Лихо. Двенадцать железных цепей

Снова невидимые весы, две чаши, череда выборов.

– Твоя псина на меня рычала! – рявкнул хозяин. За его спиной девушка засеменила к матери.

– Он защищает тех, кто слабее. – Ольжана заставила себя выдержать взгляд. – Но я его сейчас отзову. Эй, – зачмокала губами. – Эй, дружочек. Пойдём.

За спиной вырос Лале, взъерошенный и ничего не понимающий. Но собрался он быстро, как по щелчку.

– Хозяин, – произнёс строгим тоном сановитого черноризца. – Ты дал нам приют, и мы благодарны тебе за это, но человеку не положено присваивать себе право Карающей Длани.

Ужас, подумала Ольжана. Сейчас и ему достанется.

Лале приподнял руки в успокаивающем жесте.

– Человек в своём доме – сам себе и господарь, и король, но есть закон выше королей и господарей.

Прозвучало так, как сказал бы кто-то вроде дознавателя брата Амори – скучно, но пугающе. Только Ольжана не верила, что словами можно вразумить людей, которые мучат домочадцев, – тем более если говорил нежеланный гость.

– Идём сюда, – повторила она, смотря на пса. Добавила с нажимом: – Так надо.

Пёс глянул на хозяина.

Развернулся. Потрусил к Ольжане.

– Но в любом случае сейчас нужно спать, а не плодить распри. – Лале положил ладонь себе на грудь. – Доброй ночи.

И в завершение – чтобы на него точно не набросились с кулаками – пообещал:

– Мы уедем на рассвете.

Хозяин плюнул и выругался, но драться не полез. Хозяйка с девушкой уже скрылись в доме.

Ольжана зашагала к сараю.

– Госпожа Ольжана! – Снова щелчок, и перед ней уже прежний Лале. Он не успевал ни за ней, ни за псом и бросил вслед: – Какого беса?..

В сарае Ольжана дождалась, когда зайдут и пёс, и Лале, осмотрела дверь: та открывалась кнаружи – как закроешь? Изнутри ни замка, ни крючка, а Ольжана не была так искусна, чтобы запечатать колдовством.

Она оглянулась.

– Это Лале, – сказала она псу. – Мой спутник и хороший друг. При нём можно. Превращайся, и закроешь дверь сам.

Пёс глянул на неё тёмными умными глазами. Резко завалился на бок, точно захотел поелозить на спине, и…

У Ольжаны чуть слёзы от чувств не брызнули.

– Почему ты такой? – возмутилась она, хотя совсем не сердилась, просто от волнения сердце так и бухало в груди. – Юрген, почему тебе вечно нужно всех спасать?

Его лицо, красивое, насупленное, вдруг стало обескураженным.

– Ты что, – поразился он, – меня отчитываешь?

Наверное, это ей полагалось оправдываться за побег из Дикого двора, но Ольжана ничего не ответила. Только шагнула к нему и крепко обняла.

Придя в себя, Юрген тоже обхватил её руками. От него пахло землёй, полевыми цветами, дымом костра, собачьей шерстью – надеясь не разрыдаться, Ольжана привстала на цыпочки и расцеловала его в щёки. В носу всё равно защипало.

– Эй. – Юрген взял её за плечи. – Не реви.

– Не реву. – Ольжана звучно шмыгнула и вспомнила, что они не одни. Повернулась к Лале: – Простите. Это Юрген. Я рассказывала вам про него, помните? Он мой хороший друг, и я очень по нему соскучилась.

Юрген глянул через плечо.

– Здрасте. – (Лале вежливо ответил: «Добрый вечер»). – Ольжана, я закрою дверь, но сначала мы впустим Чарну.

– Чарну? – Брови полезли на лоб. – Что она тут делает?

«Да и ты что тут делаешь?»

– Долгая история. – Юрген снова метнул взгляд в Лале и сделал жест пальцами, будто защипывал воздух у своей груди: – А башильерский значок у вас – это…

– Тоже долгая история, – перебила Ольжана. – Но он не охотник на ведьм, а доверенное лицо госпожи Кажимеры и пана Авро. Зови Чарну.

