После этого

Элейна Брусас

После этого

Переводчик: Александра Глебовская

Редактор: Анастасия Маркелова

Издатель: Лана Богомаз

Генеральный продюсер: Сатеник Анастасян

Главный редактор: Анастасия Дьяченко

Заместитель главного редактора: Анастасия Маркелова

Арт-директор: Дарья Щемелинина

Руководитель проекта: Анастасия Маркелова

Дизайн обложки и макета: Дарья Щемелинина

Леттеринг: Владимир Аносов

Верстка: Анна Тарасова

Корректоры: Наталия Шевченко, Марина Пищаева

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© 2023 by Alena Bruzas

First published in the United States of America by Rocky Pond Books, An imprint of Penquin Random House LLC, 2023

Иллюстрация на обложке Cerise Steel

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2024

* * *

Аните Хилл, которая говорит правду сильным.

Шанель Миллер, от которой мы узнали твое имя.

Тем, кто заговорил первыми, вопреки нападкам и сопротивлению, чтобы мы смогли подхватить их слово.

Всем девушкам

Глава 1

Давным-давно жили-были пять принцесс. Нет, скорее колдуний. Которые на самом-то деле были богинями. Хотя неважно, главное, что они были подругами.

Жили-были пять подруг.

А дальше вот какая получилась история.

Наконец-то лето, и мы двинули к морю. Поппи за рулем, я, понятно, сижу рядом. Рамона, Пас и Талия плотно сдвигают головы, чтобы влезть в кадр. Я предлагаю убрать все телефоны в бардачок. Мы поем под радио, пока музыку не забивают помехи, а потом играем в «Номерной знак» и в «Правду или действие». Я даю Рамоне задание снять лифчик – рядом с нами как раз едет джип, она мне в отместку – выставить в окно задницу.

– Ро! – пищу я.

– Вирджиния! – верещит она в ответ, швыряет в меня резинкой для волос и говорит: – Проиграла, так давай.

Ну, я и даю и чудом остаюсь в живых, когда Поппи резко поворачивает руль и я едва не вываливаюсь наружу.

В Ла-Пуш мы приезжаем на закате. На полу в машине полно мусора, нога у меня затекла, руки у нас переплелись и перепутались. Талия заплетает Поппи мелкие косички, я крашу Пас ногти на ногах, а Ро уплетает бутерброд, который Талия прихватила для себя.

Мы вываливаемся из машины, взявшись за руки и толкаясь попами – похоже, дружба у нас все-таки крепкая, ничто ее не разрушит, никогда. Но тут нас замечает Эдисон, громко зовет меня по имени, я чувствую, как Талия шарит глазами по моей коже, и мне делается страшно: а вдруг разрушит?

Мы собираемся устроить лагерь на пляже. Всем наплевать, разрешено это или нет. Мы просто ставим палатки, вытаскиваем спальники и садимся пить. Повсюду голые ноги, бегущие волны, шортики из обрезанных джинсов. Я надеваю купальник, но в воду не лезу. Здесь в океане не купаются. Слишком холодно. В штате Вашингтон не поплаваешь даже летом.

Ро разводит костер – Талия хоть и не сразу, но отдает нам свои пакеты из «Трейдер Джо» на растопку, после чего к нам то и дело подваливают парни – выпить нашего пива и стянуть хот-дог. Руми обнимает Поппи, целует в шею, лапает за ляжку, а она все отстраняется и передергивает плечами, но он будто не слышит этого ее «убери руки, а то меня стошнит». Я вижу, что она пьяна – изо рта у нее пахнет чем-то сладким, вроде виски, зрачки расширены. Поппи всегда изображает этакую невинность, типа: «А что я не так сделала?»

Руми, похоже, на это плевать, Поппи же его девушка, но я вижу, что она злится, причем после каждой рюмки все сильнее. Интересно, как ночью быстро все меняется. Сперва сидишь под звездным небом и солеными брызгами, зарывшись пальцами ног во все еще теплый песок, костер потрескивает, искры улетают вверх, рядом вздыхает океан. А потом вдруг понимаешь, что тебя сейчас вырвет, а все вокруг наверняка говорят про тебя гадости, потому что ты пьяная, вялая и тебя лапают.

