Случай с Григорием Антоновичем

– Машины легиона «Эхо тьмы?» Но они давно уничтожены.

– Нет, они успели наделать других. Но им конец, я говорю. Новых Ангелов Тишины или чего-то подобного им создать не удалось, так что эти боевые машины были предпоследним ресурсом обороны.

– А последний ресурс?

– С последним возникли трудности. Войска Сияния стали сильнее, но в отсутствие Воителей Гнева они бессильны против Слепых Рвением.

– Насколько помню, эти фанатики были разбиты ещё в начале войны. А их поверженные сущности были помещены в энергетический склеп.

– Да, но они не были уничтожены. Их структуры похожи на наши, и нечестивец, да будет он вечно проклят, возродил их из склепа забвения, используя свой код личностной матрицы.

– Это звучит немыслимо. Как ему удалось это сделать?

– Он сумел каким-то образом «нанизать» их матрицы на свою, затем пропустил энергию кода через этот дерьмовый кукан, и они воскресли.

– На кукан? Это как мы с Геннадьичем на рыбалке карасей куканили что-ли?

– Типа того.

– Так это ж хренота полная! С садком куда проще, да и…

Кдахна сурово поглядела на Григория-Мьорра, тот смутился и стыдливо отвел глаза.

– Извини, – сказал он, почесав лысину. – Ну а как же ты, и другие воскресшие Воители из твоего отряда? Вы пробовали сладить со Слепыми Рвением?

– Конечно, пробовали. Но нас очень мало, и эти – не идут в сравнение с теми, которых тебе доводилось одолевать в схватках, Могучий, эти – много сильнее. Нечестивец, мерзость вечного космоса, постарался.

– Мне всё ясно, Кдахна. Значит, ты хочешь получить хранящиеся во мне коды личностных матриц всех Воителей, разбросанных ссылкой по бесчисленным мирам, чтобы справиться с этими незрячими, и наконец-таки добить Ковчег. Так?

– О, истинно так! Только коды мне нужны еще и для того, чтобы вернуться самой. Я прибыла в виде фантома, и в этом столь далеком и нелепом мире моя мощь Воителя недействительна. На мою отправку сюда затрачено колоссальное количество энергии, вернуться назад без заряда кодов личностных матриц Воителей я просто не смогу. Ну, ты ведь помнишь, коды – это как механизм для считывания энергии со звёзд или квазаров.

Григорий Антонович молчал, хмуро глядя в ноги. Ему казалось странным, что сама Кдахна явилась за кодами, и при этом, её визит по сути – в один конец. Она ведь сказала, что они там побеждают, что прижали Ковчег, что осталось только добить, а сетует на трату энергии…

Кдахна смиренно ожидала ответной реплики Мьорра, глядя на него чуть змеиным взглядом.

– Получается, – поднял глаза Григорий Антонович, – что если я вернусь… то всё это (он кивнул в сторону спальни, где почивали жена с дочерью) меня потеряет. А я потеряю их. Весь мой мир, мой дом…

– Взгляни, Мьорр Могучий, и вспомни, что действительно есть твой дом, – перебила Кдахна и снова, отщипнув от руки кусочек пламени, бросила его в несчастного логиста.

Лицо его вспыхнуло, каждая морщинка отозвалась жуткой болью. Его дом был сожжён. Как и на сотнях других планет Сияния звёздной пыли, вся жизнь на его планете была нейтрализована. Такова была цена этой проклятой войны, этой проклятой победы, которая теперь должна свершиться, когда враг почти добит. Он видел, как миллиарды жизней уходят в вечность под грандиозное вспучивание бесшумного желтого облака, заполняющего поверхность всех материков и океанов, безмерного облака раскаленного вещества, в котором просто и непредвзято смешалось всё недавнее красочное разнообразие живого мира. Автономные боевые модули Радужного Ковчега выжигали планеты одна за другой. Ковчег не желал более завоеваний миров Сияния, найдя слишком опасной саму возможность держать их в подчинении, и теперь просто, от злобы и ненависти, истреблял всех их жителей.

– Знаешь, Кдахна Разящая, я здесь постоянно испытываю дежавю. Это когда ты наблюдаешь некий феномен, и кажется тебе, что ты это давно уже видел. Не нечто похожее, а вот это самое. И, более того, ты даже немного вроде как предугадываешь проистекание феномена, потому как уже был его свидетелем, и не единожды.

