Падальщики. Книга 2. Восстание

Но даже если Падальщик был менее удачливым, Фелин не обзаводилась душой и состраданием, по-прежнему сухо констатируя прискорбный факт своим равнодушным беззвучным голосом:

«БРЕШЬ…агент Морозко… позиция двенадцать…пульса нет…высчитываю новую схему».

И тогда нам приходилось смещаться так, чтобы заткнуть образовавшуюся в обороне дыру, даже не отвлекаясь на погибшего собрата, лежащего рядом с нами – теми, которым свезло больше.

Мы ползали между баррикадами, припав к полу, пули свистели в воздухе, рикошетили о стальные корпуса заграждений либо впивались в набитые холщовые мешки, которые тут же изрыгали из себя килограммы песка и пыли, взвинчивающейся резко вверх от постоянного движения вокруг. В условиях ограниченного пространства со слабой вентиляционной системой частички бетона и песка витали в воздухе под самым потолком, создавая раздражающую носоглотку желтоватую дымку по всему холлу.

«ВНИМАНИЕ: критическое скопление противника…высчитываю агентов…Лосяш, Ляжка: разбить группу…смотри индикатор», – красной стрелкой Фелин указывала точно на отряд противников, который необходимо прочесать, чтобы снизить риски массовой атаки по одному флангу.

– Лосяш! Запускай гранату! – крикнула Ляжка.

Мы всегда слушаем Фелин, ее платформа старше нас на полвека, над ней работает уже второе поколение ученых, она как сокровищница знаний для нас. Своеобразная военная Александрийская библиотека.

Сообщения Фелин сменялись одно другим каждые десять секунд. Наверное, последний раз, когда Фелин работала в столь интенсивном режиме, был лет сорок назад – во времена становления Желявы, когда Падальщики каждую миссию совершали как подвиг. Тогда деревня, на которую мы набрели три недели назад, обнаруживалась Падальщиками каждую вылазку наружу. Это сегодня мы стараемся бесшумно перемещаться по лесам, изредка натыкаясь на группы из трех-пяти зараженных, Фелин спит на каждом задании. И если бы она была человеком, то сейчас разминала бы застывшие старческие кости и онемевшие от солей мышцы.

Вот, что такое ад: ежедневно повторяющаяся деревня, пронизанная истошными воплями умирающих в агонии людей, которых раздирают на части. Людей невиновных в том, кем стало население Земли. Людей, не несущих ответственность за смерть семи миллиардов человек. Людей, просто живущих на том дано, что оставило после себя грешное человечество, упокоившееся в прахе цивилизации, как будто ее и не было вовсе.

Мертвым уже все равно, что сталось с миром. Они гниют во влажной земле, став частью того, что некогда разрушали, стуча кулаком себе в грудь и восхваляя свою величественность, считая себя повелителями вселенной. Ростки того гибельного мировоззрения они посеяли в головах потомков, которые продолжали их тлетворную деятельность, словно ни капли не желая излечить души от проклятья гордыни, тянущей нас к тотальному вымиранию.

Если мы хотим вернуться на поверхность, мы должны переродиться. Не все смогут это сделать. И то их собственный выбор. Я же свой сделал, а потому стреляю сейчас в людей, некогда бывших моими союзниками.

«+16 справа», – Фелин индицировала в правом углу дисплея.

Теперь правый фланг стал жертвой массовой атаки прибывшего подкрепления. Мой фланг.

– Хумус! Закрепись за четвертой баррикадой! – приказал я тотчас же.

– Понял!

Мой сержант, которому покровительствует Адонай, тут же занял позицию, отражающую атаку новоприбывших противников.

– Муха! Гранаты!

– Осталось всего восемь! – ответил второй сержант, чей бог звался Аллахом, но выполнял ту же функцию, что и Адонай.

Боеприпасы заканчивались быстрее, чем мы рассчитывали. Я закусил губу, затыкая первых призраков паники, завывших глубоко в груди. Нам необходимо тянуть время как можно дольше.

– Давай по две! – приказал я.

Фелин поняла нас в ту же секунду, как только Муха активировал режим гранат на своём планшете.

«Муха: прикрытие… высчитываю агентов… Лосяш, Буддист, Мандаринка», – Фелин говорила с нами на экране дисплеев.

Мы тут же сгруппировались в троицу перед Мухой, заряжающим гранатами дульную насадку на винтовке, а Фелин продолжала рисовать новые схемы перемещений солдат по мере изменения тактики боя.

