Евангелие от покойника

– Я устал.

– Я знаю, – отозвалась она и завела любимую пластинку, набившую уже порядочную оскомину. – Но ты себе больше не принадлежишь. Ты часть этого Дома. Тебе нужно быть в форме. Всё просто.

Лёша остановился. Больше терпеть он не мог.

– Но почему так?! Почему уже какой месяц я торчу с тобой в этом долбанном спортзале, почему ты меня калечишь, почти убиваешь?! Почему я терплю всё, если я могу принять таблетку, стану сильнее или как минимум перестану чувствовать боль. Я больше так не могу! – Он стиснул зубы, борясь с подступившими слезами. – Не хочу! Идите все в задницу! С вашими заданиями и Домами. Я хочу хотя бы один день прожить без желания сдохнуть, чтобы хоть на секунду заглушить боль. Я перестал различать сон и реальность, я не понимаю, где что. Для меня всё превратилось в кровавое месиво… Я правда больше так не могу… – По щеке побежала обжигающая струйка.

На протяжении всей речи Лика ни разу не изменилась в лице, будто не слушала.

– Закончил? – абсолютно будничным тоном поинтересовалась она.

Лёша посмотрел на неё в недоумении. Как ей это удавалось каждый раз? Каждый грёбанный раз. Ещё минуту назад он её люто ненавидел за то, что именно она была источником мук и страданий. Именно она заставляла тренироваться и драться до изнеможения, мотивируя это готовностью к мифическому заданию, про которое даже ещё ничего толком не рассказала («А смысл? Ты все равно пока ничего не можешь»), лишала таблеток, необходимых до судорог, ломоты костей и адского непреодолимого голода. Именно её окровавленный труп он представлял, когда становилось совсем плохо. Но каждый раз, когда Лёша был готов высказать всё, а лучше ударить со всей силы, Лика, человек, который мог читать мысли и мгновенно угадывать настроение, обдавала его такой волной холода и безразличия, что опускались руки.

Создавалось впечатление, что она не только не видела в нём угрозы, но даже не допускала мысль о том, что Лёша может хотя бы до неё дотронуться. И в глубине души Лёша понимал, что так оно и было, что он мог тренироваться, доводить себя до исступления, но это ничего бы не изменило. Всё равно Лика сильнее, быстрее, дальновиднее, и это бесило до ужаса. Он по-прежнему презирал себя за слабость, но теперь это чувство ещё усилилось ненавистью к собственной лени и желанию комфорта.

В голове витали грязные мыслишки о том, как было бы здорово избавиться от Лики, заполучив все её запасы, послать проводников с их заданиями и спокойно жить, наслаждаясь бессмертием. Но за эти четыре месяца его всё чаще начали посещать апатия и лень, когда хотелось просто плыть по течению. Лёша прекрасно понимал, что он на перепутье, что, с одной стороны, Лика тянула одеяло на себя, готовила его к заданиям, желая ему добра и оказывая поддержку. С другой стороны, тёмная сторона его личности упорно подталкивала к предательству. Но в итоге-то он не делал ровным счётом ничего. Он ходил, ел, говорил, дрался, лечил раны, разговаривал, только когда Лика давала соответствующее распоряжение. Если бы не её постоянные тычки и пинки, он бы даже не сдвинулся с места. И вот это наплевательское отношение к судьбе, к уникальному моменту, когда ты поистине сам вершишь свою жизнь и жизнь других людей, решаешь, кому жить, а кому умирать, способен творить невиданные чудеса и использовать сверхъестественные способности, которые, кстати, мало кому даются, раздражало до глубины души.

Лёша попросту не мог заставить себя что-то делать. Банально и смешно. Он не мог заставить себя быть героем или злодеем, ничтожеством или рыцарем без страха и упрёка. Он жаждал размеренной жизни, когда можно было ходить на работу, офисным планктоном просиживать унылые рабочие будни, ждать наступления пятницы и не любить понедельники. Да, он по-настоящему хотел ощутить оскомину, которую была способна набить эта обыденная жизнь, и которую большинство считало убогим существованием.

В реальности оказалось, что даже изменение человеческих судеб и убийство себе подобных – не более чем скучная нудная работа, которую так же рутинно надо выполнять, а главное: вкладывать много, адски много сил, трудиться и работать каждый день. Вот к этому-то он и не был готов. И это открытие пугало сильнее всего. Даже в этом нечеловеческом мире законы успешности и выживания оставались столь же зубодробительно простыми и примитивными: хочешь чего-то добиться – вкалывай.