Юрген приоткрыл дверь.

Голова шла кругом. Ольжана села на тюфяк, утёрла лоб. Лале стоял рядом, прямой и невозмутимый, с руками, сцепленными за спиной. Юрген сосредоточенно смотрел на улицу через щель в двери.

Ольжана мысленно прикинула цену любому вопросу, вертевшемуся у неё в голове, и наконец спросила:

– Как ты меня нашёл?

Юрген молча вытащил из кармана сердоликовую подвеску. Ольжана узнала свой подарок Бойе и хмыкнула:

– Ясно.

– Вынюхал-таки, псина, – сказал Юрген сочувственно. Зашипел: – Эй!..

Он махнул рукой. В щель шмыгнула чёрная кошка, и Юрген запечатал проход чарами: доски едва уловимо замерцали голубоватым сиянием и тут же погасли.

– Нам нужно быть тише, – предупредила Ольжана шёпотом. – Не хочу внимания от хозяев. А то выгонят ещё.

Чарна оборотиласьи впилась в Ольжану настороженным взглядом. Пришлось снова здороваться и всех друг другу представлять – лицо Чарны вытянулось, и Ольжана не понимала, что удивило её сильнее: присутствие Лале или то, что Юрген сел на край её, Ольжаны, тюфяка. Юрген держался с Ольжаной дружелюбно и просто, словно она не сбегала из Дикого двора, а на него только что не замахивался палкой злой кубретец.

– Я оставлю вас, – сказал Лале. – Вам нужно поговорить, а я не хочу мешать. – Ольжане показалось, что между строк тут было: «Ваши друзья не доверяют мне, и я не хочу их раздражать». – Посплю в кибитке.

– Ни в коем случае. – Ольжана замотала головой. – Во-первых, никто вас не гонит. Во-вторых, Юрген уже запечатал дверь. В-третьих, если начнём трещать сейчас, нас обязательно услышат, поэтому… – Она потёрла виски. – Встреча нежданная, но обсудим всё завтра. Если не случилось чего-то опасного. Или кому-то нужна помощь?

Встретилась глазами с Юргеном.

– Нет, – успокоил он. – Не случилось.

Ольжана скользнула взглядом по Лале и Чарне, потолку и сумкам, которые Юрген сбросил с себя после превращения. Снова вернулась к Лале. Лицо у того было вежливо-непроницаемым, но Ольжане захотелось извиниться перед ним за внезапную суету.

– Ладно. – Она сплела пальцы. – Тогда все живо спать.

– Хорошо, мам, – отозвался Юрген, но Ольжану не обманывала его мальчишеская улыбка. Юрген рассмотрел башильерский знак на шее у Лале, и теперь в его движениях сквозила насторожённость. – Чур я сплю в том углу.

То, что Юрген будет спать в собачьем теле, – дело решённое, но Чарне Ольжана захотела обустроить лежанку получше. Однако Чарна заявила, что тоже проведёт ночь в оборотничьей форме. Ей совсем не тяжело, мол. Не раз уже так делала.

Ольжана спорить не стала и напоследок потрепала Юргена по щеке.

– Ну что за хороший мальчик нашёлся!

Юрген со смехом перехватил её руку, бросил быстрый взгляд.

Насупился.

– У тебя не было этих шрамов, да?

– Эй. – Ольжана отдёрнула руку. – Меня хорошо зашили, скоро вообще будет ничего не различить. Я понимаю, что ты хорошо видишь в темноте, а с этой луной для тебя и тьма – не тьма, но не хвастайся так открыто.

Юрген шутку не оценил.

– Зашили?

– Ш-ш. – Ольжана прижала палец к губам. – Потом. Главное, что этой ночью нам ничего не грозит. – (Наверное). – По нашим подсчётам.

Она потёрла ладонью о ладонь.

– Утра вечера мудренее, Юрген. – Ольжана чуть толкнула его плечом. – Давай отдыхать.

