Zомбанутый

Вот почему я недолюбливаю своих коллег – даже когда я их толкаю, они делают вид, что меня нет! Как сделаю либеральную революцию против гопников, следом засужу всех коллег за оскорбление чувств меня!

В общем, на первом и втором этаже я обыскал все комнаты. Я такой гений, что даже додумался вскрыть туалеты, бачки и канализационные трубы под ними. Даже руками там пошарил – нету. Воды не было вообще! И что делать? Может, моя булочка себя накручивает и прекрасно переживёт без воды?

«Ба-алин! Но она так просила… и щёчки уже не такие розовые были…» – думая над этим, я зацепился взглядом за коллег, что столпились у выхода.

Тут у меня в голове вспомнилась поговорка: «Если гора не идёт к Магомету, Магомет возьмёт гору за чресла и принесёт к себе». Я решительно кивнул.

Короче, почти всех я вытолкал в открытую дверь улицы, кроме одной. Эта коллега была с оторванной рукой, откушенной грудью, а голова болталась на один бок. Старая коллега, однако.

– Дра-тути! – сказал я, подойдя к ней ближе.

Улыбаясь коллеге, я эротично схватил её за одну свисающую к животу титьку и не менее эротично лизнул вторую, откуда сочился густой гной. Дико сморщился – ну прямо вообще не вкусно. Сразу же поглядел на свой укус и облизал – это нормуль. Хм… А если так…

– Со-ори, – вежливо извинился я и, схватив её за голову, уронил на пол.

Понюхав её такую модную плешивую тыковку, я облизал её залысину и сделал смачный укус прямо в череп. Мне даже показалось, что я «хрумкнул» морковкой.

Это, конечно, не совсем культурно. Если узнают, что я человека кусал в голову – засудят нахер. Но мне нужно было кое-что проверить. Я ещё раз убедился в том, что мы не можем пробовать друг друга на вкус. А запах от нас такой, что, можно сказать, отталкиваемся друг от друга, как одинаковые полюса магнитов.

Странно, а ведь моя подруга у клумбы пахла совсем по-другому – как минимум вкусно! Хотя сейчас она пахнет божественно!

– Бе-е… Ну и… га-а-адость… – скривившись, я выплюнул ошмёток неприятной сероватой кожи. – Со-ори, бро-о, – ещё раз попросив прощения у старой коллеги, я интеллигентно размозжил ей голову об пол.

Сев на колени и притянув к себе её рыхлый череп, я стал бережно намечать языком места хирургического вмешательства, а потом, аккуратно кусая одними лишь клыками, делал разрезы на коже и стягивал её с лица.

Целый час на это потратил, но почти ничего не порвал! Теперь у меня была модная масочка с плешивой макушкой и длинными седоватыми волосами – красота!

Сбегав в коридор, в один из кабинетов, я примерил на себя маску и восхитился. Я был брутален, как Сильвестр Сталлоне и красив, как Дженнифер Лопез в одном флаконе! В хорошо взболтанном флаконе! Нос, правда, слегка надорван, но да ладно… Такого в магазине точно не купишь – последний писк моды и ручная работа!

Завершив любоваться, я вернулся назад. Найдя валяющуюся на лестничном марше пустую бутылку, я подошёл к старой коллеге, опять сел на колени и продолжил.

Действуя зубами как кусачками и громко чавкая с брызгами во все стороны, я разгрызал ей шею. Очень старался не урчать, но получалось плохо – привычка. Когда я отделил её склизкую тыковку, подставил бутылку к её «горлышку» и чуть наклонил тушку. Кровь стекала неохотно, поэтому я надавил на титьку, как на медицинскую грушу, и вроде стал быстрее сцеживать коричневую жидкость.

Наверное, вы подумали: «Какого фига творит этот еблунтик?! Кто ж так криво наливает в бутылку?! Где воронка мля?!» – пока я это делал, я сам так думал. Но у меня не было времени её искать – универсамов я тут не видел.

Наверное, такой же вопрос был на бледно розовой мордашке моего друга, когда я принёс эту жижу и модную маску. Скорее всего, ей не понравилось качество моей работы, потому как она начала визжать и всячески показывать недовольство.

– ПАПА! НЕ-ЕТ! НИ ЗА ЧТО! – визжала девочка, когда я стал обмазывать её всю этой пахучей смесью.

– А-Р! НА-ДО-О! – рыкнул я по-русски короткому, схватил её и стал насильно обмазывать с ног до головы из бутылки.

