Спящий режим

Потом опять пригласили, показали несколько фото, где я должен был опознать знакомых. Но все было по нулям. И вот финал-апофеоз, меня должны были опознавать среди нескольких подставных лиц. Нашлись какие-то свидетели, которые в новогоднюю ночь не водку трескали, а припадали то ли к своему окну, то ли к дверному глазку. Слава Всевышнему, на меня никто пальцем не показал.

Затем наступило затишье. Если кто с полицией дело имел, то знает, что если следствие закончено. И ты ни при чем, никто тебе ни извинений не принесет и вообще ничего не скажет.

Я сам месяца через два позвонил следаку и узнал, что моя подписка о невыезде аннулирована, так как следствие закончено. Остальное узнал от неудавшегося шантажиста. Оказывается, квартиру адмирала грабанули трое человек. Работали по наводке, откуда-то у них была инфа, что старика не будет дома. Но когда вошли, отступать было некуда. Было это сразу после полуночи. А до этого они зарабатывали у празднующей публики вполне лояльным способом. У них была мартышка (или мартыш – не знаю, как правильно в мужском роде), которую они наряжали то Дедом Морозом, то пиратом. Девать его было некуда и они так и заявились на квартиру с обезьяной, наряженной по иронии судьбы в костюм морского разбойника. Кстати, со стариком разобрались без применения оружия, а вот обезьяна, почуя мертвого человека, чрезвычайно взволновалась, схватила то, что было под рукой (а это оказался кортик) и выбежала на улицу. Стало холодно, и ей больше приглянулся наш дом. Ну вот так она оказалась в моей квартире. Остальное вы знаете.

Вывод: никогда и ни в каком состоянии не открывайте дверь, не узнав, кто или что находится за ней.

Слежка

Когда бóльшая часть жизни позади, некоторые события вызывают странное чувство. Думаешь: а было ли это? Не придумал ли ты все? Не приснилось ли тебе? И правда, многое похоже на сон, но все же надеешься, что это с тобой произошло на самом деле.

Мне было тогда лет 16. Последнее школьное лето. Наша семья только что переехала в большой незнакомый город из маленького и горячо любимого. Новая квартира, новый двор, новая школа, в которой еще не училась. Знакомых ноль. Занятий – тоже. Конечно, помочь родителям в разборке вещей – святое дело. Обустроить свою комнату – с удовольствием. Но что делать еще? В моем родном южном городе проблема решалась просто, даже когда все друзья в отъезде – взяла купальник, пошла на море – искупалась и позагорала. Практически священнодействие, социально одобряемое времяпрепровождение. Здесь же постигло недоумение – город морской, а море далеко. Вода рядом, а купаться в грязной реке не хочется, да и не очень принято. Поэтому что-то вяло почитывала по школьной программе, развлекалась разглядыванием людей из окна, но летом в городе, да еще и в рабочий день – малолюдно.

Повеселее было, когда родители посылали за хлебом и молоком. Хотя маленький магазинчик был прямо в нашем доме, но надо было спуститься по лестнице, которая до революции, наверно, считалась «черной», во двор-колодец, дойти до арки, выйти со двора, обойти дом и войти во вкусно пахнущий хлебом магазин. Здесь можно было, стоя в очереди, наблюдать за продавщицей. На какое-то время это развлекало, но она со всеми общалась примерно одинаково, ни с кем разговоров не заводила, до конфликтов дело не доходило – быстро и это надоедало. Тогда я начала разглядывать покупателей. Иногда было их много: человек 5—6 – очередь минут на 15. Тогда я успевала осмотреть всех, предположить, сколько кому лет, кем работают и так далее. Короче, скоро это превратилось в своеобразную игру. Я, стоя в магазине и наблюдая за людьми, начала строить догадки, за какими продуктами человек пришел. Бывало, что мое мнение совпадало, но чаще бывало – нет. За совпадения я начала выставлять себе баллы. Были, конечно, практически 100-процентные предположения, так как ассортимент магазина был небольшой. Большинство приходило сюда за хлебом, и за молоком как я. Иногда брали консервы. Чаще колбасу и сыр.

