Огонь заберёт твою жизнь. Рассказы

Нализался? Вчера?.. И тут вдруг я всё понял: ничего не было! Промелькнув в мозгу роковой молнией, эта мысль опустошила меня, оставив лишь подступившие к глазам слёзы. Ничего не было на самом деле, был всего лишь сон, пьяный бред!

Вернув Гарику опорожненный стакан, я откинулся на подушку и пустым, бессмысленным взглядом уставился в потолок.

Гарика слегка забавлял мой вид, и всё же он глядел на меня как-то подозрительно и молчал.

– Ладно, – наконец произнёс он, – очухаешься – приходи на кухню, а то кофе остынет. Заодно посмотришь снимки вчерашние – ты прямо блистаешь там, – хихикнул он и вышел.

А я всё лежал, тупо уставившись в потолок, с застывшей где-то глубоко внутри истерикой, оказавшейся неспособной выбраться наружу сквозь пустоту во мне. Да, конечно, ничего не было, и это даже глупо – так переживать. Но я машинально прокручивал в голове цветные кадры: я помнил всё, и это ещё сильнее терзало меня.

Наконец, сделав над собой усилие, я оторвал голову от подушки. Встав, я зашатался, но сумел удержать равновесие и осторожно двинулся по направлению к кухне.

Гарик сидел за столом, прихлёбывал дымящийся кофе и время от времени чертыхался, обжигаясь. Перед ним лежала стопка глянцевых фотографий.

– Хочешь кофе? Полюбуйся пока. – Гарик кивнул на стопку.

Я молча приземлился на стул напротив и придвинул к себе фотоснимки.

Стеклянным взглядом я рассматривал раскрасневшиеся лица, блестящие от пота шеи, затянутые в петли галстуков всевозможных расцветок, разгорячено жестикулирующие руки со стаканами. Периодически мне на глаза попадалась собственная хмурая физиономия, вызывавшая во мне отвращение.

Собираясь уже отложить пачку, я вытащил последнюю фотографию и замер, почувствовав резкую боль сорвавшегося крика где-то внутри, в животе.

Она стояла на набережной, облокотившись о парапет, с распущенными волосами и лёгкой улыбкой, почти такая же, какой я запомнил её там, в парке, когда фотографировал… во сне. Почти такая же, но всё же что-то было не то.

– Кто… Откуда это? – сдавленным голосом произнёс я, подняв глаза на Гарика. Он приблизился и хотел было взять у меня фотографию, но я держал её мертвой хваткой.

– Ой! Как она сюда попала? – воскликнул он. – Странно! Я даже не знаком с этой девицей. Послушай, ты же меня знаешь, я таких красоток направо и налево снимаю… то есть фотографирую, на улицах. Впрочем, стой! Я вспомнил, эта как раз была какая-то странная: ни слова не сказала, даже не взглянула на меня, отвернулась и пошла. Так тебе налить кофе?

И тут я вдруг понял. Тут, на этой фотографии, другим был взгляд её удивительно красивых глаз, мечтательный и немного печальный, направленный вправо и чуть вверх, – взгляд в сторону.

Я закрыл глаза. Фотография выпала из моих рук и скользнула на пол.

Жар

Рассказ

Комната казалась слишком просторной, слишком светлой – совсем ничего общего не имеющей с той спальней, в которой Алексей Петрович привык просыпаться каждое утро. Он с недоумением поглядел на туалетный столик в углу слева от окна, на большой платяной шкаф у противоположной стены, на ковёр с длинным ворсом, расположившийся на полу, – все эти вещи он видел впервые в жизни. И откуда они взялись?

Мысль, что он, Алексей Петрович Бесков, доктор физико-математических наук, профессор, всеми уважаемый человек, примерный муж и к тому же убеждённый трезвенник, – мысль о том, что он мог проснуться не у себя дома и не помнить при этом событий предыдущего вечера, – эта мысль была настолько невероятной, что поначалу представилась лишь весьма сомнительным подозрением.

Однако, взглянув на постель рядом с собой, Алексей Петрович вздрогнул, и глухой стон вырвался у него из груди…

С чего же всё началось? Наверное, с того злополучного вечера неделю назад, когда случилось нечто странное: Алексей Петрович забыл о годовщине собственной свадьбы.

Казалось бы, в подобном происшествии не было ничего сверхъестественного, ибо всем людям в той или иной степени свойственна забывчивость. Однако Алексей Петрович всегда считал прекрасную память одним из важнейших своих достоинств, он гордился ею, причём вполне обоснованно.

