Геммы. Сыскное управление

Илай сглотнул. Хорошо, что Михаэлю слишком нравится править санями самостоятельно, и у них с Риной есть возможность поговорить.

– Д-да, вспомнил, конечно. Вы дали мне платок, протянули из кареты, проезжавшей мимо фонтана.

Рина слегка отстранилась и вздохнула:

– Еще недостаточно…

Михаэль расслышал их тихий обмен репликами даже сквозь мелодичный перезвон серебряных бубенцов и обернулся:

– Так вы знакомы?

На что Рина спокойно ответила:

– Знакомы, только Илай об этом забыл.

Полностью удовлетворившись столь странным объяснением, Михаэль кивнул и счел уместным продолжить беседу:

– Надеюсь, с вами достойно обращались? Эти подонки…

– Все было вполне сносно, – качнула головой дочь советника. – Если бы не навязчивые духи мадмуазель дю Жанеран, которыми она меня постоянно опрыскивала. Впрочем, в другой ситуации их можно было бы назвать даже… приятными? Скажите, – сменила она тему, – куда мы направляемся?

Михаэль позволил себе улыбку.

– В один охотничий домик.

Охотничий домик, который Илай успел вообразить уединенным шалашом в глубине Запашского леса, оказался едва ли не поместьем. Сначала они миновали охраняемые высокие ворота, выполненные на манер ограждения старинного форта из заостренных цельных бревен, затем миновали обманчиво дикого вида парк и только после этого подъехали к двухэтажному особняку – никак не меньше, – построенному в стиле крестьянской избы, только раз в пять больше оной. Позади виднелись псарни, высокая круглая беседка, баня и еще с полдюжины всевозможных строений неизвестного назначения. Деревья серебрились снегом, вокруг царила тихая благодать с привкусом огромного богатства.

– А чей это охотничий домик? – решился уточнить Илай.

– Князей Клюковых.

Илай потерял дар речи. Тех самых Клюковых?! Уму непостижимо! Неужели Михаэль действительно с ними на короткой ноге? Но увидев, с каким энтузиазмом им навстречу выстроилась прислуга, какими глубокими поклонами они одаривали куратора, Илай передумал уточнять. Все-таки Михаэль невероятен!

– Ваша Светлость, – поклонился Михаэлю седовласый мужчина в скромном, но очень опрятном сером камзоле.

– Никодим! – воскликнул тот. – Рад видеть. Сегодня остаемся у вас.

– Как будет угодно Вашей Светлости, – снова поклонился седовласый, судя по всему, управитель, и вернулся в дом. Слуги последовали его примеру. Казалось, каждый в точности знал, чем должен заняться в данную минуту, чтобы принять столь желанного гостя.

Только один мужик с удивительно пушистой бородой приблизился к Топазу и тихо спросил, задрав брови:

– Баньку-то истопить?

– Истопи, истопи, голубчик, – милостиво согласился Михаэль.

Тот с поклоном удалился.

Чудеса, да и только! Это так-то привечают Сияющих? Или, что более вероятно, геммов, приближенных ко двору?

Михаэль подал знак пройти в дом. Было боязно даже ступать на эти полированные полы своими грязными сапожищами, но куда было Илаю деваться. Горничные споро забрали у них плащи и пригласили в полутемную гостиную. Катерина, зябко обнимая себя за плечи, тут же подошла к камину и уставилась в огонь. Она будто забыла обо всех.

Михаэль обратился к ней:

– Завтра вы воссоединитесь со своим батюшкой. И только с ним. Я даю вам слово.

– Я крайне признательна за вашу преданность, – бесцветно ответила Катерина, будто прочитала с листа фразу, которая не имела к ней никакого отношения.

В смежной комнате суетились, накрывая на стол, слуги. Посчитав политес исполненным, Михаэль повернулся к Илаю и обратился к нему неслышным голосом:

«Я доверяю тебе самую ответственную часть. Ошибка недопустима».

Илай, не зная, что и ответить, просто молча ждал продолжения.

«До бала мы несем за Дубравину полную ответственность. Ты охраняешь ее этой ночью. Я приеду завтра в полдень и заберу вас, но до этого момента…»

Илай выпучил глаза и закивал, будто разом потерял способности к обоим видам речи. Куратор удовлетворенно похлопал его по плечу и отправился раздавать дополнительные указания. Вскоре он вернулся и тихо сказал Илаю:

– Там баньку истопили, иди помойся. А я поехал.