Девочка пищала и брыкалась, а для того, чтобы надеть на её мордочку такую модную маску, пришлось её скрутить, помогая себе ногами! Но оно того стоило!

Как только я закончил, моя модная подруга, чуть скуля, повернула голову набок и встретилась взглядом с безразличным коллегой, что прибежал на шум с первого этажа. Девочка в серой модной маской зрелой женщины села на попу и помахала ему рукой. Но тот даже бровью не повёл, а в отвращении развернулся и стал к чему-то принюхиваться уже в коридоре.

– Д-а-а! – довольно закивал я и показал большой палец вверх, мол, она неотразима.

– Папа, а мы сможем вот так дойти до стен Самликора? – спросила она, чуть гундося и оттягивая маску от своего носа.

– Ч-ё-о-м-л-я-а? – выдал я замешательство и пожал плечами. – Воду на-айдём! – с улыбкой поднял я указательный палец вверх.

В общем, аккуратно, соблюдая все меры предосторожности, мы двинулись на улицу. Первых нескольких коллег мой дражайший друг проходил с оцепенением, но потом даже встреченные на улице молчуны не вызывали у неё страха. Главное, чтобы гопники её не увидели. У тех нюх гораздо лучше.

Но не прошли мы и пары километров по городу, как из-за поворота выехала громадная чёрная машина. Целый БТР! Испугавшись за свою булочку, я хотел схватить её и убежать, но девочка уже стянула с себя маску и закричала:

– Э-Э-ЭЙ! ПОМОГИТЕ! МЫ ТУТ!

Махина резко остановилась на перекрёсте в двадцати метрах от нас и, развернувшись на месте, проехала ближе. Из люков сверху вылезли два больших батона в обтекаемой чёрной броне и шлемах. Они немедля наставили на нас свои пушки. Я уже имел с ними дело, и отправляют они меня на пески – моментально!

– Вы заражены?! – что-то рявкнул один из них.

– Я – нет! – крикнула она и поглядела на меня. – А папа… – потух её голос, а тем временем двое из них спрыгнули на асфальт и, не отпуская нас с мушек, приблизились ещё.

– Эй, Ахтор. Этот заражён, – сказал второй из них, тыкая в меня стволом. – У девчонки нет признаков, но пока непонятно. Она вся во внутренностях мёртвых, но если нет укуса или ран… – скривился он, критически осматривая моего друга.

– Плевать, – перебил первый второго. – Они доверия не вызывают, – и наставил пушку уже на моего друга.

– Пожалуйста! Я правда не заражена! И ран у меня нет! Можете меня проверить, я всё покажу! – заголосила булочка, а я рефлекторно спрятал её за своей спиной.

– Слышь, Радонт, на вид полный мертвяк, а взгляд осмысленный и ведёт себя смирно, – удивился первый.

– Ещё одну особь доставим для изучения к лабораторникам? – усмехнулся второй.

– Не-е… Наверное, травы пережрал. Мне лень опять до вечера оформлять находку, – покачал головой первый и наставил автомат мне в лоб.

Секунда, и звучит оглушающая голубая вспышка, погружая моё сознание в кратковременную тьму.

«Ну вот, опять… Почему меня постоянно бьют то гопники, то батоны?!» – подумал я, оказавшись на песке,

С досадой поглядел на свои дымчатые руки, которые какое-то время имели вид предыдущего коллеги, а потом опять расплылись бесформенными сардельками.

«Хоть бы моего друга не тронули… Гейропские батоны!» – фыркая, добавил я, встал и побрёл по пескам пустыни.

Глава 2 «Всё ложь»

(Иллюстрация 2.1)

– Го-оп-сто-о-п-на-ах! – возмутился я, что не согласен с политикой гопников.

На что мне мой лысый коллега возразил:

– Ф-ыр! Н-а-а-р-у…

И отвернулся.

Поджав губы, я тоже отвернулся и, расталкивая других коллег, отправился по торговому центру, подальше от этого тупого идиота.

Я, конечно, не уверен, но мне кажется, он сказал, что поддерживает властную тиранию рогатых гопников. Хорошо, что не признался в поклонении батонам, иначе я бы не выдержал – обоссать и на мороз!

Люблю подобные общественные места, но иногда в них попадаются просто невыносимые индивидуумы! Это ж надо такое сказануть! Я тут, понимаешь, за свободу и неприкосновенность коллег борюсь, за правильное трёхразовое питание булочками и искоренение половой дискриминации, а он, козлина!