Надо сказать, что, действительно, Бесков обладал поистине феноменальной памятью, никогда прежде не подводившей его, благодаря которой, быть может, он и добился столь значительных успехов в науке, блестяще защитив докторскую диссертацию в тридцать два года.

Поэтому в тот вечер Алексей Петрович испытал настоящий шок. Почти целый час он неподвижно просидел в кресле, рассеянно уставившись на красивый серебристо-серый галстук, подаренный ему женой, всхлипывания которой доносились из соседней комнаты. Бесков безуспешно пытался понять, как могло случиться так, что он вдруг забыл о столь важной дате, тем более что женаты они были всего лишь три года. Впрочем, в конце концов Алексей Петрович как-то совершенно неожиданно успокоился, вышел из транса, решив, что допущенная ошибка непременно должна быть исправлена. Он пошёл за цветами.

Алексей Петрович Бесков очень любил свою жену. По крайней мере, он был глубоко убеждён в этом. Кроме того, иногда он испытывал к ней какую-то почти отеческую нежность, вполне объяснимую, впрочем, если учесть двенадцатилетнюю разницу в возрасте между ними и тот факт, что до замужества Лиза училась в аспирантуре у Алексея Петровича.

Вряд ли в их истории можно обнаружить что-то оригинальное. Подсознательно замечая многочисленные знаки внимания со стороны молоденькой девушки, Бесков пытался ухаживать за ней, и Лиза благосклонно принимала его неуклюжие ухаживания, потому что совершенно искренним образом была влюблена в своего наставника.

Всё получилось как-то само собой: кандидатскую диссертацию по прошествии трёх лет Лиза так и не защитила, зато с радостью приняла предложение Алексея Петровича, которое тот, будучи уверенным, что любит эту девушку, счёл необходимым сделать ей.

Нельзя сказать, что Лиза была красива, однако черты её лица были в своей простоте не лишены некоторой привлекательности, лёгкая полнота и пышность форм наводили на мысль о доброй душе и способности к сочувствию, а живость движений покоряла спокойной уверенностью. Вместе всё это составляло её обаяние, позволявшее Лизе легко ладить с людьми и, не прилагая особых усилий, завоёвывать их симпатии, а также дававшее ей определённую власть над мужем.

Алексей Петрович считал жену существом чистым, весьма хрупким и ранимым, поэтому, стараясь уберечь её от излишних волнений, с готовностью подчинялся её воле и потакал капризам.

Он ни в чём не мог отказать ей и даже в супружеской постели терпеливо дожидался определённого движения, сигнала, которым Лиза объявляла о своём желании физической близости, и лишь потом начинал ласкать её. Если же супруга не проявляла активности, то Бесков смиренно отворачивался и засыпал, при этом совсем не обижаясь на неё: он был убеждён, что женщины устроены весьма сложно, и возникающая в них страсть подобна чуду, сотворить которое по своей надобности просто невозможно.

Детей у них не было. Впрочем, это, наверное, может показаться немного странным, но в разговорах между ними никогда не заходило речи о ребёнке: Лиза старательно избегала этой темы, и Бесков покорно скрывал свою заинтересованность.

Нет, глупо, конечно, было бы утверждать, что он постоянно думал об этом, однако порой, однообразными вечерами будней или в выходные дни, удобно устроившись в глубоком старом кресле с газетой или книгой в руках, Алексей Петрович неожиданно прерывал чтение, замечтавшись. Совершенно внезапно он представлял себе, что у них есть дети, двое – ему почему-то обязательно хотелось мальчика и девочку. Блаженно улыбаясь собственным видениям, Алексей Петрович мысленно рисовал перед собой картины семейной идиллии: например, он одевает детей для прогулки, или учит сына плавать, или объясняет дочери значение нового для неё слова.

Правда, в конце концов Бесков каждый раз старательно подавлял в себе такие мысли, терпеливо отворачиваясь от своей мечты. Ему оставалось лишь украдкой надеяться на перемены, которые могли бы произойти в настроении супруги со временем, потому что до сих пор Лиза игнорировала любые намёки мужа на тот факт, что он хотел бы иметь детей, а он не настаивал.

Ведь Алексей Петрович Бесков очень любил свою жену. Он был почти уверен в этом.

Тем более невероятным и даже ужасным показалось ему то, что случилось с ним в течение следующей недели.