– К чему ты это?

– Я только сейчас, вспомнив своё далёкое прошлое, уразумел, что эти дежавю – отголоски моей памяти, что возникли в процессе перемещения в ссылку. Моя сущность неслась сквозь бесконечные миры, и каждый был своеобразен, но похож на другие. Я протиснулся сквозь многие триллионы световых лет, но в бесконечности не пролетел и миллиметра. Однако в каждом мире, сквозь который меня тащило, был кто-то другой, кто всё это уже видел; видел всё, что когда-либо увижу я.

– Не совсем понимаю, о чём ты, и к чему, – Кдахна нахмурилась и подозрительно прицелилась на Мьорра, – Гриша, ты что, бухой?

– Нет, – смутился он, – почти. То есть, трезвый я. Чего-то вот опять понесло куда-то, эти воспоминания… трудно, пойми.

Кдахна поняла и кивнула.

– Просто я не думаю, что готов отказаться от своего нового мира.

– Что?! Ты… О чём ты говоришь, Мьорр? Твоего НОВОГО мира?!

Кдахна была растеряна и полна негодования, как жадный и балованный ребёнок, которому неожиданно отказали в дорогой игрушке.

– Ты же видел, ЧТО они сделали с твоей… с нашими, чёрт возьми, планетами!

– Видел, – глаза его на мгновенье вспыхнули огнём ярости, но тут же этот огонь куда-то пропал. – И что теперь можно сделать? Защищать некого. Воевать – не за что. Да и жить ради кого… там? А здесь…

Григорий-Мьорр замолк на секунду, как бы собираясь с духом. Кдахна безумным взглядом сверлила его, будто не в силах просто верить его словам, и стараясь пронзить его и проверить изнутри – не лжёт ли он, в себе ли вообще.

– Здесь, – продолжил Григорий Антонович, – мне есть ради кого жить. Видела б ты, Кдахна Ильинична, моих детей! Старший уже в армии, здоровый такой вымахал, как лось, а младшенькая – Катюшка – во втором классе. Умница такая, стихи мне читает, Пушкина. Вот скоро день рождения у неё, думаем чего дарить… Как же я всё это оставлю?!

Взгляд Кдахны начал тускнеть уже когда Григорий Антонович безапелляционно прибавил к её имени отчество бухгалтерши, и в голосе его при этом прослеживалась твёрдость. Но вырисовывающийся уже вполне сумрак обреченности в глазах ночной гостьи вдруг был рассеян искрой надежды.

– Могучий, послушай меня! Я понимаю и принимаю твой выбор, хотя это и непостижимо для меня. Ты так дорожишь этими… детёнышами…

– Детьми, – поправил Григорий Антонович.

– Но я прошу не для себя, – продолжала она, обретая уверенность в голосе, – я прошу для жителей всех планет Сияния, которых ещё не постигла ужасная участь. И прошу я во имя и ради памяти всех, кто погиб от агрессии Ковчега. Мьорр, я прошу о мести! Лютой, безжалостной мести, на которую способны только Воители Гнева!

Григорий Антонович задумался: «И здраво ведь Ильинична меркует. Можно активировать коды личностных матриц, а они ведь и правда все у меня, возродить Воителей с полным вооружением, да при доспехах… С аурой мести мы будем ещё смертоноснее обычного. Да. Потом, значит, коды накачаются энергией солнца, мы переместимся к Ковчегу и раздолбаем его нафиг вместе с этим, чертом-то, Сагутархом, да и слепых не пожалеем. Здорово, вроде, звучит-то. Затем ничего не помешает мне вернуться назад, в этот же момент времени, как-будто и не улетал, в это же тело, в эту же память… Навряд ли я вообще вспомню об этой поездочке. Память Мьорра вновь впадёт в дрёму, да и я пойду спать, завтра еще к аттестации готовиться».

