Пираты XXX века

Роман Злотников, Василий Орехов

Пираты XXX века

Глава 1

Около десяти часов утра, когда утреннее светило уже щедро дарило свою милость жителям и гостям благословенного мира Аль-Сауди, в боковой стене старого королевского дворца беззвучно раскрылась неприметная дверь – столь неприметная, что случайно проходящий мимо человек не сумел бы обнаружить в этом месте ни петель, ни швов.

На улицу, потягиваясь и потирая вчерашнюю щетину, неохотно выбрался Улоф Йоханссон – бывший технический специалист в новом, орбитальном королевском дворце, построенном предшественником нынешнего монарха Рашада, королем Абдельмаджидом, ныне уже покойным. Видимо, таланты Йоханссона были замечены и в новой королевской администрации, потому что он в числе немногих специалистов старого режима был доставлен с орбитального дворца в официальную резиденцию монарха на планете Панеконт, чтобы продолжать без отдыха трудиться на благо арабской державы.

После восшествия на престол Рашад обосновался во дворце дедушки Абдаллы, а грандиозный орбитальный комплекс, который служил местом увеселения Абдельмаджиду и своей фантастической стоимостью едва не пошатнул экономику Аль-Сауди, распорядился отдать под роскошные отели и экзотические базы отдыха для граждан и гостей королевства. Королевству требовалось любыми средствами срочно пополнить государственную казну, опустошенную предыдущим непутевым правителем.

Едва ли у какого-нибудь случайного прохожего вызвал бы интерес покидающий дворец техник. Мелкие специалисты, работавшие на внешнем периметре дворца, среди которых попадались и иностранцы, иногда выбирались в город по служебным делам. Разумеется, был риск, что враги короны могут попытаться под видом техника вернуть во дворец своего человека с разведывательным или диверсионным заданием, но серьезно реформированная служба безопасности королевства «Аламут» не дремала, проверяя всех прибывших и тут же отсекая чужих. И столь эффективно, что у какого-нибудь страдающего паранойей аналитика даже могло сложиться впечатление, будто спецслужбы нарочно приглашают врагов во дворец, беспечно раскрывая перед ними двери. Но подданные эмира, да продлит Аллах его годы и ниспошлёт всем находящимся под рукой правителя правоверных достаток и процветание, предпочитали думать, что служба королевской безопасности после многолетних жестоких репрессий под руководством ее бывшего главы Адиля Азулая изо всех сил желала показать людям свое новое лицо – милостивое, демократическое и дружелюбное.

Однако за стенами королевского дворца с диверсантами и безмозглыми общественными активистами по-прежнему не церемонились – даже несмотря на то, что создавалось впечатление, будто после гибели короля Абдельмаджида и эфенди Азулая «Аламут» совсем перестал ловить мышей.

Вынув из кармана мелочь и глубокомысленно пересчитав ее на ладони, техник Йоханссон задумался. Похоже, с наличностью у него было не так уж и хорошо. Впрочем, все, кто имел возможность наблюдать его передвижения на протяжении многих дней, прекрасно знали, что с утра у него все равно не было другого маршрута. Так что, подумав с минуту, он просто махнул рукой и направился на Королевский рынок, раскинувшийся на трех гектарах территории неподалеку от дворца.

Это был классический восточный базар – пестрый, шумный и яркий. Здесь можно было купить всё – от пары кривых дамасских скимитаров, с равной легкостью режущих и стальной прут, и невесомый шелковый платок, до ездового слона или астероида в соседней звездной системе. Для зарубежных туристов, выбравшихся в центр столицы поглазеть на величественный старый дворец, Королевский рынок являлся одной из обязательных к посещению туристических достопримечательностей.

И именно для них, неверных лукавых кяфиров, на рынке было открыто богопротивное заведение под лаконичным названием «Бар», где подавали алкоголь. Вот туда-то швед и направился за своей утренней порцией. Без утренней порции ему плохо работалось.

