Стать Ведьмой. Школа. Героическое фэнтези

– Что – просто?! «Просто» – у тебя мозгов ещё меньше, чем у него?! Рубить головы и тела – работа для мужчин! Ты что – воин? Нет! Ты – Ведьма! А Ведьмы не работают столь грубыми и примитивными методами! Ты должна была отказаться!

– Н-нет… Я не хотела… Отказываться. Миссис Ренилла – это звучит глупо и наверное, по-детски, но я хотела… Попробовать и это! А вдруг – понадобится?!

Миссис Ренила фыркнула:

– Да, знаю! Что все вы, новички, этим грешите… Пытаетесь, раз уж остались, «проверить, смогу ли я в случае, если…» И так далее. Ну вот – ты попробовала. Проверила. И как ощущения? Приятные? – Сэре пришлось отвернуться к стене. Слёзы стояли в глазницах, но она не утирала их – знала, что про них и так знают.

Её мучили стыд, и жалость, и к себе, и к убитым, и что-то ещё… Однако, зная, что от неё ждут ответа, она нашла в себе силы повернуться обратно:

– Н-нет… Это, это… Отвратительно! Словно – бойня! Да это и была бойня.

Мне… Правда стыдно. – она подняла глаза, заволокшиеся пеленой слёз на учительницу, и чувствовала, и правда, дикий стыд, – Но я не жалею! Я теперь знаю – я – тоже животное!

Да-да, злобное, тупое, грязное животное! Похоже, питекантроп из меня так до конца и не вышел… Остался глубоко там – под тонкой корочкой так называемой «цивилизованности…»

Я, я… Сама от себя такого не ждала! – она закрыла глаза руками и разрыдалась.

Её руки мягко кто-то развёл.

Теперь в глазах миссис Рениллы вовсе не было укора и суровости. А что там было, она сказать не смогла бы – всё поле зрения размыло слезами, так и лившимися из слёзных (Это она теперь знала!) проток. Она услышала:

– Никакое ты не животное. Думать так – ошибка. Причём – большая. Животное поступает так, как велит инстинкт. А ты – можешь контролировать. И контролируешь себя.       И если в нужные моменты можешь, вот как сегодня, «подключать» животное начало, чтобы оно помогло выжить – это просто замечательно!!! Маг должен максимально эффективно использовать все доступные способы и средства!

Значит, не зря мы все тебя учим!

Из тебя, похоже, выйдет толк… – и, видя, что Сэра пытается что-то возразить, строго добавила, – А сейчас лежи и молчи. Два дня постельного режима. Завтра приду с утра на перевязку – до этого повязку не трогай, и не мочи в воде! И…

Не терзайся. Стыдиться уже нечего. Это… Работа. Ну всё – отдыхай!

Миссис Ренилла двинулась к двери. Выходя, оглянулась. Похоже, она больше не сердится на неё. Может, это от того, что она сказала правду? Про себя, про свои ощущения… Про стыд, что теперь терзал её душу, словно наглый кот пойманную беспомощную мышку?..

Мэтр Дониёр скрипнул табуретом, встав с него:

– Знаю, тебе сейчас мерзко… Но ты вспомни о том, что те, кого мы убивали – сами последние отморозки, твари без тормозов и капли совести. Убийцы и насильники. И теперь благодаря нам они… и им подобные…

Будут терзать славян пять веков, пока Русский Царь не освободит болгар от владычества Турции… – он дёрнул щекой, – Вот это-то и есть самое страшное.

Что мы как бы… Впрочем – почему – как бы! Мы и есть – Сволочи! Причём – с большой буквы! Мы помогли свершиться мерзкому делу! – желваки на скулах мэтра Дониёра так и ходили, и лицо покрылось бледностью, словно он и сам впервые серьёзно задумался… Нет, вряд ли – впервые. Он же «прошёл огни и…»

– И пусть мэтр Администратор хоть тысячу «разумных» доводов приведёт, что – так, мол, и надо, для итогового торжества Общества Разума и Порядка… Где-то там, в далёком Будущем… И нам нужно во что бы то ни стало поддерживать чёртов Баланс…

Ты права – Совесть этими лозунгами не заткнёшь! Совесть – она такая…

Сука.