Хмурясь над его возмутительными словами, я дочапал до дверей лифта в одном из пустых коридоров. Справа от него находилось большое панорамное окно, за которым хлопьями падал мокрый снег и тут же таял на разбитых треугольных машинах и асфальте.

С тоской поглядев на этот пейзаж, я даже передёрнул плечами – скоро зима. Опять мышцы начнут деревенеть, а скорость уменьшится вдвое. В таком состоянии не то что батона не одолеть, но даже булочку не поймать. А значит, мой революционный план будет под угрозой.

Похоже, после того выстрела в голову меня забросило куда-то на север. Слишком резко поменялась погода в тот день. И я по сей день зол на того батона – испоганил мне всё моё начинание либерального революционера. Я его запомнил!

Скривив физиономию, я вернул взгляд к двери лифта и обратил внимание на большую пыльную картинку справа от него. Подойдя ближе, я протёр своей кривой пятернёй стекло и с интересом уставился. На картинке была изображена девушка шатенка с длинными кудрями и в красном обтягивающем платье сильно выше колен.

Она стояла в соблазнительной позе, сложив руки на талии, и вытягивала красные губы бантиком. Я настолько засмотрелся на такую красоту, что непроизвольно стал интеллигентно улыбаться и капать слюной на пол.

Даже не знаю, что бы я сделал, попадись мне эта или похожая булочка. Очень жалко кушать такое произведение кулинарного искусства. Такое только под стекло и любоваться, пуская слюни!

Но ведь долго любоваться не получится, булочки со временем портятся и становятся чёрствыми и не вкусными. Но как уловить момент, когда булочка ещё не зачерствела, но достаточно полежала под стеклом, чтобы её скушать?

М-да… Похоже, я опять придумал неразрешимую дилемму… Я ещё с революцией не справился, а тут новая проблема!

Меня вообще в последнее время постоянно тянет на странные размышления, за которыми я могу провести дни, а то и недели на одном месте. Хватит, короче! Булочки запекают, чтобы их употреблять горячими. Значит, нужно быстро налюбоваться и кушать, а не разводить тут философствования!

«Но как тогда понять, что булочка с пылу с жару? В какой момент она вообще самая свежая?» – потрясённо подумал я и с ужасом схватился за голову.

«Я ведь ни разу не видел, как их готовят!»

Моё мировоззрение в этот момент перевернулось с ног на голову, а руки задрожали, рождая в моей разбитой голове картинки, как именно их могут готовить.

Вот, к примеру, раскатывают тесто с формочкой тела, фаршируют мясом и поливают красным соусом… Но вроде пряничных человечков из сказки не фаршировали мясом. А готовят их как? На огне в печи или в электрической духовке?

«Ненунах! Почему так сложно?!» – возмутился я, почёсывая себе затылок.

– …а-а-А-А-А! – услышал я приближающийся крик за дверью лифта и следом такой сильный удар, что аж со створок посыпалась пыль. Я изумлённо начал метаться и принюхиваться к створкам.

«Да! Это несомненно был батон! Это был грубый крик – булочки только визжат!»

Голод заиграл с новой силой, а мозги практически отключились. Я стал царапать и пытаться раздвинуть створки. С них сверху начала сочиться кровь, и я жадно припал к струйке губами. Этого недостаточно, но мозг более-менее заработал.

Отлипнув от лифта, я стал быстро искать выход на второй этаж и нашёл его с противоположной стены. Металлическая пыльная дверь выводила на лестницу, по которой я поднимался словно за мной гнался гопник.

Вылетев на второй этаж, я увидел двух коллег. Они тоже вились возле лифта, но в отличие от меня, без энтузиазма. Раздав им интеллигентные подсрачники, я отогнал их в сторону и накинулся на створки. Что бы я ни делал, как ни пытался открыть – ничего не получалось. Только маникюр весь попортил. Ногти кусками свисали с пальцев и мешали хватать створки.

Плюнув зелёной соплёй на пол, я спохватился, вернул соплю в рот, туда же закинул ногти и захрустел ими. Мне срочно нужно было придумать, как открыть эти наглые створки лифта.

Батон ведь – это тоже булочка, но большая, и она портится! А кушать хотелось неимоверно! Листиков-то в этом регионе не водится – за пару недель проверил.

