Дежавю

Лора Кейли

Дежавю

© Кейли Л., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет за собой уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Часть I

1 глава

Они говорили, что всё так и было. Но я-то помню, что Питер Кларк умер 5 ноября 2018 года. Я сам писал некролог, и газета вышла в день похорон. Я помню, как Хендерсон торопил меня.

– Через час отсылаем в печать, шевели своими извилинами, Керри, или выкинь свой чёртов диплом!

Я закончил журфак.

И устроился в местную газету. Временно, ради практики. Решил поработать здесь немного. С тех пор прошло двадцать лет, а я всё за тем же столом. Ту статью я писал впопыхах.

Я весь вымок, гуляя меж этих надгробий. Вообще, гулять по кладбищу не входило сегодня в мои планы. А гулять по кладбищу под дождём – тем более. Фонарь уже трещал издыхающими батарейками, дождевик промок насквозь, а я всё не мог найти это надгробие. Где ж ты, чёрт возьми?

Тогда, в 2018-м, Хендерсон сначала отправил меня на кладбище, а уже потом торопил, ожидая, пока я напишу хоть что-то сносное к этим безобразно сделанным фото. Тогда всё было безобразным, к чему бы я ни прикасался, так говорил Хендерсон, таким образом он «подбадривал» всех новичков. Я помню, стоял у надгробия, когда почти все разошлись, и фотографировал исподтишка, каждый раз съёживаясь в извиняющейся гримасе, когда фотоаппарат издавал громкий щелчок. Крайне неудобно было делать фото, когда кто-то кого-то хоронил. У могилы остались священник и одна молодая особа. Собственно, было негусто. Я кое-как сделал пару снимков и, извинившись, ушёл.

Потом написал что-то вроде:

«Как известно, покойный был непубличным человеком, но это не умаляло его достижений в медицине и того, какой огромный след он оставил в нашей памяти и сердцах».

Фу, и как только меня держали в этой газете с таким-то банальным слогом. Но дело даже не в этом, а в том, что некролог я точно написал, и надгробие точно сфотографировал, и фотографию эту точно удалил со своего компьютера, потому что «незачем всякими надгробиями засорять оперативную память», хотя, если бы не удалил, всё равно бы уже не нашёл. Этой карты памяти, как и компьютера, давно уже не было.

Тогда о смерти Питера Кларка передавали по новостям:

«Известный профессор был сбит насмерть на территории кампуса. За рулём спортивного автомобиля находился пьяный студент.

Питер Кларк скончался на месте, не приходя в сознание. Возбуждено уголовное дело».

Два дня назад по новостным каналам передали о крушении легкомоторного самолёта, таких над Ла-Маншем летает с десяток за день, но рухнул в тот день один. За штурвалом, как вещала ведущая новостей, был семидесятишестилетний профессор медицинских наук Питер Кларк, который пересекал воды Атлантики и не долетел до берегов Франции каких-то пару миль.

Почему на кладбище был я один? Потому что никто, кроме меня, этого некролога не помнил. Как и этой смерти двадцатилетней давности. Газета та вышла с какой-то провокационной статьёй, нарушающей частную жизнь кого-то, то ли актёра, то ли мужа какой-то актрисы, по-моему, их звали Крамеры и тогда они были очень знамениты, а фотографии очень откровенны. В общем, этот парень грозился судом и миллионным штрафом, поэтому газету сразу изъяли с прилавков. Я даже был на суде, защищая старика Хендерсона, говоря, что он ни при чём. Хотя это было не так. В общем, всех собак тогда спустили на Стива – журналиста, написавшего эту статью. Его же потом и уволили. Не знаю, прочитал ли тогда кто-то ещё о смерти мистера Кларка, но то, что сейчас, кроме меня, о ней никто и не вспомнил, было уже очевидно.

– Ты что, не помнишь, как я её писал? – стоял я сегодня в кабинете старика Хендерсона, надеясь не помереть от сигарного дыма, которым он нас травил.

– Некролог, написанный двадцать лет назад, – затянулся он ещё раз, – дай-ка подумать. Конечно же, помню! – хлопнул он себя по лбу. – Я же помню всякую хрень! Иди работай, Керри, и не морочь мне голову!