Но – она всегда права. Мы должны осознавать. Что поступили подло и грязно. Сломали сотни тысяч будущих судеб. И всё – ради какого-то далёкого, призрачного будущего счастья…

Прости.

Прости, что втянул. И…

Спасибо.

– За что? – она улыбалась. Она уже знала, за что – тоже постепенно научилась читать пусть не мысли – но ощущения. Впечатления. Эмоции.

– За помощь. Один бы я при всём умении не справился. И, конечно, за то, что поверила мне. На слово. Что всё это – надо. Нужно. Необходимо. Для… Чёртового Будущего.

– Мэтр Дониёр? Простите, что спрашиваю. А вы сами – видели его? Это Будущее?

Мэтр долго молчал. Отвернувшись. Явно сдерживая эмоции.

– Нет. Не видел. И не увижу. Проклятый гороскоп донны Парки показал, что я не доживу до двадцать второго века вашего Мира… Но мэтр Администратор сказал, что видел. Он – доживёт! И у меня нет оснований ему не верить… Вроде бы.

– Мэтр Дониёр… Вы… Мне так жаль… Получается, бессмертие всё равно не…

– Да нет. Бессмертие тут не при чём. Меня просто убьют в каком-то сражении.

– Боже!.. – она содрогнулась, – Так вы знаете свою… Судьбу?

– К сожалению. Мне не хватило смелости жить в неведении – я, как баран на бойне, сам попёрся к Парке… Теперь так жалею. И тебе советую: не ходи! Не будет этого ужасного камня на шее – Предопределённости! Живи лучше, не зная, что ожидает тебя там, за поворотом!..

Мэтр Дониёр неловко кивнул ей, и открыл дверь. Вот уж не думала она, что такому, как мэтр Дониёр не хватает… Мужества!

– Да, вот ещё что… Спасибо, что сказала, что сама захотела… Я ощущаю себя последней свинской свиньёй. Втравил тебя в кровавое и гнусное дело… И то, что, как уверяет наш «большой Босс» оно «научно обосновано и необходимо», нисколько…

Да, я уже сказал – не меняет его подлой и кровавой сути. Ну, ладно, поправляйся.

Для одного урока и так слишком много всего на твою наивную… – он не договорил, снова сглотнув, и вышел, аккуратно прикрыв дверь за собой.

Она уж было подумала, что осталась одна.

Ан – нет!

Раздался топот босых маленьких – словно ступал ребёнок! – ножек по доскам.

Повернув голову вбок, она заморгала – не поверила вначале своим глазам!

Да это же… Это…

Домовой! Как настоящий!!!

Во всяком случае, очень похож. Нет, не на того банального лысого английского Доби из фильма о Поттере – а нашего, русского, волосатого и зачуханного… Впрочем, и на домовёнка Кузю из мультика существо не походило.

Оправившись от первого удивления, она смогла лучше рассмотреть домового – благо, он к ней подошёл на расстояние вытянутой руки.

Хм-м… А никакой он и не зачуханный – скорее, наоборот, вполне опрятный!

Огромная грива аккуратно расчёсанных на прямой пробор седых волос. Лицо с узкими хитро-татарскими щёлочками глаз – оно кажется поперёк шире, и довольно смуглое. Туловище… Ну, как у ребёнка. Но – ножки и ручки явно покрепче. Усы, борода – тоже седые. А одет – почти как она сама в детстве: заношенные до дыр штаны непонятного фасона и цвета, рубашка, курточка.

Чёрт, да это же её рубашка и штаны: прямо оттуда – из далёкого детства!

– Здравствуй, хозяйка! – голос вполне молодой. Тембр (Да и кое-какие черты лица – только сейчас поняла!) напоминают Гошу Куценко. Дикция прекрасная, чуть рокочущие нотки басов придают солидность. Только интонации… Немного как бы извиняющиеся, – Ты уж прости, что не уберегли тебя! Но это для нас слишком далеко! И давно! Туда мы с нашими домашними средствами не достаём. – И вдруг уже деловым тоном, – Наверное, пить хочешь?