Юрген всё ещё смотрел на её руки. Хорошо, что даже он сейчас вряд ли бы увидел обломанные ногти и расковырянную кожу вокруг них. Юрген обернулся к Лале и кивнул ему:

– Она вас тоже так строит, да? – Усмехнулся.

Поймав взгляд Ольжаны, сам прижал палец к губам:

– Всё-всё, молчу.

2. Чернокнижник

Лазар проснулся от требовательного стука.

Голова гудела: он заснул прямо над колдовскими книгами и записями Айше Хасамин – разбирался, как остановить мор. Но колдовские книги – совсем не то, что нужно видеть башильерам: Лазар сгрёб листы и захлопнул увесистый том, этой ночью заменявший ему подушку.

Стук в дверь продолжался.

Лазар мысленно выругался: твою же мать. Кому понадобилось биться к нему в такую рань? Что это – обыск? Его разоблачили и решили взять с поличным – чёрными книгами и схемами заклятий? Пальцы были в чернилах. Если пораскинут мозгами, поймут, что всё это – кривоватое, будто одноруким выведено, – начертил он.

Под половицами – тайник. Торопясь, Лазар запихнул туда свои расчёты, всунул книги – те лезть не хотели, но разбирать половицы ещё больше времени не было. Кое-как очистил стол, оставив только записи Айше и судебные протоколы.

– Лазар! Открывай.

Чей голос? Спросонья не понять.

Лазар заложил тайник, задвинул его сундуком. Отряхнул подрясник от пыли. Будь у него обе руки, справился бы быстрее, но сейчас он не впускал нежданных гостей подозрительно долго, да и чернильницу чуть не перевернул.

Он окинул комнату последним взглядом. Отдышался, потёр саднящую щёку – наверное, остался след; не стоило засыпать на столе.

И отпер дверь.

– Лазар! – Снаружи стоял Саак, молодой послушник. Он нетерпеливо вклинился в проход. – Ты чего, джана? До сих пор спишь?.. Там собираются жечь твою ведьму! Идём скорее.

У Лазара аж от сердца отлегло: не обыск.

Он рассеянно поскрёб шею.

– Который час?

– Почти полдень! – Саак покачал головой. – Ты опять читал до рассвета?..

Почти: он до рассвета колдовал. Как бы ужасно ни звучало, ему нравился опустевший храм – вокруг поубавилось любопытных глаз. Лазар мог запереться в своей комнате в уединённом крыле и видеть других братьев только в мертвецких или лечебницах.

– Подожди тут, – хрипнул Лазар. – Я сейчас.

Наскоро оправился и умылся, подхватил поясную сумку и трость – вдруг придётся долго стоять. Саак смиренно его дождался.

Он был славным, этот семнадцатилетний юноша. Его наставника унесла болезнь, и с тех пор он считал Лазара старшим товарищем – может, потому что других господарцев в округе не было, а кубретец Саак ещё не слишком бегло говорил по-иофатски. Зато уже знал, что свяжет с орденом свою жизнь и, приняв монашество, назовётся братом Клодом – в честь рыцаря-Перста, одолевшего могучее чудище.

Порой Саак казался Лазару совсем ребёнком, неразумным и одухотворённым. Если бы у Лазара было то, что у Саака, он никогда бы не позволил выжечь на своей груди башильерскую метку. Если бы он был таким же – юношей со здоровым телом и смоляными кудрями, с ребяческим румянцем, проступавшим даже на загорелых щеках, – он бы не остался в этом проклятом месте. Он бы не просыпался посреди ночи в душной комнате, холодный от пота, его бы не преследовал один и тот же кошмар, – он снова у реки, в крови и грязи, и его позвоночник хрустит под лапами Йовара, как сухая ветвь, – и он не думал бы, что это – всё, для чего он был создан: покрыться струпьями и сгореть на чумном костре или остаток жизни волочь на себе свои клятвы, как вериги, и бояться разоблачения.