И я пошёл… выискивать могильную плиту среди таких же однотипных плит. Мне казалось, я уже по третьему кругу обходил это кладбище, я даже увидел парочку призраков, или это были могильные статуи в свете моего фонаря… Зачем мне нужно было искать эту могилу, я не знал, но то, что было нужно, это точно.

Мой фонарь окончательно сдох. Я открыл отсек батареек и покрутил их. Блеклый луч загорелся опять, но тут же стал угасать и исчез на плите с именем какой-то пожилой дамы.

Отлично… Я посмотрел на промокшие ноги – вода в ботинках гуляла меж пальцев грязной холодной жижей. Я потряс ими, одним, вторым, но так и остался вымокшим и продрогшим насквозь. Проклятая осень с её дождями. Оглядев нехитрый пейзаж ещё раз, я увидел ворота, обрамлявшие выход из парка, там, за ними, объездная дорога, у которой я и оставил свою машину. Может, и не было той смерти? Пошёл я на выход. Мало ли что я помнил. Память вообще странная штука, как кривой пазл из обрывков прошлого, настоящего и мечтаний о будущем. Всё это сумбурное и вечно жужжащее собирается в один большой рой и строит в мозгу свои соты из пятиугольных воспоминаний. Никаких доказательств может и не быть, их вообще тебе не нужно, когда есть пресловутое «кажется». Кажется, я это уже где-то видел, кажется, он уже умер двадцать лет назад, кажется, я говорил сам с собой.

Не успел я дойти и до середины кладбища, как был ослеплён таким же фонарём, каким минут десять назад сам освещал все могилы.

– Что-то ищите? – прокричал через ливень человек в чёрном дождевике с какой-то палкой в руках.

«Проблем себе на голову», – подумал я.

– Могу чем-то помочь? – не унимался он и приподнял палку.

Палка оказалась лопатой, а человек – работником кладбища, могильщиком или как их там?

– Я ищу одну могилу! – прокричал я в ответ.

– Это я уже понял, – всадил он клинок в мокрую землю и продолжил копать.

– Правда? – удивился я, не торопясь подходить к этому типу. Человек на кладбище с лопатой в руках – не самый приятный парень.

– А здесь можно искать что-то другое? – ухмыльнулся он.

И правда, кроме мертвецов, ничего не найдёшь.

– Вы не знаете, где здесь могилы восемнадцатого года? – спросил я.

– Тут все вперемешку. А кто вам нужен?

– Питер Кларк.

Могильщик замолчал и посмотрел на меня.

– Сэр, – окликнул я его после затянувшейся паузы.

– Однофамилец, что ли? – посмотрел он на белый камень возле своих ног.

Я подошёл ближе.

Белый камень оказался свежим надгробием, а яма – могилой, возле которой он и собирался поставить его.

– «Питер Кларк, 1962–2038 гг», – прочитал я надпись, подсвеченную мне фонарём человека с лопатой.

– Ну что? – посмотрел он на меня через льющийся с капюшона дождь.

– Однофамильцы, – процедил я сквозь стучащие зубы, посмотрел за могилу и остолбенел.

Теперь я не чувствовал ничего – ни дождя, ни холода, ни страха перед этим незнакомцем, только шум оглушающим эхом проносился в ушах.

Как я мог это забыть, ведь на том самом фото из моего некролога я случайно захватил резной барельеф камня соседней могилы, на нём был изображён улетающий голубь, а крылья его будто разрывали плиту. Этот камень был выше и больше других, больше надгробия мистера Кларка. Как и тогда, барельеф стоял здесь и сейчас.

Получается, мистера Кларка похоронили в той же могиле, на том самом месте, как и много лет назад. Получается, я не сошёл с ума. Или сошёл? Но сейчас не об этом. Таких совпадений быть не могло, таких случайностей не бывает. Мне нужны были доказательства, свидетели, фото могилы, хоть что-нибудь…

– Что-то не так, сэр? – спросил могильщик.

Он оставил фонарь на земле, так что тот освещал всю могилу, а сам, спрыгнув в яму, копал уже из неё. А я всё не мог оторваться от даты на этом камне, мне казалось, закрой я глаза и открой их снова, что я проделал уже раза три, то дата после тире станет на порядок меньше. Но ничего не менялось, так и стоял на месте 2038 год.

– Всё так, – кивнул я и пошёл к воротам, – всё именно так, как и должно быть в самых идиотских кошмарах.

– Завтра придёте? – вдруг спросил он из ямы.