Как-то родители уехали по делам, старший брат уже успел познакомиться с девушкой и ушел с ней гулять. Я осталась дома одна. Скучища! Поручений никто мне не оставил. Я решила тоже выйти на улицу. Подошла к магазину, зашла в него, но покупать ничего не надо было. Я просто остановилась, вертя головой. В помещении кроме продавщицы было 4 человека. Трое стояли в очереди, а одна женщина уже засовывала покупки в мешок. Он был прозрачный, и я видела, что он туго набит пачками макарон. Их было несколько. И больше ничего. Я стала строить предположения – зачем женщине столько макарон – любит итальянскую еду? Большая семья? Все соседи попросили? Больше ничего не придумывалось. Я вышла из магазина, пошла в соседний сад, посидела на лавочке, поскучала и вернулась домой.

Через несколько дней родители опять послали меня за хлебом. И, к своему удивлению, я опять увидела там ту же женщину. Она опять брала макароны. Опять мешок был набит под завязку. Было понятно, что за то время, что я ее не видела, даже семья из 4 человек, как наша, не смогла бы съесть все ее макаронные запасы, даже если бы питалась этим каждый день. Мне стало интересно. Передо мной в очереди стояло еще 2 человека, а женщина уходила, и я вышла из очереди, решив немного проследить за ней, что, может быть, дало бы мне разгадку.

Мы вышли из магазина – я шагах в 10 от нее. После того, как мы пересекли улицу и миновали еще 2, я отметила это как странность. В нашем магазине отоваривались люди, живущие рядом. Таких магазинов на пути нашего с женщиной следования попалось еще несколько, но туда она не заходила. Мы прошли еще минут 10. Женщина дошла до крупного проспекта, по которому ходили троллейбусы, подошла к остановке, дождалась одного из них и уехала.

Походы в магазин стали теперь интересным занятием, и я старалась бывать там каждый день, но… мы с этой женщиной не совпадали.

Солнечная погода, как часто бывает в этом городе, сменилась дождями, и я сидела дома, чаще всего, на широком подоконнике с книжкой в руках. И вдруг однажды я опять заметила ее. Она переходила дорогу к нашему магазину. Была с зонтом, лица с моего второго этажа не видно, но ее мешок (пока еще пустой) я узнала. Я быстро соскочила с подоконника, надела резиновые сапоги, схватила зонт и, крикнув маме:

– Я в магазин, – выбежала за дверь.

Подбежала я к магазину, когда она уже выходила оттуда, груженая макаронами. Видимо, очереди в магазине не было совсем, так как в такую погоду народ предпочитал лишний раз на улицу не выходить. Тем интереснее мне стало. Значит, этой женщине так нужны эти макароны, что она даже ездит именно в наш магазин, даже в плохую погоду. И я пошла за ней. Шли мы по тому же маршруту. Но я уже решилась. В кармане были деньги, и на билет на троллейбус мне должно было хватить.

Вдруг женщина побежала. Я поняла, что она торопится на троллейбус, который подходил к остановке. Я тоже припустила, и мы практически бок о бок влетели в его открытые двери. Мы стояли рядом, руки ее были заняты, и она попросила меня передать деньги кондуктору. Вот тут я ее рассмотрела. Лет 35, как я теперь понимаю, а тогда мне казалось почти старушка. Красивая, не накрашенная. Лицо очень усталое. Она почему-то не ставила мешок на пол, а держала на весу, а он был очень тяжелый. Мы выехали на центральный проспект города, проехали его целиком, и троллейбус свернул. Несколько остановок – музей, еще один музей и, троллейбусное кольцо.

Женщина вышла. Дождь уже не шел. Это было веселее. Женщина перешла большую площадь и пошла по довольно узкой улице. В этом районе я еще не была. Дома здесь, как и во всем центре города, были старые, красивые, но требующие основательного ремонта. В конце улицы виднелся какой-то завод, справа за домами я успела заметить реку, серую от непогоды.

Мы миновали еще один музей, и вдруг женщина свернула в арку следующего дома. Я поравнялась с аркой, увидела, что один двор переходит в другой и, если женщина обернется на звук моих шагов, то она меня точно заметит. Я остановилась и смогла только проследить, что она скрылась во втором проходном дворе, повернув налево.

Наши встречи в магазине происходили примерно в одно и то же время – около часу дня. И я решила приехать в этот двор в то время, когда женщина предположительно будет в нашем магазине.