– Да. – в горле и правда пересохло. Наверное от потери жидкости – пота, крови… – А вы – кто?

Он даже вскинул брови к потолку:

– Ну Женя… Тьфу ты – Сэра! Ты же знаешь! Я всю твою жизнь живу под печкой.

– Но… Я никогда вас не видела! – она и правда, не видела его!

– Ой, так уж и не видела… А вспомни-ка: кто тебе сказал, что Машка на соседской яблоне, и сейчас грохнется?!

Точно! Она тогда рванула что было сил через забор – ну, как забор: три жердины в пять рядов! – и успела точь-в-точь к моменту падения!

Машка, оравшая во всю глотку, летела с высоты метров пять, и наверняка сломала бы шею, если бы не подставленные руки!..

Всё равно удар швырнул их обеих на землю, и они понаставили синяков… Но синяки проходят, а вот шея… Её на место не вправишь! Повезло, что успела.

Ох, и отлупила она тогда сестрёнку – не посмотрела, что та маленькая – пять лет! Ну а та, конечно, наябедничала. А мать – сделала выволочку уже ей.

Потом плакала сама.

Но кто же сказал ей?!.. Странно. Кто-то же сказал… Нет – слова словно бы возникли у неё в ушах, но образа сказавшего их почему-то не всплывало… А ведь ей было тогда уже восемь! Неужели…

– Так это вы сказали?

– Да. И давай уже без этих дурацких церемоний – чай, не в Кремле… Переходи на «ты». А зовут меня Евграф Лукич. Можно просто – Евграф. Или – Лукич.

– Хорошо. Очень приятно… Евграф. Лукич. Надо же… Но лицо… Да и вообще – не помню! И как вы – тьфу ты, – ты! – сказал мне про Машку, помню!.. А лица – не помню!

– Хм-м… А оно, пожалуй, и верно… Я тогда из-под печки-то не вылез! Чтобы не отвлекать, стал быть… Ну а сейчас-то: может, есть хочешь? Говори уж – для того и приставлен, чтобы помогать. Хозяйке-то!

Сэра, почувствовав внезапный прилив голода, спустила ноги на пол. Евграф тут же обул на них домашние тапочки.

Боже! Откуда он их выкопал?! Она помнила их чуть не с десяти лет! Растоптанные и стёртые до нельзя, сейчас они были заботливо починены, подошва – заменена, и ногам в них было так тепло, так… Приятно. Словно она – дома, и тут её… любят. А не – терпят.

Она не придумала ничего лучше, как разрыдаться!

Теперь её молча утешали в меру своих сил сразу двое: по ноге похлопывал как-то растерявшийся Евграф Лукич, приговаривавший озабоченно: «ничего-ничего, скоро твоя ручка заживёт, и не будет больше бо-бо!», и Хамви, слетевший к ней на плечо, и тёплым мягким языком грозивший провертеть дополнительную дыру у неё в ухе…

Она невольно хихикнула, и пальчик сам потянулся почесать мягенькое брюшко.

Затем постаралась взять себя в руки. Вытерла слёзы одеялом. Хамви спустила на колени, где он продолжил преданно глядеть ей в глаза, повиливая задней частью спины (так как хвостом до сих пор не обзавёлся), и поминутно поскуливая – ну, ни дать ни взять – щенок!

Евграфу Лукичу она просто пожала руку, сказав:

– Спасибо, Евграф Лукич! И за меня, и за Машку! И за сейчас. Вы с Хамви молодцы… А как вы подружились?

– Да очень просто. Он обнюхал меня, и признал за кровного родственника. – Хамви поглядывавший в это время то на неё, то на Лукича, утвердительно (Вот никогда бы не поверила, что такое возможно, если бы не увидела собственными глазами!) облизался.

– Я так рада. Что вы теперь вдвоём – а то прямо дом боялась оставить… Евграф Лукич, а как вы, ой – ты! – вообще здесь оказался?

