Глубокие воды

– Вы католик? – спросила она.

– Меня воспитывали в католической вере.

– У вас очень хороший английский.

– Я ходил в англоязычную школу. Мать моего отца была британкой. А вы? Где вы выросли?

– В основном в Англии. И во Франции. – Ее внимание вернулось к четкам Марии. – У моей двоюродной бабушки были такие же. – Она зажала одну из бусин между большим и указательным пальцами. – Я думала, вы мусульманин.

– В Малайзии не так уж мало католиков. За это мы должны благодарить вас.

– Меня? – Затем на ее лице отразилось понимание. – А. Вы имеете в виду колонизаторов. – Она взяла обмотанной четками рукой фотографию. По сей день чувствую, как мои губы сжались в жесткую линию. – Мило, – сказала она. – Ваша жена и дети? Сколько им?

Я замялся. Никто из экипажа никогда не расспрашивал меня о моей семье.

– Адаму, моему сыну, тогда было семь. Фаре – пять. – Она не спрашивала о возрасте Марии, но я все равно его назвал. – А моей жене – тридцать один.

– Тридцать один, – повторила она, и я понял, что ее броня треснула. – Столько же, сколько мне. Когда это снимали?

– В две тысячи четвертом. В День независимости у нас дома, в Пинанге. – Дети нарядились в красно-белые костюмчики, которые Мария вырезала и сшила для них из «полос славы»[11]. В их руках развевались пластиковые флажки. – За четыре месяца до…

Должно быть, она заметила, что я осекся, но не стала настаивать, чтобы я продолжил.

– Вы живете в Пинанге? – спросила она вместо этого.

– Да.

– Ваш сын хочет пойти по вашим стопам во флот? Или даже ваша дочь?

Мощное течение потащило меня прочь с курса. Чтобы за что-то ухватиться, я потянулся к мешку у своих ног, который забрал с «Санта-Марии». Пластиковые застежки щелкнули, когда я открыл их, водонепроницаемый пластик скрипнул, когда я размотал горловину. Сверху лежала собранная мной одежда, под ней – паспорта и бумаги. Я достал все это и вывалил себе на колени. На Виржини все еще была медицинская футболка из лазарета. Возможно, теперь, когда она отдохнула и привела в порядок мысли, ей будет удобнее в собственных вещах. Не исключено, что это даже поможет ей разговориться.

Я развернул одно из платьев – необычный наряд для военного судна, зато, в отличие от футболки, хоть немного прикроет ей ноги. Я протянул платье Виржини:

– Возьмите. Я привез его с вашей лодки.

Она снова насторожилась.

– Капитан Тенгку, я уже сказала вам, что «Санта-Мария» не моя лодка.

– Значит, вашего мужа.

– И не его тоже.

– То есть вы ее угнали?

Я сказал это в шутку, чтобы Виржини немного расслабилась, но она отшатнулась. Фотография все еще была у нее в руках, и она потерла пальцем пятнышко на серебряной рамке.

– Джейк был в воде.

За моей спиной встали Мария, Адам и Фара.

– Где? На Амаранте?

Она кивнула, стиснув рамку.

– И он ударился головой?

Снова кивок. Наконец-то мы сдвинулись с мертвой точки.

– Как?

– Точно не знаю.

– О корпус? О руль?

Молчание.

– О скалы?

На ее скулах заиграли желваки.

– Кажется, о гребной винт.

Если это был гребной винт, ему невероятно повезло, что он остался жив. И ему следовало быть осторожнее. А я-то принял их за профессионалов, но я своими глазами видел, как она запускала ракеты и в одиночку управлялась с парусами, и полагал, что если они отошли так далеко от большой земли, до самого Амаранте, то ее муж тоже кое-что смыслит в морском деле. Как же его угораздило купаться рядом с винтом? Что-то тут нечисто.

– Послушайте, вы должны кое-что понять. Джейк ненавидит воду. Больше того… он ее боится. Но он нырнул. Ради меня.

Мария не умела плавать. Но мы поговорили об этом и согласились, что Адаму и Фаре надо научиться. Для этого она и отвела их на Пантай Пасир Панджанг – чтобы увидели море с безопасного пляжа, чтобы к нему привыкли.

Я снова переключился в рабочий режим. Рассказ Виржини звучал довольно неубедительно.

– Так вы утверждаете, что ваш муж, который боится воды, зачем-то прыгнул ради вас за борт рядом с крутящимся винтом?

– Он не прыгал.

– Упал?

Она покачала головой, снова непроницаемая.