Вообще-то достать спиртное на территории королевства Аль-Сауди было сложновато. Согласно заветам Пророка, употребление горячительных напитков считалось делом богопротивным. Вследствие чего для их употребления (разумеется, исключительно в медицинских целях) правоверные должны были сначала озаботиться получением специальной фетвы. Да и после её получения пить полагалось только в индивидуальном порядке и исключительно в собственном доме. Болеешь – лечись, а окружающих не разлагай…

Но все эти запреты не относились к иностранным туристам, для которых потребление спиртного не было ограничено ничем. Кроме разве что совершенно конской цены. Более того, подобная практика находила немало сторонников не только среди экономистов и финансистов эмирата, но даже в среде имамов и муаллимов, которые считали, что вид иноземцев, напивающихся до скотского состояния, срабатывает лучше любых проповедей и официальных запретов. Мол, сами смотрите, до чего могут дойти люди, не соблюдающие заветы Пророка… Тем самым монарх убивал сразу двух зайцев: и отечески ограничивал собственных граждан от пагубного христианского пойла, и в то же время мудро собирал с иностранцев хорошие деньги за их прискорбные грехи.

Мистера Йоханссона в «Баре» хорошо знали и приветствовали по всем правилам восточного гостеприимства, поскольку ни один завсегдатай не оставил здесь столько денег, сколько он. Техник занял место за стойкой, и ему сию секунду принесли ноль пять нефильтрованного и стопку текилы для разгона.

Долго скучать в одиночестве шведу не пришлось. В дверях показалась местная достопримечательность – дервиш Абу-Махди, человек практически святой, который с утра до вечера крутился на площади возле дворца, неизменно заставляя туристов расчехлять объективы видеокамер и открывать кошельки, а свободное время проводил обычно в «Баре», в неимоверных количествах поглощая спиртные напитки. И хотя это вроде как было прямым нарушением заветов Пророка, но дервиши всегда считались малость сумасшедшими, через безумие которых говорит с людьми Аллах. Вследствие чего им позволялось куда больше, чем кому бы то ни было. Например, все прекрасно знали, что этот самый дервиш никакому махди, то есть грядущему мессии, не был никаким абу, то есть отцом, но раз святому человеку пришло в голову так назваться, то в этом наверняка есть некий высший смысл. Да и тех, кто знал, что когда-то его звали Сахим Сафари, на рынке было немного.

Родители при рождении наделили Сахима благозвучными именем и фамилией, да еще и начинающимися на одну букву: если бы он избрал карьеру киноактера или музыканта, ему даже не пришлось бы брать псевдоним. Однако Сафари выбрал судьбу юродивого бродяги, и для этой карьеры имя Абу-Махди было куда более подходящим.

Когда Йоханссон впервые увидел его на пороге «Бара», он было решил, что сейчас здесь произойдет драматическое действо вроде того, какое устроил Христос, изгоняя торгующих из храма. Нечто подобное швед однажды уже видел в одном провинциальном городе, где явившийся в винную лавку местный дервиш учинил знатный перформанс с переворачиванием столов и битьем бутылок об стену. При этом хозяин заведения отнюдь не пытался остановить распоясавшегося вандала, наоборот, выглядел виноватым и сконфуженным. Когда дервиш, разнеся вдребезги половину лавки, взял небольшой тайм-аут, чтобы попить воды, хозяин приложил все усилия, чтобы усадить беспокойного гостя за богато накрытый стол – видимо, в попытке спасти вторую половину имущества.

Поначалу Улоф Йоханссон полагал, что это явление сродни обожествлению обезьян у индусов: какой бы ущерб ни причиняли мартышки, шугать их нельзя, потому что они священные животные. Но потом, углубившись в историю вопроса, понял, что дервиши больше похожи даже не на древнерусских юродивых, с которыми у них было много точек пересечения, а на китайских даосов: те тоже, будучи людьми духовными, изображали из себя сумасшедших философов и бессребреников-максималистов, при этом оставаясь лютыми прагматиками до мозга костей. В ходе вербовки агентуры новый глава «Аламута» не раз сталкивался с проникновенными монологами о пагубности денег и пользе нестяжательства – до тех пор, пока предлагаемых денег, по мнению вербуемого дервиша, было недостаточно. Но если святой человек полагал, что выбил себе достаточную надбавку, то сразу же, прямо от бестолкового бормотания и цитирования духовных тракатов, переходил к уточнению деловых подробностей. Более цепких и жадных до денег типов Улоф не встречал даже среди американских коммивояжеров.

Абу-Махди оказался для ведомства Йоханссона настоящим кладом. Проводя целый день под стенами королевского дворца, он был прекрасно осведомлен обо всех местных сплетнях, слухах и тайнах. Его не стеснялись: какой смысл стесняться сумасшедшего святого человека, который все равно ничего никому не расскажет?