– Не понял…

– Будете на похоронах? – крикнул он мне через ливень.

– Нет, спасибо, я уже был.

Он посмотрел на меня, как на психа, и продолжил копать.

Может, я им и был.

2 глава

В салоне кричат пассажиры, матери успокаивают детей, кислородные маски свисают над креслами, но от них больше нет толку. Пальцы нервно стучат по телефону, вбивая последние слова. Астматик напротив вдыхает альбутерол, у него запотели очки. Рядом кричит ребёнок, переходя на хрип. У кого-то беспрестанно звонит мобильный. Сильный гул, громкий треск. Самолёт пытается выровнять крен. Гаснет свет, темнота.

Анна заглатывает спёртый воздух и никак не может вздохнуть.

«Открой глаза, открой глаза!» – она пытается себя разбудить. Внизу лишь огни берегов и морская тёмная гладь. И они в эту гладь падают с немыслимой скоростью.

«Проснись!»

– Боже! – она задохнулась от страха.

Опять в холодном поту просыпается, сжав мокрую простынь. Ее лёгкие полны воздуха, но всё так же неподвижно тверды. Она не может вздохнуть, пошевелиться, сделать хоть что-то. Так всегда цепенеет тело после этих ночных кошмаров. Анна часто умирает во сне, пару раз за неделю точно. Сегодня был тот самый раз. Всегда один и тот же сон, и каждый раз как по новой. Смерти второй не бывает. К ней невозможно привыкнуть, даже во сне. Во сне Анна падала молча, это другие кричали, а потом пыталась воскреснуть, как мёртвая лежала в постели, пока не приходила в себя.

Она не могла заснуть без снотворных уже несколько лет. Её психика, борясь с неизбежным, блокировала всякий сон.

Ей посоветовали сходить к психологу. Она была у врачей. Дело в том, что она сама была психологом и ничего не помогало, ни одна из десятка методик. Она медленно шевелит рукой, пальцы постепенно отпускают простынь – один, второй, она разжимает кулак. Чувствует руку до локтя, теперь выше, боль в желудке под рёбрами, в сердце – оно безудержно бьётся, приливая кровь к вискам. Ноги свело в острой судороге, Анна вскрикнула, напряглась и посадила себя. Упёрлась руками в матрас, опустила ноги на пол – только мурашки в пальцах, онемение и боль. Она растирает ступни о шерстяной ковёр, пока не обжигает их трением. Она чувствует ноги, чувствует мягкость ковра. Она здесь, только бы встать с постели. Кто-то звонил ей всё утро, пока она пыталась проснуться. Вот опять – телефон на прикроватной тумбе разрывается в напрасных потугах. Анна нажимает «принять» и включает громкую связь. На том конце – женский голос, она узнаёт этот голос, как давно она не слышала его.

– Анна, это ты?

– Да, Филлис.

– Анна, милая, – голос плачет, – такое горе. – Замолкает, набирает воздуха, говорит: – Твой отец умер вчера.

Анна смотрит по сторонам, ей кажется, она ещё спит, ей кажется, это не с ней, не может с ней этого быть.

– Умер вчера? – переспрашивает она, надеясь услышать что-то другое.

– Разбился на своём проклятом самолёте.

– На чём?

– Ох, милая, похороны уже послезавтра, пожалуйста, прилетай.

Анна отключает телефон. На часах десять утра, за окном осеннее утро. Она уже чувствует тело, всё, до последней частицы, но это совсем не важно. В голове одна только мысль – это всё ещё сон.

Она вспоминает отца, его запах и взгляд мягко-строгий, исподлобья, из-под очков, его смех, кабинет и кресло, лабораторию, пробирки, и он над своим микроскопом, прильнув к окулярам, будто в них, а не вне – целая жизнь.

Анна спустилась с кровати на тёплый ковёр. Телефон на тумбе лежал неподвижно, она потянулась к нему, посмотрела последний номер – это точно был он. И номер, и голос плачущей Филлис.

Нажала на кнопку «вызов». Через пару гудков:

– Алло.

– Алло, Филлис?

– Да, дорогая.

– Ты мне звонила?

В телефоне молчание. Анна быстро открывает выдвижной ящик тумбы и суетно шурудит в нём.

– Только что, моя дорогая, – всхлипывают на том конце.