«Бум-бум» – выстрелили две зеленые сферы в воздух.

– Гранаты!

– Ложись! – кричали бойцы вдалеке.

Прибывшая на подмогу группа Големов тут же распалась – солдаты быстро учились разрушительному потенциалу наших игрушек и попрыгали кто куда, не желая превратиться в лоскуты плоти. Гранаты возымели меньший эффект, нежели в самом начале битвы, но мой внутренний пацифистский дух ликовал возможности оставить людей в живых.

Моя противоречивая сущность имела преимущества: вне зависимости от исхода боя, я всегда выиграю.

Снова Фелин предупредила о дополнительном отряде вражеских бойцов, прибывших на помощь товарищам.

Мы с Ляжкой всегда работаем в тандеме, а потому уже давно научились читать мысли друг друга.

– Буддист! Стоп прорыв! Держим позиции! – крикнула она ровно в тот момент, когда я понял, что мы достигли кульминации.

Фелин насчитала уже почти три сотни вражеских бойцов в холле, ее биоматематические модели прогнозировали скорый прорыв в нашей обороне, стрелками указывая на самые слабые места, а потому логично было перестать распространять боевую мощь на большую территорию, сосредоточив все свои силы на отвоеванном пятачке.

– Бодхи! Замкнуть ряды! – отдал я приказ и выбрал нужную тактику на планшете.

«Стоп: прорыв. Оборона… высчитываю агентов… Буддист: стоять на месте», – приказывала Фелин.

В то же время на дисплее каждого Падальщика мигали другие команды, которые Фелин избрала наиболее выгодными в конкретно данных условиях: Ляха сместилась влево, ее рядовые перегруппировались в более плотную стену, мои солдаты замыкали полукруг справа.

Мы продолжали выдавать настырные порции выстрелов в противников, пытаясь создать видимость того, что мы достаточно тупы, чтобы состязаться в силе с пятьюстами солдатами Крайслера.

14 января 2072 года. 08:30

Бриджит

Никто не желал отпускать нас так легко, они готовы были умереть ради Генерала и ради его сумасбродных идей! Мы тоже были готовы умереть ради своих идей, и разница была лишь в том, что наши идеи пытаются спасти все пятнадцать тысяч человек, живущих на Желяве, в то время как долбанная чернокожая Рапунцель сидела в недосягаемой башне и планировала учинить геноцид!

Едва мы опомнились после обвала, как в коридоре слева от нас появился отряд накаченных солдат с винтовками на плечах, и в нас тут же посыпались смертельные искры. Они прямо как голодные волки вцепились нам в …

Не успела я закончить мысль, как меня что-то внезапно повалило на пол. Да так молниеносно, что я уже только лежа сообразила, что произошло.

– Сопля! Какого хрена ты творишь?! – взревела я на лежащего на мне рядового.

– Не хочу умирать! Не хочу, чтоб Барахлюша растерзали наверху! – затараторил придурок, продолжая лежать на мне, пока остальные отстреливались от напавших бойцов.

Наконец я вспомнила брошенную ему перед заварушкой угрозу, которую он воспринял всерьез. Вот же идиот! Хотела бы я ему подзатыльник еще один вмазать, да вот только он меня с линии огня сбил.

– Винтовку в руки и пошел вперед! Долго будешь сиськи мои мять?!

Тощий Сопля тут же вскочил на колени, вжал приклад в плечо и зажал курок. Его менее поворотный близнец стоял к нему плечом к плечу, и вместе они эффективно укладывали одного врага за другим. Честно признаться, я гордилась собой за то, что рассмотрела в навозе из новобранцев талантливых ребят. Пусть с ветром в голове, но взгляни на Фунчозу и придешь к выводу, что тупоголовость не всегда означает бесполезность в бою. Сопля с Барахлюшем далеко пойдут. Если их не прикончат сегодня.

И тут как по заказу нас начали обстреливать с противоположной стороны. Вот же засада!

– Сзади! – крикнул кто-то.

«ВНИМАНИЕ: второй фронт…высчитываю схему…высчитываю агентов», – писала Фелин на дисплее.

Уже через секунду она распределила всех двадцать солдат в две группы, каждая защищала свою сторону. Пули свистели мимо, я прямо чувствовала жар разрезаемого воздуха. Фелин сообщила, что противников ровно столько, сколько нас – заварушка переходила в конкретное месиво. Уже мало, кто вспоминал слова Калеба о стремлении минимизировать количество жертв. Да он и сам уже о них забыл, стреляя по вражеским рукам и ногам, которые взрывались фонтанами крови.