Через пару дней я решила, что пора. Погода уже наладилась. Было жарко. По знакомому уже маршруту я дошла до остановки троллейбуса, дождалась его и без приключений добралась до двора, в котором скрылась женщина. Двор был такой же двор-колодец, как и мой. Налево была только одна парадная. На табличке рядом с дверью значилось несколько квартир: 3, 44, 57. В этом городе такое случалось. Я зашла в парадную.

Лестница на удивление была светлая чистая и… деревянная. Дом был гораздо старше того, где теперь жила я. На каждой двери было по несколько табличек. Переехав в этот город, я уже узнала, что это коммунальные квартиры, где живут по несколько семей. В моем сознании это плохо умещалось, хотя опыт проживания вместе с родителями в ведомственном общежитии у меня уже был. Я поднялась до 2 этажа, плохо понимая, что буду делать дальше. То, что мы называем лестничной площадкой, там было большим светлым пространством и предназначалось для одной квартиры. При желании туда можно было вынести стулья и как на террасе провести время с гостями.

На 3 этаже щелкнул замок двери. Но шагов я не услышала. Вместо этого раздался скрипучий старческий голос, который прокричал:

– Маша, не забудь, макарон побольше купи.

Я бросилась вниз. Выскочила из парадной, из одного двора, второго, побежала по улице – она была прямая, спрятаться негде. Добежала до углового дома и только тут позволила себе оглянуться. Да, моя «знакомая» шла по улице в мою сторону.

Если пойду к троллейбусу, мы столкнемся… я свернула к реке. Река была серая огромная. Прямо передо мной был мост через нее, тоже серый и очень широкий. Я пошла по нему, не зная, в каком районе окажусь.

На середине моста я остановилась. Погода была тоже серой, но без дождя – в этом городе такое часто случалось. Дома по обе стороны реки были старые, красивые. Дворцы, одним словом. Кое-где мелькала зелень, но ее было мало. Вдалеке справа увидела золотой шпиль – я знала, что это знаменитая крепость.

Решила дальше не идти, постояла на мосту и вернулась на площадь. Как по-другому вернуться домой, я не знала, пришлось идти на кольцо троллейбуса.

Теперь я знала имя женщины – Маша. Но, что делать с этим знанием, не понимала. Честно сказать, вся затея перестала быть интересной, и мне как-то стало неловко. Я слишком близко подошла к этой женщине, почти в квартиру ее влезла. Это не всякому понравится.

Я ехала по городу, по центральному его проспекту и приглядывалась к людям. Они были другие – не такие, как в моем родном городе. Одетые на всякий случай в плащи и куртки, с зонтами, бледными лицами, озабоченным выражением лица. На фоне прекрасных больших домов, почти дворцов, они были маленькими, и проблемы их были маленькими. И кто, что несет: кто сахар, а кто макароны – мне теперь было безразлично. Мое внимание поглотил сам город, в котором мне предстояло жить. С его деревянными лестницами в старых домах, большой рекой и большими мостами, длинными проспектами и музеями. Мне нужно было познакомиться с ним и найти в нем свое место.

Блокнот

Развод Ирина перенесла очень тяжело. Начали дрожать пальцы на руках, нарушился сон. Адвокат, которая представляла ее интересы в суде, посоветовала обратиться к психологу или психотерапевту.

– Хорошо, что не к психиатру, – подумала Ирина, – значит со мной еще все в порядке. Но к психотерапевту, которого ей посоветовали знакомые знакомых знакомых, все же записалась.

На первой встрече (теперь Ирина знала, что это называется сессия) было фактически знакомство с ней, ее симптомами, ее ситуацией. Ирина жаловалась на то, что не просто плохо спит, а, когда наконец засыпает, то видит один и тот же удушающий, затягивающий как болото, не отпускающий сон.

Когда встреча подходила к концу, психотерапевт посоветовала ей записывать свои сны, как можно подробнее, даже, если кажется, что они абсолютно одинаковые.

Ирина всегда была ответственной и исполнительной, поэтому, в тот же день отыскала дома еле начатый блокнот, и положила его вместе с ручкой на столик рядом с кроватью.

И… ночь прошла спокойно. Ирина не просыпалась, снов не видела. Наутро она было очень удивлена, чувствовала себя выспавшейся и отдохнувшей. Так повторялось всю неделю до следующего приема у психотерапевта.

