Болгарская неожиданность. Книга 5

Тут у меня в голове что-то щелкнуло и сложилось в единую картинку.

– Послушай, Стоян, а вы здесь не Александра Македонского Великим зовете? – на всякий случай спросил я.

– А кого же еще? – удивился знаток истории. – Конечно его!

Тут сложилось и у Богуслава.

– Так выходит именно этот царевич Александр в свои 10 лет усмирил и объездил норовистого коня Буцефала? Помнишь, Володь, ты мне еще в Новгороде эту историю рассказывал?

– Именно он, – подтвердил я.

– И не удивительно, при таком-то отце, трижды победителе Олимпиад в выездке на лошадях! Обучил, поди, сыночка всему, чего сам умел.

Мы со Стояном дружно пожали плечами – все может быть.

– А какое отношение к этому Филиппу имеет ваш город? – продолжал вникать боярин. – Вы от Греции вроде далеко живете.

– В те далекие времена этот край был населен племенами фракийцев, неутомимо ходивших в грабительские походы и терзавших Грецию кто во что горазд. А раздробленная на города-государства Греция, ослабленная постоянными войнами мелких царьков между собой, защищаться была не слишком способна.

Вылитая Русь 13 века, мрачно подумал я.

– Филипп не стал с этим мириться и со своей мощной армией, разбил и покорил эти полудикие племена, а на месте одного из их поселений основал будущий могучий город и назвал его Филиппополем в свою честь. Несколько раз наш славный город переименовывали, и теперь он зовется Пловдивом. Вроде бы македонский царь был кругом молодец, но при всем том славился своим безудержным и беспросыпным пьянством, да еще неистовой тягой к женскому полу.

Эх, на раздробленную на удельные княжества Русь перед приходом монголов закинуть бы князем такого пьяницу и бабника! – пронеслось у меня в голове, – враз бы навел порядок и выставил против этой несметной орды сплоченный в единое войско бронированный кулак из русских воинов. Да добавить бы еще для усиления командования сына, великого полководца! Завоеватели уносились бы с нашей земли, опережая собственный визг, до самых своих кочевий, теряя своих раскормленных на других народах вшей и отнятые у кого-то портки! И навсегда зареклись бы даже думать о походах на Русь – придут злые русичи и в отместку последние юрты разорят! И не было бы в русской истории позорных страниц 250-летнего татаро-монгольского ига, переполненных народным горем…

– А вот как была построена в нашем городе церковь святых Константина и Елены.

Это увлекшийся экскурсовод уже начал рассказывал замечательную историю о том, как римский император Константин послал свою 80-летнюю матушку Елену искать Гроб Господень – видно в тот день никого помоложе у него под рукой не оказалось.

– Богуслав, – негромко позвал я побратима, – закрой наш разговор от чужого слуха.

Слава небрежно махнул рукой и сообщил:

– Готово. Можешь говорить свободно.

– У тебя же раньше какая-то штучка была, чтобы завесу поставить, – удивился я

– Я расту в искусстве волхования медленно, но верно, – усмехнулся побратим.

– А кто же тебя учит?

– Достаточно сильного волхва уже никто не учит, – объяснил Богуслав, – его обучают только первичным навыкам, а дальше он нарастает в своих умениях уже сам. Так что говори смело, нас никто не услышит.

– Стоян человек, вроде, неплохой, да вот беда – пьет чересчур много. В общем, спасать надо человека. Погубит его это безудержное пьянство, как пить дать погубит. Еще чуть, пропьет он родительскую хатенку, нигде такого работника никто на службу к себе не возьмет, и останется ему одна дорога – на паперти милостыню просить.

– А чем же я ему могу помочь? – удивился Слава. – В этом деле всяк себе хозяин!

– Нет, – убежденно и твердо сказал я, – такие люди уже себе не хозяева. Он за рюмку водки или ракии крест с могилы матери продаст, или жену по рукам пустит, лишь бы ему найти выпить.