В тот вечер Алексею Петровичу всё же удалось помириться с супругой при помощи роскошного букета роз и флакончика духов. Однако злая шутка, сыгранная с ним его собственной памятью, заставила его насторожиться.

И тут, как назло, один за другим на него стали обрушиваться совершенно неожиданные приступы забывчивости: он забывал почистить зубы или побриться, забывал бумажник, очки, авторучку, забывал расписание занятий.

Это было ужасно. Находясь в постоянных размышлениях о том, что же с ним происходит, Алексей Петрович становился ещё более рассеянным и даже начал делать ошибки на лекциях, чего прежде за ним никогда не наблюдалось. Однако самое страшное было ещё впереди.

Случилось это спустя пять дней. Ситуация, в которой оказался Бесков, явилась настолько же комичной, насколько нелепой и невероятной: он заблудился в университете. Да, в здании, где он проработал без малого пятнадцать лет.

А произошло вот что. Задержавшись за пересчётом только что собранных контрольных работ, Алексей Петрович поднял глаза и обнаружил, что все студенты уже ушли. Устало вздохнув, он сложил исписанные листочки в свой портфель и покинул аудиторию.

Несмотря на довольно-таки раннее время, коридор был совершенно пуст. Однако совсем не это удивило Алексея Петровича, вовсе не это заставило его остановиться на пороге, с удивлением глядя то налево, то направо. Бесков не на шутку перепугался: невероятно, но ему вдруг показалось, что он впервые находится в этом коридоре, в этом здании и не знает, как ему найти выход.

Немного поколебавшись, он пошёл налево, по направлению к залитому солнцем большому окну. Шагая не спеша, Алексей Петрович растерянно глядел по сторонам, на обшарпанные стены, массивные двери, краска на которых потрескалась и облупилась, потускневшие от времени металлические таблички с номерами аудиторий. Всё это казалось ему незнакомым, абсолютно чужим и даже каким-то зловещим. Бесков подумал, что, должно быть, он просто спит, и ему снится нелепый, кошмарный сон. Несомненно, иначе и быть не может, вот сейчас он дойдёт до этого окна и, наверняка, проснется. Да, всего лишь сон, ничего страшного.

Однако у самого окна коридор поворачивал направо, и Алексей Петрович сразу увидел людей. Студенты небольшими компаниями стояли вдоль стен, разговаривали, смеялись, другие спешили, удаляясь. Какая-то старушка, придерживая дрожащей рукой очки, сосредоточенно разглядывала доску объявлений, беззвучно двигая при этом сморщенными губами.

Постояв несколько секунд в нерешительности, Бесков подумал, что у неё можно спросить дорогу. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как на него внезапно налетел маленький толстенький человечек с блестящей лысиной, тут же расплывшийся в добродушной улыбке:

– Петрович! Сколько лет, сколько зим! Ты чего к нам на семинары-то перестал заходить?

Совершенным образом обескураженный, Алексей Петрович в недоумении уставился на незнакомца. Да, он готов был поклясться чем угодно, что первый раз в жизни видит этого человека, который так фамильярно обращается с ним и приятельски хлопает его по плечу.

Между тем, словоохотливый незнакомец не переставал верещать. Алексей Петрович мало что понимал из его болтовни, но время от времени, чтобы избежать спора, согласно кивал головой, вызывая тем самым одобрительную улыбку собеседника. Бесков мучительно пытался вспомнить, откуда они могут знать друг друга.

– Кстати, Алёш, есть дело, – человечек заговорщицки подмигнул Алексею Петровичу и взял его под руку чуть повыше локтя. – У меня тут студентка одна в следующем месяце будет защищаться, и работа у неё как раз по твоей тематике. Возьмёшься рецензию написать? Только хорошую!

Алексей Петрович понятия не имел о чём идёт речь, но что ему оставалось, как не согласиться.

– Да, – помедлив, ответил он. И тут же добавил: – Проводишь меня вниз?

– Конечно! – заулыбался человечек. – Конечно.

Уже сидя в троллейбусе, Алексей Петрович всё ещё думал о странном незнакомце. Нет, он, без сомнения, никогда не встречался раньше с этим мужчиной. И всё же… И всё же тот вёл себя так раскованно, называл его, Алексея Петровича, по имени… Непонятно! Хотя… Может быть, это всего лишь розыгрыш? Действительно, кто-нибудь из его коллег вполне мог подобным образом разыграть его. А может, из студентов кто-то отважился… Наверняка, так оно и есть: шутка! Всего лишь глупая шутка.