– Прости, я плохо тебя поняла, я только проснулась, ты сказала, что…

Анна находит ручку в ящике тумбы, смотрит на металлический стержень, торчащий из пластикового дула, и со всей силы всаживает его себе в ногу. Боль такая, что хоть кричи. Жмурится.

Закусывает губу.

Открывает глаза.

Не сон. В телефоне всё та же Филлис.

– Отец умер, Анна, тебе нужно приехать, – повторяет она.

Точно не сон. На бедре возле колена кровит красно-синяя точка, испачканная в чернилах, в трубке длинные гудки, в голове непонятно-сумбурное. Может, Филлис сошла с ума? Анна встаёт, ноги плетутся по полу, цепляясь за длинный ворс шерстяного ковра. Её ноутбук должен быть в сумке. Она открывает молнию, достаёт компьютер, включает. Запускает браузер, смотрит на поисковую строку и не знает, какой вбить запрос.

Питер Кларк разбился на самолёте… ПОИСК.

«Страшная авария произошла над Ла-Маншем».

«Известный профессор, Питер Кларк, разбился сегодня на легкомоторном самолёте».

Это какой-то абсурд.

Анна закрывает ноутбук и идёт в душ. Вода бьёт больно по темени, стекая по голой спине, в голове слова Филлис, перед глазами отец. Как же так? Она выключает воду, тянется за полотенцем, повязывает его на груди, включает фен. Гул воздуха не перебивает Филлис, она всё так же говорит о смерти, отражение в зеркале не мешает видеть отца, он всё так же перед глазами.

Через два часа Анна едет в такси по дороге в аэропорт. Слушает новости и джаз. Через час сидит в самолёте. Она покупает последний билет из такси, пока добрый японец тактично молчит всю дорогу. Ей тем и нравилась Япония – здесь все тактично молчат. Анна просит воды и выпивает две капсулы сразу. Хорошее снотворное действует мгновенно. Анна ненавидит самолёты с тех самых пор, как она прилетела сюда. В тот день следующим рейсом летел другой борт, который разбился над океаном. Анна слышала, как объявили об этом, Анна видела людей, ожидающих своих близких. Их крики у окон аэропорта, их вопли у регистрационных стоек. Ей казалось, они оплакивали её.

Больше она никуда не летала, даже домой. Почти сразу после прилёта её начали мучить кошмары, как она разбивалась о море, снова и снова, опять и опять.

Снотворное действует мягко, тихой волной накатывает и снова отходит, то сохраняя её ещё здесь, то уводя в забытье. Анна оглядывает самолёт, нет ли здесь детей и мужчины-астматика в толстых запотевших очках с ингалятором в левом кармане. Нет, это другой самолёт, точно другой. Вот только… Её бросило в жар. Вот только сейчас тоже осень. Анна поклялась себе никогда не летать в чёртову осень, там во сне тоже всё пожелтело, заливая огневидными красками все деревья, мосты и дома. Анна хочет встать и выйти на воздух, но тело будто вросло в это кресло, ноги и руки ослабли, сознание уходило, оставляя бесконечную темень, погружаясь в искусственный сон.

Она видит отца, он, серьёзный и строгий, ходит по кабинету, лишь изредка смотря на неё.

– Значит, ты уже всё решила? – Он останавливается на мгновение и окидывает её презрительным взглядом.

– Да, я меняю специальность.

– От учёного в психологи? Так?

– Так…

– Можно узнать почему?

– Пока ещё есть время…

Это был третий курс института.

– Тебе же нравилась наука…

– Это тебе она нравилась, пап, и психология тоже…

– Нет! – он крикнул так строго, что у Анны зазвенело в ушах. – Это полнейшая чушь! Ты просто безответственная. Ты бросаешь дело всей своей жизни…

– Это дело твоей жизни, пап.

– Знаете что, мисс…

– Мисс, мисс, – кто-то трясет её за плечо, – проснитесь, мы приземлились.

Над ней стюардесса. Она на земле. Пассажиры толпятся на выходе из салона.

3 глава

– Где у вас архив «Вечерней газеты» за 2018 год?

Сегодня я встал с больной головной и заложенным носом, и ещё с резью в горле, что казалось, куда-то под гланды мне вставили лезвие бритвы и оно раздирало там всё.