– И что мне делать? Кулаком ему в лоб дать?

– Это тоже не поможет. У нас в 21 веке слабенькие кудесники, вроде меня, наловчились лечить эту напасть внушением. Они зовут это кодированием. Поговорят, руками поводят, глядишь и вылечился человек.

– Вот ты и води, – сходу отперся матерый волхв, – я вашими замысловатыми прибамбасами из будущего не владею.

– Никаких тут премудростей особых нету, – пресек я этот саботаж, – каждый может исполнить. Сам бы взялся, но боюсь не осилю, тут пьянство похоже давнишнее, застарелое. А сорвется после такого лечения человек, вразнос идет пуще прежнего. А ты силен! Вон как в Лесичарске всю корчму выстроил, Пламен с женой аж за ум взялись. Так что давай, берись за дело, не увиливай.

– Ну давай, гоняй меня старика ни на похожую! – загрустил Богуслав, – ну за каким чертом тебе сдался этот пловдивский пьянчуга? Может я лучше нашего Ваньку вылечу? От него чуть отвернешься, а он уже пьян, как сапожник.

– Надо будет, позанимаешься и с Ванюшей, получив предварительно разрешение от Наины, а то она обгнусится вся. Дорога впереди ох какая длинная, всех нас можешь еще успеть и закодировать, и раскодировать. А теперь берись за дело – поможем неплохому, но оступившемуся на жизненном пути человеку. Мне хороший болгарский человек по пути сюда и тулупчик со своего плеча выдал, и больную Марфушу на телеге подвез, а не стоял, раздумывая: да на что мне сдался этот ненужный русский со своей хворой собачонкой! Так что хватит мне морочить голову, давай приступай!

– Сейчас и его закодирую, и тебя по ходу прихвачу. Не боишься без рюмки водки на старости лет остаться?

– За меня не волнуйся, – презрительно отверг я его необоснованные страшилки, кладя ладонь на рукоять Аль-Тана, – зелен ты еще, чтобы пытаться бороться против могучей магии самого великого Ваддаха. Кто у нас в Марракеше не бывал, тот вообще магии не видал! Да ты, самонадеянный русачок, поди и по магрибским дорогам сроду не хаживал, настоящего волшебства сроду не нюхал.

Богуслав было обозлился и засопел, но потом рассмеялся.

– Наглец ты, Вовка, дальше ехать некуда. Конечно, с твоим кинжальчиком можно ни Бога, ни черта не бояться – Аль-Тан тебя от действия любой магии прикроет и защитит, но сегодня придется и тебе немножко побояться – мне подельник нужен. А если ты бояться не будешь, Стоян не почувствует в полную силу всю опасность моего морока. Так что за заветный кинжал сегодня не хватайся, потерпи.

Ну что ж, надо так надо. Хотя!

– Слав, а вот мне Добрыня просто звон колокольчика в ушах организовал. Как дошел до опасного количества выпитого, – на тебе звонок. Можешь и еще выпить, только сильно после этого облюешься, и будешь сидеть трезвый, голодный и злой. Может и Стояну такой музыки хватит?

– Не надо равнять кислое с пресным! Ты, похоже, и прежде был человек довольно-таки малопьющий, и звоночек сооружен просто для твоего удобства, чтобы голову лишний раз не ломать: уже хватит, или можно рвануть еще одну рюмашку. Тебя за все время после появления этого звонка хоть раз от выпитого вырвало?

– Да вроде нет…

– А прежде?

– По юности пару раз бывало.

– А с похмелья часто болел?

– Мне одного раза на всю жизнь хватило – беречься начал.

– Вот то-то и оно – обошелся бы ты и без всякого колокольчика. Это тебя Добрыня в дальнюю дорогу снаряжал, мало ли где что понадобится.

А Стоян человек конченный. Он выпьет, его вырвет, он еще выпьет, его еще вырвет. Облюется весь, а все будет его манить неизбывная идея – а вдруг сейчас обойдется! Так и издохнет, весь заблеванный.