Если бы Лазар был как Саак, он бы уехал отсюда, и не в уединённый монастырь в кубретских горах, как мечтал поэтичный юноша, проникшийся верой в Длани, – нет, у Лазара был бы весь мир, и вся мощь его колдовства, и все непознанные науки, и непройденные дороги. Халазарские обсерватории, подземные библиотеки, пёстрые базары и юркие галеры, зелёные берега Яшмовых островов и савайарские палаццо, иофатские холмы и фьорды Льёттланда…

– Тебе нужно убираться отсюда, Саак. – Лазар захлопнул дверь. – Куда хочешь, но подальше из Хургитана.

Тот глянул на него с удивлением.

– Зачем? Ведьму казнят, и мор затихнет.

– Мор-то, может, и затихнет, – Лазар перехватил трость, – а вот война – нет. Иофатцы не удержат город. Он скоро падёт.

Пророчество Сааку не понравилось.

– Может, и не падёт, – протянул он в ответ. – А даже если падёт, что сделаешь? Дороги перекрыты. – Прямо герой кубретских сказаний, решивший: чему быть, тому не миновать.

Теперь он подстраивался под шаг Лазара и больше его не торопил.

– Ночи темны, а ты хорошо ездишь верхом, – напомнил Лазар. – Ещё у тебя до сих пор нет башильерской метки. Это хорошо, если попадёшься хал-азарцам. Напросишься охранять любой пищевой обоз. Ты крепкий и ловкий, не откажут.

Саак нахмурился.

– Обозы даже к городскому командору не пускают.

– Пока что, – уточнил Лазар. – Мор ведь скоро затихнет. Не упусти время.

Они шли по пустынному каменному коридору, но Саак всё равно беспокойно огляделся – проверил, не подслушивают ли.

– А куда поедешь ты?

– Никуда. Я останусь тут.

Не хотелось объяснять, почему ему не удастся затесаться в ряды командорских охранников – и так очевидно.

– Нет, Лазар. – Саак схватил его за локоть, потянулся к уху и тревожно зашипел: – Тебе нельзя тут оставаться! Ведьма говорила про тебя дурные вещи брату Гвидо. Будто ты вычислил её, потому что сам не гнушаешься колдовства. Мне рассказал об этом брат Дауф – он-то, конечно, в такие глупости не верит, но Гвидо?.. Он совсем помешался из-за этой чумы.

Когда случается такое, главное – держать лицо. Лазар изобразил снисходительную улыбку, хотя мысли зароились, как пчёлы в улье: не пропустить ли казнь? Но если скажется больным и не умрёт от мора, вызовет ещё больше сомнений.

Нет, он не был удивлён. Он знал, что Айше захочет утянуть его за собой: «На каком костре будешь гореть ты, меченый жрец? На соседнем со мной?»

– Как здоровье брата Гвидо? – полюбопытствовал он сухо. – Придёт на казнь или до сих пор страдает от почечной колики?

Брат Гвидо занял место покойного настоятеля и так боялся повторить судьбу своего предшественника, что почти всё время проводил на вершине храмовой башни, избегая заразы. Но казнь ведьмы – значимое событие.

– Страдает, – закивал Саак, и кудри упали ему на лоб. – Так сказал брат Дауф. Гвидо не придёт сегодня, но в ближайшие дни позовёт тебя к себе. Знаешь, он ведь предлагал сжечь ведьму на площади Бейгеш, чтобы миазмы от её костра не отравили храмовый воздух, но Дауф обозвал его дураком. Хургитанцы разорвут нас на кусочки, сказал он, если мы сожжём при них ведьму, и никакие командорские слуги их не удержат – видят Персты, иофатцев и так осталось не очень много. Поэтому костёр сложили на внутреннем дворе.

Лазар представил улочки Хургитана, дома из песчаника и узорные торговые навесы на площади Бейгеш; хмурых иофатцев из тех, что ещё удерживали город, – они закрывали нижнюю часть лиц платками, окуренными дымом целебных трав. Хургитанцы бы заполонили всю площадь и смотрели на костёр Айше свирепыми глазами. А потом начались бы беспорядки.