Если завтра опять умрёт тот, кто уже умер сегодня, я даже с места не сдвинусь. Напишу абсолютно такой же некролог и абсолютно спокойно перешлю его в редакционный отдел.

Центральная библиотека города находилась в трёх кварталах от моего дома. Её каждый раз хотели закрыть, и каждый раз находились те, кто кричал, что бумажная книга ещё жива.

Женщина в очках-кошках и с «палками» в голове, которые как-то держали то, что называлось причёской, посмотрела на меня исподлобья и указала карандашом в зал.

– На любом из компьютеров, – сказала она.

– Нет, мне нужна сама газета, – закашлялся я.

– Они все отсканированы и занесены в нашу базу, – отстранилась она от меня и протёрла руки вонючим спиртом.

– Отсканированы?

– Да.

– Все?

– Все.

– То есть оригинала нет?

– Но это и есть оригинал, – она смотрела на меня так, будто впервые видела такого идиота.

– Да, конечно, – не мог не согласиться я.

Конечно, всё было так, как я и думал. Разве что-то могло пойти как-то иначе, если не наперекосяк? Когда с курса сбивается целый корабль, все, кто на нём, идут в никуда.

На первой полосе «Вечерней газеты» за 5 ноября 2018 года тоже был некролог. Но посвящённый не Питеру Кларку, а какому-то Абдулу Селиму, отличному пекарю, верному мужу и хорошему отцу, умершему своей смертью в кругу родных и близких.

«А ты кто такой, чёрт возьми?» – смотрел я на толстого усатого мужчину восточной наружности с лепёшкой хлеба в руках.

– Простите, – подозвал я библиотекаршу.

Она шикнула на меня и прислонила палец к губам. Я огляделся. В зале, кроме нас, никого не было.

– Простите, – повторил я шёпотом, дабы не мешать непонятно кому, – а ошибки в архиве быть не может?

– Неправильная сортировка по дате? – спросила она.

– Нет, с датой всё в порядке.

– В чём же проблема?

Что мне ей сказать? Что статья в газете не та, что была двадцать лет назад? Что мой мертвец был совсем другим человеком и я хочу видеть именно свой некролог, а не этот, не пойми чей. Я быстро пролистал страницы, все другие отделы на первый взгляд не изменились, и спортивный, и политический, и отдел рекламных объявлений – все на месте. По сути, ведь некролог тоже был, только не тот.

Женщина в строгом костюме всё так же смотрела на меня из-под кошачьих очков. Мне вдруг почудилось, что если я выйду из этой библиотеки, а после зайду обратно, то здесь уже будет не она, а совсем другая тётка, а может, и библиотеки не будет… всё идёт кувырком.

– Всё в порядке? – уточнила она.

– А мог кто-то залезть в компьютер и что-то изменить? – спросил я. – Ну, знаете, пошутить, что ли, с фотошопом, например.

Женщина взглянула на меня так, будто я спросил, не мог ли кто-то залезть в библиотеку и обесчестить её саму.

– Нет, не мог, – сказала она, – что-то не так?

– Всё так, извините, – сказал я, распечатал нужные мне страницы с усатым Селимом и ушёл.

Естественно, я ей не поверил, как и этой газете, как и всему их архиву. Не могло же быть такого, чтобы не осталось печатных газет!

– Никаких газет не осталось, теперь всё в архивах, – сказали мне в другой библиотеке, через четыре улицы от той.

Эта женщина была чуть моложе и без кошачьих очков, но всё так же противно шипела.

– Мне нужен только один экземпляр, – сказал я.

– Все в электронных архивах.

В архиве этой библиотеки был всё тот же Абдул Селим и никакого мистера Кларка.

* * *

На месте и до того неизвестной мне пекарни стоял известный всем магазин. Я взглянул на распечатку газеты и опять на известный магазин. Адрес на табличке дома, возле которого стоял мистер Селим, был тот же, как, собственно, тем же был и дом. Неужели и пекарни здесь никогда не было? Мне вдруг пришла бредовая мысль, такая бредовая, что даже озвучивать стыдно: мне вдруг показалось… Нет, такое нельзя произносить вслух. Мне вдруг показалось, что весь реальный мир существовал лишь на страницах газет, а жизнь оказалась совсем нереальной. Я приложил ладонь к горящему лбу – надо бы купить аспирин, пока не забредил ещё сильнее. Пока бред, овладевший всем миром, не захватил и меня.