Ну, разве что такому же пьянчужке Улофу Йоханссону. Который для подавляющего большинства окружающих был лишь одной из кяфирских свиней самого мелкого пошиба. О другой же его ипостаси – начальника службы безопасности дворца и руководителя реформированной спецслужбы «Аламут», прежний глава которой, эфенди Адиль Азулай, погиб вместе с предыдущим королем во время диверсионной вылазки мятежников, – знало очень ограниченное число людей.

Тот факт, что Абу-Махди в огромных количествах потребляет омерзительное пойло неверных, как уже было сказано, совершенно никого не смущал. Если дервиш в провинциальном городке разгромил винную лавку – иншалла, на то воля Аллаха. Если дервиш ежедневно надирается в столичном «Баре», освящая его своим присутствием и не давая разгромить его Стражам Ислама – иншалла. Через дервиша действует Всевышний, и, может быть, у Аллаха есть на это заведение свои планы. Может быть, здесь однажды зарежут грядущего узурпатора трона, выступит знаменитая певица или произойдет другое важное событие…

Абу-Махди дружелюбно пожелал мира всем присутствующим, после чего занял место за стойкой по правую руку от мистера Йоханссона. Ему тоже немедленно принесли без заказа его традиционную порцию – двести виски и шот граппы. Этот стартовый заход из уважения к святому человеку делался за счет заведения.

– Резво начинаете, эфенди, – вежливо заметил швед.

– Никогда не боялся трудностей! – отрезал дервиш. – Трудности созданы Аллахом для того, чтобы мы их успешно преодолевали. С усилием преодолевая трудности, мы тем самым по воле Аллаха вызываем в организме приток эндорфинов, которые повергают нас в блаженную эйфорию…

Йоханссон с сомнением посмотрел на собеседника. Определенно, тот постоянно забывал, что он – полубезумный уличный проповедник. То есть швед знал, конечно, что дервиши в Средневековье были учеными и врачевателями, эстетами и философами, иллюзионистами и книжными знатоками. Но теперь люди подобного склада находили себя в других сферах деятельности, более интересных, чем бродяжничество.

Хотя, с другой стороны, Йоханссон не раз слышал от иностранцев, что западные правительства не пытаются убрать бездомных с улиц только потому, что тем якобы нравится такая жизнь. А власть демократических государств не смеет идти против воли частного лица. Впрочем, с его точки зрения это было обычное западное иезуитство, за которым скрывалось презрение богатых нуворишей к собственным гражданам, которые не выдержали гонки за богатством, составлявшей на западе самую суть и смысл жизни. Потому что в той же Российской империи желающих жить на улице не было вовсе. В первую очередь потому, что одним из приоритетов внутренней политики императора был железный посыл: «Каждый человек должен иметь свой дом». И ничего, никто не отказывался и не заявлял, что он непременно хочет жить на улице…

В Аль-Сауди улица полноправным гражданам тоже не грозила. Но Абу-Махди был именно одним из тех немногих, кто сознательно выбрал улицу: он вполне мог бы претендовать на солидную жилищную ссуду и ипотеку под какой-то смешной процент, однако для него всё это было невыносимо скучно. Он спал на рынке, питался фруктами, которые оставляли ему местные торговцы, нигде не работал и прекрасно себя чувствовал.

Если бы только не страсть к алкоголю… Хозяин «Бара», конечно, ежедневно наливал ему бесплатно порцию виски, но покрывать все потребности дервиша в спиртном совсем без денег отказывался – потребностей было так много, что это оказывалось слишком дорого даже для него.

Поэтому многоуважаемому Абу-Махди приходилось подрабатывать, чтобы не остаться без горячительных напитков. Например, осведомителем у Улофа Йоханссона, он же эфенди Алишер, как прозвали его рыночные торговцы за внушительные габариты и грозность: Высокий Лев. Тем более что подобную работу никак нельзя было назвать скучной…

– Ну? – ласково поощрил эфенди Алишер Йоханссон, когда Абу-Махди погрузился в свою порцию.