Его надо сильно напугать. Прям до поросячьего визга! Чтобы как потянется к ракии или водке его шкодливая ручонка, дикий ужас скрутил ему все внутренности! Только так есть шанс излечить этого горького пьяницу.

– Ну раз нет другого выхода, – согласился я, убирая ладонь с навершья рукоятки Аль-Тана, – замешивай свое адское варево!

Богуслав снял защитную завесу, и в комнату начал, не спеша, заползать неизбывный ужас… Он струился из-под двери, крался от окна, окутывал нитями от дверцы печи, поднимался путами тумана с пола – ужас… ужас… ужас…

Он холодил внутренности, сводило руки и ноги, что-то гадкое мерцало в глазах, нарастал звон в ушах, а он все полз, полз, полз…

Бойкая скороговорка экскурсовода сменилась невнятным бормотанием, затем вовсе оборвалась, потом Стоян закашлялся и начал дышать с каким-то присвистом.

– Ох, дурно мне, ох тягостно! – дрожащим голосом произнес алкоголик. – Видно смерть моя пришла! За мои грехи подкралась безвременно ко мне костлявая!

– Стоян, налей себе на прощанье ракии, – предложил Богуслав. Может с нее полегчает?

Алкаш не заставил себя долго упрашивать, привычно плеснул себе в кружку болгарской водки и торопливо поднес ее ко рту.

– Эх, пропадать, так с музыкой! – выдохнул пьянчуга и сделал первый глоток.

И музыка пришла. Но до того это была гадкая музыка! Вдруг что-то страшно взревело, заухало, захохотало, полезло в душу, и ужас вновь обвил меня своими мощными щупальцами. Аж как-то трудно стало дышать. И вдруг у меня волосы встали дыбом! Всю жизнь я считал это просто народной выдумкой, а тут они реально поднялись! Правда, почему-то не на голове, а на ногах. Впрочем, народ никогда и не уточняет, какие именно волосы встали дыбом. Встали и встали, значит самый ужас пришел, и тут не до лишних уточнений.

Стоян, не выдержав мощи акустического удара, сплюнул ракию прямо на пол, но не сдался.

– Не в то горло пошла! – залихватски объяснил он нам. – Повторим!

На втором глотке заревело пуще прежнего и очередное горло опять отказалось принять оздоравливающую дозу алкоголя.

Стоян взялся принюхиваться к ракии, которая плескалась у него в стакане.

– Вроде пахнет обычно…, – задумчиво протянул он.

– Не сомневайся! – подтвердил Слава. – Ракия как ракия! Ничего особенного. Я вон выпил, и ничего.

– Может ты просто особо крепкий какой-нибудь? – усомнился в его речах Стоян. – Вон ты экий здоровяк! Как говорят у вас на Руси: косая сажень в плечах! Хоть и в возрасте, а этакая живость из тебя так и прет! Иван-то ваш, только один раз этой ракии хлебнул, и тут же сомлел.

– Ванька еще щенок, – отмахнулся от этого довода Богуслав, – никакого опыта у него нету. Вдобавок залудил целую стаканюгу на старые дрожжи. Давай вот на Володе проверим. Его, вишь как от этого воя перекосило? Сердце, поди, в пятки ушло. Если не примет его душа этой ракии, сразу отправимся половому морду бить – значит это он, гадюка, мне крепленого яду с каким-то злым умыслом подсунул, а если Владимир спокойно отхлебнет и проглотит, значит это только к тебе какая-то напасть примащивается.

Выпьешь, Володь?

– Наливай! – рявкнул я. – Задолбали меня эти местные напасти!

Слава набулькал, и я сходу жахнул. Уф, вроде полегчало. Сроду я такого УЖАСА не испытывал! Боже, помоги трусам. Меня как захлестнет обычная моя злоба, все страхи прячутся куда-то под лавки, делается не до них. А тут я даже не обозлился! Не на что было, морок есть морок.