– О-о, господин Селим, – протянул чей-то хриплый голос у меня за спиной.

Меня чуть не передёрнуло.

– Нет, я не Селим, – обернулся я.

– Не вы, – тыкал грязный палец в распечатку газеты, – господин Селим.

– Вы его знаете? – я отшатнулся от неприятного запаха прокисшего супа и, кажется, прочистил нос.

Маленький, скрюченный бездомный старикашка улыбался мне беззубым ртом.

– Все знали мистера Селима, все любили его пекарню. Мистер Селим кормил всех бездомных, как велел ему его пророк.

– Кормил?

– Да…

– Лет двадцать назад?

– Почему же. Год назад, – недоумевал бездомный и протянул свою грязную ладонь.

Я положил в неё две монеты.

– Мистер Селим умер год назад? – спросил я.

– Нет, это пекарня закрылась год назад, а мистер Селим умер давно. А в его пекарне так и продолжали раздавать лепёшки, как и завещал мистер Селим. Хороший был человек… и жена его тоже хорошая.

– Она, я так понимаю, тоже мертва?

– Нет, ещё нет.

«Ну хоть кто-то в этой истории был жив», – подумал я.

– А вы не знаете, где она сейчас?

Сейчас он скажет, что уехала к себе, куда-нибудь в Стамбул или Марокко.

– Жена его живёт через два дома отсюда, – он показал на старый коттедж, укутанный лозой винограда.

Ну хоть с этим мне повезло. Я пошёл к указанному дому. В голове крутилось… Да чего только там не крутилось. Я остановился и ещё раз взглянул на свои распечатки.

Внизу некролога значилось «Керри Мильтон».

Может, это и правда я написал?

Нет, полнейший бред! Я не помнил никакого Селима и никакой пекарни, я не помнил ничего, что было связано с новым некрологом.

Белый дом с облупившейся штукатуркой покрывала густая лоза, она доползала до окон первого этажа, огибала их, переходя на высокий навес, на котором висели огромные гроздья – никто не снимал виноград. Может, и нет здесь никого… Только я потянулся к двери, как она распахнулась. Через густые ресницы карих глаз на меня смотрела старая женщина с огромной копной седых волос.

– Госпожа Селим?

– Мне не нужны пылесосы, – сказала она и попыталась закрыть дверь.

– Нет-нет, госпожа Селим, – придержал я дверь. – Я ничего не продаю.

– Сейчас все всё продают, – ворчала она.

– Мне нужно с вами поговорить, я из местной газеты.

Она прищурилась и опять высунулась из двери.

– Да-а, – протянула старушка.

– Скажите, ваш муж скончался двадцать лет назад?

– Да… – прищурилась она ещё сильнее, осматривая меня с головы до ног.

– Об этом писали в газете.

– Да? – удивилась женщина.

– Некролог выходил.

– О ком?

– О вашем муже.

Она удивлённо хлопала большими глазами.

– Здесь написано, – держал я перед ней отсканированную распечатку, – что он был владельцем небольшой семейной пекарни.

– Да, – пробежалась она глазами по серым листам. – Всё правильно, хорошо написали.

Она молча посмотрела на меня и сжала губы в морщинистый красный бант.

«Сейчас что-то скажет», – подумал я. Что-то, что прояснит весь этот кошмар.

– Он пёк отличные лепёшки, – наконец выдавила она из себя, – никто такие не пёк.

– Хорошо…

– Очень вкусные.

– Отлично!

– И раздавал их бедным.

– Добрейшей души человек!

– Хотя мы сами были бедны.

– Охотно верю, но, госпожа Селим, вы же понимаете, что обычным пекарям не пишут некрологов на первых страницах центральных газет.

– Но он был очень хорошим пекарем и хорошим человеком, мой муж – хороший человек, – возмутилась пожилая женщина.

– Я понимаю. А больше он ничем не занимался?

Она задумалась.

– Он вязал корзины.

– И всё?

– И жарил мясо, баранину.

– Понятно. И всё?

– И всё.

И всё, что мне удалось разузнать. Тот, кто подменил некролог, скорее всего, нашёл этого Селима в списке умерших в тот день и заменил его смертью смерть мистера Кларка.

Итак, у меня нет нужной газеты, нет доказательств, нет ни одного человека, кто не счёл бы меня сумасшедшим, есть лишь один бредовый день.