– Ну – как!.. Это же ты и перенесла меня сюда! Я, так сказать, вхожу в твои воспоминания детства – а они самые прочные и, как это говорят сейчас, «достоверные»!

– Надо же… Ну замечательно. Я очень рада, что вы… что ты – здесь, и рада наконец познакомиться. Ничего, если я буду кушать за столом? У меня же – только рука?..

– Конечно-конечно, садись. – Лукич мягко, бочком, отодвинулся от ноги, и почти бегом припустил к холодильнику, – Но ничего не таскай! Я сам накрою на стол! Рука-то, конечно, рукой… Но вот потерю крови надо восполнять, так сказать, мясом!

Мяса оказалось предостаточно: и копчёный окорок, и шмат шпика, и даже копчёная индюшка, которую она не помнила, чтобы выдумывала…

Лукич, деловито и очень быстро «настругавший» на стёртой до впадины глубиной в палец, разделочной доске, толстую колбаску на немаленькие ломти, хитро прищурясь, сообщил:

– А индейку-то мы сами… С усами! Угощайся!

– Спасибо, Евграф Лукич… А вы – почему не…? Составите компанию?

– Хамви вон составит, – летучий бобёр как раз подобрался с постели, и теперь поглядывал с пола на кромку стола. Сэра дала ему один из ломтей индюшки, – А нам не по рангу. Да и не по рациону. Мы… Другим питаемся. Молоком. Лучше всего, конечно, сладким… – он уселся на табурет напротив. Лицо у него уж больно знакомое… Прапрадед? Видала на выцветшей и потрескавшейся от времени фотке на панно с ещё десятками «семейных», что висело над бабкиной кроватью, пока мать не отнесла панно в кладовку…

Где оно куда-то пропало.

– Ну вот и отлично! – она вообразила на стол крынку с парным молоком и сахарницу. Подумав, добавила банку мёда, – Евграф Лукич… Не побрезгуйте! – она удлинила ножки второго табурета, так, чтобы ему удобно было доставать до столешницы.

Он снова усмехнулся в седые усы. Отлил себе в чашку, достал откуда-то из-под пояса почерневшую от патины серебряную ложечку с вензелем, (Ух ты! Это – та самая, что осталась от прапрадеда, а они ну никак не могли найти её все эти годы – хотя твёрдо знали: ложка где-то здесь!) насыпал сахару.

Обстоятельно размешал, и, пригладив усы, стал отхлёбывать маленькими глоточками. Она в это время, чтоб не смущать тем, что невольно пялилась, налегала на домашний хлеб, нарезанный тонкими ломтями, (Вот молодец Лукич – нож тоже явно он наточил!) и окорок, запивая сладким крепким чёрным чаем. Самовар с кипятком монументальностью теперь грозил проломить столешницу – видать, Лукич сделал его побольше, каким помнил. А маленький заварочный чайник наверху теперь оказался полон до краёв – и не вчерашней заваркой, а свежей!

Блин – а, оказывается, здорово она проголодалась: слюна так и выделялась, если можно это так назвать!

Хамви с едой справился первым, но добавки не попросил. Аккуратно зевнул своим «скромным», в пол-морды, ротиком, и, похлопав крыльями, упорхнул на печку, где поёрзал, и прилёг, приоткрывая иногда чёрный глаз на происходящее.

Сэра проводила его довольным взглядом. Сама она уже наелась, и дожёвывала кусок индейки с трудом – почему-то плохо двигались челюсти. Въехали ей в них, что ли? Нет, она не помнила такого…

– Это у тебя от усталости. – прояснил ситуацию Лукич (Неужели и он – читает её мысли?!). – Нет, я мысли не читаю. И сейчас – не читаю. – словно отвечая на её удивлённо расширившиеся глаза и приоткрытый рот, – Просто вид у тебя – растерянный. Ведьма не должна так явно выражать на лице то, что думает, чувствует… Словом – эмоции. Не расшифрует только ленивый! Ну, это так, к слову – а сейчас иди ложись, а я всё тут приберу.

