании мне и "Королеве Марии" предписывалось по прибытии в пункт назначения оставаться в расположении стройки и способствовать сокращению сроков строительства нового форпоста человечества. Помимо того, допускалось, при необходимости, задействовать "Королеву" при проведении обзора и изучения космических окрестностей новой базы. Попросту говоря, я становился совершенно бесправным ишаком на совершенно неопределенный срок, поскольку даже после ввода Базы в строй изучение окрестностей могло продолжаться сколь угодно долго. Правда, устно руководство разрешило мне, когда станет совсем невмоготу, послать в Департамент SOS или же самому отыскать благовидный предлог…

Конечно, "Королеву Марию" радостно задействовали и в хвост, и в гриву полных три года. Спасало только то, что на Базе не было единого руководства: Начальник Стройки строил Базу, а Руководитель Экспедиции исследовал окрестное пространство, и в моем положении слуги двух господ имелись определенные преимущества. Пока начальники-руководители выясняли, кто именно из них без "Королевы" на данном этапе работ буквально застрелится, я мог слегка передохнуть. Во время такого очередного передыха я и познакомился, что рано или поздно было совершенно неизбежно, с недавно прибывшим на Базу новым начальником Монтажного Управления Строительства мадам Тереховой по прозвищу Барракуда.

Тут нелишне припомнить мои контакты с дамами, возможно, контрразведку интересую не лично я, а мои знакомые женского пола? Ну, девушки из колледжа и Академии известны Департаменту "ЛС" не хуже меня. Вряд ли дело в них. А вот Луиза и Барракуда – это лица гражданские. Возможно, таинственный Департамент "К" интересуется по какой-то причине моими связями с одной из них?

Луиза была астрономом и работала в Лунной Обсерватории. Я познакомился с ней во время первой же профилактики в Лунном Доке, и почти пять лет при любой возможности мы проводили время вместе. Меньше чем за год до того, как меня назначили капитаном "Королевы Марии", мы вместе ездили в отпуск в любимый мною Крым. Не буду говорить о чувствах, но к этому времени мы подумывали, не завести ли нам первого ребенка, и даже уже обратились во Всемирный Комитет по Генетике за разрешением стать генетическими родителями. Незадолго до конца отпуска ехали мы, помню, на глайдере из Фороса в Алупку. Уже стемнело, и свет фар выхватывал из темноты то куст, то каменную стенку, то ствол инжира… В какой-то момент фары осветили пару, идущую по дороге в том же направлении, в Алупку.

– Давай подвезем? – предложил я.

Несколько минут, пока доехали до Алупки, мы поболтали ни о чем с Кирой, так звали стройную блондинку, и ее спутником Багратом, жгучим брюнетом с огромными карими очами. Через три дня наш отпуск закончился, мы с Луизой вернулись на Луну, и вскоре я отправился в очередной рейс. Когда через десять месяцев я вернулся из рейса, то Луизы на Луне не обнаружил, зато через пару дней в Новостях я увидел сюжет об открытии выставки молодого художника Баграта Саркисяна. Он принимал поздравления, нежно поддерживая под руку совершенно очевидно беременную мою Луизу.

Не могу сказать, что жизнь потеряла для меня всякий смысл. Но с великой любовью я решил слегка повременить. Конечно, за три года пребывания в окрестностях Края Света у меня случались отдельные отнюдь не деловые контакты с женщинами из состава экспедиции. Сначала с Леной, звездником, а потом с Терезой, планетарником. Однако эти дамы были гораздо больше озабочены раскрытием тайн Вселенной, нежели раскрытием тайн мужской психологии. А какие еще дамы могли находиться в экспедиции на краю света?

А вот мадам Терехова, она же Барракуда, мужчинами интересовалась несравнимо сильнее, чем всеми космическими объектами вместе взятыми, и это приятно грело. Но поскольку члены экспедиции постоянно находились в полетах, то практически все окружающие Барракуду мужчины были либо в ранге ее подчиненных, либо в ранге ее начальников, что всегда является определенным препятствием для развития романтических отношений. Так что знакомство со мной она восприняла, как подарок судьбы. Я и не возражал. Вскоре, но все же поздновато, выяснилось, что предметом особой гордости Барракуды являлась очень необычная наследственная мутация, признанная полезной и закрепленная вот уже в четвертом поколении: у мадам Тереховой непрерывно со страшной скоростью вырастали и обновлялись зубки. Казалось бы, и хорошо. Но в условиях экспедиции, когда пища не всегда представляет собой бифштекс с кровью или отбивную с косточкой, зубы ее с естественным обновлением задерживались, и во рту милой девушки образовывалось временами по два, а то и по три ряда свеженьких остреньких конических зубищ.