Успокоив себя такими мыслями, Алексей Петрович как-то сразу повеселел. Он улыбнулся себе под нос, затем поднял голову, улыбнулся ещё раз и, чтобы не встретиться взглядом с кем-нибудь из пассажиров, уставился в окно троллейбуса.

Обгоняя друг друга, мимо суетливо проносились автомобили. Усталые после рабочего дня, измученные безжалостным майским солнцем, прохожие лениво плелись по тротуару, разглядывая витрины магазинов. Обычная картина. Однако…

Алексей Петрович вдруг почувствовал, что во рту у него пересохло, а по спине под рубашкой пробежал зловещий холодок. Улица: он не узнавал её! Это была совсем не знакомая ему улица, совсем не та, по которой он изо дня в день вот уже многие годы ездит из дома в университет и обратно. Нет, этого не может быть, не может! Что же с ним происходит? Бесков мгновенно ощутил страх, отозвавшийся резкой болью внутри, мурашками по коже, неприятной прохладой в ладонях.

Сквозь пелену ужаса до него словно издалека донёсся механический голос, объявлявший название остановки. Спасительный голос!

Конечно, и как ему сразу не пришло в голову? Это же элементарно: задумавшись по выходу из университета, он сел не на свой маршрут и теперь ехал в противоположную сторону, удаляясь от собственного дома.

Алексей Петрович нервно усмехнулся, отёр ладонью пот со лба, усмехнулся опять и, стараясь сдерживать истерический смех, поспешил сойти с троллейбуса.

Из-за этого нелепого происшествия Бесков вернулся домой позже, чем обещал.

– Я уже начала волноваться, – встретила его на пороге жена. – Ужин остыл.

Пробормотав что-то невнятное в ответ, Алексей Петрович зашёл в квартиру.

Беспокойство не оставляло его. Он чувствовал, что с ним творится что-то неладное, но что? Что же происходит? Мысли в его голове путались.

С самого утра он почти ничего не ел, однако ужинал теперь безо всякого аппетита. Время от времени Алексей Петрович прерывался и задумчиво смотрел в окно на зеленые кроны деревьев во дворе, затем бросал короткий взгляд на Лизу, которая сидела напротив, подперев голову рукой, и листала толстый глянцевый журнал, после чего возвращался к еде.

Скорее всего, он просто переутомился. Нервы не выдержали. Да, определённо, ему нужен отдых. Бесков с волнением подумал о том, как хорошо было бы сейчас оказаться где-нибудь подальше от этого душного города, скажем, на берегу моря, лежать на горячем песке, подставив тело солнцу, чувствовать ветерок в волосах и слушать шум волн. Он даже прикрыл глаза на несколько секунд. Впрочем, ведь скоро лето, отпуск: что ему мешает воплотить эту невинную мечту в жизнь?

Несколько успокоенный таким размышлением, Алексей Петрович заметил, что на столе не осталось хлеба, и, взглянув на жену, открыл было рот, чтобы попросить её отрезать ещё несколько кусочков. Он однако, не смог произнести ни слова и лишь почувствовал, что рубашка прилипла к спине, а по телу пробежала холодная дрожь.

Нет, то, что произошло теперь, уже решительно не укладывалось ни в какие рамки! Это было невозможно, и невозможно было в это поверить.

Оцепенев от ужаса, Алексей Петрович так и сидел неподвижно, с открытым ртом, пока им внезапно не овладела обида. Ему вдруг стало жалко себя, жалко до слёз. Ведь он всего лишь хотел назвать жену по имени и попросить её отрезать хлеба. И что же? Можно ли выразить словами чувства человека, который неожиданно в одно мгновение понимает, что не может вспомнить, как зовут его жену, что он забыл имя женщины, с которой вот уже три года живёт в одной квартире, спит в одной постели?

Внезапно Лиза подняла голову.

– Что-то не так? – спросила она, невольно улыбнувшись странному виду мужа.

«Что-то не так?» – Алексей Петрович едва удержался, чтобы не упасть со стула: бедняжка, если бы она только знала, что сейчас с ним творится! Впрочем, он и сам не мог понять, что именно происходит.

– Хлеба… Хлеб… есть ещё… у нас?.. – сумел всё же выдавить из себя Бесков.

– Конечно. Сейчас отрежу. – Лиза встала из-за стола.

Усилием воли Алексей Петрович постарался взять себя в руки. Он начал перебирать в уме знакомые ему женские имена, однако все они в равной степени подходили его супруге, и ни одно – более чем другое.