Я чувствовала себя не совсем в своей стихии. Потому что я никогда в людей не стреляла, моя мишень – безмозглые кровожадные чудища, при взгляде на которых никогда не посетит сомнение, а можно ли отнять их жизнь. Нужно, черт возьми! Иначе они тебе глотку вспорют! Но сейчас же во мне проснулось какое-то внутреннее сопротивление собственным действиям, как если бы я совершала осквернение некоей святыни, покушаясь на жизни своих собратьев. Они ведь не монстры, меня не учили их убивать, мне претила мысль о том, что я могу отнять жизнь себе подобного. За последние сорок лет мы все превратились в одну семью и в переносном, и в буквальном смыслах, играя свадьбы и рожая детей. А теперь что?

Буддист там, наверное, уже Новый-преновый Завет пишет про то, как брат пошел на брата и всех нас скоро смоет потопом из крови жертв человеческой алчности, которая не отмирает даже в дни апокалипсиса. Неужели чтобы ее истребить нам необходимо вымереть? Как же не хочется в это верить, но вот я стреляю в живых людей и собственным примером доказываю, что игра за престол никогда не прекратится. Меняются игроки, меняются декорации, но амбиции, чувство превосходства, гордыня, зависть никогда не сходят с шахматного поля, они как черно-белые клетки, по которым ходят фигуры: одних уничтожают, другие побеждают, но поле остается неизменным, партия заканчивается и все начинается сначала.

И это мой ад, в котором я всеми силами не хочу оказаться: снова и снова брать винтовку в руки и становиться частью новой игровой партии, убивая людей тысячами только ради того, чтобы доказать, что я права. Не хочу я достигать целей такими жертвами, они слишком дорого стоят! Ничто на свете не может, не должно равняться целой жизни! Ни человеческой, ни животной, никакой! Жизнь бесценна! Нет ей эквивалента! И как только мы пытаемся ее оценить, как только хладнокровно заключаем человеческую жизнь в единицу счета потерь, мы топим себя в еще большей жадности, руша границы для нее, позволяя ей расползтись по всему миру, как чума, и навсегда закрывая райские врата для себя.

Только что моя пуля попала точно в глаз солдата, заставив меня задержать дыхание от раскаяния, которое я даже не успела сдержать. Оно выпорхнуло из меня, точно юркий воробей, которого и пристрелить рука не поднимается! Сумбур вопросов в голове: что я наделала? Почему? Как так получилось? Неужели нельзя решить все без жертв? Солдат исчез из моего прицела, упав на пол. Умер? Ранен? В состоянии боевого бреда, когда сознание носится как угорелое внутри мозга, взбудораженного витающей в воздухе смертью, мое воображение рисовало картины того, как я наматываю толстую стальную цепь на сверкающие переливами золота дверные ручки райских врат.

Но я задушила не вовремя проснувшуюся во мне человечность, потому что ею воспользуется враг и тут же отправит меня в ад. А я очень хочу отсрочить мой визит туда!

– Черт! Шустрые же они! – выругался Антенна.

– Они все прибывают! – кричала Вьетнам.

– Надо пробираться к воротам! Только время тут теряем! – подхватил Фунчоза.

– Калеб, уходите! Мы задержим! – крикнул Вольт.

– Дело говорит, Калеб! Валите! – поддержал Электролюкс.

Наши два десятка рядовых держали оборону стойко и неприступно, но если мы заведомо поклялись не убивать никого, то солдаты Крайслера воспитывались в духе «безжалостно ломать кости всем, кто не твоего поля», а потому разили наших солдат в самые уязвленные места – сгибы суставов и шея.

– Рок! – крикнула я, когда моего новобранца, лишь три месяца как вступившего в отряд Маяк, зацепило в колено, отчего он упал и стал извиваться от боли на полу, схватившись за ногу и рыдая во всю глотку – ранение в колено одно из самых болезненных. Кровь хлыстала темно-красными ручьями, заливая все вокруг и ярче всего остального доказывая резко растущее напряжение, сокращающее наши шансы добраться до гребанной уродливой чернокожей принцессы в замке, охраняемом драконом. Ох, придушу я эту суку за моих ребят!

– Калеб! Валите уже! – крикнул Антенна, готовый прикрывать нас собственной грудью.