Покрутившись вокруг, я почапал по длинному коридору, дёргая за ручку каждую металлическую дверь. Какие-то были закрыты, а какие-то напоминали офисный кабинет с перевёрнутой мебелью и странным оборудованием. Почему оборудование странное, я задуматься не успел – дела есть поважнее.

Но обследовав весь этаж, – коридор, оказывается, шёл по кругу – я вошёл в техническое помещение, где нашёл штуку, значение которой мне пришло в голову под названиями «Наташка» или «Монтажка». Это был прямой металлический прут, приплюснутый и изогнутый с одного конца и имел остриё с другого.

«Нет, ну точно вылетая Наташка!» – пришли мне в голову странные ассоциации.

Схватив эту палку с женским именем, я на радостях выпустил забродившие газы из стерильного кишечника и рванул к лифту. Отталкивая стоящих на моём пути коллег, подбежал к створкам и воткнул железку меж них. Лифт сразу же поддался на десять сантиметров, раскрывая свои створки и показывая измазанного красным соком батона в зелёной одёжке.

– Ар-х… – услышал я сзади наглый привет и обернулся.

Двое коллег стояли позади меня и с интересом принюхивались.

– Фа-кэ на-а-х! – показывая средний палец, я попросил, чтобы они пошли почитали книгу.

Разумеется, они не послушали моего совета, а только ещё ближе подошли. Я уже хотел повторно дать им подсрачников, но вдруг понял, что я уподобляюсь гопникам – нехорошо. С коллегами надо делиться. Я ведь либерал, борец за справедливость, а не какой-то потакатель диктаторскому режиму! А потому, так уж и быть, батоном я поделюсь – это не маленькая булочка-соратник.

«Эх… Как там, интересно, моя подруга поживает?..» – подумал я, пытаясь раскрыть створки лифта сильнее.

Через какое-то время у меня получилось открыть их на полметра. Когда коллеги отчетливее увидели тело батона, ломанулись к нему прямо по мне. Один взобрался по моему хребту и похрюкивая, как бешеный поросёнок, проник в шахту лифта, брызгая слюной. Второй хотел поступить точно так же, но был явно шире нас в груди, поэтому я отпустил створки и его придавило окончательно.

Протиснувшись снизу, я вожделенно накинулся на батончика. Мы с коллегой быстро его вскрыли и стали очень громко чавкать начинкой. Мне даже жалко стало второго коллегу, и я помог ему высвободиться. А то заморили голодом, а сами жрём у него под носом!

В этот момент послышался крик сверху:

– Твари! Вы твари! Н-Е-Е-Т! МИХОНТ! – слёзно завопила сверху булочка и что-то кинула в нас сверху. Она находилась этаже на двадцать каком-то, а потому и разглядеть её не получалось.

Кинутая ею железяка, стукаясь о края шахты, прилетела по плечу рослого коллеги, не принося тому серьёзного урона. После такого они оба, дохомячив что-то из начинки, ломанулись по вертикальной лестнице шахты лифта. Я же, в возмущении, измазанный соком, пялился на это и не знал, что мне делать.

«А что тут думать?! Роняй массы, идиот! Булочка должна быть твоей!» – проговорил мой внутренний хомяк и я, больше не мешкая, стал работать руками и ногами, взбираясь наверх.

Булочка, хныкая, что-то ещё кидала в нас, но промахивалась. А вот этаже на двадцать шестом произошла странная вещь, которую я уже как-то имел возможность наблюдать.

Мои коллеги остановились, стали скулить и вертеть головой. Рослый, при попытке подняться выше, упустил перекладину из рук и сорвался вниз, сбивая второго коллегу и чуть не утащив за собой и меня!

– До-о-олбо-оё-о, – протянул я, называя их не умными коллегами, когда они шлёпнулись об лифт внизу, прямо на недоеденного батона.

Почему-то при попытке подняться на определённую высоту мои коллеги, и даже гопники, начинают странно себя вести. Такое ощущение, что они ничего не видят. Я почему-то таких неудобств не испытывал. Да я особо и не лазил так высоко, просто со стороны наблюдал. Но мне казалось, что критическая высота намного выше. Может, это из-за того, что мы здесь в горной местности?

При подъёме ещё на несколько метров я сам затормозил от невообразимого явления – голод пропал, а сознание стало ясным, как стёклышко, словно кто-то резко опустил рубильник. Невероятно! Подобное я, конечно, разок испытывал, но не до такой же степени. По крайней мере, это не было заметно так яро.

– М-л-я-я… – глубокомысленно вымолвил я и обернулся вверх направо, к открытым створкам двадцать седьмого этажа, где спряталась булочка.