– Да, закончил… – подавленно отозвался Лёша.

Лика кивнула и вновь направилась к душевой.

– Скоро будет легче. Пойдём.

Они вместе медленно преодолели коридор, Лика оставила Лёшу около стенки, приоткрыла дверь и помогла преодолеть порог. Затем усадила на появившийся стул, стянула обувь и осторожно стащила оставшуюся одежду. Лёша уже давно перестал стесняться своей наготы в присутствии Лики, а главное: перестал замечать её обнажённое тело.

Встав под тёплые потоки воды, привычно смывавшей усталость и боль и приносившей благостное успокоение, спиной он ощутил, что Лика разделась и прошла мимо. Лёша вспомнил, как в первый раз после тренировки, когда Лика торжественно объявила, что «лафа закончилась» и пора начинать серьёзно готовиться, он приполз в эту душевую и, развязывая шнурки, обалдел от того, что она скинула с себя одежду и деловито направилась в душ, игнорируя его присутствие.

Он невольно засмотрелся на её фигуру: округлую грудь изящной формы, тонкую талию, плавный изгиб бёдер и стройные ноги. Но поражало другое. Всё тело было варварски обезображено уродливыми шрамами и белёсыми рубцами, раскинувшими отвратительную паутину. Казалось, что её изжевал огромный хищный зверь, но быстро насытившись, не стал доедать.

Поняв, что он сидит, бесцеремонно уставившись на обнажённое тело, Лёша поспешно прикрыл ладонями ставшее пунцовым лицо и выдавил:

– Я тебе не мешаю?

– А? Что? – Лика не разобрала его слова из-за шума воды и, подойдя ближе, остановилась напротив, смущая ещё сильнее.

– Кхм. – Он впал в ступор. – Я тебе не мешаю? Может, мне попозже вымыться?

Лика нахмурилась, явно не понимая суть проблемы. Вдруг её лицо озарилось догадкой, и она залилась звонким смехом. Лёша надеялся слиться со стулом.

– Ты…ты.. хахахахха. Ты восхитителен. Я …я....хахахахах, – заливалась она. – Тебя смущает мой вид?

– Ну да… Ты голая.

Уже улыбаясь, Лика призналась:

– Знаешь, я ведь совершенно забыла, что я женщина. И что это может ещё кого-то смущать. Прости, я не специально. Если нужно, я могу прикрыться, – скорее насмешливо, чем кокетливо уточнила она.

– Да нет, не надо, –отозвался сконфуженный Лёша.

Теперь, пожалуй, он мог понять Лику. Он сам, кажется, был уже готов забыть не только о своём поле, но и о своей личности, поскольку вся она превратилась в сплошное «надо», «давай» и «сейчас же».

Тёплая вода, стекая вниз, омывала раны, придавала бодрости, но одновременно возвращала чувствительность. Он не любил этот момент, поскольку с успокоением приходила ноющая сосущая боль и нужно было ждать, пока не поможет Лика. Глаза были закрыты, но Лёша весь превратился в слух и осязание, стараясь зафиксировать малейшее движение в соседней кабинке, свидетельствующее о приближении наставницы. Израненный разум точно знал, что она обязательно придёт, но каждый раз мучительно старался приблизить этот момент, концентрируясь на любом шорохе.

Наконец, когда ждать уже стало невыносимо, Лика осторожно и бесшумно подошла сзади и, опустив слишком грубые для женских ладони на плечи, начала их интенсивно, но осторожно массировать, прогоняя и облегчая боль. Благодарный Лёша невольно потёрся щекой о её кисть, от чего она сразу же остановилась.

– Ой, прости, – прошептал он и вернул голову в прежнее положение.

Лика почувствовала, что этот поступок смутил и, наверное, тронул её. После того разговора с Матвеем она начала относиться к Лёше как к болезненному ребёнку, требовавшему внимания и заботы. Ей приходилось нянчиться и поддерживать, тратя кучу времени и энергии. Казалось, что она прикована к этому слабому и тщедушному существу, обречена быть с ним, терпеть капризы и истерики, вызванные болезнью, а главное – поддерживать его веру в себя и свои силы, давать надежду на то, что он обязательно выкарабкается, выздоровеет. Поддерживать эту надежду с каждым днём становилось всё труднее, ведь Лика прекрасно знала, что смерть – лишь вопрос времени… Но нужно было играть в непринуждённость. Это притворство отбирало огромное количество сил, высасывало изнутри, оставляя лишь пустоту.