Беседовать на пикантные темы в «Баре» он не опасался. Прослушка здесь, конечно, была – странным было бы для службы безопасности восточной деспотии не установить прослушку в месте, где от адского пойла неизменно развязываются языки. Но вся она принадлежала «Аламуту». Если бы кто-нибудь попытался установить в «Баре» свою подслушивающую штуковину, ее немедленно зафиксировали бы и уничтожили.

– Есть интересное, – поведал дервиш.

Маленький засранец, отметил про себя Йоханссон. Всегда профессионально тянет жилы, за что и имеет обычно в полтора раза больше положенного. Хотя, признаем честно, его информация чаще всего и ценится аналитическим отделом раза в полтора больше, чем информация других осведомителей.

– Так поведай его мне, друг мой, – проникновенно посоветовал эфенди Алишер. – Пока это интересное принадлежит только тебе, оно не стоит ничего.

Восточным подходцам и реверансам мистеру Йоханссону тоже пришлось научиться, плотно общаясь с мусульманами.

Дервиш, впрочем, по собственному опыту знал, что терпением эфенди Алишера нельзя злоупотреблять долго, поэтому быстро перешел к сути:

– Вчера у многоуважаемых эфенди, когда-то плотно завязанных на торговле наркотиками, состоялась встреча в чайхане эфенди Заки, которого они считают своим. Присутствовали полковник Акмаль, эфенди Хаким, министр аль-Халиль и еще другие, которых я не опознал. Но есть неплохие записи, так что опознать их – дело техники. Они полагают, что новый король, да благословит его Аллах и приветствует, сильно их ущемляет, и рассуждали о том, что было бы неплохо его поменять. Конкретных предложений пока не выдвигали, но общая атмосфера примерно такая. Боюсь, что рано или поздно они начнут выдвигать предложения – и скорее рано, чем поздно…

– Прекрасно, друг мой! – сказал Йоханссон. – Эта информация стоит вдвое больше, чем обычно. Записи зальешь в личку на тот сайт для собаководов, как обычно, мы их внимательно изучим…

Все-таки дервиш – прекрасное прикрытие для осведомителя. Эфенди Алишер вполне мог представить себе, что в процессе записи Абу-Махди просто сидел в углу у двери, забавляясь деревянным волчком, в то время как государственные преступники, совершенно не опасаясь его присутствия, рассуждали о свержении верховной власти. Вернее, просто не замечая его присутствия. И волчка, в который было встроено записывающее устройство.

Дервиш слил работодателю еще несколько новостей криминального мира, масштабом помельче, и степенно удалился, унося во внутренних карманах от щедрот Йоханссона две непочатые бутылки виски. А швед перебрался за ближайший свободный столик – вкушать обильный арабский завтрак и размышлять над полученной информацией. Покидать «Бар» он не спешил: сегодня с утра у него было еще две встречи с осведомителями.

Его размышления нарушил чей-то голос:

– Позвольте подсесть за ваш столик, эфенди Алишер.

Это не был осведомитель. Йоханссон его вообще не знал: с виду типичный ацтек-латино, выдающиеся скулы, внушительный подбородок, антрацитово-черные волосы, острый нос, внимательные черные глаза. Спортивная фигура. Не похож ни на одного из тех, кого Улоф Йоханссон имел основания считать своим другом или своим врагом.

– Не позволю! – огрызнулся эфенди, не удостоив доставалу вторым взглядом. – Предпочитаю завтракать в гордом одиночестве. Если у вас есть какие-нибудь вопросы к нашему ведомству, подайте их в техническую службу королевского дворца, вам ответят до конца недели… – Он вдруг полуразвернулся и впился пристальным взглядом в собеседника. – Постой-ка! Я тебя знаю? Такой знакомый голос!..

– О! – одобрительно усмехнулся незнакомец. – Узнаю, узнаю непревзойденное сыскное мастерство Круля Казимежа!..

Он еще не успел договорить, как швед уже ушел в перекат спиной вперед, переворачивая свой столик, чтобы перекрыть незнакомцу линию огня. Тот запоздало выстрелил из разрядника – по-ковбойски, от бедра, не целясь, уже понимая, что с выстрелом безнадежно опоздал. Пространство пивной распорола ветвящаяся сиреневая молния, вдребезги разнесшая дымящийся кальян на стойке, но Алишер уже перекатился под соседними столиками и вынырнул почти у самого выхода. Взвизгнула официантка, которую он отпихнул со своего пути.