Врач не удивилась, сказала, что такое возможно, и попросила блокнот от кровати не убирать.

Так же прошла и следующая неделя.

На очередной сессии было решено, что Ирина уберет блокнот из спальни.

Сказано – сделано. Но… без блокнота ночные проблемы вернулись. Опять навалился кошмар. Ирина шла по лесу, где сгустились сумерки. Она не видела, но чувствовала зверей, которым была нужна она, ее плоть. Еще страшнее было идти по земле, которая кишела змеями. Опять же, гадов она не видела, но почти чувствовала ступнями как они проползают по ее ногам.

На очередной встрече психотерапевт уже, казалось, была немного удивлена и посоветовала чередовать присутствие и отсутствие блокнота рядом с кроватью. – Проверим гипотезу, – сказала врач. Конечно, Ирина надеялась, что та выпишет ей какое-нибудь душеболеутоляющее средство и можно будет спать спокойно. Но – нет. «Иначе не будет толка от психотерапии».

Все опять повторилось: блокнот рядом – все хорошо, он в соседней комнате – страшный сон возвращается.

Ирина уверовала в его магические свойства. Теперь она таскала его с собой везде. К врачу ходить перестала. Ей казалось, что она и днем стала спокойнее, меньше плачет, с бывшим мужем разговаривает спокойнее.

Прошло полгода, наступило лето. Ирина решила на весь отпуск поехать к морю, которое всегда действовало на нее успокаивающе.

Первые недели две она вела почти растительный образ жизни – купалась, валялась на пляже, ни с кем не общалась. Но потом захотелось выйти на люди. Решила вечером пойти в кафе на набережной и вкусно поесть.

Кафе было полно людей. Присесть было некуда. Но Ирине уже очень-очень захотелось здесь остаться. Она еще раз внимательно обвела взглядом столики и за одним, где сидела молодая пара, заметила свободный стул. Сейчас не принято подсаживаться к столу, за которым уже сидят люди, но Ирина направилась к ним и спросила разрешения. Девушка как-то странно на нее посмотрела и кивнула, а парень промолчал. Ирина заказала кофе и десерт. Молодые люди почти не разговаривали, каждый смотрел в свой телефон. Вдруг по мобильнику девушки раздался звонок. Разговор был коротким: —

Да, сейчас приеду, – она встала, кивнула парню, – пока-пока, – и ушла.

Прошло несколько минут, вдруг парень спросил, как ее зовут. Познакомились. И следующие часа полтора они просидели в этом кафе, слушая приятную музыку, разговаривая обо всем и ни о чем.

Они стали встречаться каждый день. Ирина была в прекрасном настроении. Ночью ее оберегал блокнот, который она теперь не вынимала из сумки, (просто сумку ставила рядом с собой), а днем ей было хорошо от общения с новым знакомым.

Степень доверия со стороны Ирины увеличилась настолько, что она (правда в шутку) решила рассказать о ситуации с блокнотом. Парень заинтересовался, сказал, что было бы любопытно взглянуть на него. Ирина полезла в сумку… и поняла, что блокнота нет. Не было его и в комнате, где она жила. Ирина поняла, что видимо где-то когда-то потеряла его.

Пришла новая ночь, но… мысли и чувства Ирины были уже далеко и от блокнота, и от бывшего мужа. Она спала спокойно.

Автопортрет

Она проснулась как всегда ночью для похода в туалет. Спустила ноги с кровати, начала нащупывать тапки. Один повернулся к ней носком, второй слипся, и в него невозможно было засунуть ногу. Во время этой борьбы в голове возникла идея. Эта идея была продолжением рассказа, начатого ею накануне. Но она знала, что думать ночью ей нельзя, мозг сразу активизируется, и бессонница ей обеспечена. За время двухминутного похода в туалет ей удалось не потерять полусонного состояния, но все же было понятно, что мысль о том, что она ничего не забудет до утра, абсурдна и это проверено всей ее долгой жизнью. Свет зажигать было нельзя, мобильник открывать тоже – яркий свет сразу что-то включал в ее голове, и до следующей ночи выключить это было невозможно.