Я эту особенность-гордость Барракуды обнаружил не сразу. Дама при первых встречах зубки предусмотрительно особо не демонстрировала. А мне и в голову не пришло предварительно проинспектировать красавице рот. С чего бы вдруг? А потом было поздно, поскольку в нашем обществе поголовных мутантов ну не принято объявлять о своем неприятии неких особенностей партнера, когда ты уже пошел на определенные вполне конкретные шаги. Считается, что раньше надо было думать. В конце концов, у каждого – свои недостатки. Тем более у нее – достоинство. И меня никто не обманывал умышленно. Сам недоглядел. Конечно же, надо было бы поинтересоваться, откуда у прекрасной дамы такое эксклюзивное прозвище. Я же просто решил, что на стройке мужики начальнику женского пола и не такое прозвище могли дать. И вообще, все произошло так стремительно… Умом я все понимал, но с каждым днем у меня нарастало навязчивое опасение, что мадам без всякого злого умысла, по чистой случайности, может откусить что-нибудь особенно дорогое моему сердцу, так сказать, мимоходом оттяпать. И обнаруженные утром на подушке три-четыре конических зуба тоже никак не способствовали всплеску любовного энтузиазма. А за завтраком, элегантно сплюнутый на тарелочку зубик? А?

В общем, я решил, что романтика хороша в определенных дозах и пора срочно напроситься в привычной роли ишака куда-нибудь в далекий поиск. Но не тут то было! Оказалось, что прозвище "Барракуда" действительно никак не связано с акульими зубками очаровательной мутантки. Когда Начальник Стройки и Руководитель Экспедиции, стыдливо пряча глаза, дружно заявили, что они находятся "в процессе всестороннего тщательного согласования детального плана использования "Королевы Марии" с максимальной эффективностью в интересах общего дела", я отчетливо осознал, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих.

Мне вспомнились устные разъяснения руководства, и я пошел на крайнюю меру. Скрепя сердце, я лично, своими собственными руками, разъюстировал балансировку силовых полей одного из двигателей "Марии" и объявил, что необходимо немедленно направляться к ближайшему доку на капитальный ремонт. Беда с двигателем была всем очевидна. Я опасался реакции офицеров, которые слишком хорошо меня знали, но, видно, народ пребывал в курсе моих затруднений и проникся. Конечно же, после торжественных проводов буквально через сотню парсеков все двигатели транспорта опять находились в идеальном состоянии.

Руководство Департамента приняло меня с распростертыми объятиями и даже не поинтересовалось причиной возвращения. Похоже, зная жизнь, они поджидали меня гораздо раньше.

Честно говоря, чем могли заинтересовать Департамент "К" мои контакты с Луизой и Барракудой, я тоже никак не мог сообразить. Так что к Бухаресту я подлетел, находясь по-прежнему все в том же состоянии недоумения.

Бухарест прекрасным субботним летним утром был безлюден и на земле, и в воздухе. Отделения Космофлота всегда располагались на окраине городов. Подлетая к Управлению, я полюбовался его территорией, раскинувшейся на пологом холме с огромной плоской вершиной. Старинный парк с цветниками на террасах, широкие гранитные лестницы, аллеи со скульптурными группами, отображающими этапы покорения космоса человечеством. Невысокое здание, построенное в местном архитектурном стиле, выглядело совсем небольшим. Это естественно, поскольку основная часть помещений располагалась глубоко под землей.

Управления всех Отделений Космофлота были построены по одному плану и представляли собой огромные законсервированные космопорты, отличающиеся только оформлением в местных традициях наружных построек и парков. Искусственные холмы являлись платформами стартопосадочных полей, способными выдержать посадку и старт малых и средних кораблей. Конечно, транспорты типа моего "Джо" на такое поле просто не поместились бы, да и спуск его в атмосферу был бы сам по себе небольшой катастрофой планетарного масштаба. А весь остальной флот в случае чего мог надежно садиться на эти запасные космодромы. Пока такая необходимость не возникала, но селферы, и в первую очередь Адмирал, были людьми весьма предусмотрительными.

На парковочной площадке Управления "скучала" пара флаеров. Мой стал третьим. От стоянки до главного входа аллейка тянулась сквозь розарий. В солнечном мареве плыли сладкие ароматы сотен кустов. От компании гудящих шмелей, блаженствующих в этом цветочном раю, отделился и направился ко мне крупный экземпляр, заинтересовавшись, видимо, привезенными мною незнакомыми запахами степи. Он проводил меня, облетая кругами, до самого входа.

Пустынный холл был наполнен прохладной тишиной. Общая картина безлюдья напомнила мне случай, когда я сдуру прилетел в Управление Североамериканского Отделения решать вопросы в тот самый день, когда местная бейсбольная команда принимала у себя команду "Чикагские Буйволы" в четвертьфинальном матче мирового чемпионата.

Однако в распахнутой настежь бронированной кабинке дежурный охранник все-таки имелся. Очень немолодой брюнет с гордым орлиным профилем держал в одной руке бокал с золотистым напитком, похоже, местным кисленьким винцом, а в другой – надкусанный бутерброд. Впущенный мною в холл аромат роз столкнулся с отчетливым чесночным духом. Местный колорит.