Тут свалило с ног и Лизу – еще один рядовой Маяка, она попыталась быстро вернуться в строй, движимая разгорячённой адреналином кровью, который оказывал на организм гораздо более быстрый эффект нежели импульсы нервных окончаний. Они лишь спустя пару секунд донесли до мозга Лизы факт того, что она задыхается. Пули попали в броню, прикрывающую солнечное сплетение, и это выбило воздух из легких, отчего Лиза начала делать рваные вдохи.

– Ну уж нет! Ты нам еще нужен! – Вьетнам в буквальном смысле взяла Антенну за шиворот и потащила прочь от его сержантов, оставшихся посреди Зоны Браво прикрывать своего командира, как самые преданные солдаты.

А Фунчоза уже зарядил гранаты, чтобы пробить проход в живой стене, стоящей на пути до ворот в генеральский отсек. Он был уже всего в сотне метров от нас, там, за углом!

– Фунчоза! Одну! – крикнула я, зная любовь этого психа к огневой мощи и насилию.

Не хватало нам еще похоронить здесь себя, полностью оторвав от всех возможных выходов из отсека.

Фунчоза злостно посмотрел на меня, словно я ему праздник прервала, но пришлось ему согласиться. Мы больше не можем рисковать сдохнуть под обвалами.

– Вежливо предлагаю всем прижать жопы к полу! – крикнул Фунчоза и выстрелил гранатой точно в блокпост бойцов.

Лежа на бетонном полу, впитывающем кровь Рока, я слушала знакомую мелодию из криков раненных солдат, которых изрезали острые металлические осколки. Я мысленно молилась, чтобы их ранило, но не убило. Но ранило так, чтобы они не смогли больше автомат держать. Да, это было бы идеально. Эй судьба, рань их, пожалуйста, легонько в пяточки, в ручки! Бред детской наивности еще не вымер внутри моей надежды на лучшее.

Фелин просканировала потонувший в бетонной пыли блокпост и сообщила:

«Чисто»

– Вперед! – заорал Фунчоза, не желающий терять ни секунды в образовавшемся проходе. Солдаты Крайслера могли набежать в любой момент и создать очередной блок.

Я поднялась с пола и рванула вслед за Калебом, Вьетнамом и другими представителями Васаби, Маяка и Теслы, убегающими вглубь тумана, пока первая группа прикрывала наш отход.

Мы оставили прежнюю осторожность, с которой начинался весь план, и неслись сломя голову, махая винтовками перед собой. Я была быстрее всех и уже обогнала товарищей, желая поскорее добраться до генеральского отсека. Главное – взять в окружение самого Генерала. Имея его в своем рукаве, как козырь, все это кровавое безумие в военном блоке остановится за секунду. Дуло у виска Генерала поможет нам всем спасти сотни солдат этим утром.

«ВНИМАНИЕ: засада справа… просчитываю варианты», – предупредила умница Фелин.

Радио-радар, сканирующий стены, рисовал узнаваемые силуэты, поджидавшие нас за поворотом, Фелин рассчитывала расстояние, угол атаки и уже рисовала прицел на еще не до конца сформированных тенях, которые через две секунды превратятся в реальных бойцов, а через три – в валяющихся на полу реальных бойцов.

Ворота в генеральский отсек слева охраняются отрядом Крайслера, засада ждет справа, желая окружить со всех сторон. Но у нас была Фелин, которая, как самая справедливая мама, дала каждому Падальщику по конфетке Крайслера.

Я бежала одной из первых, и Фелин выделила мне бойца для поражения, красный крестик точно остановился на его груди, и я выставила винтовку вперед, прикидывая, куда направить дуло.

И тут буквально за долю секунды до того, как мы вынырнули из-за угла, чтобы завалить последний живой барьер и преодолеть последние тридцать метров до двери Генеральской Зоны, радар засек какую-то странную тень, похожую на маленький мяч, летящий точно в нас по ровной дуге. Слишком поздно я поняла, что представлял собой этот мяч.

Слишком поздно Фелин предупредила: «ВНИМАНИЕ: неопознанный объект».

Серебристый баллончик приземлился точно у наших ног, едва мы выбежали в коридор, где нас ждали негостеприимные жильцы.

– Газ! – крикнул рядовой Васаби, ближе остальных находившийся рядом с баллончиком, и пнул его, точно профессиональный футболист, обратно в бойцов.

Мгновенный рефлекс!

Как и бессмысленный.