– Спасибо, Лукич… Теперь есть кому позаботиться обо мне… И хозяйстве… Так приятно. – она только надеялась, что он снова не «прочитает» её вновь навернувшиеся слёзы, и залившее грудь странное чувство… Она и сама не сказала бы – что это. Но наверняка что-то домашнее, тёплое и успокаивающее.

– Да ладно, чего уж… – Лукич, похоже, всё же смутился. Почуял. – наше дело стариковское… И тебе спасибо. За молочко. Не баловала нас твоя мама-то… Ну да уж не в молоке дело! А в понятиях! Всё должно быть так… Как ему быть положено!

Ну, ладно – разболтался я чегой-то не на шутку сегодня… Ложись, воительница недоученная! Завтра – отдыхать, спать, набираться сил! А уж послезавтра – снова за учёбу! Тут ведь тебе не то, что школа – усидчивость, да смётка нужны завсегда!

Спокойной ночи! – он доубрал последнюю еду в холодильник, и погасил свет, даже не прикасаясь к выключателю. Она услышала, как он полез под печку, и тихо сказала:

– Спокойной ночи, Лукич! Спокойной ночи, Хамви!..

Утром за окнами стоял туман.

Вот это да! Похоже, здесь всё же бывает смена времён года! Или это она сама навоображала раннюю осень?

Тусклый свет, словно молоко разливался по комнате, делая обычно резкое и контрастное разделение на светлые/тёмные углы почти неощутимым. А здорово.

В-смысле – здорово успокаивает. Так и тянет полежать подольше, понежиться под тёплым одеялом! Но вот позавтракать не помешало бы! Ей нужно… Чтобы рука зажила.

Умываясь под рукомойником, она поняла, что Лукич успел добавить в него кипяточку – вода шла тепловатая, и словно какая-то мягкая… Непривычно, но приятно!

Зубы надраивала тщательней обычного – вчера бессовестно забыла про них! Ай-яй-яй! (Ей так и представилось, как Лукич укоризненно качает головой.)

На столе уже всё оказалось накрыто – чистый рушник, на нём – хлеб, мёд, ветчина и масло. Осталось лишь убрать чистую холщовую тряпицу, накрывавшую все это от мух. Впрочем, мух она «догадалась» оттуда не захватывать. Как и тараканов. И мышей.

Она поискала глазами: Хамви – на месте, а где Лукич?

– Доброе утро, Евграф Лукич! Идёмте завтракать!

– Доброе утро, Сэра! – донёсся сразу же ответ из-под печки, – Благодарствуйте, сегодня – без меня! Мы уж тут, на положенном месте… В соответствии с традициями предков, так сказать… Да и не положено нам зазря-то на глаза показываться! Это уж вчера – я сам отправил эту… миссис Рениллу – чего ей зазря болтаться при тебе, когда я могу и сам… Г-хм!.. А как сегодня рука?

– Отлично, спасибо. Даже не болит. Правда, зарядку, наверное, делать не буду, и мэтр Гриф сегодня не придёт – для него-то я точно «не в форме»! – её смутило, что домовой не вылезет к ней. Но подумав, она решила, что так даже лучше – и для него, не привыкшего к «обществу», и для неё самой: как-то неудобно набивать рот всеми этими вкусностями, когда сотрапезнику можно пить только молоко.

– Ну, приятного аппетита!

– Спасибо, Лукич. Так красиво у меня стол накрыт никогда ещё не был!

– Э-э, чему не научишься за два-то века!.. Даже «сервису»! – оба посмеялись.

Она уселась на табурет, положила как всегда на блюдце на полу толстый шмат для Хамви, и прямо замурлыкала от наслаждения – нежное мясо буквально таяло во рту, а кипяток чая снова оказался обжигающим – как раз как она любила!