– Кто-то ещё подозревает меня, Саак?

Из коридора они вывернули на лестницу, и Саак взмахнул рукой, как крылом, так что едва не впечатал Лазара в стену.

– Б-бесы! – выругался он с пылом. – Да пошли бы они, Лазар!.. Ты нашёл ведьму, что больше никто не смог, и брат Гвидо, вместо того чтобы рассыпаться в благодарностях, несёт совершенную чушь.

Лазар слегка улыбнулся.

– На вопрос ответишь?

– Брат Эйлуд что-то подтявкивал, но не знаю, говорил ли с ним Гвидо или он просто брызжет ядом. Ещё несколько братьев…

Они оказались в запустевшем саду, прошли под мозаичной аркой. Саак рассказывал, как ведьма посеяла сомнения среди башильеров: мол, Гвидо теперь Лазара не оставит. Лазар представлял, каким они должны были его видеть – вежливый лекарь-калека, книжный червь и тихоня, знаток священных текстов. Вызывал ли он подозрения раньше, до Айше? Наверное, вызывал – только в чуму было не до него.

– Тебе нужно уехать, – убеждал Саак. – У Гвидо ещё достаточно сил, чтобы запытать тебя в темнице.

О, как он ошибался. Лазара даже не нужно было пытать – достаточно коснуться его любой вещью из чёрного железа.

На бортике фонтана сидела ворона и пила тинистую воду. Саак досадливо шуганул её рукой.

– Почему ты молчишь?

– Думаю. – Лазар устало посмотрел в ответ. – Но я всё равно никуда не поеду.

Он знал: у него было ещё несколько дней. Пока Гвидо оклемается, пока позовёт к себе… Ему хватит времени, чтобы усмирить фар-а-аулат настолько, насколько возможно, и подготовиться к обряду дахмарзу: про чародеев-изгнаников он башильерам много не рассказывал. Незачем.

Саак обогнал его на несколько шагов, развернулся. На ходу заглянул ему в лицо.

– Ты что же, – спросил с сомнением, – не боишься?

Брата Гвидо, хал-азарских воинов, пыток, плена? Саак не уточнял, а Лазар только отрывисто пожал плечами:

– Я на своей ноге далеко не убегу. А вот ты – убежишь.

Саак гордо вскинул нос.

– Я не трус, чтобы бросать храм.

– Но и не дурак, чтобы тут оставаться. – Лазар понизил голос. – Слушай… Надо использовать то, что у тебя есть, и не хоронить себя зазря.

Они зашли в другое крыло. Торопясь, Лазар сильнее припадал на ногу, и Саак предложил ему плечо. Лазар отказался: в конце концов, у него была трость. Мраморные стены сменились полукуполом крытой галереи – здесь уже слышались голоса и железный звон. Это был старый обычай: лязгать цепями из чёрного железа, когда казнят ведьму, чтобы ни в кого не вселился её скверный дух.

В галерее царил полумрак, и, выйдя наружу, Лазар прикрыл глаза от солнца. Рассмотрел высокий шест, к которому была прикована Айше Хасамин. У её ног сложили дрова и солому. Говорили, иногда в костёр подкладывали порох, чтобы всё закончилось быстрее, но пороха в их обители не водилось. Здесь это было драгоценностью для пушек, а не милосердием для ведьм.

Столб обступали башильеры. Треть от братии, что собралась бы здесь ещё несколько месяцев назад, но Лазару показалось: толпа – ближе он не пошёл, остановился у дверей. Руку и трость завёл за спину – на всякий случай. Чтобы его, случайно или нарочно, не коснулись пальцем в железном перстне.

– Брат Лаза-ар. – Насмешливый, чуть гнусавый голос. – Пришёл всё-таки?

Держать лицо. В таких случаях это важно.

Он не колдун, которого можно вывести на чистую воду одним-единственным движением. Он просто книжный червь, тихий травник и проницательный человек, которому благодаря дотошности удалось вычислить ведьму, неуловимую для прежних дознавателей.