В темноте на ощупь она подошла к столу и нашарила ручку. Это было несложно. Хуже дело обстояло с бумагой. Весь стол ею был засыпан. Но наряду с обычными записками самой себе, там были и важные документы, в том числе и медицинские. Соображалки хватило на то, чтобы по формату бумаги вычислить мелкую записку, и в полной темноте, стараясь левой рукой обозначать границы листка, дабы не писать на скатерти, она правой нацарапала несколько слов. И… успокоенная уснула.

Наутро она разыскала этот листок и удовлетворенно кивнула сама себе оттого, что нашла ночью правильную бумажку, неофициальную. Ее ночные каракули были написаны поверх ее дневных, и она минут пять разбиралась, что же там написано.

Мысль была гениальной и она была очень довольна, что не поленилась записать, пришедшее ей на ум во сне.

Чудесное небесное хранилище писательских идей она представляла себе как длинный коридор со множеством дверей.

Писателей на свете много, чтобы всем хватило.

Ей казалось, что там уже лежат готовые рассказы, повести, романы… надо только пройти по этому коридору, на ходу открывая двери, пробежаться раньше всех, чтобы тебя не опередили, и именно твоя дверь тебе откроется.

Но двери иногда стоят как наглухо заколоченные – ничего там не возьмешь. А иногда открывается несколько подряд, только успевай – подхватывай. И тогда из головы как будто пробка вылетает и как шампанское из бутылки оттуда льются, льются, льются слова, одно за другим, связываются в предложения, складываются в рассказы. И тогда уж все равно, какое время суток – беги и записывай.

Особенно часто двери открываются по ночам или рано-рано утром. И тогда не ленись – хватай то, что там лежит и выкладывай на бумаге, что ты видела и слышала за этой дверью.

Почему-то приходила мысль об отеле, куда писатели могли бы приезжать, чтобы переночевать и иметь возможность во сне или наяву пробежаться этим особым коридором и открыть Дверь.

Сеансы совместного сна

ОН

Я не знал, что мне делать. Она уходила от меня, оставаясь на месте. Вместе мы прожили немногим больше 10 лет, и как мне казалось, хорошо понимали друг друга.

Но в течение последних нескольких месяцев я стал замечать, что пятнышко пустоты между нами, будучи когда-то просто точкой, медленно, но верно становилось все больше.

Внешне все было по-прежнему. Я не мог заподозрить ее в неверности, она все время была со мной, рядом. Я не мог уличить ее в охлаждении чувств, секс был все таким же желанным с обеих сторон – я не мог в этом ошибиться.

Но какая-то песчинка отчуждения попала в раковинку пустоты и росла, расширяла ее, медленно превращаясь в черную жемчужину одиночества. Мы засыпали рука в руке, а просыпались каждый на своем конце постели. И если ночью это было естественно, то днем – непонятно.

Я советовался с друзьями – мужчинами и женщинами, пожилыми и молодыми, но никто, из знавших нас, не мог объяснить мне того, что между нами происходило. Или я не слышал их. Или они говорили бесшумно, не задевая моего слуха.

Тогда я решил обратиться за советом, разъяснениями, как хотите, к незнакомым. Не просто к людям с улицы, а специалистам. Никогда в жизни я не прибегал еще к помощи психологов, астрологов, тарологов и других гадателей. Я знал, что в нашем городе был устроен Медицинский квартал, а в нем находился особняк Психологии. Я никогда его не видел, но знал, что некоторые из моих приятелей обращались туда и были в разной степени удовлетворены последствиями своего обращения.

Я выбрал день, когда жена уехала к своей матери в близлежащий городок, и я не должен был объяснять, куда и зачем иду.

В этом конце нашего города я не был ни разу. Он отличался какой-то упорядоченностью что ли. При въезде в квартал стоял большой щит – это была карта проезда с указателями клиник: Ортопедии, Онкологии, Неврологии и так далее. По всем направлениям человеческих недугов.

Я подъехал к зданию клиники Психологии. Внутри было светло. За стойкой администратора сидела девушка, которая поинтересовалась, назначено ли мне. Я ответил отрицательно. Я даже не подумал, что нужно было записаться заранее.

– Хорошо, – кивнула она, – тогда идите к дежурному психологу, – и указала на дверь в конце коридора. Очереди не было, я постучался и вошел.