– Вот видишь? – показал на меня пальцем Богуслав. – Он и выпил спокойно, и все перекосы враз ушли, и порозовел. А ты, когда в последний раз хотя бы отхлебнуть попытался, вообще аж позеленел! Это на тебя демон пьянства – у нас его лярва называют, навалился, душу видно уж почти всю изгрыз, так сегодня за тело принялся. А мы так, просто рядом оказались. Теперь жди прихода серьезных болезней и скорого неминуемого конца.

– Да мне и ждать больно нечего…, – понуро сказал Стоян. – Без ракии или вина совсем пропадаю. Если не выпью с утра, целый день потом корежит. И с каждым днем нужно все чаще и чаще, все больше и больше… Через это со службы выгнали, и жена выкинула, и любовница ушла… Конченый я человек…

Богуслав вскочил и встряхнул его за плечи.

– Гляди в глаза… – зашелестел его вновь ставший гипнотическим голос. – В глаза…, а теперь усни…, сладко усни…

Стоян уронил голову на грудь и уснул.

– Больше не нужен? – тихонько спросил я гипнотизера.

– Ступай! – отмахнулся сосредоточенный Богуслав.

И я, прихватив свой эрзац-портвейн и урюк, сунул в карман спящему Стояну пару кератиев за работу, и ушел к себе в комнату.

Когда уже лежал в уютной кровати, мне вдруг вспомнилась очень похожая история, приключившаяся со мной лет 15-20 назад. Смотрел я как-то на досуге американский фильм ужасов, названия которого за давностью лет не припоминаю. Я в принципе к любым ужастикам отношусь скептически. Ну труп и труп, и что такого? Что я трупов что ли в своей многотрудной жизни не видал? Навалом! Оторванные руки и ноги? Их через мои руки прошла вагон и маленькая тележка! Перекошенные рожи и вышибленные глаза? Эти бывали пореже, они все больше через стоматологов и окулистов шли, но мне тоже были не в диковинку. Нечем киношникам в этих фильмах было меня пугать, скука охватывала голимая.

Вот и тут. Привычно примостился у голубого экрана, зевнул, подумал: может чудовище какое-нибудь хорошо сляпали? Хоть немножко от рутинных будней отдохну. Чудовища у нас редки, все как-то отвлекусь, позабавлюсь.

И тут такое началось! Сначала какой-то здоровенный большегруз сшибает на трассе возле дома молодого врача неведомого парня. Обычно? Конечно! Рутинно? Абсолютно!

Врач, разумеется, идет оказывать помощь. Так принято и у нас, и даже есть какой-то карающий закон за «Неоказание медицинской помощи» или вроде того. Только за все мои прожитые в медицине годы, я не помню, чтобы кого-то у нас по этому закону реально покарали. Небось вызовут куда-нибудь, пожурят, да и скажут: Иванов, Петров, Сидоров! Подотрись клятвой Гиппократа и ступай на прием! Пока ты тут отлыниваешь, у нас там работать некому!

А в Америке такое с рук не спустят. У них на любое судебное дело имеется прецедент. Неоказание помощи? Прецедент от 18.. лохматого года в штате Юта – фермера сбила повозка. Принимается аналогичное решение: двадцать лет отсидки, или, что самое страшное, лишение лицензии на право занятия медицинской деятельностью! Америка страна строгая. Это они всему миру демократию несут – нельзя, дескать, лишать человека жизни по приговору суда. Европа на эту мульку повелась, и лохастая Россия в эту дурь вляпалась. А в Штатах порядок другой: напакостил? Пройдемте на электрический стул!

Вот значит врач выскочил, поглядел на пострадавшего, трупак как есть трупак. Хотел уж было откомандироваться назад, в свое уютное гнездышко, как вдруг этот мертвец хватает его за грудки и вещает нечеловеческим голосом:

«Я приду к тебе, док!»