Круль Казимеж – для него это было слишком опасное прозвище. Он спокойно воспринимал, когда к нему обращались как к эфенди Алишеру – под этим именем его знали тут многие. Он еще мог бы понять и принять более или менее спокойно, если бы кто-то здесь вдруг признал в нем Казимира Витковского. Настоящее имя эфенди Алишера тоже было не то чтобы строго секретным. Он даже готов был услышать свою армейскую кличку – Лось. Но «Круль Казимеж» – так называлось его беспокойное детективное агентство на Войтыле, деятельность которого оставила слишком много смертельных врагов, добиравшихся за бывшим частным детективом аж до самой Тахомы в тщетной надежде стиснуть волосатыми лапами его глотку.

Образ вечно нетрезвого механика Улофа Йоханссона никак не сочетался с оружием; к тому же эфенди Алишер привык к тому, что его габариты внушают уважение местной шантрапе, поэтому оружия не носил. Что касается более опасных врагов, то у Йоханссона, в отличие от Круля Казимежа и главы «Аламута» Казимира Витковского, таковых просто не было. Поэтому сейчас, за отсутствием оружия не имея возможности вступить в перестрелку с противником, Лось мог либо попытаться отобрать у незнакомца разрядник, полагаясь на свои боевые навыки Звездного Горностая, либо бежать без оглядки.

Еще до начала стрельбы эфенди Алишер привычно отметил краем сознания, насколько грамотно этот мерзавец расположился у него за спиной: на таком расстоянии и в таком слепом секторе, чуть слева и сзади, чтобы Казимир не смог достать его одним внезапным броском. Видимо, матерый профессионал. Тогда Круль Казимеж решил, что это вышло случайно, но теперь все иные варианты отпали. Главе «Аламута» оставалось только бежать – или оказаться поджаренным на месте.

Глава 2

Вывалившись из «Бара», Витковский прямо с низкого старта бросился в один из узких проходов между базарными рядами. В основном крытый Королевский рынок напоминал западную плазу с эскалаторами, атриумами высотой в несколько этажей и просторными ресторанными двориками, однако местами здесь нарочно был воссоздан древнеарабский рыночный колорит с тесными торговыми рядами и свисающими до пола коврами – для туристов.

Преследователь не отставал, плотно сев Крулю Казимежу на хвост. Под негодующие вопли торговцев тот яростно обрушивал на пути индейца стойки с богато расшитыми халатами, переворачивал столики с фруктами и серебряными кумганами, но мерзавец не отставал, двигаясь за поляком по пятам.

Лось с натугой метнул в преследователя индивидуальный туристический гравилет, который схватил с одной из витрин – индеец отбил его стойкой с солнцезащитными очками, во все стороны полетели осколки и куски пластика.

– Эй! Что происходит?! – на ходу отстегивая с поясов дубинки, в их сторону бежали двое полицейских, дежуривших в базарных рядах. Но ни беглец, ни преследователь не обратили на них особого внимания.

Пострадавшие продавцы возмущались в голос, по-арабски кляня всю родню поединщиков до седьмого колена включительно, но пытаться останавливать их и вообще ввязываться в драку дураков не находилось: с первого взгляда видно было, что схватились люди солидные, уважаемые, достойные, и всякий, кто рискнет влезть между ними, неизбежно познает на себе, каково это – находиться меж молотом и наковальней. Тем более что раз уж полиция не сумела уберечь товары полноправных граждан от разгрома, то им полагалась теперь внушительная страховая премия от государства. Так что негодование было скорее показушным, чем искренним.

Остро ощущая себя на прицеле, Казимир стал без разбору ломиться через торговые ряды, подныривая под свисающие ковры, всем телом пробивая гипсокартонные стены, отделяющие торговые места друг от друга, и опрокидывая столики. Незнакомец преследовал его по пятам, двигаясь по следам причиненных им разрушений, словно по траектории небольшого смерча.

За одной из груд вываленной на пол одежды Витковский затаился и, когда коварный латино приблизился, неожиданно кинулся на него, стремясь уложить парой хороших ударов. Как ни странно, ему это снова не удалось. Получилось лишь вышибить из рук разрядник. Преследователь двигался на удивление легко, точно и грамотно, словно профессиональный танцор или опытный спецназовец. Он умело ушел от клинча и тут же попробовал достать Казимира прямым в голову, так что Круль Казимеж с трудом избежал тяжкого нокаута. Пожалуй, незнакомец-латино мог бы претендовать на сдачу как минимум первой ступени экзамена на звание Горностая – если и стрелять умел так же здорово, как и драться. Но вот это Лось проверять уже не собирался.