– З-зачем баньку? – не понял Илай и почему-то покраснел.

Михаэль окинул его взглядом:

– Сам-то как думаешь?

И точно, он же в последний раз мылся еще до поездки в Болиголов! А это, на минуточку, неделя, причем пять дней из семи он провел в вонючем море на вонючем же корабле. А потом сидел совсем рядом с удивительной, утонченной Риной в санях! Михаэль с улыбкой наблюдал, как осознание проступает на лице подопечного.

– Вот-вот. Так что беги. И я тоже… побежал.

Коротко распрощавшись, Михаэль подхватил с услужливо подставленных управителем рук свой отделанный мехом плащ, приложил пальцы к краю треуголки и исчез в ночи за дверью.

– Не посрамлю чести, – растерянно пробормотал Илай ему вслед.

Он обернулся на Рину, что все так же стояла, безучастно глядя в огонь. Илай чувствовал необходимость объясниться, но приближаться вновь, не смыв с себя зловоние, не рисковал.

– Катерина Андреевна, – позвал он.

На его голос она отреагировала сразу, обернувшись. На ее замечательно тонких губах заиграла та же нежная улыбка, которой она одарила его в башне. Илай снова с трудом сглотнул.

– Я, э-э… Мне нужно отлучиться. Но я могу связаться с вами в любой момент. И я быстро. Только не пугайтесь.

Она склонила голову набок и прищурилась:

– А я знаю. Иди.

Нервно прищелкнув каблуками и зачем-то еще поклонившись, Илай припустил наружу, к бревенчатому зданию, над которым уже курился ароматный дымок с привкусом то ли сливы, то ли яблони. И как так быстро ее натопили? Не иначе как на службе у Клюковых состоит банщик-мистерик.

Отбросив глупые догадки, Илай ринулся скидывать одежду, а потом к ушату с горячей водой. Он зачерпнул мыла из глиняного горшочка и принялся драить кожу ветошью, будто пытаясь соскрести ее совсем.

Всю ночь он не сомкнет глаз, будет стоять на страже. Нужно не выпускать из рук мушкет. Вдруг люди Колеса рискнут штурмовать охотничий домик, чтобы отбить Катерину? Как тогда он будет от них защищаться, один? Главное, не терять бдительности. Да он сделает все возможное и невозможное, лишь бы она могла улыбаться так же спокойно и ласково, как теперь.

Пытаясь намылить спину, Илай понял, что все же знатно потянул мышцы, пока на нем висела Адель. Неудивительно, что она показалась ему слишком тяжелой – вон, какие механизмы у нее в платье запрятаны.

«Просто на все руки мастерица, – про себя ворчал Илай. – И юбка-то у нее с каким-то механическим секретом, и духи алхимические. Хорошо хоть глаза от них не вытекли».

Он торопился изо всех сил, а оттого и мысли у него тоже скакали. То он задавался вопросом, правильно ли они поступают, водя за нос саму Инквизицию, то успокаивал себя будущей благодарностью советника. То жалел, что не может поделиться радостью с братом и сестрами, которые наверняка сейчас празднуют, как они и договаривались ранее. Так и уговорились: вызволим дочь советника и пойдем кутить.

В конце концов он осознал, что, не считая прислуги, они с Катериной остались вдвоем в огромном роскошном доме. И он не должен будет от нее отходить. А если ее одолеет бессонница? О чем они станут говорить? А если она расплачется, вдруг осознав свои тревоги, должен ли будет Илай обнять ее? Исключительно ради успокоения!

Разволновавшись еще сильнее, он перепутал ушаты и обрушил на себя поток ледяной воды.

– А-а-а! – заорал он во все горло.

– Чего кричим-с, голубчик? – раздался поблизости веселый голос. – Я еще даже не начинал-с.

Илай убрал с лица приставшие волосы и разлепил глаза. Перед ним стоял чрезвычайно довольный банщик с пушистой бородой и угрожающе помахивал березовым веником.

– Вы чего, дядь? – испугался Илай, прикрываясь пустым ушатом. – Мне это не надо. Я спешу очень.

Банщик улыбнулся еще шире:

– А сначала все говорят «не надо», – и двинулся к нему. – Веник в бане всем господин.

Илай завопил, когда банщик сходу принялся хлестать его горячим веником по плечам и бокам, загоняя в угол. Отступать было некуда – там исходила жаром каменка. Мужик плеснул на нее воды, и все пространство вмиг заволокло непроглядным паром.