– Ларэ ведере! – желая быть вежливым, я решил поздороваться по-румынски.

Да, с языками у меня всегда было не здорово. Судя по изумленному взгляду дежурного, я сказал, наверное, "до свидания". Решив не зацикливаться на проблемах лингвистики, я протянул ему пластину личного удостоверения прямо в открытую дверь, поскольку при таком варианте организации охраны было бы нелепо всовывать ее в специальную щель в броне. Недолго поколебавшись, какую руку освободить, дежурный поставил бокал на столик в кабинке, взял мою пластину и вставил ее в приемник компа.

– Комароу Александроу? – продолжая жевать, уточнил дежурный.

Получив мое подтверждение, он впустил меня на охраняемую территорию, вернув удостоверение и махнув бутербродом в сторону дверки направо от широкого прохода. Никогда раньше я эту дверку не замечал, сразу проходя между резными гранитными колоннами прямо к лестницам и лифтам.

Как-то не вязалась такая расслабленная атмосфера встречи с интересом контрразведки к моей персоне. Как мне помнилось по историческим фильмам, с интересующими контрразведку личностями в контакт вступают подтянутые тренированные сотрудники, числом не менее двух, сопровождая убедительными жестами вежливые приглашения типа "давайте пройдем!". Несколько успокоившись, я открыл неприметную дверь.

За дверью в коридоре стояли два подтянутых тренированных молодых человека в обычной космофлотской форме с эмблемами медицинской службы.

– Проходите, Александр Владимирович, – широким жестом пригласил меня один из них в просторное помещение без окон, оказавшееся медицинским кабинетом.

– Располагайтесь поудобнее в кресле, – надевая зеленый халат, сказал другой.

Первый уже усаживался за терминал медицинской аппаратуры.

Когда я устроился в стандартном медицинском кресле, захваты мягко и прочно зафиксировали мои руки и ноги.

– Набор тестовых процедур, ничего особенного, – успокоил меня зеленый.

"Ничего себе – ничего особенного!" – подумал я и приготовился к взятию стандартной пробы крови. Правда, до сих пор при посещении управлений я ни разу не предъявлял ничего, кроме пластины личного удостоверения на входе. Дальше мое изумление только тревожно возрастало. Зеленый, задрав брючину на моей зафиксированной ноге, глубоко ввел тонкий зонд. "Ого! Образец костной ткани на ДНК-контроль!" Тут я, наконец, осознал, что дело действительно серьезное.

Но и этого им было мало. Пока медицинские машины жужжали и чавкали, получив образчик и сравнивая его с имеющимися в их базах данными, в стене кабинета распахнулась круглая дверца, кресло превратилось в койку и въехало в цилиндрическую камеру.

Я, как и все на Земле, начиная с раннего детства, несколько раз в положенные сроки проходил процедуру снятия объемной карты структур головного мозга. И последний раз совсем недавно, сразу после завершения последнего рейса, так что никакой медицинской необходимости повторять ее меньше чем через три недели быть не могло!

"Да, но карта мозга – еще и самый надежный способ идентификации личности, – сообразил я, – Департамент "К" хочет быть уверен, что я – это я… Дьявол! Во что же это я вляпался, сам того не подозревая?"

Пока аппарат сканировал мой мозг и строил его трехмерную модель, я пытался сообразить, в чем я мог быть виновен. Но мне не в чем было себя упрекнуть! Я был чист перед человечеством и перед руководством Космофлота!

"В конце концов, мне нечего опасаться, – убеждал я себя, – я честно служу своей Родине, конечно, всего двадцать лет, но служу хорошо! Меня ценят и уважают в Космофлоте, что подтверждает моя карьера. Кому еще за всю историю Военно-Космических Сил Земли в таком молодом возрасте доверяли командовать кораблем класса А? Все остальные капитаны подобных кораблей вдвое-втрое старше меня, но я честно заслужил это право и оправдал оказанное мне доверие. И если отбросить ложную скромность, мои родные и близкие гордятся мной не только за отличную службу Земле, они гордятся тем, что в семье есть кавалер ордена "Пурпурная Звезда"!..

И тут я, наконец, сообразил, чем запятнал свой мундир и свою честь, что я скрыл от руководства и человечества: "Альфьюрит! Билли проговорился!"

Но упрекать Билли я не мог. Скорее всего, он не просто проговорился, а поступил как достойный гражданин. А я решил скрыть, утаить от всех огромную научную и материальную ценность! Конечно, я сделал это исключительно по своему легкомыслию! Но руководство, видимо, решило, что это – ПРЕСТУПЛЕНИЕ, и что двигали мной некие корыстные мотивы… И теперь я понесу заслуженное наказание! Но не это главное! Я представил себе позор, который обрушится на меня и на всех моих родственников… Более того, я останусь в памяти потомков не как герой, и даже не как обычный преступник, а как "человек, который ........ на Достояние Человечества"… Это страшнее любого наказания! Мгновенно я покрылся холодным потом.