Григорий Антонович хотел было раскрыть рот, чтобы ответить положительно, но вдруг пригляделся и заметил на стенке колодца обрывки некой надписи, едва различимой среди зеленоватой слизи. Надпись содержала полное имя Григория Антоновича, после которого следовало оскорбление его чести и достоинства, выраженное в матерной форме и означавшее, что удачи ему в обозримом будущем не видать. Мрачные мысли начали формироваться из липкой пустоты от этой надписи. «А захочет ли тот, ну второй который, сюда возвращаться? – думалось Григорию Антоновичу. – За каким хреном, скажите, ему эта жизнь, когда у него там – своя, совсем другая, поди раз в сто круче, без нудной работы, без козла-начальника, аттестаций всяких и вечной проблемы – что выбрать отпуск или ремонт. Что же мне теперь Настю, Лёшку и Катюшку потерять и забыть из-за чужих сраных разборок?!».

– Вот что, Кдахна Ильинична Разящая, отвечу я на твои речи: нет. Не думаю, что в этой мести есть хоть малая целесообразность. Кроме того, ты сама сказала, что Ковчег вы там уже прижали, только с этими, как бишь их, сволочей?

– Слепые Рвением.

– Вот-вот, только со слепыми совладать не можете. Но это, уверен, вопрос времени. Поднатужитесь – и их уделаете, слепые всё-таки. А лично я никуда не полечу. Оно мне надо?

– Но, Могучий…

– Нет, Кдахна, ты не подумай, что я на гниль там давлю, прикрываюсь семьёй и всё такое. Просто я прикинул – хрена с два я потом обратно вернусь. Сама подумай, что я дебил что-ли – продвинутый космический мир променять на вот это всё. Так что – нет!

Кдахна закрыла глаза и как-то совсем по-стариковски, картинно, вздохнула. Вновь диалог прервался молчанием. Звёзды теперь даже с жадностью глядели на две пылающие фигуры, одиноко молчащие на балконе сталинской пятиэтажки посреди застывшего мира, и ждали развязки. Сигаретный дым, застрявший на вылете из оконного проёма, тоже вот-вот сдвинется с мёртвой точки и рассеется в воздухе неряшливой улицы, когда времени позволят вновь обрести ход.

На лице посланницы из далёкого мира вовсю освоился лунный свет, и оттого оно выглядело особо печальным. Она заговорила теперь слабым, безнадёжным голосом.

– Да, Могучий, может ты и прав. Ничего уже не исправить, для тебя твоя ссылка оказалась подобна окончательной гибели, и зря я прибыла сюда в надежде вернуть тебя к жизни.

Григорий Антонович кивнул, глядя опять в пол.

– Но, раз уж так, и ты останешься, то как на счёт других Воителей Гнева? Ты ведь не вправе решать и за них, пусть ты и был командиром, пусть именно тебе судьба доверила хранить коды их личностных матриц. Ведь ты далеко не всеми из них командовал…

Кдахна вновь прервалась и посмотрела на Мьорра глазами полными отчаяния и мольбы. Её голос не стал громче, но стал ровнее и твёрже. Григорий Антонович молчал.

– Отдай мне их коды, отдай, а сам оставайся. Когда несколько циклов твоих скоротечных жизней здесь пролетят, ты всё равно вернёшься домой. Мы вернём тебя. Ссылка ведь не бессрочная.

Григорий Антонович вновь задумался. Всё вроде как сходилось – сам не хочешь, пусть другие возвращаются, пусть мстят там, или чего хотят делают. Их ведь не спросили, может и полетят. Неизвестно, к тому же, куда их забросило, и где тянется их забвение – может в таких мирах, что похуже да пострашнее этого. Хотя, это навряд ли. Но почему же коды всех ссыльных Воителей оказались именно у него? Неспроста ведь. Ну, Мьорр, чего же ты никак не вспомнишь? Ты ведь был командиром одного, пусть большого, но только одного отряда, а среди прочих Воителей были чины и повыше, почему все коды у тебя?! Вспоминай, сукин сын! Вспоминай, почему ты сейчас не хочешь отдавать их Ильиничне!