– Поддай парок да лезь на полок! – веселился банщик. – Пар любой недуг исцелит!

«Ну не драться же с ним. Вон как старается, чтоб Михаэлев приказ исполнить», – обреченно подумал Илай и лег на полку, приготовившись к пытке веником.

Накинув на плечи вязаную шаль и прижав мокрый холодный компресс к подбитому глазу, Норма в сотый раз выглянула за кружевную занавеску, подарок госпожи Щукиной. Аккуратно, только чтобы не было заметно с улицы. Кареты Инквизиции все не было, как и любой другой, но спокойней от этого не становилось. Они могут заявиться когда угодно, выждут самый тихий, самый беззащитный час – и тогда придут за ответами. Солгать не выйдет.

Нет, если она так и будет караулить у окна, толку не будет. Лучше уж заняться рапортом и уже не отвлекаться. Как бы то ни было, а дело ундина требует описания. Иначе как Петру Архипычу считать их служащими сыскного управления и даже платить жалованье, если они пропадали с четверть месяца, никак о себе не заявляя? В их деле без бумаг не обойтись. Обреченно вздохнув, Норма повернула кран самовара и налила себе кипятку. Чайный лист у них закончился, а пополнить запасы было некогда.

Едва они добрались до управления, Лес и Диана куда-то запропастились: видимо, ушли за съестным. Хотелось бы верить, что их не сцапали в каком-нибудь переулке. Норма придвинула к себе стопку чистых листов и чернильницу. Аккуратным округлым почерком вывела первую строку: «Тело девицы Ларки из Болиголова обнаружили односельчане. Засвидетельствованные ими доказательства…» Дверь управления скрипнула, по ступенькам застучали сапоги. Неужели она так и не допишет рапорт?

Но это были не инквизиторы. Брат с сестрой ввалились на этаж довольные, краснощекие; их плечи искрились снежной крупой. Почувствовав мимолетное облегчение, Норма опустила глаза обратно на лист. Первое предложение теперь казалось ей неуместным. Норма зачеркнула его одной ровной линией и начала заново. Все равно потом набело переписывать. «На вопиющий случай самосуда указал министр мореходства…»

Внезапно об стол что-то грохнуло. Она вздрогнула и выпрямилась. Лес улыбался во все зубы, демонстрируя бутылку вина. Норма задрала брови.

– Ты, верно, думаешь, что этого будет мало? – оскалился брат еще шире. – И ты будешь права. Ать!

На стол с развеселым стуком опустилась вторая такая же бутылка. Зеленого стекла, с длинным узким горлышком, на этикетке красовался осел, вставший на дыбы на манер породистого скакуна. Норма открыла рот, но Диана ее опередила:

– Но и это еще не все! Ать-два! – и еще две бутылки присоединились к своим близняшкам.

Норма окончательно растерялась и переводила взгляд с вина на геммов и обратно. Перо в пальцах задрожало, разбрызгивая крошечные капли чернил.

– Все, как мы и договаривались, – напомнил Лестер. – Ты сама говорила: «Сейчас не время, сейчас не время. Вот вызволим Катерину, тогда и выпью с вами».

– Да, – подхватила Диана, – так оно и было. Мы даже вино взяли, на которое ты тогда показывала. Фирменное, из «Поющего осла».

– Дорогущее!

– Но это ничего, нас же еще Макар обещал озолотить.

У Нормы задергался подбитый глаз. Она медленно отложила в сторону компресс.

– Там, в «Осле», кстати, концерт идет. Скрипачи, балалаечники! Танцы!

– Но мы подумали о тебе и вот, вернулись. Вместе-то веселее. Жаль, правда, Илая с нами нет, еще на службе, бедолага… – слегка пригорюнилась младшая.

На что Лес хохотнул, доставая нож и примеряясь им к закупоренному сургучом горлышку:

– Он такими глазами смотрел на ту барышню, что я бы не стал о нем сожалеть.

С этими словами он сорвал печать, а следующим ловким движением поддел пробку и извлек ее на свет.

– Ура! – Диана захлопала в ладоши. – Где тут у нас чашки?

Норма вскочила на ноги, одновременно ударяя ладонями о стол. Бутылки едва не свалились на пол, но Диана успела их подхватить.

– Вы что, ошалели?! Какое может быть веселье? За нами вот-вот приедут из Инквизиции, а у меня рапорт не написан! Октав все знает, нас казнят еще до полудня! Нам конец, нам дубовая крышка!!! А вы!..