Мужчина, встретивший меня, показался скорее приятным, чем наоборот. Я все же был насторожен и встревожен фактом своего обращения сюда.

Мы поговорили минут семь, он уточнил причины моего прихода и вынес вердикт после того как сверился с записями в компьютере: —

Вам нужно в кабинет номер семнадцать. Там как раз есть свободное место.

Я вышел в коридор, нашел кабинет и увидел на его двери кроме номера надпись «ССС».

– Что это? Салон сексуальных услуг? – нервно пошутил я сам с собой. Но… в это название не вписывалась третья буква «С». Я постучал и вошел.

Сначала мне показалось, что моя шутка была недалека от истины, так как все пространство обширного кабинета было разделено светлыми полотнищами на кабинки как в кабинете физиотерапии, в котором в детстве мне довелось побывать. При входе за столом сидела миловидная молодая женщина. Она вежливо поинтересовалась, кто меня направил. Услышав, что я пришел без записи от дежурного психолога, глянула на монитор компьютера и сказала:

– Проходите в третью кабинку.

Там за занавеской на расстоянии примерно полуметра друг от друга стояли две кушетки, накрытые белоснежными простынями. Девушка вошла вслед за мной, указала занять левую кушетку, попросила пару минут подождать и вышла. Вернулась она уже не одна, а с мужчиной лет пятидесяти. Он приветливо со мной поздоровался и занял вторую кушетку. Девушка, обратилась ко мне:

– Это ваш Проводник на сегодняшнем сеансе. Сейчас мы соединим ваши руки, – она показала полоску тонкой бумажной ленты, – сеанс будет длиться минут пятнадцать.

– А в чем его суть? – заволновался я.

– Вы поспите и после этого, если у вас возникнут вопросы, поговорите с уже знакомым вам дежурным психологом. Но ваша проблема, скорее всего, станет вам после сеанса ясна.

Я все же нервничал, пока она соединяла наши с мужчиной руки бумажным лоскутком. Но после этого уже не помнил ничего.

Я просто видел. Видел белый туман, в центре которого появилась черная точка и, постепенно увеличиваясь, заняла все пространство. Наступила чернота. Уже на этом фоне появлялись картинки моей жизни, но я их видел как бы со стороны – не своими глазами.

Картинки были разные. Я видел свою жену и себя в разное время дня и ночи, в разных ситуациях, видел, как она плачет, видел свое лицо, которое показалось мне, малосимпатичным. Образы были яркие, но эмоции не отзывались во мне, я лишь констатировал и анализировал.

Возвращение в реальность произошло мгновенно. Открыл глаза: ни мужчины в кабинке, ни остатков бумажной ленты на моей руке не было. Я встал и вышел. Девушка поинтересовалась, есть ли у меня еще вопросы и необходимо ли мне посещение психолога. Я ответил отрицательно. Я уже знал ответ. Он был страшен для меня, но и в какой-то степени нес облегчение, потому что я понял, что я БОЛЕН. Болен неизлечимо, болезнь прогрессирует, и жена моя знает об этом.

Я только захотел узнать, что же значат эти странные буквы на двери кабинета.

– Это название нашей методики: Сеансы Совместного Сна, – ответила она.

Вышел я с тяжелым чувством. Нужно было адаптироваться к новому для меня знанию.

ОНА

Яма под ногами разверзлась неожиданно. Я почувствовала, что внутри моего мужа появился какой-то кусок льда. Он был со мной рядом, близость наша интересовала его, как и всегда, но иногда голос его становился чужим, каким-то механическим, он переставал понимать мои эмоции, да и свои, похоже, тоже. Вернее, временами их просто не было.

Муж не любил обращаться к врачам, поэтому пришлось мне. Я записалась к психологу в Медицинском квартале.

Методика, через которую мне пришлось пройти, называлась «Сеанс Совместного Сна». Моим Проводником (как мне представили) была симпатичная женщина лет тридцати. Вѝдение (сном его не назовешь) было ужасным. Я видела Болезнь мужа как черную точку, которая появилась в нем и постепенно заполняла все его тело. Это не была болезнь каких-то внутренних органов, это была болезнь его личности, поэтому она черными языками выплескивалась и вовне. Эти языки касались меня – тогда мне было больно или обидно или страшно. Тогда я плакала.