Потому что баллончик пролетел ровно полпути обратно к хозяевам и взорвался под потолком снопом серебристых искр, испустивших белый дым ярким стремительным фонтаном. В условиях ограниченного пространства слезоточивый газ моментально распространился в коридоре и заставил нас забиться в неконтролируемом припадке.

А безжалостные ублюдки в ту же секунду осыпали нас свинцом свирепо и ожесточенно со всех сторон, защищая сокровищницу ценой своих душ, ценой своих жизней, ценой места в раю!

Газ атаковал яростно, от него никуда не деться! Я упала на колени, оперлась ладонями в пол, замотала головой на рефлексах, пытаясь избавиться от напасти: горло жгло так, что я уже через пару секунд отхаркивалась кровью, легкие готовы были взорваться, словно я тонула в токсичных отходах, неконтролируемые рвотные позывы обещали изрыгнуть мои кишки на пол перед собой, глаза выпучило так, что они готовы были лопнуть, слезы заволокли все плотной жгучей пеленой, в нос залили кислоту и она попала в мозг, кричавший в агонии: «Сейчас взорвусь!».

Это конец! Я готова сдаться!

А вокруг стоял такой гам, что я ничего не понимала! Кто-то орет, свистят пули, снова взрываются гранаты, автоматные очереди не смолкают ни на секунду! Крики, мат, стоны. Я не понимаю, где низ, где верх, где стены, где мои товарищи, а где враги. А сознание мечется между болезненной резью по всему телу, которая сотрясает меня судорогой, и последними образами, что я видела до того мига, как меня поставили на колени генеральские ублюдки.

Противогазы! Вот чем еще были экипированы бойцы Крайслера! И чем мы, к сожалению, похвастать не могли. Крайслер не дурак, он тоже свои козыри в рукавах имеет, он приготовил управу даже на бесстрашных непобедимых Падальщиков, воюющих с могучими монстрами.

Големы в противогазах отстреливали нас безжалостно и ненавистно, как если бы мы были чересчур контагиозной заразой, которую необходимо истребить всеми силами. Я чувствовала, как кто-то из нас стрелял в ответ, но боль в глазах, носу, легких, привкус крови во рту, спазмы в желудке, безостановочный кашель не позволяли удерживать сознание в реальности.

И тут вдруг я почувствовала, как кто-то схватил меня за шкирку и силой поволочил по полу. Вот и все! Сейчас меня в упор расстреляют, прямо в лоб, а я даже не увижу своего палача! Я начала избивать мощную руку, тащившую меня за шиворот, и с облегчением обнаружила, что бью по бронеэкипировке Падальщика!

– Бридж, это я! – крикнул Калеб и прозвучал как-то глухо.

Ох! Пупсик! Слава Аллаху, и Кришне и Камасутре! Ну или как там звать этих богов? Как же я люблю тебя, черт возьми! Я люблю тебя до безумия, Калеб! Я буду любить тебя до конца жизни, мой Железный Дровосек с человеческим сердцем! Я бы хотела много каких любвеобильных и благодарных слов ему сказать, но меня по-прежнему крутила боль от хлорацетофенона, которым эти ублюдки хотели вытравить нас, точно вредителей.

Хотя так оно и было. Мы вредители Генеральского режима.

Сознание продолжало ловить звуки стрельбы, проносящиеся мимо пули заставляли дергаться при каждом попадании в стену, в металл, в броню, как если бы они все до одной попадали в меня. Крики бойцов расплывались в воздухе, я не понимала, где чьи голоса, я по-прежнему ни черта не видела.

– Быстрее сюда! – крикнул Антенна где-то совсем рядом.

– Бридж, встать можешь? – крикнул Калеб.

– Да! – прохрипела я со всей оставшейся силой в голосовых связках, онемевших от раздражителя.

А сама начала догонять, почему его голос звучит так, словно он из унитаза со мной разговаривал. Он помог мне встать, запрокинул мою руку себе на плечо, я задела его лицо и поняла, что он в противогазе.

Я была в первом ряду, когда ублюдки атаковали газом, моя поспешность дала шанс ребятам позади меня быстро сориентироваться в новых условиях и атаковать отряд бойцов возле ворот генеральского отсека. Они сняли с них противогазы и поспешили на помощь отравленным товарищам – жертвам, выигравшим шанс на победу ценой собственного здоровья.

– Их еще привалило! – крикнул знакомый голос тоже в противогазе.

Сопля, это ты?