После завтрака, когда она уже убрала со стола, и решала – то ли лучше лечь обратно, уже на заправленную кровать, то ли всё же остаться сидеть, раздался стук в дверь: пришла миссис Ренилла. Прищур умных глаз сразу показал, что учительница думает:

– Знаешь что, дорогая, для «серьёзно пострадавшей» ты выглядишь… Неправдоподобно здоровой! Будь я твой участковый терапевт, больничный бы закрыла! – и уже серьёзней. – Болит?

– Н-нет. Не болит. Но… Как-то тянет, и постоянно чешется – я уже ногтями обшкребла вокруг всего бинта! А ещё зудит.

– Ага. Угу. Понятненько. Ну-ка, садись на табурет. – миссис Ренилла грозным взглядом смела в кучу и выбросила в открывшуюся и сразу захлопнувшуюся форточку крошки, которые не успела вытереть Сэра: «Пусть и птички поедят».

Затем учительница разложила на досках баночки и коробочки из принесённой на плече сумы. Если бы Сэра не знала, что та – поистине безразмерная, могла бы и удивиться обилию всего…

– Так, немного берёзового дёгтя… Теперь – зверобоя… Мёд и медуница. – учительница смешивала густую массу деревянной ложечкой в маленькой плошке прямо на глазах, коробочки и баночки как всегда подлетали к рукам сами, – И ещё кое-что… Не смотри так – рецепт запишешь потом. Понюхай-ка!

Запах… Очень знакомый! Привычный! Да это же…

– Мазь Вишневского!

– Верно. Только – не «мазь», а «бальзамический линемент». Так оно вернее будет. А открыли его, если хочешь знать, ещё древние Финикийцы. Только они готовили на основе оливкового масла… Так что всё новое – хорошо забытое… Или – скрытое старое!

А вот с антибиотиками у нас проблема. И тебе, если хочешь пожить подольше, лучше не пользоваться вообще! Догадываешься – почему?

– Вроде, да. Там, внутри больного, вроде бы у микробов… Или бактерий – тоже вырабатывается… Типа иммунитет на антибиотик – ну, у тех, кто выживает… И потом нужны всё более и более сильные антибиотики – а они уже вредят самому иммунитету!

– Хм! «Типа»! Отвыкай от жаргона – ты Ведьма. Нам не по статусу. Ладно, грубо, но в-принципе правильно. Только не «вредят» – а просто ведут к его ослаблению вплоть до полного… Так. Ну, выглядит неплохо. – миссис Ренилла разбинтовала, наконец, руку, и отделила слегка присохшую пропитанную засохшей кровью накладку. Сэра почти не ощущала её мягких и заботливых пальцев.

Теперь и она посмотрела на рану.

А что – никогда бы не сказала, что ещё накануне здесь шёл разрез в палец глубиной! Только толстая припухлость и глянцево отблёскивающий остатками мази рубец.

– Ух ты!.. Здорово! Наверное, и шрама не останется?..

– Нет, шрам-то останется в любом случае… Ладно, терпи – буду стирать! – миссис Ренилла принялась удалять остатки старой мази тампоном из корпии – марлю она игнорировала принципиально. Сэра зажала губы зубами – действительно, неприятно. Словно по краю чашки водят ложкой…

Миссис Ренилла наложила щедрой рукой новой мази, прихлопнула её раскатанным для мягкости в руках листом… э-э… Ага – это – бессмертник! – и аккуратно забинтовала всё новой хлопчатобумажной тряпицей:

– Вот. Имей в виду: слишком плотно – будет затекать, слишком слабо – съедет. А слишком много слоёв – задохнётся. Завтра снимешь сама. Утром. И – бонус! Мэтр Гриф – только послезавтра! А сейчас – лучше лежи… Хотя бы до обеда! Большая потеря крови перестаёт ощущаться только на третий день. Ладно, счастливо оставаться. Ухожу спокойно – о тебе есть кому позаботиться! Евграф Лукич! Чао! – учительница помахала в сторону печки.

Из пода высунулась маленькая волосатая ручка, тоже помахавшая:

– Миссис Ренилла! Чао! А чай с тульскими пряниками?

– Спасибо. В следующий раз. Ну, до свиданья.