Поппи зажимает рот ладонью и уходит, пошатываясь, к скалам; Руми тащится следом – видимо, считает, что хорошему бойфренду так и положено. Я тоже иду, ведь я знаю, что будет дальше.

– Отвали, да? – говорит Поппи.

Я фыркаю от смеха, потому что голос у нее как у гангстера из английского фильма, но тут она сгибается пополам, и на землю шлепается что-то мокрое. Руми стоит рядом, засунув руки в карманы, и смотрит себе под ноги.

– Я разберусь, – говорю я ему.

Он явно колеблется. Поппи снова орет:

– Отвали!

Руми краснеет, смотрит на меня, а потом уходит – и мне делается его жалко. Поппи хватается за мою руку, меня качает, я задеваю пяткой камень, на ней появляется ссадина. Поппи снова рвет, а я стою, стиснув зубы, не отбираю у нее руку и слежу, чтобы волосы не падали ей на лицо.

Потом я обхватываю ее рукой за талию, она приваливается ко мне, и так мы идем к палатке. Я снимаю защиту от дождя – небо чистое, ветер ласковый. Мы ложимся рядом, мои высветленные волосы смешиваются с ее натуральными черными, она нашаривает мою руку, переплетает пальцы с моими.

Потом она долго лежит тихо – мне кажется, заснула. Я начинаю вставать, и тут она крепче сжимает мою ладонь.

– Я люблю тебя, – говорит она, не открывая глаз.

Руми сидит один, играет с приливом в «Кто первый струсит». Ноги вытянуты вперед и уже намокли.

– Она просто напилась, – сообщаю ему я. – Ты тут ни при чем. Ее всегда переклинивает, когда тошнит.

В расцарапанной пятке пульсирует боль. Руми ничего не отвечает, я осматриваю ногу. Кровь все еще идет, в порез попал песок.

– Что случилось? – спрашивает он.

Я пожимаю плечами.

Руми встает.

– Подожди здесь.

Вернувшись, он кладет мою пятку себе на колени. Льет холодную воду на порез – щиплет. Смазывает неоспорином, заклеивает пластырем. Я вспоминаю, что твердо решила с ним не флиртовать, и теперь понятия не имею, что сказать. Сгибаю колено, засовываю заклеенную ногу под попу.

Пас у костра начинает петь, Талия сидит у Эдисона на коленях, Ро что-то кричит Эдисону, типа что сейчас даст ему в морду – скорее всего, он это заслужил, но Ро все-таки, наверное, шутит. Потом они разбредаются в стороны от костра, рассаживаются отдельными компаниями, Пас, Талия и Ро заходят в воду по лодыжку, вода гладкая и серебристая в свете луны. Эдисон тащится куда-то, прихватив упаковку пива, накренившись набок, точно разваливающийся дом.

Я каждый раз говорю себе: все, это в последний раз. Талия что-то подозревает, хотя и не знает правды. Если я сейчас остановлюсь, может, и не узнает. Но тут Эдисон бросает на меня взгляд через плечо. Я встаю, поправляю низ купальника, стряхиваю с попы песок. Чувствую, что Руми следит, как я ухожу следом за Эдисоном, но я не оглядываюсь. Народу собралась куча, никто ничего не заметит – скорее всего.

Почти полнолуние, луна дрожит на воде, и в какой-то миг, в преломленном свете, мне кажется, что я очень красивая. Поэтому я его целую, и мы, конечно же…

(Даже сказать не могу.)

Все еще слышны пение, заливистый смех, грязные шутки наших спутников.

Я возвращаюсь домой к Поппи – я всегда возвращаюсь к ней домой. Это может быть ее комната, или стол в школьной столовой, или, как сейчас, палатка. Смотрю, как она дышит: вдох-выдох, вдох-выдох. Как ей это легко.

Когда я пришла от Эдисона, все уже легли. Костер почти потух. Лишь несколько угольков мерцали в пепле. Я некоторое время смотрела на них, пила красное вино из бутылки – кто-то бросил ее, открытую, наполовину закопав в песок.

И вот я лежу, пристроив бутылку на локоть, а когда в ней ничего не остается, засыпаю, положив голову на закапанную вином подушку, и шею мне лижут неприятные сны, но утром я их не вспомню.

Мы уже собираемся уезжать, и тут Рамона говорит, что нужно пойти искупаться.