Спрашивается, какого тебе черта нужно от доктора? Он что, залечил тебя насмерть? Дал какое-то самодельное лекарство? Вместо заусенца по ошибке отрезал голову? Ходи к водителю того грузовика, который тебя сшиб, опоганливай ему жизнь, и не лезь к случайно подошедшим медицинским работникам!

Ан нет. Дальше – больше!

Этот мертвый ухарь притаскивается к безвинному врачу ночью, и зовет пойти вместе с ним на кладбище. Я ни в 20, ни в 21 веке не верил, как говорится, ни в чох, ни в жох, ни в вороний грай, и вообще ни в какую чертовщину, но переться с явным трупом, ночью, на кладбище?! Это было как-то слишком даже для меня!

И тут я понял, почему американским врачам платят в десятки раз больше, чем нам, русским. Их док пошел! Пошел в чем был! В пижаме и тапочках! Поперся неведомо куда!

Вот глядя на все это, я и испытал похожий на сегодняшний ужас. Обозлиться тоже было не на кого и не на что, и спасительная волна ярости меня тоже не накрыла, но хоть в тот раз волосы дыбом не вставали, как от морока Богуслава. Силен стал чертяка! Ох как силен!

В дальнейшем день прошел без эксцессов. Встрепанный, но практически протрезвевший Иван под зорким надзором жены похлебал в обед жиденький супчик, и к ужину гляделся ясным соколом, Богуслав после обеда отправился на какие-то закупки вместе с Ванчей, а мы с Марфушей нагло провалялись целый день и замечательно проспали всю ночь. Должны же и у нас с ней быть в этом трудном походе какие-то паузы!

На следующий день после завтрака выехали из Пловдива. Мороз заворачивал не на шутку, деревья стояли белые от инея, снег сверкал и искрился на солнце. Создавалось ощущение, что мы едем не по всегда теплой Болгарии, а мотаем версты по обычной русской зимней дороге. По данным, предоставленным инопланетной информационной службой во главе с диктором Полярником, до Софии было еще 133 километра по прямой или около 150 по реальной дороге, обходящей разнообразные природные преграды – около двух дней теперешней неторопливой езды. Как прибавил в конце своего сообщения Боб, Интернет все исследовал, и считает, что хорошей собаке без отдыха придется бежать около четырнадцати часов. Сегодня за день мы, на отдохнувших и отъевшихся за время вынужденной стоянки конях, да по уже утоптанной дороге наверняка проедем не меньше 70 километров, а выехав пораньше завтра, может быть к вечеру прибудем в Софию. На край, после захода солнца, остаток пути проедем с факелами, ими Богуслав затоварился вчера в Пловдиве.

Уже совершенно здоровая Марфуша деловито пасла скачущий за нами табун коней, а у нее не забалуешь! Враз покажет лошадкам зубы и грозно зарычит, а за неповиновение может и ощутимо цапнуть за ногу. Закрепленный сотнями пастушеских овчарок-предков опыт и врожденную хватку не утратишь. То, что ты родилась в другой стране, ничему не мешает – пасти, и точка! И всегда решать самостоятельно, не ожидая команд от хозяина, биться с явным врагом или обождать. Положено с деда-прадеда душить, вот и души!

Мы отъехали от Пловдива довольно-таки далеко по заснеженной дороге, и начинали уже подумывать об обеде, как вдруг из кустов высыпала и нас окружила ватага недобрых молодцев. Командовал ими молодой атаман в сомнительном темном берете с черной повязкой через правый глаз. Ну прямо пират какой-то, ей Богу! Ухудшали замечательный имидж главаря разбойников какие-то совершенно мерзкие куцые усенки и торчащая в разные стороны паскудными клочками бороденка. Остальные были с явно разбойными рожами, и вооружены кто-чем. Зазвучали на весь лес команды:

– Аглар, Буда, Дичко, Маркус, Аверно! Держитесь там сзади, не дайте никому из них уйти!