– Споткнулся?

То же движение головой.

– Его столкнули?

На этот раз ее голова не шевельнулась. Я расценил это как «да».

– Кто? Кто его столкнул, Виржини? – Может быть, она сама? Не поэтому ли она ведет себя так странно – совсем не из-за травмы, а из-за чувства вины? – Вы?

– Нет!

– А кто?

– Витор.

– Кто такой Витор? Член вашей команды? – Катамаран был достаточно большим, на таком нужен экипаж из пары человек.

– Они дрались. Джейк хотел воду, а Витор ему не давал.

– Разве вы не сказали, что Джейк боится воды?

– Не той воды, другой. Ох, я рассказываю неправильно. – Она швырнула рамку на постель и закрыла лицо руками, тяжело дыша в ладони. Я поднял фотографию – к счастью, стекло не треснуло – и поставил ее на место.

– Мне нужно… – Она резко вскочила с койки. – Где гальюн?

Отведя взгляд от ее голых ног, я указал на закрытую дверь санузла. Она скользнула внутрь и заперлась. Я услышал, как из крана полилась вода.

Я положил платье и прочую одежду на пол и занялся документами – паспортами и судовыми бумагами. Паспортов было четыре. Первым я открыл бразильский, на имя Витора Сантоса. С фотографии смотрел белый темноволосый мужчина, загорелый, с квадратным подбородком. Согласно дате рождения, Сантосу было сорок два – староват для матроса. Возможно, я переоценил навыки Виржини и Джейка, и этот Витор был их шкипером. На черной обложке второго паспорта золотом было вытиснено República de Moçambique[12]. На снимке – не Виржини, а некая Тереза Маботе, чернокожая женщина с длинными, плотно облегающими голову африканскими косичками. Их уборщица-повариха? Третий паспорт, португальский, принадлежал белому мужчине. Жуан да Сильва. Фотография была нечеткой, но смахивала на снимок из первого паспорта. Даты рождения совпадали. Четвертый, снова мозамбикский, был выдан тому же человеку на имя Виченте де Суза. Дата рождения та же. Паспорта Виржини и Джейка отсутствовали.

Кран в санузле со скрипом выключился. Я достал из папки судовые бумаги и развернул их. «Санта-Мария» была зарегистрирована в Сан-Себастьяне, Бразилия, на имя Витора Сантоса. Я пролистал остальные документы, проверяя, не меняла ли яхта владельцев. Но ничего. Все сходилось.

Она же сказала: Лодка не моя.

Дверь открылась. Волосы у Виржини были влажными, лицо на удивление спокойным для человека, который пару минут назад казался не в себе. Края паспортных обложек врезались мне в пальцы. Кто эта женщина и что она натворила?

– Я начну сначала, – сказала она. – Так вам будет понятнее…

Я протянул ей судовые документы и первый паспорт, открытый на странице с фотографией.

– Виржини, кто такой Витор Сантос? Почему у вас его лодка? Кто такая Тереза Маботе? И где они сейчас?

Она тяжело опустилась на койку. Губы двигались, но она не издала ни звука, только сосредоточенно смотрела на паспорт.

– Виржини, что происходит?

Она сунула руки под бедра.

– Виржини, ответьте мне. Кто этот человек и где он? Вы что-то с ним сделали?

Она принялась раскачиваться взад-вперед, все так же шевеля губами. Шепот, поначалу слишком тихий, перерос в бормотание. Она повторяла одну и ту же фразу в такт своим движениям, будто, раскачиваясь, выталкивала слова из себя. Я смог разобрать, что она бормочет. Этот миг был подобен отливу перед цунами, той пугающей паузе, когда вода отступает и все на краткое мгновение становится неподвижным, спокойным и безмолвным, а потом обрушивается разрушительная сила.

– Это все моя вина. Я убила их. Убила! Это все моя вина.

Амаранте

5

Самолет накренился, и Виржини отложила книгу и выглянула в иллюминатор. Они все еще летели над морем. Как же она любила этот кобальтовый оттенок глубокой воды – один только взгляд на эту красоту наполняет энергией, жизнью, надеждой. В соседнем кресле дремал Джейк, и она чуть не разбудила его, чтобы и он полюбовался видом, но затем посмотрела на часы. Пусть отдыхает. Совсем скоро они все это увидят вблизи.