– Лето перед выпускным классом. Такого больше никогда не будет.

– У нас, Роуи, есть еще и следующее лето. – Пас складывает руки на груди и щурит глаза.

– Следующим летом, Пас, мы уже не будем учиться в школе, – говорит Ро. – И все разъедемся по своим делам. Я во Францию, Талия хочет пораньше уехать на учебу, а твоя мама собралась съездить к родным в Бразилию.

Талия улыбается – солнце падает ей на лицо, она откидывается на песок, закрывает глаза. Поппи сердито смотрит в чашку с кофе, а я спрашиваю:

– Ну а я, Ро? Где буду я?

Ро бросает на меня взгляд – смущенный, неуверенный.

– А ты будешь сметать паутину с небес, Вирджиния. А потом рано или поздно к нам вернешься.

Пальцы ног облепила морская пена. Ро ставит коричневую ступню поверх моей, бледной. У нее ногти на ногах красные, у меня – цвета морской волны. Ступни выглядят красиво – рядышком, одна чуть прикрыта другой. Ро заправляет мне прядку за ухо, а я улыбаюсь – какие у нее веснушки, я их очень люблю. Я понимаю, она хочет меня подбодрить, только по-своему. Наверное, просто не знает, куда меня занесет, но верит, что я разберусь, – вот что она пытается мне сказать.

– Ну как, пошли? – У Поппи похмелье, поэтому она очень злая.

– Ладно, – говорит Пас, потом улыбается и тянется к Талии.

Мы вбегаем в воду, держась за руки. Налетает волна, напоминающая застывший электрический разряд. Мы верещим, Поппи до боли стискивает мою руку. А потом меня окатывает, охватывает, окружает жуткий холод. Невозможно ни дышать, ни думать. Миг ужаса, я теряюсь – а вдруг меня унесет в бескрайний синий океан. Но у меня есть якоря – мои подруги. С ними я в безопасности.

Глава 2

Обратно Талия и Пас едут с Эдисоном. Ро спит, растянувшись на заднем сиденье и вывесив пятки в окно. Поппи блюет. Похмелье, да ее еще и укачало, так что за рулем я.

– На этой неделе футбол начнется, – говорит она.

– И ты в ужасе? – спрашиваю я. Лично мне непонятно, какая радость – возиться с командой одиннадцатилеток.

– Мне нравятся дети. Они забавные.

Я улыбаюсь дороге. Поппи у нас такая. Даже не считает это благотворительностью.

– Мы с Эдисоном – ну, это, опять, – говорю я.

– И как, хорошо было? – Поппи отказывается меня осуждать.

– Ага, по большей части.

– А что было плохо?

– Он слюняво целуется. Заплевал мне все лицо и язык засунул в самое горло. Я едва не поперхнулась.

Поппи хохочет, прикрыв глаза. Впереди поворот, я безрассудно давлю на газ, потом резко торможу, когда машину начинает уводить в сторону, а лес и океан проносятся мимо смазанными зелеными и синими полосами, и весь мой мир теряет устойчивость. Поппи фыркает и высовывает руку в окно.

– Так-то все нормально. Просто я не уверена, что оно тебе нравится, – говорит Поппи через некоторое время.

– Нормально? Тебе правда кажется, что то, что я делаю, нормально? – Я оглядываюсь на Ро. Она так и спит.

Поппи откидывается назад и закрывает глаза.

– Ну, это если в космическом масштабе. Нам семнадцать лет. Талия с Эдисоном не муж и жена при детишках. Ну типа драма, конечно. Но без серьезных последствий.

– Ты хочешь сказать, ну, короче…

Она смеется.

– Да ну тебя.

Дело в том, что от Поппи все равно не скроешься. Она смотрит на меня, я на нее.

– Но мне от этого гадко, – говорю я.

– Тогда зачем делаешь?

Поппи курит косяк. Я его перехватываю, затягиваюсь.

– Пуф-пуф, вот, забери обратно, – говорю я сквозь дым во рту.

– Вирджиния, зачем ты это делаешь? – повторяет Поппи.

– Убеждаю себя, как до дела доходит, что мне этого хочется.

– А потом?

– Ну вот вчера, когда мы с Эдисоном трахнулись, я чувствовала себя надраенной кастрюлей. – Я еще раз затягиваюсь и возвращаю косяк Поппи. – Странное, конечно, сравнение.