Лес сделал к ней шаг, протягивая руку, будто подбирался к разъяренному кошкану:

– Сестренка, да ты успокойся…

– Успокоиться?! – взвизгнула Норма. От гримасы гнева глаз запульсировал с новой силой. – Предлагаешь мне жить, как ты, ни о чем, кроме веселья, не задумываясь? Поймите вы, ничего еще не кончено! Наши проблемы, настоящие проблемы только начинаются! Нельзя же быть таким ту… – Норма захлопнула рот, но было поздно.

Лес потемнел лицом и рявкнул:

– Да даже если так, лучше изводиться по любому поводу, как ты? Мы же так с ума сойдем. Мертвого достанешь! – выдав эту тираду, Лес развернулся на пятках и громко затопал обратно по коридору. – Я спать! – и хлопнул дверью комнаты юношей.

Диана, проводив его взглядом, шумно выдохнула и повернулась к сестре:

– Зря ты так.

– С ним?

– С собой, – выдала младшая и тоже отправилась восвояси.

Норма осталась одна.

Она упала на стул и закрыла лицо ладонями.

«Вот, значит, как? Все хорошие, а я одна плохая? Мешаю им жить как хочется!»

Взяла чашку, отпила. Кипяток успел остыть, вода была еле теплая. Желудок жалобно заурчал, и Норма с досадой выплеснула остатки в горшок с живучей ядовитой растительностью. Лучше б еды набрали, как и всегда до этого.

Так, на чем она остановилась? «…министр мореходства, Его…» Скудство, как правильно – Светлость или Сиятельство? Совсем из головы вылетело. Кажется, все же Сиятельство. Итак, «министр мореходства, Его Сиятельство граф Буль…»

Часы с ходиками прохрипели дважды и снова мерно затикали.

Норма всхлипнула и уронила голову на сцепленные руки. Да она уже из ума выжила. Из горла вырвался смешок. Ну разве не глупость? Наутро их ждет нечто ужасное, как минимум их разжалуют к барстучьей матери, как максимум – четвертуют за измену. Но при этом Илай проводит время со своей любезной Катериной, Диана и Лес уже вовсю сопят в своих постелях, а она… пишет эту чушь!

– Все спи – а я одна не спи, – шмыгнула носом Норма. Взяла открытую бутылку, снова с подозрением глянула на от руки намалеванную этикетку. Осел издевательски щерил зубы.

Она плеснула немного в опустевшую чашку.

– Тоже мне важность, – буркнула она и отпила. – Рапорт. Какой от него сейчас прок?

Вино оказалось неожиданно сладким, точно ягодный сок. Норма не заметила, как чашка стала вновь пустой. Тогда она налила немного еще. Если оно как сок, то вреда же не будет?

После третьей чашечки ей стало гораздо теплее, и даже когда шаль сползла с плеч и Норма осталась в штанах и некогда белой форменной блузе, она этого не заметила. Откинувшись на спинку стула, ранее принадлежавшего семье полицмейстера, Норма прикрыла здоровый глаз – зашибленный все равно уже не открывался.

– Неужели я одна, кто не может просто наплевать на все? Просто жить и радоваться. Вот почему, а?

После четвертой пришла неожиданная мысль: ну, четвертуют их, и что? При их-то службе, со всеми этими интригами и бесконечными противоречиями, однажды этим бы все кончилось. Лучше раньше, чем позже. Меньше мучиться.

Норма потянулась и налила себе еще согревающего ягодного сока.

– Кто тут граф Буль-Буль? – философски вопросила она тишину сыскного управления. И сама же ответила: – Я граф Буль-Буль, – и выпила чашку залпом.

Боль в растянутой спине куда-то подевалась, будто жар растопил ее и выгнал из тела через кожу. Илай поводил лопатками. Чистая одежда, что ему оставили, села непривычно – слишком узкие панталоны из диковинно блестящей пурпурной ткани, слишком тонкие чулки, слишком пышная блуза с завязками на груди. В таком наряде он вылитый дворянин, только кругом не величественные дворцы и фонтаны Вотры, а заснеженный лес. Своей униформы он нигде не обнаружил, но очень надеялся, что ему ее вернут – все ж таки имущество казенное, Илай за него головой отвечает!

Он потрусил обратно к охотничьей домине, надеясь, что Катерина не успела его потерять. Если она, конечно, вообще заметила его отсутствие – эта мысль почему-то особенно резанула.