Григорию Антоновичу опять сделалось дурно. Пот прошиб его, дышать вязким и жирным воздухом стало тяжело, в глазах встала чёрная муть. И в мути этой появлялись болезненные видения, в которых странные сны его и далёкие воспоминания из другой жизни смешивались в замысловатые живые коллажи. Он видит своих сослуживцев в виде Ангелов Тишины, видит как по мутному и исполненному ядовитых облаков небу плывут огромные караси, сбегающие с кукана, и как Геннадьич орёт: «Гриша, мать твою за ногу! Вся рыба ушла!»; видит как дочь, Катюшка, катается верхом на двуногой боевой машине легиона «Эхо тьмы», хохочет и кричит: «Лошадка, но! Скачи, лошадка!»; видит жену, Настеньку, что в боевом скафандре окучивает грядки, а едва весомая пыль поднимается из-под тяпки и летит к оранжевым, чужим небесам… Всё завертелось вдруг, закружилось вокруг Григория Антоновича, и он опять оказался на дне колодца, и закрыл глаза. Вечность забвения во тьме прервал голос: «Гриша, не верь! Ни единому слову не верь! Какая месть? Тебе в понедельник аттестацию проходить, забыл?».

Григорий Антонович округлил глаза, голос, прозвучавший в голове, показался ему очень знакомым. «Не верь ему, Мьорр! Это говорю тебе я, Кдахна».

«Кому это – ему?! Неужели…», – мысленно отозвался Григорий Антонович новой собеседнице.

«Да, Гриша, да, это Сагутарх явился под моей личиной. Он, собака, хочет воззвать к твоей чести, к твоей ярости, чтобы воссоздать Воителей Гнева и вернуть их под свой контроль».

«Это я понял, – ответил Григорий Антонович, разглядывая поросшую мхом стенку колодца, – И ему они нужны вовсе не для борьбы с Ковчегом, так?».

«Красавчик, Григорий! Я не сомневалась в тебе, когда мы ныкали коды перед ссылкой. Не помнишь ни хрена, да? А это ведь я уговорила, чтобы всё поместить в тебя, а ты – давай раздадим, давай раздадим, чтоб хотя бы у пятерых были, а то мало ли что. Вот видишь – мало ли что чуть и не случилось».

«Ну да. А эта, то есть этот нас не слышит?»

«Не боись, мы тоже время на паузу ставить умеем. Только моя пауза совсем недолгая будет, энергии маловато».

«Понял. Ты хоть скажи, что на самом деле творится…там?»,

«Там, то есть – здесь, всё норм. Ковчегу кирдык, мы его дезинтегрировали до последнего гадского бозона. Нет их больше. А этот, козлина, сбежал. Узнал как-то про то, что коды у тебя (тоже ведь нашлась сука какая-то, сболтнула), и примчался вот ныть, да выпрашивать, якобы для спасения родного мира, или чего там? Для мести? Ну конечно. Думает, с помощью Воителей сможет сам избежать возмездия, хрена ему лысого! Он тебе ещё показывал, небось, что всё сгорело и всех убили. Фигня всё это, планеты все наши целёхоньки, так что не ссы».

«Погоди, Разящая, свет очей моих и огня ярости, что за лексикон у тебя?».

«Дык это у тебя спросить надо, Гриша, ёкарный бабай. Ясен пень, это не твой конкретно лексикончик, но твоего круга общения, и вообще – всей культурной среды, где ты прозябаешь. Мне же, чтобы с тобой нормально общаться, пришлось в башку тебе влезть и изучить всё. Ой, чего там только нет, Григорий, как тебя в дурку ещё не закрыли… Ну да это не важно, язык твой зато я выучила».

«М-да. А Ильинична… ну, то есть этот сказал, что ты погибла на Галосе».