– А я поняла. Ты была пустая.

– И отшкрябанная.

– Бросила б ты это.

– Что именно?

– Делать вещи, от которых тебе гадко, – поясняет Поппи.

– Мне много от чего гадко, и никогда не скажешь заранее. Но у меня есть ты. С тобой сразу становится лучше. – Я улыбаюсь подловатой улыбочкой – мол, знаю я, какая я дрянь, но ты ж меня все равно любишь.

Встаем в очередь к парому. Ро на заднем сиденье бурчит, садится, вытирает слюну в уголках рта.

– А здесь травкой пахнет, – сообщает она.

Паром причалил, и в центре Сиэтла, где плотное движение, за руль садится Поппи. Сперва пахнет солью, водорослями, холодным ветром, потом – выхлопными газами и нагретыми тротуарами. Переключая передачи в своей старенькой пацанской машине, Поппи каждый раз раздраженно хмыкает. Ро просматривает песни в телефоне, ищет самую лучшую.

Я жалею, что мы не остались у моря еще на ночь. Жалею, что не остановились в каком-нибудь прибрежном городишке, в задрипанном пансионе на убитой дороге, где вокруг домики из фанеры и американские флаги хлопают на ветру. Не остановились. Мы дома.

Паркуемся, Ро бежит к дому, с крыльца спускается ее мама. Мы уезжали на каких-то два дня, но вот они идут, обняв друг друга за талию, и разговаривают так, будто не виделись несколько месяцев и накопили кучу новостей.

В моем доме – он почти напротив дома Поппи – темно, шторы опущены, но за дверью гремит музыка.

– Мама, кажется, сегодня хотела сделать пиццу на гриле, – говорит Поппи – она, похоже, и не сомневается, что я останусь у них на ночь. Да и Уиллоу, ее мама, как будто в этом не сомневается.

До нас доносится запах цветов апельсинового дерева, растущего во дворе между моим домом и домом Поппи. С той самой первой моей ночи у Поппи, когда нам почти исполнилось двенадцать, я ни разу не спала в кладовке и не пряталась за дубом на заднем дворе. Я ни разу не пыталась напроситься к кому-то из подружек – только чтобы услышать в ответ, что в будни такого не будет. Уиллоу пускает меня всегда.

В доме у нее все какое-то на удивление нормальное. Чисто, в холодильнике еда, сама Уиллоу сидит на веранде и пьет чай со льдом. Спрашивает нас, как съездили, говорит, что мне нужно смазать солнечные ожоги соком алоэ, потом разводит огонь в гриле, а я закрываю глаза и вслушиваюсь. В разговор, в голоса птиц, в шорох ветра в кронах деревьев, в «стук-стук-стук» – это Уиллоу режет помидоры, лук и перец.

Вспоминаю ту первую ночь. Каким это стало облегчением – сбежать из дома, когда там Он. Не уворачиваться от Него, не чувствовать себя обязанной улыбаться Ему, мучиться, если все-таки улыбаешься. Вспоминаю, как Поппи дала мне свою лучшую пижаму, уступила лучшую подушку – да так, будто это обычное дело. Будто это самая обычная ночь.

– Вирджиния, – зовет меня Уиллоу.

Я открываю глаза, смотрю на нее: она улыбается и вообще выглядит нормально.

– Хочешь? – спрашивает она и поднимает со стола кувшин с чаем, лимоном и кубиками льда.

И я тоже прикидываюсь нормальной – как и всегда, как всегда прикидываюсь после этого.

В общем, есть у меня эта книга. Большая, тяжелая, с картинками цвета солнца и неба. Называется «Мифы Древней Греции» Долера. Мне ее подарила учительница в четвертом классе. Подарила втихаря, потому что иначе вышло бы, что я у нее в любимчиках, – но это было в том году, когда я пришла в школу с синяками в форме отпечатков пальцев на плечах.

Весь год я читала и перечитывала эту книгу в укромном уголке парка у водохранилища. Если шел дождь или начинало темнеть, я часто уходила домой к Талии. Дверь ее всегда была открыта – в прямом и переносном смысле. У них двери и окна открыты весь год – или почти. В дом проникает сырость от дождя, и ветер, и солнце.

