Возвращение императора. Невероятные приключения в XXI веке. Петр I и президент

* * *

«Сенсация века! В России ожил царь Петр Великий!», «Не позволим властным структурам избавиться от ожившего, чтобы обеспечить себе спокойное правление!» – такие лозунги наводнили Интернет. Об этом говорили по всему миру.

Президент собрал проверенных людей в Кремле.

– Что будем делать?

– Хотите, спецслужбы его так упекут, ни один журналист не пронюхает, – предложил главный ответственный из органов внутренних дел.

– Раньше думать надо было! Головой, а не… – Президент перевел тяжелый взгляд на главного ответственного за прессу. – Почему не проследил. Как узнали?

Тот округлил без того круглые глаза.

– Вы были в коме… Я же не знал, что он… оживет. А может, сделать из этого пиар-ход? – оживился он. – Дать его интервью по зарубежным каналам, это ведь такие деньги! Такие деньги!.. В казну, конечно. На цифру можно всю страну посадить.

– Кто кого посадит, мы еще посмотрим! – проворчал главный ответственный за государственную безопасность.

– Ни на минуту из строя выйти нельзя! Как допустили, чтобы информация просочилась! – Виктор Александрович повернул голову в сторону премьер-министра Александра Викторовича. – Вы ведь замещали меня! Как проморгали?

– Может быть, не все так страшно? Представить его как достижение российской науки. Недаром же мы Сколково построили!

«Неплохая идея! – подумал главный ответственный за оборону. – Под этим делом я представлю факт оживления как секретное оружие. И мне престиж, и моим амазонкам. Мол, наши силы могут и мертвого из могилы поднять!»

– Виктор Александрович, – подобострастно произнес Александр Викторович, – Петр еще не разбирается ни в чем. У нас время есть.

«Ладно, на месте решу!» – подумал Виктор Александрович и собрался вылететь в Петербург, чтобы лично встретить Петра.

Пока он ехал в сторону аэропорта, ему докладывали обо всех шагах царя.

Слова, сказанные им на площади перед Петропавловским собором, немного успокоили Виктора Александровича. «“Я здесь не для смены, а для помощи. Не для смуты, а для дела”, – так видит свое пребывание, – обдумывал Президент. – Ну хотя бы опять в цари не полезет! И на том спасибо! Ему годы понадобятся, чтобы понять, что сейчас в мире происходит! Россия так изменилась за три века! По сути – это совсем другая страна!»

Зная по истории характер Петра, было трудно представить его уступчивым, терпимым, принимающим чужое мнение.

«Свою правду он палкой вколачивал. На это указывали все его приближенные. Страна большая, народу много, не жалел! Сейчас так нельзя!» – Виктор Александрович понял, что его ждет немало трудностей с ожившим царем.

* * *

Проезжая Дворцовый мост, Петр оглянулся назад, на Петропавловскую крепость, и вздохнул:

– Эх, Данилыча бы сюда! Поглядел бы на Янни-саари!

– Что это? – спросил водитель.

– «Заячий остров» по-чухонски. Было здесь рыжее болото, кусты, зверье да трава. Мечтали мы с Алексашкой, что выстроим здесь Парадиз, а он ныне краше, чем виделось нам! Мой Зимний дворец на Канавке, чай, снесли?

– Не снесли! – затараторил Иван Данилович. – Внутри от театра, что при Екатерине Второй отстраивался! Вон, видите, голубое ажурное здание. Недавно несколько комнат отрыли. Кабинет ваш в целости. Хотите, заглянем?

Петр, скрывая эмоции, молча махнул рукой.

– Зимний дворец же дальше! – вмешался Толик.

– Не путайте, вы про Екатерининский говорите, а я про тот, что был построен Петром Алексеевичем, Дворцовая набережная, 32.

Иван Данилович хотел провести его через бальный зал театра Эрмитажа, тем, что над каналом, но решил, что Петру сейчас не до красот.

Увидев вместо своего, любимого им, творения другое сооружение, царь нахмурился и пребывал в дурном расположении духа, пока не заинтересовался компьютером. Обратив внимание на картинку, как дворец выглядел в его время, он хотел сказать, что художники ошиблись и все было не совсем так, как изображение вдруг поменялось и начался фильм о строительстве первого дворца. Он был так поражен меняющимися картинками, что застыл, наблюдая за реакцией окружающих. Но никого вокруг не удивляло, что на экране очень маленькие люди, что они двигаются и живут своею жизнью. Он крякнул от удивления, покрутил головой и еле сдержался, чтобы тут же не вскрыть крышку и не заглянуть внутрь, дабы понять, как там помещается так много народа. Затем, увлекшись, стал смотреть о строительстве второго дворца и о том, как с помощью переделок был придан парадный вид дворцу последнему.