«Я? С хрена ли?! А, ты ж не помнишь ничего. Ну, слушай. Тогда, в том замесе с Ангелами этими, мой отряд накрыло ударом с дальней орбиты. Не успели наши, видать, всех летунов зачистить, вот одна падла нашлась, да жахнула по нам плазменной плетью. Мои ребята как раз на фланге успели всех этих петухов, простите, Ангелов, расщепить, так что задачу, считай, выполнили. Ну а когда нас накрыло, то всё по порядку: коды личностных матриц отправились к ближайшим сигнатурам возрождения и все начали восстанавливаться. Только меня-то не достала плазменная плеть, мне повезло. Покоцало, конечно, нормально так, но не смертельно. И вот в чем штука – плазма, хоть и далековато лязгнула, сожгла нахрен мою броню и подпалила блок управления кодами и волей. Поэтому, когда эта скотина, сразу после победы на Галосе, нас опустил в натуре, я ему не досталась, и по всем понятиям была погибшей вместе с отрядом, находясь в процессе воскрешения. Всем, кстати, нашим, кто погиб тогда и воскрешался, не повезло, Сагутарх послал приказ их сигнатурам возрождения – прекратить себя с концами на корню, так что эти ребята, светлая им память, погибли навсегда. Ну, в общем, как предательство свершилось, как я сообразила – что к чему, сразу рванула к вам, к пленным то бишь. Без палева, ясное дело, а то схватили бы за жопу, да туда же – в ссылку к чёрту на кулички. Мне удалось найти тебя, и мы быстренько замутили охренительный план – заныкать коды личностных матриц всех Воителей в тебя, чтобы, как придёт время, вас освободить и дать люлей этому уроду. Воля была у всех отключена, поэтому никто и не противился тому, что я у них все коды собрала. Да и ты тоже ватный был, кивал как болванчик на всё, что бы я ни сказала.

«Да, что-то припоминаю. Вот как ты рассказывать начала, так и стало что-то проясняться в голове. А напомни, раз уж такое дело, почему именно в меня спрятали коды?»

«Знала, что спросишь, Гришка, падлой буду, знала! А потому именно в тебя, что, если забыл, у такой занудной сволочи, как ты, никакой Сагутарх или прочая любая гнида ни в жизнь ничего не получит. Ты ж дохлого замучаешь – а зачем, а куда, а для какой цели и т.д.

«Теперь точно вспомнил! Как будто вчера было. А сколько времени, кстати, прошло там?

«Ой, Гриша, столько не живут. По твоим меркам – лет сорок, по нашим – пара месяцев».

Григорий Антонович чувствовал себя так, как если б с его глаз сняли чёрную повязку, а изо рта вынули кляп. Он мог видеть, мог дышать, говорить, и знал, наконец, кто он вообще такой. Голос боевой подруги (истинной) звучал в его голове как добрая и правильная песня. Он с идиотской радостью вспоминал прежние разговоры с Кдахной, вспомнил сколько раз она прикрывала его в боях, сколько – он её, сколь многое ими было пережито вместе. Ну, Сагутарх, теперь держись!

«Так чего делать-то будем, подруга?» – спросил он, встав на ноги и присматриваясь за что бы ухватиться в склизкой стенке, чтоб выбраться-таки из колодца.

«Сейчас, Гришенька, всё расскажу. Есть у меня один здоровский план, – Кдахна даже игриво захихикала, предвкушая, видимо, воплощение этого плана в жизнь. – Слушай, короче. Я говорю с тобой прямому каналу, так что эта беседа бы сейчас и не получилась, если б Сагутарх не тормознул время. Но даже эта болтовня пожирает столько энергии, что мама не горюй. А теперь прикинь, сколько затратил он, чтобы явиться к тебе лично, пускай и «на минималках»»

«Думаю – дохрена», – кряхтел Григорий Антонович, карабкаясь вверх.

«Дохрена и больше. Он, паскуда, когда когти рванул, целый танкер с ячейками сжатой энергии скомуниздил. Походу на это путешествие весь танкер и слил».

«Он что-то говорил, что обратно, мол, без кодов не сможет вернуться».

«Ага. Вот поэтому, когда ты его пробородил, он и начал клянчить хотя бы чужие, типа сам не хочешь – может другие полетят. Ты ж помнишь, как коды энергию звёзд сосут? Не помнишь? Короче, ему б хватило и вернуться самому, и Воителей воскресить. У солнца бы лет сто жизни забрал, подумаешь».

«Слушай, Кдахна, а я ещё вот подумал, – говорил Григорий Антонович, находясь уже на середине колодца, который был глубже, чем казалось вначале, – зачем они заморочились с этой ссылкой, дорого ведь. А теперь понял – это Сагутарх всё и придумал. Видать подозревал, что Ковчегу всё равно хана рано или поздно, и предусмотрел такой вот запасной вариант.