В какие-то моменты жалость даже сменялась презрением, и ей хотелось самой задушить этого младенца-переростка, только бы избавить его и себя от страданий. Но приходилось помнить о цели и задании, приходилось быть сильнее, и в который раз запускать в него сотни энергетических зарядов, избивать до потери сознания и кричать, кричать, лишь бы Лёша сдвинулся с места и стал чуточку сильнее, чтобы, быть может, всё-таки, несмотря ни на что, выжить и продлить своё жалкое существование.

Лика начала массировать осторожнее и решила, что в этот раз отдаст чуть больше энергии и заберёт всю боль до конца. Она не часто делала такие подарки, поскольку Лёша должен был уметь терпеть любую боль и не тратить энергию на столь бесполезные вещи. Лика сама прекрасно знала, каково это восстанавливать сломанный позвоночник или отращивать отрубленную руку без капли анестезии, и искренне считала, что этот опыт ей только помог и сделал сильнее. Сильнее же она хотела сделать и его.

Душу мучительно жгло знание о предстоящей судьбе Лёши, оно не давало покоя и острой занозой впивалось в каждое действие и мысль. Она даже не могла решиться и придумать более-менее удобоваримую версию для Лёши, кормя его сказками о мифическом важном задании, к которому он должен готовиться. Конечно, это была правда, но пришло время дать больше сведений. Было настолько страшно рассказать слишком много, что окончательно испортило бы всё дело…

Как она и ожидала, Матвей не помогал и не только не давал никаких советов, но ещё и демонстративно уходил от любых вопросов и замечаний. Это его не касалось. Он отдал приказ – дальше это уже чужие проблемы. Поэтому Лика каждое утро и каждый вечер давала себе клятвенное обещание поговорить с Лёшей о грядущих событиях, но каждый раз ничего не делала, за что проклинала себя на следующий день.

Лика даже без чтения мыслей, которым в отношении Лёши она перестала пользоваться, понимала, что он на грани и скоро сломается. Лёша не был ни сильным, ни выносливым, ни волевым человеком (такого предусмотрительный Матвей бы и не выбрал для этого задания), тем более что пока он не очень представлял, ради чего нужно было себя истязать в бесконечных схватках с Ликой, которые он неизменно проигрывал, или развивать свои ментальные способности. Также его мучил голод. Он уже, к сожалению, познакомился с бичом их мира – непреодолимой наркотической тяге к таблеткам, которую невозможно контролировать, но пока на собственной шкуре не прочувствовал, как тяжело они достаются и насколько важно обходиться без них. Поэтому приходилось терпеть его истерики и саркастические комментарии, которые он пока не решался произносить вслух.

Высохнув и одевшись, Лика и Лёша вышли из душевой и направились на кухню к Кларе за бутылью питьевой воды. Они поднялись по одной из многочисленных лестниц Матвееевского логова, вышли в коридор, в котором, как показалось Лёше, в который раз изменилось количество и цвет дверей. Лика галантным реверансом пропустила его вперёд. Ему, даже несмотря на облегчение и утихшую боль, не хотелось огрызаться и скандалить в ответ, поэтому он молча зашагал, низко опустив голову и почти закрыв глаза так, что в просвет между ресницами видел только узкую полоску пола перед ногами. Это помогло полностью расфокусировать сознание и не думать ни о чём. Лёша успел сделать несколько шагов до того, как его голова врезалась в нечто твёрдое и тёплое. От неожиданности отступив назад, он чуть не потерял равновесие, но выпрямился и возмущённо уставился на преграду, встретившуюся на пути.

Преградой оказалась предусмотрительно выставленная ладонь Лаза, который, очевидно, заметил их гораздо раньше. Лаз неловко ухмыльнулся одной половиной рта (вторая осталась совершенно неподвижной) и радостно их приветствовал, вытянув руку для рукопожатия:

– Привет! – Лёша отметил, что теперь слова давались ему ещё труднее. Казалось, что у Лаза проблемы с левой половиной лица – на ней отсутствовала мимика. Левый глаз казался стеклянным и мёртвым. Лаз похудел и будто ссохся.

– Привет! – радостно засияла Лика, осторожно пожимая руку. – Как ты?