– Правильно ли все? – спросил Иван Данилович. – Ведь по крупицам информацию собирали.

– Поглядим, – сказал Петр и прошел вперед.

* * *

Спустившись вниз, туда, к своему веку, он понял, что сохранилась лишь малая толика от его жизни. Не было ни красиво убранного двора, ни пристани, откуда он любил утром садиться в лодку, чтобы объезжать весь город, ни парадных покоев, где принимал важных особ, ни спальни, где умирал.

Правда, о том не пожалел. Слишком тяжелы были воспоминания о последних месяцах жизни. Измена жены, предательство друга, недуг, страшные боли, метания, сомнения, кого оставить после себя, и наконец уход… Память отозвалась в нем ноющей болью: он увидел себя, метавшегося в агонии на кровати, свое разбухшее тело, не способное выдавить мочу, беспомощность от страшной болезни, недоверие к лекарям и их методам лечения, приносившим ему под конец столько мучений! Ощутил, как тогда, снедавшую горечь обиды и недоверия к жене, предавшей его после того, когда он возвысил ее так высоко! Как ему непереносимо вдруг стало ее присутствие, опущенные глаза, скрывавшие мысли, страх перед ним после измены, желание оградить его от преданных ему людей. Будто вновь пережил он свои подозрения, когда у его постели Меншиков и Екатерина, оба страшась своей участи, переглядывались и, как казалось, желали ему смерти. Невыносимо давила на него зависимость от близких, кому он более не доверял… Она ли это, боясь за свою участь, Меншиков ли, в страхе за открывшееся казнокрадство, но из-за их чрезмерной заботы не могли дойти до него тогда те, кого он желал бы видеть… Токмо дочери. В агонии он молил Бога о том, чтобы не отойти в мир иной 27 января – в день рождения Анны. Не хотел доставлять любимице горе своим уходом.

Петр крепко сжал губы, не желая выплеснуть наружу ни капли эмоций. «Георгиевский зал, – прочитал он, – место, где находился саркофаг с телом Петра Великого. Караул вокруг него стоял день и ночь, непрерывно шли люди, чтобы проститься с любимым царем. Императора похоронили на сороковой день…».

Петр не смог читать дальше, воспоминания захлестнули его, встали комом в горле… Он отвернулся от всех, чтобы набраться сил для осмотра сохранившегося дворца.

Для этого нужно было спуститься вниз и пройти туда, где его ноги ступали в другом столетии.

* * *

Иван Данилович, следовавший за Петром, вел императора по его же дому, вдруг ставшему чужим и незнакомым.

Петра резануло то, что не увидел он ни Гаванца, ни Зимней Канавки, ни Невы. Раньше внутренний дворик с трех сторон окружала вода и чувствовал он себя в своем кабинете – Конторке, как капитан на родном судне. Теперь же и не сразу сориентировался, где находится.

– Видите сени и чулан истопника? Они подлинные! – забежал вперед Иван Данилович. – А вон кабинет ваш и столовая.

– Столовую перенесли.

– А остальное? Все как при вас. Так ведь?

– Ее спроси, – зло повернулся к нему Петр, войдя в Конторку и указав на чучело своей любимой собачки Лизетты около камина. – Ну что, как при нас, аль нет? – обратился он к мохнатому другу. Голос его звучал сдавленно. – Как тебе шкуру оставили, а нутро соломой набили, так и в музее оном. Сторожишь не нашу жизнь.

– Ну как же, – расстроенно развел руками Иван Данилович. – Вот токарный станок ваш, и бюро, под ваш рост изготовленное, и морские инструменты. Неужели ничего не узнаете?

– Да, пес, свою шерсть на чужом горбу не признать! – сказал Петр то ли чучелу собаки, то ли кому-то еще. Иван Данилович, сначала приняв это на свой счет, хотел обидеться, но потом поставил себя на место Петра: как бы он реагировал, если бы в его доме все было бы не так, как при нем, и вздохнул.

– Собака моя. Я сам приказал чучело изготовить. Подарок князя Меншикова. Отписал, что зело глупа, но стрельбы не боится и бросается на того, кто стреляет. Однако ж сей презент золотником обернулся!