Я, испугавшись за собаку – не приведи Господь, заденет ее кто-нибудь из бандитов чем-нибудь острым, рявкнул:

– Марфа! Ко мне!

Волкодавша, подумав, что что-то угрожает драгоценной жизни хозяина, подлетела быстрее молнии.

– Никуда не лезь! – приказал я. – Держись около меня!

– А лошади? – робко провыла Марфуша (видимо, споры с хозяином генетическим опытом не приветствовались).

– Не до них! – отмахнулся я.

А наглый одноглазый, посмеиваясь, заявил:

– Быстро слезайте с коней иноземцы, оружие и теплую одежду кладите на землю! Иначе всех перебьем, я с вами шутить не собираюсь!

Разбойники были пешими, но их было немало. Шестеро стояли по правую руку от вожака, пятеро по левую, еще пять сгруппировались у нас за спиной.

– Да мы с вами тоже не шутим, – неласково ответил ему Богуслав, – то, что вас семнадцать человек, для нас это звук пустой. Бежали бы вы, разбойнички, назад в свои кусты, глядишь бы и уцелели.

Разбойные рожи загоготали.

– Ная, поубиваешь задних? – спросил бывший воевода. – Ты с Иваном там поближе нас будешь.

– А то! – гаркнули всегда уверенные в себе наши молодые, разворачивая под собой коней.

– Вов, завалишь тех, что по правую руку от главаря?

Я кивнул.

– Ну а я займусь остальными, – подытожил Богуслав.

Вдруг заверещала Ванча.

– Славушка, не убивай их главного! Ведь это сыночек мой единственный, Людмил Добреилов!

И мы, и разбойники опешили.

Аж покрасневший от злобы атаман заорал:

– Не слушайте глупую женщину! Что она может понимать! Я сирота! И зовут меня Габриел Господинов! Что, неразумная женщина, твой сын одноглазый что ли?

Ванча вздохнула.

– Ни одна в этом мире мать своего сыночка с другим мужчиной не перепутает. Ну, может если тридцать лет его не видела и подослепла к старости. А ты отчий дом в нашем селе Лесичарске совсем недавно покинул, да и я еще вижу хорошо – не очень стара. Что ты одного глаза на своем разбойном промысле лишился, так это дело десятое – я тебя любого люблю. Поехали, сыночек, с нами, бросай ты своих бандитов – они тебя плохому научат!

Всем было ясно – парнишка врет, как сивый мерин. Мать просто так болтать не будет, а Габриел, или точнее Людмил, просто набивает себе цену.

– Так, так, так, – недобро усмехаясь, начал высказываться басом самый звероподобный из сподвижников, видать бывший атаман, – так значит ты не известный душегуб Габриел, вернувшийся к нам из Сербии, а ничем не прославившийся сельский врунишка Людмил Добреилов?

– Она все врет! Я ее сейчас сам убью! – завизжал одноглазый, хватаясь за саблю.

– Щенок, обнюхайся! – загрохотал бас. – Она твоя мать, а ты на нее хочешь поднять руку, да еще при нас? Ни одна баба в мире не будет так тебя любить, и так о тебе заботиться, как твоя родная мать! За эти глупости мы сейчас распнем тебя на ближайшем дереве!

Глупый щенок теперь побледнел.

– Простите, дяденьки, я хотел сделать как лучше, – заныл он.

– А лучше, это сесть вместо меня атаманом, и захапывать из раза в раз большую часть добычи? – зловеще произнес обладатель баса. – Что с ним делать будем, братья?

– Повесим его, атаман Деспот! Отрубим башку! Как ты решишь, Деспот, так и сделаем! Ты у нас главный!

– Отпустите меня, – рыдал трус, – я больше не буду!

– Конечно не будешь, – подтвердил утвердившийся на своем прежнем месте атаман со странным то ли именем, то ли кличкой, полученной из-за манеры руководства, – ты больше вообще ничего не будешь!

Неожиданно к трусу подсунулся широкоплечий, но небольшого роста горбун с лицом нехорошего человека. В правой руке он легко держал большущий топор.