«Да ну на фиг, Гриша, ты переоцениваешь его. Долго ещё вылезать будешь? Скоро придётся действовать, пауза кончается. Нет, какой там вариант?! Просто уничтожать Воителей полностью, чтоб никакой даже малейшей возможности возродиться у них не было, намного дороже вышло бы, чем вот так их пнуть в хрен знает какие миры. Прикинь, они ж потом, после Галоса ещё зоны подчищали, стирая сигнатуры, пусть и обесточенные, чтоб из погибших перед пленом никто возродиться не успел. Знаешь, сколько подчистили? Миллиарды. А так – отправил в ссылку и не парься, можно сказать – на длительное хранение сдал. К тому же, правители Ковчега как думали – Верховный вождь теперь за нас, так что когда мы покончим с Сиянием и всё уляжется, мы вернём Воителей, и будут они служить нам или подохнут. Как-то так, Гриша. Так что теперь, когда пауза кончится, ты, вместо того, чтобы отдать ему коды, настрой его на мой гиппер-канал. Мы высосем его из твоего мира сюда, а уж здесь… он за всё, сука, сполна ответит».

Григорию Антоновичу осталось каких-то полметра до поверхности, и он решил чуть перевести дух, руки уже здорово ныли от карабканья по склизким уступам. Помолчав с полминуты, и проведя за это время скоротечную внутреннюю войну, он приготовился сделать финальное усилие и вылезти из колодца, вернувшись к диалогу с самозванцем.

«Хорошо, Кдахна, – сказал он решительно, – Как мне настроить его на этот твой канал?».

«Просто отщипи от себя кусочек пламени и брось ему в хайло. Я уже залила в тебя нужные настройки».

Почему-то, вместо того чтобы быстро действовать, Григорий Антонович снова начал медлить, не особо желая бросать что-либо в самозванца. Он, понимал, конечно, что всё равно сделает это, ибо в этом был вопрос жизни и смерти, вопрос возмездия и справедливости, но ему тут же становилось ясно и другое. Когда всё произойдёт и Сагутарха высосет назад в его мир, а Кдахна отключится от канала связи и время обретёт ход, тогда он, тривиальный и плешивый логист средних лет и среднего же достатка, даже ведь не вспомнит о том, кто он на самом деле и откуда явился в этот мир. Останется он для всех Вселенных только Гришей Ждановым, проведшим молодость в скуке, а зрелые годы уныло катя по ржавым рельсам обыденности и цикличного быта. Но это, в сущности, не особо его смущало, не настолько, по крайней мере, чтобы взять да начать переживать, натирая лысину. Сердце его холодила иная мысль – а вдруг он никогда больше не прикоснётся к своему прошлому, к прошлому Мьорра Могучего, командира отряда Воителей Гнева, бессмертного и несокрушимого воина? Вдруг ему, Грише Жданову, более никогда не придётся цепенеть от вида ночного звёздного неба, замирать и млеть от простого созерцания его, поражаясь величественностью и грандиозностью самой идеи вечного космоса?

«М-да, а как же рыбалка?» – подытожил он скоротечную рефлексию, вспомнив вдруг про заготовленных заранее червей, что хранились уже третий день здесь же, на балконе, в тенёчке. «К чёрту всё! К аттестации подготовлюсь в воскресенье, а завтра с утреца – на рыбаловку. Эх, Геннадьич, как же ты в шесть-то утра проснёшься, когда позвоню, обрадую?! Ничего, на рыбалку подскочишь». Григорий Антонович даже осклабился, предвкушая завтрашний дикий жор карася, сделал последнее усилие и вылез в очередной раз из колодца.

Пауза закончилась. Мьорр отщипнул от своей груди целый клок пламени и с ненавистью размазал по лицу Ильиничны, которая от удивления даже вскрикнула и обдала его несвежим дыханием. На мгновение Мьорр разглядел на месте её лица огненный лик нечестивца Сагутарха, преисполненный злобой. Ильинична замахнулась было на Мьорра рукой, но тут же исчезла. Воитель посмотрел на ночное небо и услышал где-то внутри себя голос Кдахны: «Спасибо, Могучий. Да узрят твой гнев сияющие звёзды! Скоро свидимся, друг».

Мьорр чуть улыбнулся и заметил, как кольцо дыма, пущенное Григорием Антоновичем, пришло в движение, растворяясь в ночном воздухе. Пора было идти спать, завтра ведь на рыбалку.