Иван Данилович подошел к бюро и стал рассматривать предметы на нем: табакерка с надписью «Царь Петр. 1697 Саардам», циркули, уникальный сейф-ларец, параллельные линейки… Откидная полка бюро была ему по плечи.

«А ведь Петр здесь работал стоя», – подумал он.

– Вещи мои. – Петр оглядел изразцовую печь, компас на полу и облокотился на бюро. Старое дерево, поначалу отнеслось к хозяину как к чужому, не приняло его, но потом, узнав знакомую руку, ответило ему воспоминаниями. Как он, не имея времени присесть, стоя писал здесь указы, рисовал эскизы кораблей и домов, обдумывал письма, отдавал распоряжения.

Петр погладил деревянную поверхность: «Сколько мыслей моих тебе ведомо! За триста лет ту тайну никто не распечатал. Не чаял воротиться».

* * *

Бюро это было изготовлено под его рост. Высота рабочей откидной доски такова, чтобы царю было удобно руки размещать, когда он стоя писал или чертил. Не удержался и открыл он сейф-ларец.

– Пуста казна! При мне такого не бывало!

Сейф был подарен Августом Сильным – польским королем, который так понравился ему при первой встрече. «И на старуху бывает проруха», – усмехнулся Петр тому, что принял его расположение за дружбу. А вот сейф был действительно хорош! С семью запорами, с отверстиями на дне, чтобы привинчивать к столу, надежная защита от воров. Он и снаружи был красив!

Петр привычно взглянул на себя в янтарное зеркало слева от конторки, презент от прусского короля Фридриха Первого, и как будто очутился опять в своем времени.

Вспомнился эпизод, как вернулся он однажды из Адмиралтейства, а собака его не встречает. Он не придал этому значения, мысли были делами заняты. И тут вдруг скребется кто-то в дверь. Он выглянул в окно, увидел Лизетту, дал знак караульному пустить. Собачка вбежала, хвостом виляет, на задние лапы встает, когтями за чулки цепляется.

Разозлившись, отшвырнул ее, потом угрызения совести почувствовал, что обидел преданного друга, и наклонился погладить.

Лизетта, забыв обиду, стала ласкаться и руки царя лизать.

– Что тут у тебя? – заметил вдруг Петр что-то за ошейником. – Да тут записка. Лизетта, и ты у меня просить вздумала! – развернул он послание.

«Всемилостивейший государь! Ваша преданная Лизетта челом бьет. Вы давеча изволили приказать в Петропавловскую крепость слугу своего царского заключить и кнутом бить. По моему собачьему разумению, вина его не есть правда. Мне доподлинно известно, что не виновен он. Мы, собаки, не токмо везде бегаем, а и разговоры слушаем. Я служу вам верой и правдой бескорыстно столько лет. Прошу вас простить сего виновного и пересмотреть дело. А я уж вам отслужу! Лижу ваши ноги и руки, преданная вам, собака Лизетта».

– Ох ты, шельма! Ох шельма! – ласкал собаку Петр. – Когда бы послушны мне были все в добре, как ты, тогда не гладил бы я их дубиною! А подучил-то кто? Руку, писавшую, признаю. Екатерина постаралась, – усмехнулся он способу заступничества, к которому прибегла жена. – А об том, что невиновен, то мы поглядим!

Екатерина нередко заступалась за тех, к кому испытывала симпатию или дружеское расположение. Чаще всего ее просьбы касались Александра Меншикова. Его жадности не было предела! Он то вымогал взятки для проталкивания выгодных прошений, то сам пер из казны при любой возможности. Петр вспомнил, как за шесть лет до своей кончины решил построить канал длиной 100 верст из Волхова в Неву в обход Ладожского озера. Желал судоходство облегчить. Торговля с Европой по Балтике требовала расширения водных путей. Надзирать над строительством Меншикова поставил, 2 миллиона рублей выделил из казны на строительство. Деньги пропали. Несколько тысяч рабочих умерло от голода, а работа продвинулась мало. Петр слушал тогда здесь, в Конторке, его юливый голос, как он всеми прикрывался, чтобы с себя вину снять, не выдержал и отлупил от души! Алексашка отделался тумаками и огромным штрафом и клялся, что верой и правдой, что больше никогда!