Талия не так тащилась от этой книги, как я, но ей нравился миф про Дафну. А мне больше всего про Медею. У нас случались жаркие споры, чем Аид отличается от Хель и Люцифера, об эволюции мифологии и религии.

Поппи спит со мной рядом, а я таращусь в потолок. В следующем году я буду ходить на семинар «Сравнительная история идей», там нужно написать большой реферат. Я, наверное, буду писать по фольклору. По мифологии и сказкам. Давным-давно. Давным-давно жила-была маленькая девочка. Давным-давно жила принцесса-красавица. И после всяких приключений они жили долго и счастливо.

Я вытаскиваю из-под подушки телефон. Пишу Талии: Привет.

Чего там? – отвечает она. – Как Поппи?

спит и дуется

Нельзя спать и дуться одновременно

С такой похмелухи очень даже можно, – пишу я ей.

Талия присылает мне гифку: панда падает на спину – видимо, имеется в виду Поппи.

я тут подумала написать реферат по фольклору, – набираю я.

Например о чем? – отвечает Талия.

пока не знаю, может по мифологии? ну там про дафну

Клево

Хочешь вместе писать?

Талия долго не отвечает, меня прямо трясет.

Окей, – пишет она.

Я таращусь на это слово, пока не начинают болеть глаза. Она согласилась. Может, все еще можно поправить. Поправить то, что сломал Эдисон.

Я отправляю ей несколько сердечек, поворачиваюсь на бок, улыбаюсь в подушку.

Талия всегда считала, что сказки и мифы – разные вещи. Сказки – одно, мифы – другое, а религия и вообще третье. Сказки – вроде мультиков Диснея. Спящая Красавица, Белоснежка, Золушка. Что-то типа того, что писали братья Гримм или, может, еще Ханс Кристиан Андерсен. Прекрасный принц спасает принцессу от злой волшебницы, а после того, как сказка кончается, они живут долго и счастливо.

А мифы – это про Зевса, слышали про такого? Или еще про Одина, который Верховный Бог, про крутейшего Тора – они оба есть в фильмах киновселенной «Марвел». Только тут Талия, по-моему, ошибается. Все взаимосвязано. Тор когда-то был чьим-то богом, чьей-то религией. Потом стал мифом, а теперь это клевый австралийский актер, типа иностранец, который говорит по-английски как во времена Шекспира. Вообще непонятно. Всё – мифология, религия, сказки – на самом деле одно и то же: истории, которые мы рассказываем. Рассказываем, чтобы хоть что-то стало понятно.

Темнота, тебе страшно, гремит гром, мир содрогается, сейчас рухнет вообще, и тебя того и гляди схватит зверь, монстр, волк. Ничего ты не можешь с этим сделать. Только рассказать себе историю.

Давным-давно жили-были.

Просыпаюсь я раньше Поппи. Я здесь очень хорошо сплю. Всегда просыпаюсь первой. Осторожно вылезаю из кровати, иду вниз, в комнату, где нас укладывают, когда мы тут собираемся все. Раскладной диван, который всегда занимают Талия и Пас – ноги перекрещены и перепутаны в углу. Кресло-кровать, на котором спит Ро, раскинувшись, точно принцесса с ренессансной картины. А мы с Поппи устраиваемся на полу, набрав одеял, диванных подушек и длинных валиков – их продают в «Таргет», они все в павлинах, пейсли и георгинах. Рядом с Поппи мне всегда лучше спится.

Утренний свет – голубоватый, рассеянный, росинки блестят, как на платье у Золушки: крошечные огоньки на цветах и листьях. Это любимое мое время дня – если успеть вовремя проснуться. Я пью мятный чай, который заварила Уиллоу, и жду Поппи. Она сползает вниз, вымотанная, но не ворчливая, протирая глаза от последних снов. Я подаю ей кружку с чаем – кружка нагрелась, а утренний воздух холодный – Поппи отпивает.

– Пошли на пробежку, – наконец говорит она.

– Не хочется.

– Давай, хорошо же будет. Не пожалеешь.

Мы синхронизируем музыку в наушниках, берем хороший темп: как всегда, наперегонки пробегаем полтора километра быстрее обычных семи минут. Я чувствую, как секунды отстают от нас, уносятся с воздушной струей, а мы все ускоряемся. Поппи вскидывает руки, выкрикивает любимую строчку из песни, я тоже поднимаю руки, когда этого требует песня, а она делает такие движения, как буд-то она газонокосильщик, мы будто танцуем какой-то старомодный танец, и солнце бьет в глаза, а воздух теплее некуда.