– Ничего… – добродушно, но немного неловко отозвался гигант. – Жив…

– Да, я знала, – многозначительно отозвалась она, пристально изучая собеседника. Лёше показалось, что этот взгляд смущал Лаза и он пытался от него закрыться.

Лёша тоже пожал предложенную руку и про себя отметил её холодность и бледность.

– И ты тут? Каково в наших рядах? – поспешил переключиться на него Лаз.

– Ну так…

– Сколько уже заданий выполнил? – не унимался он, старательно избегая взгляда Лики.

Лёша замялся: признаваться, что пока нисколько, совершенно не хотелось.

– Я его только готовлю, не хочу сразу бросать в огонь, – пришла на помощь Лика.

– Правильно, ещё хлебнёшь… – криво и немного виновато улыбнулся Лаз, видимо, намекая на свою ситуацию.

– А ты здесь какими судьбами?

– Да вот, пришёл. Матвей обещал что-нибудь подкинуть не очень сложное, мне нужно восстанавливаться. Кстати, Лика, не хочешь припугнуть одного придурка? Ничего сложного, но, если буду работать я, могу провалиться. А ты сможешь. Ева обещала шесть таблеток, отдам вам половину. По рукам? – Лаз наконец решился посмотреть на Лику. В этом взгляде было всё: боль, презрение к себе, обида, мольба и страх отказа. Лика невольно отвела глаза.

– Не вопрос, конечно, – натянув улыбку, согласилась она. – Кидай, я заодно потренирую Лёшку. Он будет всё делать, а я присмотрю.

Обрадованный Лаз сосредоточенно посмотрел на Лёшу и у того тут же перед глазами замелькали неясные образы. Он попытался проморгаться, но вдруг они сложились в единую картину.

Мужчина, маленький, подтянутый, очень живой. Около сорока пяти. Говорухин Александр, бизнесмен. Не женат… Связан с криминалом. Недавно открыл цех по производству поддельных лекарств. Производят кардиостимуляторы и онкологические препараты. Хочет расширять бизнес. Цель – запугать и убедить переключиться на витамины. Использовать любые средства. Он должен выжить. Далее следовал точный адрес бизнесмена и список охраны. Вся информация «загрузилась» прямо в мозг Лёши и осталась там. Он точно помнил имя, адрес и прочие сведения, касающиеся их будущего подопечного.

– Хорошо, когда вы условились всё сделать?

– Особых ограничений нет, но до четверга надо бы сделать.

– Не вопрос, – улыбнулась ещё раз Лика с лёгкой ноткой извинения в голосе.

– Спасибо, – неуклюже поблагодарил Лаз. – Я пойду?

Она кивнула, чуть склонив голову набок. Лаз развернулся, приоткрыл одну из дверей и шагнул внутрь.

– Рад был увидеть, – бросил он на прощание и исчез.

Лёша в задумчивости почесал лоб. Лика осталась стоять в той же позе, то ли обдумывая что-то, то ли забывшись.

– Какой-то он странный, – прокомментировал Лёша, кивком указывая на только что закрывшуюся дверь.

– Я не думала, что всё настолько плохо, – раздосадовано покачала головой Лика и зашагала вперёд.

– Ты о чём?

– Плохо с ним всё. Ты не почувствовал?

– Что?! – удивлённо искривился Лёша. – Я даже не пытался его сканировать. Он же свой. Доверять ему можно.

– Нет, друг, – всё ещё рассеянно ответила она, проводя пальцем по краешку одного из пыльных гобеленов, висевших на стене. – Доверять нельзя никому и никогда. Даже здесь в Доме может оказаться тот, кого здесь быть не должно. Всегда сканируй всех, кого ты встречаешь. Даже собак, кошек и аквариумных рыбок.

– Ты параноик! – не выдержал Лёша.

– По шее получишь. Не в паранойе дело. Вот просканировал бы – понял, у него нормально функционирует только процентов сорок тела, остальные – совершенно мёртвые, понадобится много времени на восстановление, и не факт, что всё восстановится полностью. Но это не самое интересное: его очень активно подпитывают. Дают очень много энергии, чтобы восстановиться быстрее, причём почти вся она относится к одному Дому.

– Ты видишь энергию Дома?

– Я вижу её цвет. Не знаю, почему, но я её вижу, – пожала плечами Лика, остановившись напротив кухни. Оттуда доносились весьма аппетитные запахи, разбудившие заснувший желудок Лёши.

– И кто ему помогает? Матвей? – поинтересовался он в нетерпении.