Но Меншиков не смог совладать со своей натурой. Воровал даже из денег, отпущенных на царские нужды: для него – Петра два парика по 10 рублей, а для себя восемь по 60 рублей. Екатерина оправдывала его тем, что однажды он потратил около пятидесяти тысяч на палатки и провиант для полков, расквартированных за границей. И иные случаи бывали. Но все же брал из казны он неизмеримо больше, чем отдавал.

Двор недоумевал, как это Меншикову все сходило с рук! В конце концов его рвачество так всех вывело из себя, что Сенат направил Петру донесение с перечислением случаев воровства князя из государственной мошны.

Царь и тогда не отдал Меншикова на растерзание, ответствовал: «Вина немалая, да прежние заслуги более. Рука вороватая, да верная».

Однако незадолго до смертельной болезни Петра еще одно воровство Меншикова обернулось отстранением его от должностей президента Военной коллегии и генерал-губернатора Санкт-Петербургской губернии. К этому времени Петр уже едва переносил милого друга. Он все еще ценил и нуждался в нем, но прощать больше не мог. Царь был так разгневан, что готов был убить Меншикова. Тот это почувствовал и на коленях молил о прощении, но гнев Петра был страшен: «Теперь в последний раз дубина. Ей, впредь берегись! – зазвучало грозное предупреждение».

Петр помнил недоуменные взгляды родовитых сановников, которые толпились в приемной, ожидая наказания более серьезного, чем лишение Александра Даниловича видных постов. Неужели никто не в силах обуздать казнокрада! От Петра ожидали действий на его счет. Меншиков был не на шутку напуган, но тут смертельная болезнь приковала Петра к постели. Два близких ему человека: Екатерина и Алексашка, оба виноватые перед ним и оба страшившиеся своей участи, распоряжались во дворце и определяли список лиц, кого допускать до царя, а он – Петр был так измучен болезнью, что никак не мог этому воспротивиться!

* * *

Однако не только плохое вспоминалось, но и хорошее. Много счастливых дней было у него во дворце!

В ушах зазвучал голос и грудной смех жены, когда он показал ей послание от Лизетты.

– Твоих рук дело? Говорено же между нами, чтоб не встревала ты в дела государственные!

– Петруша, не серчай! Я лишь просьбу Лизетты изложила, – сказала она со своим, приятным уху акцентом, – ибо собачка понеже писать не может. Я приготовила для вашей милости померанцев и венгерского вина. А вот вам и мое посланий. Отправить его не было оказий, ви вернулись быстрее обычного.

Она достала из декольте письмо и протянула ему: «Господин, контр-адмирал. Доношу вашей милости, что я здесь купно и детки наши в здравии обретаемся. Не чаем вашего к нам возвращения! А что изволите упомянуть, что вам без нас скучно, верю, однако ж чаю, что вашей милости не так скучно, как нам, и забавы вы везде можете сыскать. А что пишете, будто старые, так то, ведаю, что скорее даму сыщите! Хотя метрессу свою отослали, так я тому уведоми- лась, но чаю, что ненадолго», – вдруг вспомнил Петр фрагмент из письма жены и почувствовал себя, как всегда был в разлуке с ней: далеко, но желанным, не смотря ни на что!

– Не грусти! – хлопнул Петр по плечу Ивана Даниловича, все еще переживавшего, что царь остался недоволен видом своего дворца. – Не твоей вины дело это. Я и сам при жизни не всегда чужие кости берег. Дальше веди.

– Да почти все осмотрели. Только портреты остались, да ваша восковая скульптура.

– Скульптур довольно с меня, а с родными моими один постою.

– Переживает? – спросил Толик, вышедший покурить, присоединившегося к нему Ивана Даниловича.

– Перед портретами стоит и молчит. Меня прогнал.

– Ну, ясно, переживает. А интересно, он там, – Толик показал пальцем на небо, – с ними виделся? Если так, то вроде как недавно расстались!

– Вот вы его об этом и спросите.

– Ну и спрошу! – обиделся Толик.

– Только не сейчас, – назидательно повысил голос Иван Данилович. – Тяжело о таком говорить.

– Что я, не понимаю?

* * *

Петр все-таки не удержался и вошел в бывшую офицерскую караульную, где теперь находилась его восковая скульптура. Вошел и вздрогнул от сходства с собою. Он оглядывал себя со всех сторон, и казалось, что выражение лица восковой куклы менялось.

– Обратите внимание на то, что волосы парика восковой персоны – настоящие, принадлежавшие царю, – услышал он голос экскурсовода.