Накануне вечером шел дождь, в трещины и выбоины на тротуаре натекла вода. Я бегу на месте, пока Поппи спасает толстого дождевого червя – он тянется к цветам и грязи. Для нее это обычное дело. Спасает не только червей, но еще и жуков, и даже пауков. Талия называет ее покровительницей мелюзги.

Мне в кроссовки натекла вода, хочется в душ и переодеться в чистое, а дома у меня как раз все затихло.

– Потом приду, – говорю я.

– Мне надо на это тренерское собрание, – отвечает она. – Как вернусь, напишу.

Мы никогда не прощаемся. Непонятно откуда, но она знает: мне важно быть уверенной в том, что она всегда рядом. Никаких прощаний. Скоро встретимся снова.

– Ладно, – киваю я.

– Ты супер, – говорит она.

– Ты, – отвечаю я.

– Нет, ты.

Машу рукой – и Поппи растворяется в солнечном свете.

Мы все выросли в этом тупичке. У Пас и Талии общий забор, в дальнем конце, под высокой сосной, которая убивает всю траву, а летом пахнет смолой и пылью. Ро живет на том углу, что ближе ко внешнему миру. Оттуда слышен шум Пятнадцатой улицы – до нее два перекрестка. Там остановка автобуса, прямо за магазинчиком Пальяччи, где делают песто примавера – мы его покупали на дни рождения, думая, что это очень круто.

За моим забором парк у водохранилища – там темно, безопасно, иногда холодно, иногда приятно тепло, а в основном что-то среднее. Однажды в седьмом классе мы перелезли через мой забор и впервые покурили в парке травку. Ро перетрусила, Пас разоралась, а я таращилась на листья березы с нижней стороны, на серебряные колокольчики, качавшиеся на ветру. В десятом классе Ро предложила мне на слабо пробежать по парку голышом, потом передумала – нет, только постоять с голой попой на тротуаре, но я последнюю часть не расслышала и помчалась вперед в чем мать родила, уворачиваясь от желтых фонарей, – было холодно, но прикольно. Потом оделась за спинами у девчонок, в тени забора. Ро, Поппи, Талия и Пас ржали как ненормальные, потому что я рванула голышом, хотя меня никто и не просил.

Было время, когда я их еще не знала. Разглядывала со своего крыльца. Ро с родителями, которые, представьте, ею занимались: водили на прогулки, усаживали в детское автомобильное кресло и куда-то везли. Талию и Пас на другой стороне улицы – маленькие фигурки вдалеке рисовали мелом огромные деревья перед своими домами, крутили обруч, делали «колесо», пытались ездить на великах без рук. Даже когда в третьем классе мы с Талией подружились, я чувствовала себя чужой. А потом приехала Поппи, ничья подруга, которую можно было забрать себе.

Поппи и познакомила нас всех. Когда она приехала, мы собрались вокруг нее. Она пригласила нас к себе, мы все пришли – и подружились. До того не дружили, а Поппи нас объединила. А потом ее дом стал моим настоящим домом.

Дома в нашей округе – дома Талии, Пас и Ро – построены по проекту «Сирс крафтсмен». Я однажды посмотрела в интернете, потому что они мне очень нравятся и совсем не похожи на мой. Мой – старый уродский многоуровневый, мы его купили у старухи, и там до сих пор пахнет старухой, хотя сколько лет уже прошло. В сортире пятна, дверцы буфета ободранные.

Хлам после попойки, которая вчера вечером была у папани, раскидан по ковру в гостиной, тянется через кухню и столовую в ванную. Рядом с туалетом по линолеуму размазано дерьмо. На столешницах в кухне пустые бутылки и красные круги от засохшего вина. Мусорное ведро вытащено из-под раковины, в него засунуты коробки от пиццы и мятые пакеты от чипсов. Я вытаскиваю коробки и переношу на столешницу – потом отнесу в компостную яму.

На моей прикроватной тумбочке пивная бутылка с окурками. Воздух вонючий, спертый. Похоже, вчера вечером кто-то вырубился в моей кровати.