– Фунчоза, открывай живее! – сквозь влажную пелену в глазах и надрывистый кашель я слышала ор Вьетнама.

– Не торопи меня! Когда я нервничаю, у меня потеют ладошки! – кричал он в ответ.

Обстрел усиливался. Раздались щелчки, звуки рисовали мне картины того, как стальные штыри запорного устройства ворот один за другим выходили из пазов, высвобождая шестеренки замка.

Мы сделали это!

И словно в подтверждение моего облегчения раздался тяжелый металлический скрип, как будто стальной великан зевнул, на меня пахнуло новыми свежими запахами еще нетронутой битвами Зоны. Ветерок обдал мое лицо, и я поразилась тому, как обострились все мои чувства после того, как я лишилась зрения.

– Не отстают!

– Мы прикроем!

– Бегите!

– Спасите моего сержанта! Я не хочу, чтобы Барахлюша разорвали зараженные!

Я по-прежнему не видела ничего вокруг, жар охватывал меня новыми волнами при каждом приступе кашля. Свинцовые недруги продолжали преследовать нас, инфицируя девственные территории базы эпидемией насильственной смерти.

– Закрывай!

– Давай быстрее!

– Антенна, черт возьми! Вали внутрь!

Голоса, движения, удары, свист, выстрелы, матерные крики: в голове царил хаос из-за поступающей со всех сторон информации. Через пару секунд ворота снова скрипнули, потом раздался громкий удар, хлопок, звук запирающего устройства.

И долгожданная тишина.

Бронированные двери укрыли нас в самом сердце Желявы, защитив ее избранных детей от смертоносных пуль.

– Это что, все, кто остались? – глухо прозвучал вопрос Вьетнама.

В ее голосе слышалось полное сражение удручающим фактом.

И тут диарея Барахлюша передалась и мне, как если бы была заразной.

14 января 2072 года. 08:45

Буддист

Ожесточенность сопротивления нарастала, никто не хотел поплатиться своим мнением ради того, чтобы прекратить смерти людей. А когда такое было в человеческой истории? Все наши войны происходили только потому, что мы не желали отступать от своих идей, пусть даже они были ложными. Каждый сам себе был судьей. А сорок лет – слишком маленький срок, чтобы человечество хоть чему-нибудь научилось из своего опыта. Продолжаем драться за власть, даже когда смерть нависла надо всеми. Причем этой владычице абсолютно все равно, кто за что борется, ее не трогают достоинство и честь, не будоражат страсти и любовь, ей чуждо милосердие и жалость, она равнодушна к подкупу и дарам. Она руководствуется законами природы: логичными и прозрачными, где совпадение противостоит силе, случайность – планированию, и где жизнь творится в хаотичном равновесии.

Нас зажимали со всех сторон, в какой-то момент я даже не мог высунуться из-за баррикады, не рискуя при этом словить пулю точно в глаз. Приказы Фелин оставались без внимания, потому что мы едва успевали их читать, она меняла тактику раз в три секунды, путаясь сама, путая нас. Несовершенство искусственного интеллекта начало проявляться в интенсивном сражении, когда нас окружило уже четыре сотни солдат, одолевающие нас массовостью.

Муха и Хумус сидели за баррикадой передо мной и стреляли в группу бойцов всего в десяти метрах от них – настолько к нам подобрался Крайслер! Из пятнадцати моих солдат Бодхи в живых осталось одиннадцать, у Ляжки счет мертвецов был еще больше на две единицы. У Лосяша пуля снесла дисплей, чудом не задев лицо, и теперь он вообще стрелял без разбора, полностью потеряв доверие к неуспевающей за сражением Фелин.

Но в следующую секунду моя жизнь стала еще больнее. Слева раздался крик моей жены из прошлой жизни.

– Черт! – выругалась Ляжка, а потом разразилась бравадой русского мата в адрес бойца, чья пуля прошлась точно по ее скуле.

Ее повалило набок от внезапной боли на щеке, она наверное даже не сразу сообразила, сквозное ли это ранение или нет – в моменты кипения адреналина посреди боя на такие мелочи внимание не обращаешь, продолжая атаковать противников, пока тело не начнет сдавать свои физические позиции.

Ляжка лежала на полу, успокаивая жжение на щеке, пока Легавый прикрывал позицию выпавшего звена.

– Ляха, ты цела? – спросил я.

Я не мог допустить того, чтобы Ляха откинулась до того момента, когда я отработаю с ней свою кармическую задачу.