Озадаченный, Алексей Петрович вновь взглянул на стоявшую спиной к нему жену, и – странно! – она вдруг показалась ему совершенно чужой, словно перед ним была какая-то незнакомая женщина.

На Лизе был лёгкий сарафан, ярко-красный с крупными ромашками, оставлявший обнажёнными её руки, плечи, шею и ноги ниже колен. За годы супружества Бесков успел изучить каждую клеточку её тела, успел привыкнуть к нему и даже охладеть, однако теперь он смотрел на жену так, словно раньше никогда не видел этих ног, никогда не целовал этих плеч, никогда не гладил этих рук, словно перед ним была не его жена. Не его, а чья-то… чужая.

Обернувшись, Лиза заметила странный взгляд мужа и удивилась:

– Что с тобой?

– Ничего… – смутился Алексей Петрович. – Ничего.

Лиза поставила на стол тарелку с нарезанным хлебом и вновь углубилась в чтение журнала, а Бесков поспешил покончить с ужином.

Что с ним? Если бы он сам знал ответ на этот вопрос!.. Впрочем, Алексей Петрович внезапно ощутил, что гораздо больше его сейчас занимает нечто другое. Украдкой поглядывая на жену, он чувствовал в себе растущее волнение, чувствовал, как острое желание овладевает его телом.

– Спасибо. – Алексей Петрович отставил пустую тарелку.

– Наелся? – подняла голову Лиза.

Он молча кивнул в ответ, она взяла тарелку, положила в раковину и включила воду.

Тяжело дыша, с бешено бьющимся сердцем Бесков подошел к жене сзади и, обняв её за талию, аккуратно прижал к себе, затем поцеловал в шею, в обнажённое плечо. Он почувствовал, как тело в его руках напряглось и затрепетало.

– Алёша!.. Что ты делаешь?.. – дрогнувшим голосом спросила Лиза. – Нет… не сейчас, не здесь…

Но Бесков словно не слышал её. Пьянящий аромат незнакомой женщины ударил ему в голову, оглушив его. Руки Алексея Петровича заскользили вдоль боков вверх, к полной груди, а Лиза продолжала возражать:

– Нет, Алёша…

Мягким, но уверенным движением Бесков развернул жену лицом к себе, и, заглянув в его глаза, она вдруг замолчала и совсем перестала сопротивляться: она почувствовала, что должна покориться.

Никогда ещё Лиза не видела мужа таким…

На следующее утро Алексей Петрович проснулся рано, разбуженный ярким утренним солнцем, которое щекотало его своими лучиками сквозь щель в занавесках. Жена ещё спала, положив голову ему на плечо. Бесков так и не вспомнил её имя, однако сейчас это показалось ему совершенно не важным.

Осторожно высвободив руку, Алексей Петрович встал с постели и подошёл к окну. Небо, затянутое тонкой плёнкой бледных облачков, будто запотело от стоявшего в воздухе у земли зноя, лишь изредка тревожимого лёгким ветерком, который так играючи колебал зелёные листья деревьев. И Бескову вдруг нестерпимо захотелось туда, на улицу, захотелось подставить лицо этому солнцу, а волосы – этому ветерку.

Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить жену, Алексей Петрович умылся, наскоро позавтракал холодным мясом и овощами, после чего стал торопливо одеваться. С тех пор, как он стал профессором, он всегда ходил на работу в галстуке, однако в это утро почему-то решил обойтись без него и, встав перед большим зеркалом в прихожей, внимательно оглядел себя. Расстегнув верхнюю пуговицу на рубашке, он довольно улыбнулся.

Такой же улыбкой Алексей Петрович встретил и яркое солнце, выйдя из дома и зашагав по направлению к остановке троллейбуса. Однако, взглянув на часы, он увидел, что в университет ехать ещё рано. Ему захотелось немного пройтись пешком.

Ах, каким же ласковым было это солнце, каким упоительно свежим был утренний воздух! И так лёгок был прохладный ветерок, а девушки, девушки, встречавшиеся Бескову на пути, – они были так хороши собой, так очаровательны, так нежны, что Алексей Петрович, не в силах сдерживаться, то и дело заглядывался на них.