Ворвавшись в жарко натопленные комнаты, он с непривычки заметался, но вскоре нашел Рину. Она сидела на цветастом диванчике и пристально, даже сурово рассматривала себя в ручное серебряное зеркальце. Илай тоже залюбовался.

В отличие от его сестер, Катерина вряд ли когда-либо занималась атлетикой. Плечи у нее были узкими, руки тонкими, но не истощенными, а какими-то воздушными, будто не имели веса и девушка могла вспорхнуть к бревенчатому потолку горлицей. Волосы она не собирала, и они золотистой волной ниспадали до талии, завиваясь на концах. Тонкие брови, нос и губы – ее черты будто нарисовали остро заточенным карандашом, а потом сгладили резкие линии пальцем, нежно тушуя. Катерина, хмурясь, щупала себе лоб ладонью. Не простыла ли?

Он было сделал шаг к ней, но снова застыл, когда она отложила зеркальце и посмотрела прямо на него. Издали ее радужки казались почти белыми, отчего зрачки смотрели особенно пронизывающе. Что же это за пробужденные глаза такие? И что они видят?

– Хорошо, что унесли мою одежду, – поделилась она и указала на себя. Только теперь Илай заметил, что на ней больше не серо-голубое платье, а розовое, с какими-то оборками и ярким пояском. – Оно все провоняло маскировочными духами Адель, – пояснила Рина ровным тоном с акцентом. – Они просто отвратительны, эти ее алхимические составы. Да и человек она паршивый.

Илай в недоумении почесал мокрую после мытья голову. При Михаэле и других геммах Рина не выказывала таких… сильных эмоций. Он даже успел подумать, что сдержанность в ее характере. Или дело в воспитании? В любом случае больше его интересовало совсем другое. Кашлянув в кулак, он спросил:

– Катерина Андреевна…

– Можешь называть меня Риной, Илай.

– Хорошо, – покладисто согласился он. – Рина. Скажите, Рина, почему вы…

– Ты. Говори мне «ты».

Илай совсем растерялся. Но отступать было поздно.

– Скажи, Рина, почему ты говоришь, что я тебя забыл? Что такого произошло в прошлом? У тебя глаза гемма, ты – как я. Мы когда-нибудь учились вместе? Если да, то почему никто из наших тебя не помнит?

Рина потупилась, несколько светлых прядей упали ей на щеку. Пальцами она барабанила по обивке диванчика, будто подбирая слова.

– Мы познакомились, когда твои глаза еще не были такими.

– Я не понимаю.

Когда, когда это было? Когда такое вообще могло быть? В висках застучало.

Рина продолжила, все так же изучая носы своих туфель:

– Мой отец забрал тебя из жизни, где тебя не ждало ничего хорошего.

Илай хватал ртом воздух, которого будто стало слишком мало в этой просторной комнате. Рина принялась наматывать прядь на палец, туго затягивая петлю.

Она все еще прятала глаза.

– Почему ты не смотришь на меня? – выдавил Илай, хотя этот вопрос был вопиющей дерзостью. Он просто не мог не спросить.

– Привычка. Людям не нравится, когда я долго на них смотрю, а разговор нам предстоит не из легких. Знаешь, – она все же подняла лицо, – я могла бы попытаться все рассказать, но лучше ты сам.

Сказав это, она неловко выпутала палец из волос и двумя ладонями похлопала себя по коленям.

«Что… что может значить этот жест? – туго соображал Илай, не сводя взгляда с ее рук. – Я что, должен сесть к ней на колени?!»

Поняв, что ничего от него не добьется, она встала и подошла ближе. Только теперь он увидел, что она выше его – взгляд уперся в упрямо поджатые бледно-персиковые губы Рины. Илай заставил себя поднять его и увидел ее глаза. Вблизи они уже не казались белесыми, в них точно танцевал свет, как по зеркальному фацету, как по грани хрусталя; блики розового, светло-зеленого и голубого смешивались, но ни один не являл себя в полной мере. Только спустя минуту он понял, что она не моргает. Да и он тоже.

– Кто ты? – еле вышептал Илай.

Вместо ответа она обхватила его руку прохладными пальцами и повела к диванчику. Там усадила рядом с собой, а затем обхватила ладонями его лицо и… бережно уложила голову Илая к себе на колени. Он и сам не понимал, почему повинуется так безропотно, хотя нутро выкручивалось и велело бежать, а кровь в голове шумела, причиняя боль.