Кушать совсем не хотелось. Значит, надо положить булочку под стекло и полюбоваться. Надеюсь, она такая же красивая, как и на картинке. Я стал с улыбкой взбираться дальше.

Не знаю почему, но булочка не закрыла створки лифта, приглашая меня беспрепятственно взобраться на её этаж. Неужели я опять нашёл понимающую булочку? Значит, надо быть с ней поласковее! Хе-хе!

Смочив языком ладонь, я зализал назад свои засаленные, красноватые от сока волосы, отряхнул разодранную на плече кожаную куртку и с улыбкой зашагал направо. Коридоры здесь имели типичное с низом строение. Но в отличие от второго этажа, здесь были пролёты с панорамными окнами и диванчиками.

Это здание очень походило на офисы какой-то не малой организации. Тут даже везде было чисто – ни пылинки на стенах. А пол устилало мягкое покрытие, типа синего ковролина, но на ощупь резинового. Мягко, приятно и бесшумно!

Булочку я нашёл в третьем коридоре, в одном из кабинетов. Она приглушённо плакала. Заглянув в приоткрытую дверь, я аккуратно оценил обстановку в комнате.

Хорошая по виду комнатушка с панорамными окнами была обставлена всем необходимым: кухонная стенка слева, с длинным столиком на подобие барной стойки. В середине большая двуспальная кровать, на которой плакала булочка. А справа находился диван, напротив которого работал телевизор. Плоский и прозрачный телевизор, а по нему показывали какие-то новости! Это же просто «Вау»! Стойте, а почему я думаю, что телевизоры должны быть другими?..

Когда я вошёл в комнату, булочка заметила меня не сразу, так как уткнулась лицом в подушку и ревела. Это была темноволосая девушка с завязанными сзади волосами. Одета была в короткие белые шортики, оголяющие аппетитные филейные части и белую блузку, что задралась и демонстрировала тонкую талию.

«Неплохо так булочки у булочки выглядят!»

Но вслух сказал:

– Кра-си-ва-а-а-ё!

От моего комплимента она с визгом вскочила и, достав из-под подушки пистолет, с трясущимися руками выстрелила синей вспышкой. Первый выстрел пролетел над моей головой, а на второй я прыгнул вправо, и она промахнулась. Как ужаленный зубами гопника в зад, я заполз за диван, и тут прозвучал третий выстрел-плевок, вышибая из дивана обивку и дерево.

– Какого злонга?! Нет! – крикнула булочка что-то непонятное и чем-то защёлкала.

Высунув с интересом свой арбузик из-за дивана, я с радостью лицезрел, что у булочки кончились эти странные патроны. Облизнувшись, вскочил и, интеллигентно лыбясь, кинулся на неё, пока она не перезарядила своё неведомое оружие. С нижней части она уже отстегнула какую-то батарейку или фиг пойми, что…

– А-А-А-А! – завизжала она, когда я повалил её на пол.

Она начала брыкаться так, как никакая другая булочка до этого. Видно, эта уставшей не была. А ещё она явно боялась сунуть свои руки мне в лицо и пыталась отталкивать мой торс. Но я её кушать не собирался. Нужно проделать свой эксперимент по поводу стекла и постоянно нюхать, не испортится ли.

Я кое-как перевернул её и заломал позади руки. Почему-то, когда она поняла, что я не собираюсь употреблять её в пищу, более-менее успокоилась, но начала бессвязно голосить на своей тарабарщине:

– Ты кто такой?! Ты разве не мертвец?! Отпусти меня…

А я в это время нашёл слева от себя какую-то тряпку на полу и стал пытаться связывать ей руки. Вот только она не давала мне этого сделать, потому пришлось чисто по-русски на неё рыкнуть: «Не дёргайся, мля!». Булочка наконец поняла человеческий язык – перестала брыкаться и даже сцепила руки вместе, чтобы я их связал. Правда, не переставала тарабанить белиберду.

Как заправский матрос, я надёжно завязал сзади её сладкие ручки. И довольно быстро. Я даже сам от себя офигел. Руки словно знали, как сделать петлю и с какой силой затянуть. После этого я усадил булочку возле кровати, сел на корточки и стал её рассматривать. Она с ужасом что-то осознала и стала заливаться слезами, опустив взгляд в пол.