Спросил скучающе:

– А почему бы мне и не быть здесь, брат Эйлуд? – И поднял взгляд.

После беседы с Сааком иофатская речь звучало тяжело, словно правил гружёной повозкой, которая всё норовила уехать не туда. Как же всё-таки приятно было говорить на родном языке – легко, не задумываясь.

Тонкий и белобрысый, с дымчато-синими глазами, брат Эйлуд смотрел на Лазара и едва улыбался.

– Говорят, ты очень занят, брат Лазар, – произнёс он мягко. – С тех пор как подался в дознаватели. Брат Гвидо обеспокоен тем, что ты не ходишь на утренние бдения. Не ведьма ли смутила твою душу?

Лазар быстро глянул на Айше. Тело безвольно обмякло, голова лежала на плече. Опоили?

– Брат Гвидо, да пошлют Длани ему здоровья, сам нечастый гость на любых бдениях. – Лазар хотел, чтобы это прозвучало безукоризненно вежливо, без вызова. – Не беспокойся о моей душе. Я привёл ведьму к огню, а не пособничал ей, и я не заслужил твоего недоверия.

Эйлуд сощурился.

Из всех башильеров у столба выделялся брат Дауф – высоченный широкоплечий мужчина за пятьдесят. На обветренном лице – крупный, не единожды сломанный нос. Когда-то Дауф носил рыцарский доспех, а сейчас лечил свои раны, вспоминал старые битвы и бдил за порядком в обители – за заслуги ему дали сан прецептора ордена, наставника и нравоучителя.

Он закончил читать стихиры и первым швырнул факел в костёр.

– Будто тебя и ждали, брат Лазар, – заметил Эйлуд елейно.

– Судьба благоволит правым, брат Эйлуд. – Лёгкий учтивый кивок.

Эйлуд осклабился.

– Не надо цитировать мне тексты.

Лазар равнодушно дёрнул плечом.

– Как угодно.

Костёр занимался медленно. Когда потянуло дымом, Айше начала приходить в себя: дёрнулась и запрокинула голову. Тогда Лазар различил, что над губой у неё запеклась кровяная корка – разбили нос.

Из-за спины высунулся Саак. Спросил на господарском:

– Ты видел до этого, как жгут ведьму?

– Колдуна. Пару лет назад.

– А что там…

– Можно, – шикнул Эйлуд, – не бормотать на своём варварском языке?

Это же надо было – оказаться прямо рядом с ним. Но если сейчас начнут пятиться и прятаться среди других, будет хуже. Точно убегают.

– Гнев, – проговорил Лазар вкрадчиво, – это порок, за который не щадит Карающая Длань.

Он не был настолько благочестив, чтобы цитировать священные тексты. Но что гораздо важнее: этого не делал Эйлуд – полумраку молелен он предпочитал хмельную тьму кабаков.

Брат Дауф сделал широкий жест.

– Это тебе, – подсказал Саак. Нарочно на господарском. – Зовёт швырнуть факел.

Лазар понадеялся, что зрение Дауфа лучше, чем его, и покачал головой. Нет, мол. Давай сам, – а он лучше просто постоит.

– Чего так? – полюбопытствовал брат Эйлуд.

Он подошёл к ним ещё ближе – длинный, как жердь, и обгоревший, на носу – плёнки слезающей кожицы. Его лицо было бы красивым, как у мраморной иофатской статуи, если бы Эйлуд не ходил вечно недовольным. Светлые глаза пугали. Лазар решил, что если бы Эйлуд умел колдовать, то, как и Айше из его предположений, превращался бы в змею.

Саак шагнул вбок. Подался вперёд и прошептал с ощутимым господарским говором:

– Знаешь, какой мой любимый отрывок из священных текстов, брат Эйлуд? – Выпрямился. – Не приставай к братьям своим, а то получишь по роже.

Лазар увидел, как передёрнуло Эйлуда, и сказал:

– Довольно. Мы не для этого тут собрались. – Чуть толкнул Саака. – Давай всё же отойдём, не станем мешать достопочтенному брату.