– Как бы это ни было трудно для меня, – вполголоса проговорила она, – но я попытаюсь пройти этот путь вместе с тобой. Закрой глаза, – и Рина сама накрыла его глаза рукой. – Смотри.

И Илай провалился в бездну.

Он сидит на полу. Вокруг – темные бревенчатые стены, отчего-то высокие, хотя комнату большой не назвать. Или это и есть весь дом? Пахнет водорослями и рыбой, дегтем и каким-то вареным овощем. В пальцах костяной крючок. Тот ловко, совсем без участия мысли снует между каких-то толстых нитей, подхватывая их, вытягивая, выкручивая и снова продевая. Петля за петлей, узелок за узелком. Он знает, что занят важным делом. Ему это дело поручили.

– Емельян, – раздается звучный голос.

Он поднимает голову. Над ним нависает высокий и плечистый мужик со светлыми волосами и бородой.

– До сумерек рыбачить буду, ты уж за репой присмотри, что в чугунке.

– Да, батька.

Склонившись, мужик треплет его по макушке. Через пару мгновений за ним со скрипом закрывается покосившаяся дверь. За дверью раннее, еще темное утро, поблизости плещется о берег море. Он остается один. Нужно все сделать как следует. Батька голодный вернется, надо покормить. Он чувствует ответственность и каплю гордости за то, что отец не боится оставлять его без присмотра соседок. Может, скоро и с собой возьмет.

«Куда? Зачем? Откуда? – рой вопросов ворвался в голову Илая. – Что я здесь делаю?»

«Так вот как ты жил», – прозвучал рядом голос Рины. Илай обернулся и увидел, что она сидит рядом на корточках, крепко обняв острые колени.

«Я?»

«Это ты сам, – кивнула Рина, – только десять лет назад. Как думаешь, кто был этот человек? Как ты сам его назвал?»

Батька.

Тут Илай с ужасом осознал, что руки его продолжают вытягивать петли и затягивать узелки, сноровисто орудуя костяным крючком, – он правил сеть, только руки у него были маленькие, чумазые, с черной каймой вокруг обломанных ногтей.

– Это… мой дом?

Рина обвела избу глазами:

– Как же тяжело вам жилось без матери.

Петля, узелок, петля, узелок, петля…

Илай потерял бы сознание, но он не мог.

Вместо этого видение сменилось другим. Море скомкало штормом. Волны как бешеные бросались на скалы, что отделяли их бухту от большой воды волнорезами. Но ничто не предвещало бури – на рассвете небо было ясным.

Поздний вечер, все рыбаки вернулись домой. Все, кроме отца.

Он мечется вдоль линии прибоя, что расползлась сегодня слишком далеко, куда дальше, чем доходила раньше. Ледяная вода жжет ему босые пятки. Что там виднеется на смазанном, неистовом горизонте? Неужели лодка? Волны вот-вот разорвут ее на части, размозжат о скалы. Сердце колотится, норовит переломать ребра.

Лодка опрокинулась кверху дном. Нет!

Он разворачивается и бежит к косым хибарам, что жмутся к земляному откосу. Все двери заперты, окна закрыты ставнями и толстыми перекладинами – деревня замерла в ожидании удара.

Он бежит и поражается тому, какое неловкое, нелепое, какое слабое у него тело. В легких клокочет.

Наконец он достигает первой хибары и молотит кулаками в просоленную дверь:

– Помогите! Лодка перевернулась! Помогите!

Но дверь глуха или притворяется таковой, как и ее хозяева. Тогда он бежит к следующей. Оттуда сварливо отвечают:

– Перестань! Прячься в дом, тебя ж снесет!

– Там батька мой!

Но больше из-за двери не раздается ни звука.

Нет, он не может перестать. Он бежит дальше, от дома до дома, от двери до двери. Никто не открывает, никто не желает помочь! Клыкастая буря холодных брызг налетает снова и снова, пока слабые колени не подламываются. Он падает… и видит, что рядом стоит Рина. Ее платье и распущенные волосы пребывают в абсолютном покое, будто она не здесь, где бушует ураганный ветер.

«Что со мной происходит? – спрашивает ее Илай. – Почему мне так невыносимо?»

Рина качает головой:

«Мне очень жаль. Прошу, наберись мужества».

Бессилие накатывает не хуже волны и выплескивается горючими слезами.

– Спасите моего отца… – шепчут дрожащие губы. – Спасите моего отца. Спасите моего отца! Спасите моего отца!!!