Сэра вздохнула, только когда за миссис Рениллой закрылась дверь.

Вновь опустилась на табурет. Ф-фу… Что-то действительно, тяжело как-то…

Правда, мэтр Дониёр тогда сказал, что человек может драться, даже если потерял до литра из своих пяти-шести… Но из неё вышло не больше полулитра. Хотя и это – многовато! Потому что даже из доноров откачивают за приём не больше трёхсот кубиков…

Ладно. Ей конкретно сказали, чтобы отлёживалась, и не строила из себя двужильную. Ну, если и не сказали – то намекнули. Вот она и не будет. Строить.

Покачиваясь, она перебралась на кровать. Отвернулась к стенке. Расслабилась. Прохладно всё же. Может, затопить печку – а то сырость от этого тумана.

Тут же она почуяла, как её накрывают старой шкурой от тулупа – О! Хорошо!

– Спасибо Лукич! Сама бы не додумалась – устала… Или и правда – так ослабла… Спать хочется. – глаза как-то сами собой слипались, – И голова… Слегка кружится.

– Да чего там… Спи себе, грозная Ведьма – завтра снова… Учёба. А сегодня – покой! Хамви! Хамви, морда твоя бобровая… Куда полез говорю – не мешай!

Она ощутила, как, приподнимая край тулупа, сбоку к ней влез и приткнулся кто-то маленький и тёплый. Хамви. Хамви…

– Да ладно уж, Лукич, я постараюсь лежать смирно. Не придавлю его…

– Ну хорошо, хорошо… Спокойной… э-э… Спокойного дня!

Она провалилась в тёплую и какую-то по-домашнему уютную темноту.

Обедать Сэра села только в пять часов – всё это время мирно проспала!

Лукич весьма довольным тоном посоветовал вначале почистить зубы – она так и сделала. Вот. Никакого запаха. Теперь обедать оказалось куда веселей.

На горячее Лукич приготовил кавардак – в старинном чугунке слои картошки аккуратно перемежались тонкими слоями мяса, и всё это оказалось щедро залито восхитительным соусом из помидор. (Не иначе, как успел снова засадить ими крохотный огородик, раньше бывший за дровяным сараем!) А уж пахло!.. Тоже какими-то травами. Чабрец, что ли?..

– Лукич! – поев, она откинулась бы на спинку, но у табурета её не имелось. Она срочно вырастила её из задних ножек, – А где ты научился так замечательно готовить?

– Где-где… Да здесь же. Под печкой. Если слушать и нюхать – рецепт получается куда точней, чем записанный на бумажке… Вот я и храню. В голове.

– Ух ты… Лукич… – ей в голову пришла интересная мысль, – А записать такие рецепты ты не хотел бы? Вот была бы замечательная поваренная книга! Причём – для всех!

Под печкой долго молчали. Сэра поняла:

– Лукич! Извини, что спрашиваю. Ты… Не хотел бы научиться писать теперешними буквами? – она не сомневалась, что он и старые-то «яти» да «буки» вряд ли знал, но постаралась спросить потактичней.

Теперь пауза оказалась куда короче:

– Хм-м… А что – хорошая, по-моему, мысль… Это можно бы.

– Ну тогда подожди, я сейчас уберу со стола, да и займёмся!

Со стола она убрала по методике миссис Рениллы: продукты и тарелки мысленно транспортировала в холодильник и мойку, крошки – в форточку.

После чего вообразила свою потрёпанную Азбуку и толстую большую тетрадь с ручкой:

– Лукич! Пожалуйста выходи.

Он сел напротив, несколько сдержанно поглаживая окладистую бороду – явно смущался. Ну, она уж постарается. Открыв первую страницу, она показала:

– В компьютере буквы стараются писать теперь без всех этих завитков и красивостей – попроще. Поэтому и мы начнём с самых простых. Таких, которые в газетах, книгах и интернете. Самое первое слово у любого… э-э… существа – Мама. Вот. Оно так и пишется! Это – «м», а это – «а»… Вот если два раза написать их – так и будет: «ма-ма».