Саак заворчал по-господарски:

– Достопочтенный брат совсем оборзел.

Ноздри Эйлуда расширились.

– Что он сказал?

– П-пшёл ты, вот что сказал. – Саак закатил глаза и продолжил тихо ругаться на господарском.

– Нашли, когда браниться. – Лазар качнул головой и отвёл Саака в сторону.

И снова принялся смотреть на костёр.

У ног Айше замелькали острые язычки огня. Дыма было немного – дерево выбрали на славу, сухое и тщательно очищенное от коры. Айше очнулась – то ли от запаха, то ли от треска искр, а то ли от того чувства, что будит людей на пороге смерти.

Лазар стиснул зубы. Нужно было не колдовать до рассвета, а принести дурманный отвар и попросить Дауфа влить его в ведьму хоть через силу. Так пришлось бы легче и ей – не оглушали бы ударами по голове, – и самому Лазару: не крикнет лишнего.

Прищурившись, Лазар рассматривал Айше. Он видел её неплохо: и то, как она раскрыла глаза, и как посмотрела на пламя, подбирающееся к её босым ногам и полам рубахи-камизы, и как выгнулась так, насколько ей позволяли цепи. Она захохотала, но смех вышел не весёлым и не бесовским – по-человечески отчаянным.

А на каком костре будешь гореть ты, меченый жрец?

Лазар сжал трость до побелевших костяшек.

Ему ли не знать, что колдуны мало чем отличались от тех, кто их ненавидел, – так же чувствовали боль и боялись смерти.

Дауф приказал башильерам возле столба сильнее громыхать цепями.

– Стоило задушить её, а не сжечь, – сказал Саак Лазару на ухо. Прозвучало горестно. – Она наш враг, и из-за неё погибло много добрых людей… Но… Не знаю. – Он отвернулся. – Жутко.

Огонь добрался до ступней Айше.

Она закричала, и Лазар опустил взгляд. Без того знал, что будет дальше: как пламя охватит одежду Айше и её спутанные кудри, как оплавится её кожа – смугло-оливковая, со шрамами от пыток, – и как её чёрные глаза лопнут от жара, и в конце концов от неё не останется ничего, кроме костей.

Он изучал утоптанный песок под башмаком, когда Саак шикнул:

– Она смотрит на тебя. – И его следующие слова утонули в крике, хохоте и треске.

Лазар вскинул голову.

Айше извивалась, её ноги горели, и Саак рядом зашептал стихиры – это Лазар слышал урывками. Айше теперь и смеялась, и плакала, и вопила, и от этого закладывало уши. Огонь взлетел по рубахе, перекинулся на волосы. Он лизал столб размашисто, крупными жаркими языками, и братья, стоявшие в первых рядах, отступили.

Железный лязг прекратился – устали. Да и толку? Вместо ведьмы теперь – столп огня. Если дурной дух и был, уже выпарился.

– Ты как? – спросил Саак, пряча нос в рукаве: от запаха жжённой плоти.

Как, как… Как чародей, который привёл на костёр другую чародейку. Лазару казалось, будто он кого-то предал: в груди тянуло, перед глазами стояли то темницы, то чёрные книги, то свет от лампад, косо падающий на лицо Айше. А теперь-то и лица не было – лишь пламя да визг.

Она была великой колдуньей, подумал Лазар. Куда сильнее его.

– Ты молодец, – заявил Саак звучным шёпотом. Отнял от лица рукав, но тут же прижал снова. – Без этого не остановить мор.

Может быть. Только Лазар чувствовал себя падальщиком, который впился в ослабленную львицу, и волок её, волок, пока не убил.

Крики затихли.

– Пойду я. – Лазар взметнул песок носком башмака. – Дурно себя чувствую. – И поспешно добавил: – Но не как при чуме. Просто.

Однако уйти он не успел. Развернулся – и встретился лицом к лицу с Эйлудом.

– Ва-ай, шакал! – Саак взметнул рукой. – Опять подобрался!..