– Если бы. Аарон…

Лёша изумлённо приподнял бровь.

– Ты же говорила, что они друг друга недолюбливают.

– Это-то и пугает, – задумчиво отозвалась Лика.

Глава 3

Наама провела около зеркала более четырёх часов: подбор того самого образа требует времени. Повинуясь старой привычке, она сразу же остановилась на алом цвете, но выбрать из огромного запаса подчёркивающую её достоинства и подходящую к моменту модель было сложно. Наама чувствовала важность и ответственность миссии, которую ей доверили. Впервые Аарон попросил о чём-то по-настоящему существенном. Ну и пусть это было чисто представительская задача, но всё равно она выступала посланцем, гонцом Дома Кота, лучшего из Домов, поэтому её наряд одновременно должен был говорить: «Аарон оказал вам честь, послав меня» и «Мы очень рады сотрудничеству».

Закончив наконец с платьем, она принялась за макияж, укладку и выбор туфель. На это ушло три часа. Зато Аарон даже присвистнул, когда она появилась в его спальне.

– Хороша. Даже жаль такую отпускать, – широко улыбнулся проводник, выбираясь из постели.

Она в ответ стыдливо опустила взгляд, торжествуя. Любовник не часто радовал её комплиментами. Знал бы Аарон, сколько она готова отдать ради того, чтобы он всегда смотрел на неё с таким же упоением. Наама гордилась шансом оказаться полезной. Да что там полезной! Она готова была отдать здоровье, жизнь, душу, лишь бы они хоть чем-то ему помогли. Но порой казалось, что столь ценные жертвы ему были не нужны.

– Вот тебе письмо. – Проводник протянул конверт, обнимая сзади и привлекая её к себе. – Отдашь Гавру лично в руки. Открывать нельзя. Там важная информация для него. Иначе мне придётся тебя убить, – пошутил он, кусая её мочку уха.

– Отстань! – Кокетливо оттолкнула его Наама, наслаждаясь каждой секундой. Она посмотрела на Аарона с любовью и обожанием. Какой же он прекрасный! Воистину его можно было бы назвать идеальным мужчиной: сильный, умный, властный, богатый и чертовски красивый. И это счастье досталось ей. Это было настолько хорошо, что просто не могло быть правдой.

– И скажи ему, чтобы поторопился с ответом. Медлить некогда. Матвей может активизироваться в любую минуту, – на всякий случай предупредил проводник.

Наама кивнула в ответ, пытаясь запомнить образ Аарона, чтобы пронести его с собой в течение всей поездки.

– Я позвоню тебе, когда всё ему передам, – проворковала она, целуя в щёку и обнимая в последний раз. Аарон нехотя ответил на объятья, отпустил и шлёпнул по попе, как бы придавая ускорение.

– Поторапливайся! Опоздаешь!

Наама схватила дорожную сумку, лежавшую на кресле, и поспешила вниз, где уже ждало такси.

Ей предстоял долгий перелёт в Африку, где и располагался Дом Гиены, главой которого был Гавр – суровый, опытный, но порой чересчур вспыльчивый проводник. Наама вышла из Дома, подождала, пока таксист неуклюже выбежал из машины, чтобы открыть перед, попутно одарив её настолько восхищённым и похотливым взглядом, что и без того её высокий уровень самооценки взлетел до небес. Она отдала ему сумку, мягко опустилась на сиденье, сняла шляпку и прикрыла глаза. На какое-то время можно было расслабиться.

Наама впервые прилетела в Африку, никогда до этого не посещала дом Гавра и вообще не выезжала куда-то по необходимости Дома. Аарон редко поручал ей какие-либо задачи, и они в основном касались хозяйственно-бытовых нужд. Сам проводник говорил, что оставил её для себя и главной её функцией было удовлетворение его желаний и прихотей, коих, кстати, было не мало. Например, ему очень нравилось давать ей по три-четыре таблетки сразу, от чего она тут же впадала в эйфорию и сильнейшее возбуждение, ждать пару часов, пока любовница уже не теряла способность себя контролировать, разрезать ей руку и с упоением пить кровь. Он наслаждался бешеным коктейлем из энергии таблеток, её собственной жизненной силы и огромных доз адреналина и прочих гормонов. Или же частенько Аарон затевал игру: в публичном месте заставлял её принять неудобную позу, в которой она должна была стоять, сидеть или лежать, пока ему не надоедало. При этом периодически он доводил её до полного онемения конечностей.