А ведь он всегда безумно боялся, что понравившаяся ему женщина поймает его нескромный взгляд: он почему-то был уверен, что она станет смеяться над ним. Тем более удивительной казалась его смелость в это утро: Алексей Петрович, чуть улыбаясь, без тени смущения смотрел в глаза красивым девушкам, спокойно разглядывал их роскошные волосы, очертания стройных фигурок под одеждой, маленькие резвые ножки. Но в наибольшей степени внимание Бескова притягивали губы женщин.

О, что это были за губы: изящно тонкие или притягательно полноватые, окрашенные помадой всевозможных оттенков красного цвета, призывно приоткрытые и сомкнутые в едва заметной улыбке! И Алексей Петрович любовался ими, чувствуя, как играет в нём, захлёстывая его тёплой волной, желание целовать эти губы, и как это желание несёт ему какую-то чудесную, необычайную лёгкость.

Чем на самом была вызвана эта лёгкость, Алексей Петрович понял, лишь заняв место у окна в троллейбусе: он оставил дома свой портфель, свой старый кожаный портфель, с которым всегда ходил на работу. В нём обычно лежали пара шариковых ручек, остро заточенный простой карандаш, коробочка с мелом, студенческие работы, несколько листов чистой белой бумаги и – главное – конспекты собственных лекций – на тот случай, если он вдруг забудет, к примеру, доказательство какой-нибудь сложной теоремы. Впрочем, такого ещё ни разу не происходило, так что портфель Бесков носил с собой большей частью, так сказать, для солидности.

Поэтому, быть может, Алексей Петрович и не особенно огорчился этому происшествию, и даже усмехнулся вслух: подумаешь – портфель!

Надо сказать, что, должно быть, Алексей Петрович Бесков в тот момент уже был слегка… не в себе. Да, конечно, это всё слишком непостижимо, совершенно невероятно. Дело в том, что всего лишь несколько дней назад подобный случай забывчивости был бы для профессора Бескова равносилен катастрофе: он просто пришёл бы в ужас и непременно вернулся бы домой за портфелем. Теперь же Алексей Петрович преспокойно продолжил свой путь, только лишь усмехнувшись. Определённо, с ним творилось что-то странное.

Проплутав в поисках аудитории, где должна была состояться его лекция, Бесков немного опоздал. Когда он вошёл, большинство студентов, приветствуя его, преподавателя, поднялись со своих мест. Алексей Петрович привычным взглядом отметил тех, кто поленился встать, стараясь припомнить их фамилии, затем привычным жестом усадил остальных. После этого он протянул руку за мелом:

– В прошлый раз мы остановились на… – Алексей Петрович уже взял кусочек мела, а фраза так и осталась незаконченной. Да он и не мог её закончить, потому что просто-напросто не помнил, о чём шла речь на предыдущей лекции, не помнил даже, когда он её читал и читал ли вообще.

Это было уже слишком, да, для него это было уже слишком!

– Мы остановились на том, что… – пробормотал Алексей Петрович, чувствуя, что ему сейчас станет дурно. – На том, что…

Он побледнел, затем лицо его покрылось красными пятнами и на носу, скатившись со лба, повисла капелька пота. Слегка пошатываясь, Бесков подошёл к первой парте, за которой сидела долговязая девица с волосами, заплетёнными в косу.

– Можно мне… ваш конспект… – дрогнувшим голосом попросил он.

Взяв из рук девушки тетрадь, Алексей Петрович принялся переворачивать листочки, исписанные аккуратным, убористым почерком, но там были все какие-то совершенно непонятные ему формулы, которые время от времени прерывались туманными замечаниями. Бесков рассеянно разглядывал цифры, буквы латинского и греческого алфавитов, и его не покидало ощущение, что он впервые в своей жизни видит всё это, что всё это не имеет к нему никакого отношения, как будто он, Алексей Петрович Бесков, вовсе не профессор, не доктор физико-математических наук.

Из оцепенения его вывел шёпот за спиной, прозвучавший необычайно чётко в установившейся было тишине ожидания:

– Бес сегодня какой-то странный…

Алексей Петрович знал, что студенты за глаза называют его Бесом, и ему это ужасно не нравилось, поэтому он мгновенно обернулся на шёпот, в полной готовности запомнить обидчиков, чтобы потом наказать их при первом удобном случае, но тут же забыл об этом своем желании, увидев устремленные на него насмешливо-любопытные взгляды. Алексей Петрович вдруг ясно ощутил одиночество, осевшее тяжёлым камнем на сердце. Он почувствовал себя совершенно чужим среди всех этих смеющихся лиц, и ему показалось, что он слышит смех множества голосов, и смех этот становится всё громче и громче.