– Ну что ж вы, братья, все больше зверствуете с каждым днем? Надо ведь и пожалеть мальчика.

Убийцы, грабители и насильники аж поразевали от удивления рты. Горбун, видимо, даже и среди них считался ярым душегубом, а тут вдруг повел какие-то несвойственные ему милосердные речи. Мы с Богуславом чуяли какой-то подвох, но еще не понимали какой.

Зато наивный Людмил возликовал и воспрянул духом.

– Дядя, дядя, – радостно затарахтел он, – помогите мне выбраться из этой истории, а я уж вас уважу!

– И меня уважишь, и других не обидишь, – подтвердил горбун. – Всех уважишь, и не по одному разу!

Глупыш, почуяв в этих речах что-то неладное, попросил:

– Отпустите меня с мамой…

– Да на что ж ты, такой дурень и подлец, матери? – прошипел горбун. – Мальчишечка ты справный, и имечко у тебя славное: Людмил Добреинов! А у нас будешь Мила Добрая, безотказная! Стопы тебе взрежем и конским волосом набьем. Ходить больше не сможешь, да и зачем тебе это? Поползаешь, покашеваришь, пока наша ватага проезжих купцов на дороге подлавливает, и сиди отдыхай. Посуду нашу, всякие там ложки-плошки перемыл, и опять сиди отдыхай. Поручили чего постирать, кровью замаранное, или портянки у кого из нас пропотели, погнулся пару-тройку часиков над ручейком с ледяной водицей, и сиди, вовсю отдыхай. Так целый день и отдыхаешь.

А к вечеру мы, утомленные и озябшие вернулись, вот тут уж поработай, постарайся вовсю! Разожги костры пожарче, разложи по мискам еду, да поласковей ее подай. А если кто из нас поевши затоскует по женской ласке и подвалится к тебе под мягкий бочок, гляди, не посмей отказать! Куда скажет – поцелуй, чего скажет – подставь. Обычная бабская жизнь, ничего особенного.

– Я не хочу! – запротестовал дурень.

– А кто ж тебя спрашивает? – удивился горбун. – Будешь хорохориться, через все круги ада пройдешь, и все станешь делать безропотно. Правда, не будет у тебя хватать кое-каких мелочей – ну там ушей, некоторых пальцев, кое-чего между ног, нам явно у тебя ненужного, и начнешь все делать радостно и по первому требованию. А то как заведем какую-нибудь бабешку, вечно начинается в ватаге резня и грызня, да ненужная какая-то дележка. А тут твоей красоты на всех хватит!

Деспот нахмурился.

– Что-то ты уж вовсе неподобающее, Волк, удумал!

– А ты забыл, как этот поганец в атаманах себя вел? -огрызнулся горбатый. – Только и слышали от него: убью, зарежу, зарублю! Все у меня землю есть будете!

Тут Ванча, поняв, чем дело пахнет, перышком слетела с коня, поклонилась Деспоту в пояс и попросила:

– Внемлите, люди добрые, моей просьбишке: отпустите сыночка со мной! Не измывайтесь над ним! А я за вас весь остаток моей жизни молиться буду!

– Где ж ты тут, мать, добрых людей-то увидала? – удивился Деспот. – Добрые люди, они в такую лихую погоду по теплым домам сидят, с женами балуются, да деток уму-разуму учат. Мы же тут все разбойники и убийцы, и нас твоя молитва не спасет. А твой сын сказал, что он Габриел Господинов, известнейший душегуб и зверюга, исчезнувший года три назад, который сейчас, после долгого отдыха в Сербии и Черногории, просто так молодо выглядит. А никто из нас Габриела в глаза не видел, вот юнец этим и воспользовался. И общеизвестно, что Габриел одноглазый, вот мы и побоялись с таким знаменитым бандитом связываться – жить-то охота. А теперь у нас у всех просто руки чешутся должным образом проучить этого вруна и подлеца.