За эти невинные шалости он бесплатно кормил её таблетками, видимо, забирая их у других подчинённых, что сильно усложняло её жизнь и способствовало обилию косых взглядов и слухов, которые роем злобных ос разлетались по Дому и окрестностям. Нааму ненавидели и презирали мужчины за то, что, как им казалось, дозы она получала бесплатно. Ей завидовали женщины, поскольку многие бы хотели оказаться рядом с Аароном. Самой частой темой для обсуждения в её присутствии было то, насколько быстро она наскучит проводнику, как было с множеством прежних увлечений. Проводник ветрено относился к фаворитам, не утруждая себя ответственностью или обязательствами. Поэтому каждая женщина в Доме и за его пределами считала нужным напомнить Нааме, что её статус лишь временный и вскоре она отправится делать самую грязную работу. Эти намёки ранили в самое сердце, оставляя тысячу маленьких трещинок в светлом кристалле счастья и любви к Аарону. И всё же где-то в глубине души до ужаса хотелось верить, что чувства были взаимными. Мечта о прекрасной сказке и бесконечной жизни вместе с любимым стала настолько осязаемой, что она почти в неё поверила. Наама жадно, с исступлением впитывала каждую минуту, проведённую вместе, методично собирая их в памяти, чтобы потом использовать как крошечные мазки в прекрасной картине их совместного будущего. И нынешнее поручение съездить к Гавру и отвезти ему письмо стало настоящим подарком, признанием заслуг, которое могло утереть нос завистникам.

Машина неожиданно остановилась около бежевого здания, окружённого пальмами и высоким забором.

– Мне – сюда? – поинтересовалась Наама, выныривая из глубины мыслей.

Гид с ажиотажем закивал, кажется, рассчитывая на чаевые. Наама вздохнула, в глубине души она глубоко презирала попрошаек. Гид в ответ расплылся в довольной белоснежной улыбке и с особым рвением ринулся открывать дверь.

Наама, сморщив носик, взяла из его рук сумку, поднялась по парадной лестнице и дёрнула за висящий шнурок. Вдалеке раздался пронзительный звон, усиленный громким эхо, и через некоторое время дверь отворилась. Перед ней стоял коренастый мужчина кавказского происхождения. Изогнутые хрящи ушей и искривлённый нос выдавали борца, а взгляд исподлобья и обилие шрамов – агрессивного и воинственного человека. Он злобно покосился на гостью, грубо промямлив:

– Что надо?

– Я посланец Дома Кота, прибыла к Гавру с важным посланием.

– Щаз! – буркнул брец и вразвалочку направился вверх по лестнице. Преодолев первый пролёт, он оглянулся, посмотрел на гостью и бросил:

– Не стой там! Иди за мной!

Ошарашенная Наама подобрала сумку и последовала за ним. Она была наслышана об отсутствии гостеприимства в других домах, но такого не ожидала. Гостья с осторожностью поднялась на верхнюю площадку и заглянула в приоткрытую дверь. Перед неё раскинулся огромный светлый зал с толстыми колоннами. Высокие стены были обиты красной бархатистой тканью, многочисленные окна закрыты золотистыми шторами, а от парадного входа к центру вела алая широкая ковровая дорожка. Освещала зал массивная кованая люстра с имитацией свеч, под которой стоял тяжёлый деревянный стол в рыцарском стиле. Он ломился от обилия разнообразной дичи, фруктов, сыров и вин. В довершение у противоположной от входа стены стояла начищенная до рези в глазах копия рыцарских доспехов высотой в три человеческих роста.

Наама, пугливо озираясь, зашла внутрь. Размеры и разрозненность помещения озадачивали. Казалось, что находчивый декоратор прихотью судьбы смешал барокко со средневековьем, вложив в эту странную попытку соединить исторические эпохи годовой бюджет маленькой европейской страны. Наама почувствовала себя крохотной и незаметной на фоне этого грандиозного зала, а особенно металлического колосса, сжимавшего в железной хватке меч весом в несколько тонн.

Она осторожно приблизилась к столу, не решилась за него сесть, но украдкой оторвала пару виноградин и сунула в рот. Голод давал о себе знать. Ягоды оказались божественно вкусными. Ничего подобного она никогда не ела. Наама потянулась за добавкой, но раздался звук открывающейся двери и из-за правой ноги доспехов вышел Гавр.