Петр оглянулся, в комнате, кроме его и двойника, никого не было. Голос раздавался за окном, так как он вошел туда, куда посетителям входить не полагалось.

– Редко кому удается встать на уровень взгляда восковой персоны. Создается впечатление, что царь смотрит поверх подданных, как это было и при его жизни, но те, кому повезло с высоким ростом, признаются, что чувствуют себя, как будто пронизанными его взглядом насквозь! Довольно жутко находиться рядом!

Петр оглядел куклу, и у него мелькнула озорная мысль: скинуть это чучело с трона да самому занять это место. Вот бы посмеялся он реакции увидевших, как он встает и начинает говорить.

На память пришло, как еще при жизни спрашивали его:

«– Ваше величество, дозволяете ли вы изготовить по вашей кончине восковую персону?

– Дозволяю, – тогда ответил он.

Но Карло Растрелли не унимался:

– Прошу прощения, Ваше величество! Возможно ли установить внутрь пружинный механизм, дабы персона вставала, подымала руку и могла ходить?

Петр отмахнулся тогда:

– При жизни так натрудился, набегался, что после посидеть спокойно желаю. Не дозволяю.».

Снаружи опять послышался голос экскурсовода.

– Карл Растрелли прислушался к пожеланию царя, но в колени, локти персоны вставил круглые шарниры. Таким образом можно время от времени менять позу скульптуры, положить ногу на ногу, руки повернуть иначе. Представляете, какое впечатление производила эта персона на вельмож. Они выйдут от Екатерины, плюются, что портомойка на троне, а тут Петр сидит. Вельможа входил, персона была в одном положении, выходит, а Петр уже ногу за ногу заложил. У иных сердце в пятки уходило! Петр и после смерти их всех в страхе держал!

Неожиданно ее речь была прервана громким отрывистым смехом.

Экскурсанты в любопытстве заглядывали в комнату, откуда слышался этот неестественный хохот.

– Смотрите, Петр! Мистика какая-то!

– Два Петра! Точно, два!

– Один шевелится! Это он смеется! Он хохочет над нами!

Раздались визг, топот и крики.

– Что, что такое? – немногочисленные экскурсанты, привлеченные шумом, направились в сторону комнаты с восковой персоной. Ужас, в глазах бежавших навстречу людей, передался и им.

– Петр, Петр. – кричали они, сначала метнувшись из зала, а затем, как завороженные, возвращались, разглядывая ожившего царя в упор.

– Смотрите, один в один! А высоченный какой!

Петр, не выносивший прямого взгляда, выбежал из дворца и, увидев Толика, скомандовал:

– Гони!

Иван Данилович еле успел запрыгнуть в машину.

Из музея выбегали люди и показывали в их сторону.

– Петр, Петр, – слышалось отовсюду.

– Вы такой фурор навели! – когда они отъехали, заметил Иван Данилович. Он все еще оглядывался в сторону дворца.

– Меня за восковую куклу приняли! – засмеялся Петр. – Ох и Екатерина! Ох и хитра! И Данилыч туда же! Для устрашения сию персону изготовили, – царь опять захохотал. – Посмотрел бы я на лица бояр, кои моей персоной были напуганы! Хороша шутка!

Отсмеявшись, он стал серьезен и деловито спросил.

– Столица у вас где нынче?

– В Москве.

– Туда и гони!

Толик заартачился:

– Мне завтра на работу. И потом, что я жене скажу, где ночь провел?

Но Петр не привык, чтобы противились его воле.

– Ты ныне при царе. На службу тебе указ пошлем, что сполнять ее не должен. И жене отправим. Указ есть указ. Он всем писан.

– Моей – не писан! Да и нет у нас царей, – безнадежно протянул водитель.

– Тьфу ты! Забыл совсем! Все у вас не как у людей!

– Петр Алексеевич хотел сказать… – пришел на помощь ученый. – На работу вам будет послано письмо, что вы теперь на правительственной службе! Вы это хотели сказать, Петр Алексеевич?

– Вот-вот!

– …и выполняете историческую миссию по доставке Петра Великого в Кремль для… – ученый задумался, а затем продолжил: – Для восстановления в правах как главы и правителя.

– Толково! – похвалил Петр.

– А кто мне за бензин заплатит? – не унимался Толик.

– Что за штука? Для какой такой оказии? – спросил Петр, услышав незнакомое слово.

– Это как овес для лошади, корм для машины, – объяснил ученый.