(Иллюстрация 2.2)

С ясной головой и отсутствием голода я опять впал в научные размышления…

Если выпечка разговаривает, хоть и на непонятном языке, это значит, она живая? Но ведь пряничный человечек тоже живой, но его в последствии съели. И откуда у выпечки столько воды из глаз? Они что, для этого воду пьют? Значит, только батоны сухие? Они-то не плачут и удары у них как у сухарей… Но ведь их тоже выпекают в духовке?

«Хренотень какая-то… Я вообще запутался», – подумал я и взглянул на свою синеватую руку с ободранными под корень ногтями.

Подняв голову, развернул взвизгнувшую булочку и взглянул на её руку. Пощупал – тёплая. Моя рука – непонятно, но вроде холодная. Но руки-то похожие! Понюхал плечо булочки, и по носу сразу ударил приятный аромат.

Стал возюкать по нему языком, – так захотелось нежно куснуть такое аппетитное плечико! – но она разрыдалась ещё сильнее, и я себя одёрнул. Так как голода нет – не надо. Реакция булочки странная. Нужно продолжить лабораторное исследование…

Следом занюхнул своё разодранное плечо. Фыркнул – воняет… нифига не вкусно.

Посадив плачущую булочку на своё место, я продолжил смотреть на неё, но весело мне уже не было. Мне почему-то начали видеться схожести… Булочки от нас отличаются, не как человек от пряничного человечка, а в чём-то другом. В чём-то несущественном, что ли…

«Неужели… Неужели они живые?! И всё, что говорили по телевизору – наглая ложь?!» – потрясённо осознал я и, упав на задницу, схватился за голову.

«Только о каком телевизоре речь? Я же его вроде не смотрел… Особенно первый канал! Да плевать! Главное, что это всё ложь!»

Пока я предавался вторым невероятным размышлениям за этот день, булочка успокоилась, но с опаской поглядывала на меня и изредка кидала взгляды в сторону, словно что-то выискивая. Решив для себя отложить этот вопрос на потом, но не в коем случае не употреблять булочку в пищу, – по крайней мере, до тех пор, пока я на высоте и голода нет – я заговорил с ней:

– Ар-р-ха, – выдал я приветствие, но мне оно показалось каким-то глупым.

На его смену пришло другое слово, которое я не преминул вставить:

– Привет!

«Ого! Не так уж и сложно разговаривать на русском!» – подумал я, ощущая, что мой язык стал более подвижный, чего до этого не было, и приходилось разговаривать на «русско-коротком».

Она с недоверием поглядела на меня, но промолчала. Было видно, что она ничего не понимает, поэтому я решил поступить по-другому, как Колумб с «попу-ассами»:

– Я… – ткнул я себя в грудь. – Алко-голик! – медленно проговорил я, гордо выпячивая грудь вперёд.

Наконец я нашёл того, кому могу представить моё очень удачное самозваное прозвище! Это слово ассоциируется у меня со свободным и независимым человеком, который с большим оптимизмом смотрит на завтрашний день! Хе-хе!

– Я, – повторил я, тыкая в грудь пальцем и сразу указал пальцем на неё. – Ты!

Девушка уже перестала хмуриться и опять сказала какую-то белиберду, намекая на свои завязанные сзади руки.

Просидели мы так какое-то время, и я был уверен, что донёс до неё то, что она получит плёткой по румяной заднице, если попытается взбунтоваться. Плётку я, правда, не нашёл, но вот пистолет прикарманил, в свой единственный целый внутренний карман куртки.

Я развязал девушку, и она, сев на кровать, стала оглядываться. Я же сразу покачал головой, мол, хлебница закрыта и выхода для булочки нет. На что девушка вздохнула и, прислонив ладонь к своей груди, сказала:

– Далэи… Дзи Далэи…

Процесс контакта с хлебными аборигенами сдвинулся с места. Но только через некоторое время я понял, что «Дзи» – это «Я» по-нашенски, а кровать – это «Кричаан». Однако самое шокирующее во всём этом было то, что я с лёту запоминал все эти новые слова. Раньше, иной раз, я не помнил, что было вчера, а сейчас запоминаю непонятные кракозябры.

Булочка совершенно перестала меня бояться и уже с энтузиазмом тыкала пальчиком в разные предметы и называла их значение на их языке. Затем пошли обозначения эмоций и действий – с ними было тяжелее. Мы часа три кривлялись напротив друг друга, называя вещи своими именами. Не всегда можно было показать лицом такие эмоции как «грусть» и «тоска» или «улыбка» и «радость».