Нет, таких врагов у него точно никогда не было. Разве что кто-то из них нанял этого типа, чтобы поквитаться с ненавистным Крулем Казимежем. Но такие мастера обычно очень дорого стоят.

Эфенди Алишер снова бросился наутек, стараясь все время сбивать противнику линию огня, потому что не сомневался, что тот снова подхватит валявшийся под ногами разрядник. Избежать выстрела в спину удалось, но ацтек быстро настиг его у выхода в обширный торговый зал и достал обоими кулаками в могучем броске. Противники с оглушительным звоном и грохотом вынесли своими телами огромное зеркальное стекло возле фонтана и в потоке осколков вывалились в атриум.

Местные полицейские отстали где-то между базарных рядов – то ли заблудились, то ли благоразумно решили не связываться с сумасшедшими бледными шайтанами.

Слегка оглушенный падением эфенди Алишер Йоханссон по кличке Лось бросился вверх по движущемуся вниз эскалатору, распихивая не успевших увернуться покупателей. Его противник выбрал для преследования параллельный.

Глава «Аламута» верно рассчитал, что на полном народу эскалаторе индеец применять оружие не будет: даже если невинные жертвы его совершенно не обеспокоят, он, скорее всего, побоится, что массовый расстрел граждан закончится для него тем, что какой-нибудь полицейский или разъяренный араб с разрядником в кармане уложит его выстрелом в спину. Потому на эскалаторах и Витковский-Йоханссон, и его неведомый преследователь предпочитали пока изображать уличных хулиганов, а не убийц.

С пересадками они добрались до пятого этажа, который опоясывал атриум под самым куполом, накрывавшим весь рынок. Лось пытался сразу уйти в боковой коридор, чтобы затеряться во внутренних помещениях, но здесь было гораздо просторнее, чем внизу, и беглецу нечего было сваливать под ноги догоняющему, чтобы затруднять его продвижение. Поэтому оторваться Казимиру не удалось.

Некоторое время смертельные противники врукопашную бились на этаже, сметая всё, до чего могли дотянуться. В процессе погони по эскалаторам незнакомец сунул разрядник за пазуху, чтобы не выронить, продираясь через толпу, и теперь мог полагаться только на свои жилистые кулаки. Пару раз он пытался снова извлечь оружие, но Йоханссон, сообразив, в чем дело, всячески старался помешать ему, все время срывая дистанцию и непрерывно обрушивая на врага град ударов, чтобы тот постоянно был занят постановкой блоков и не имел возможности воспользоваться разрядником. Всё на их пути взмывало в воздух, разлеталось вдребезги, рушилось с грохотом, словно во время землетрясения. Под гневные вопли торговцев они уже раскололи несколько богатых витрин и останавливаться на этом явно не планировали.

Незнакомцу все-таки удалось выдернуть оружие из-за пазухи, но Лось тут же удвоил и без того бешеную скорость, с которой наносил удары, и пока ацтеку лишь удавалось блокировать его хуки рукоятью и корпусом разрядника. Ни одного выстрела на пятом этаже он пока сделать так и не сумел.

Тем не менее ясно было, что ситуация понемногу становится угрожающей. Как Витковский ни старался, вновь обезоружить противника у него никак не получалось. То, что не представляло бы для него особого труда против среднеподготовленного бойца, было совершенно невозможно сделать с этим худым жилистым мастером, более не давшим Казимиру ни единого шанса на то, чтобы повторить свой прошлый успех. Разрядник словно исчезал в последний момент, когда Лось уже готов был вывернуть его из руки индейца, и появлялся снова уже в другой руке. Однако и латино не настолько превосходил противника, чтобы это позволило ему воспользоваться оружием: Казимир блокировал все попытки развернуть разрядник жерлом в его сторону. Пока преследователю удавалось использовать свое оружие только как гнутую железяку для эффектной ганкаты. Но было совершенно ясно, что при прочих равных условиях оружие в этой схватке – все же солидный плюс, и тот, в чьих руках оно останется, когда силы рукопашных поединщиков окончательно иссякнут, окажется в выигрыше.