– Из государственной казны, по моему же указу, будет тебе возвращено деньгами, зерном или живностью какой.

– Мне бы деньгами… – озадаченно отозвался водитель.

Глава 2. Встреча двух правителей

В дороге, однако, им не пришлось долго быть одним. Местные власти, получившие указание сверху, решили оградить Петра от неприятностей в пути. Скромная машина была окружена почетным эскортом с мигалками.

Толик гордо поглядывал на всех со своего водительского места и думал: «Вот ведь, не кого-нибудь остановил, а меня. Верно, значит, я тачку выбрал. А моя меня недотепой считает! В милицию, что ли, забрали бы! Тогда, может, в газетах напечатают или по телеку покажут. А то ведь не поверит! Скажет: “Не болтай! Чтобы Петр и ты! Да он с тобой… на одном поле не сядет!”» – Толик обиженно шмыгнул носом, как будто уже услышал от жены эти горькие слова.

Минут через десять Петр вдруг изрек:

– Нелегка житуха на пустое брюхо! Поворачивай в ближайшую корчму. Три века крошки во рту не было!

Переглянулись его попутчики, и машина остановилась у харчевни «Три пескаря» на Невском проспекте.

Выйдя из машины и привлекая внимание прохожих, Петр сердито прошагал к двери.

– Пялятся, будто я чудище многоголовое!

– Их можно понять, Петр Алексеевич! – засеменил рядом ученый. – Не каждый день живого царя видят!

В коридоре харчевни красовалась настоящая телега с кадками и плугом. Чуть дальше стояла скульптура мужика. Одна рука его была прикована кандалами, а второй он пытался дотянуться до кружки с пивом.

Петр улыбнулся и заметил:

– Да, уговорами и ныне не сладишь, коли кандалы в ходу.

* * *

В зале столы были отгорожены стойками, с которых свисали колосья пшеницы. Петру интерьер понравился. Он почувствовал себя в нем привычно.

Наличие выстроенного в баре алкоголя доказывало, что сюда можно было прийти не только для того, чтобы перекусить, но и отвести душу за теплой беседой.

Во главе этого великолепия, как вратарь на воротах, стояла хозяйка. Средних лет, моложавая, но по унылому выражению ее лица было ясно, что гол в эти ворота давно не забивался!

Оглядев помещение, посетители подошли к стойке, и Петр сказал:

– Сбитня горячего, пирогов с зайчатиной, каши да медовухи.

Барменша, которая ничем, кроме сериалов, не интересовалась, вытаращилась на него.

– Ты что, из роли не вышел? Вот тебе меню. Садись и читай.

– А что мне тебю читать? – усмехнулся Петр. – Ты нам еду подавай, и побыстрей! Мы нынче в большой спешке!

Ученый и водитель энергично закивали.

– А что подавать-то? – не унималась хозяйка заведения. – Вы еще ничего не заказали.

– Сказал же, отрубей бараньих, крыльев лебединых, репу пареную, да щей погуще. Все, что есть, давай!

– Здорово у вас получается! – восхитилась барменша. – Как у настоящего царя!

– Он и есть настоящий! – сложил руки рупором Толик и кивнул на Петра.

– Ну, знаете, – обиделась она, – дурить меня не надо. Могли бы человеческим языком заказать!

– А я тебе, дура-бабища, каким говорю? Жрать давай! – не выдержал голодный царь.

– А за дуру-бабищу вы мне ответите! – и оскорбленная дамочка вызвала охрану.

И вытолкали бы голодного Петра с сотоварищами, если бы милиция не вмешалась. Капитан подмигнул хозяйке и сказал:

– Президент приказал обеспечить Петру лучшее обслуживание, а вы на него охранников натравили. Ай- ай-ай.

– Президент? – недоверчиво махнула рукой красотка за стойкой. – Нашли дуру!

– Чего мы здесь тогда? – вразумил ее капитан. – Команда из Москвы от самого! Мы с вами первыми живого Петра видим!

– Того самого, что Петербург основал? – Хозяйка покрутила головой. – Вы шутите! Нет? Что, серьезно? Вы думаете, что я прям так и поверю! – она кокетливо поправила волосы.

– А зачем мы здесь тогда? Вы видели, чтобы милиция кого-то просто так охраняла!

– Да вас, когда надо, никогда нет! У нас тут такая драка на днях была, так вы приехали, когда уже…

– Прекратите разговоры! Он, может, со дня смерти ничего не ел. Представляете, какой он голодный…