Она отстегнула ремень безопасности, подалась вперед, стараясь разглядеть сушу. Высота и скорость самолета производили странный эффект – волны внизу будто застыли во времени и пространстве. Она заметила крошечную яхту. Оба паруса подняты, корпус кренился, так что яхта, вероятно, двигалась, но, как и волны, казалась пригвожденной к одной точке. Она подумала о людях на борту – наверное, тоже отправились в морское путешествие, как и они с Джейком. Интересно, похожи ли их мечты на ее? Ищут ли они новое начало в жизни? Она прижала палец к иллюминатору. Снаружи на стекле поблескивали кристаллики льда.

Незадолго до того, как они начали снижаться, Джейк проснулся, сонно заморгал.

– Долго я был в отключке?

– Пару часов. Мы почти на месте.

Широкая улыбка, которую он ей подарил, была отражением ее собственных чувств.

Они вышли из искусственной атмосферы салона и начали спускаться по трапу, жаркий воздух окутал их будоражащими экзотическими запахами: дым, плавящийся гудрон, растительная пряность тропической земли, все это так непохоже на английский воздух. Она остановилась и вдохнула поглубже. Будет ли и все остальное здесь настолько же другим? Хотелось бы надеяться.

Она сошла с последней металлической ступеньки и ступила на посадочную полосу. Впереди ряд бутылочных пальм с шелестящими на ветру листьями обрамлял вход в невысокий терминал. Несмотря на пятнадцатичасовой перелет, она ощущала удивительную бодрость. Еще час, максимум два – и они будут на месте. Она обернулась и подождала Джейка, который спускал по трапу чей-то чемодан на колесиках. Сойдя, он поставил чемодан перед пожилой женщиной, одетой в длинную узорчатую тунику и хиджаб. Женщина поблагодарила улыбкой, кивнула. В этом весь Джейк – всегда думает о других.

Виржини обняла его за талию, шепнула:

– Уже присмотрел себе другую?

Он надул щеки.

– У тебя появилась опасная соперница. – Он поцеловал ее в макушку, и они вместе последовали за женщиной и другими пассажирами через перрон к терминалу.

Когда такси остановилось в гавани, день уже клонился к концу. Официанты готовили ресторан под открытым небом для вечерних посетителей – расставляли пластиковые стулья, стелили скатерти, придавливали вилками и ложками стопки тончайших розовых салфеток. Не прерывая работы, они кивнули Виржини.

Джейк выгрузил из машины багаж.

– Пойду поищу водное такси до яхты, – сказал он, добавляя к груде на тротуаре последнюю сумку. – Подождешь здесь с вещами?

– Ладно. – Она достала из кошелька ринггиты. – Вот, держи. – Купюры, которые она получила в банкомате, были фиолетовыми, красными и оранжевыми, разноцветными, как из «Монополии». – Вдруг попросят заплатить вперед.

Он положил деньги в карман, поцеловал ее в щеку и ушел.

В гавани за рестораном теснились лодки. Деревянные лонгтейлы[13] возвращались с дневной рыбалки, нарушали покой громким тарахтением подвесных моторов. Виржини достала телефон, чтобы сделать снимок. Красно-синяя краска бликовала на солнце. Своими почти вертикальными бушпритами эти лонгтейлы напоминали тропические версии драккаров викингов, вернувшихся после морских грабежей, или каноэ других ранних мореходов – бесстрашных полинезийцев, что пускались в плавания за сотни тысяч миль, доверяя свою судьбу ветрам и звездам. Она мысленно отметила, что нужно написать шефу в музее – на самом деле бывшему шефу – и посоветовать, чтобы он пополнил коллекцию экспонатами на тему малазийских лонгтейлов. Она выложила снимок в соцсеть, чтобы ее брат, сестры и их друзья увидели его и поняли, что они добрались благополучно.

На флагштоке в дальнем конце пирса развевался малазийский флаг, одновременно знакомый и странный, он выглядел точь-в-точь как «звезды и полосы»[14], пока, резко хлопнув, не развернул желтый полумесяц и звезду в углу на синем фоне. Ветер принес озоновый запах океана, приправленный соляркой и рыбной вонью сетей, сохнущих на солнце, – гораздо более резкий, чем запахи, доносившиеся от воды возле их квартиры в Англии. За пирсом стояли на якоре около двадцати парусных яхт, развернутых береговым течением в сторону суши. Она оглядела залив, но с такого расстояния было трудно различить ту, что принадлежит им и станет их домом – первым общим домом – на весь следующий год, а может, и на два, которые они проведут в плавании. Сердце у нее забилось в предвкушении. Подумать только, в каких местах побывали эти суда, что видели их владельцы! Скоро ей с Джейком тоже будет что рассказать. Чем не идеальное начало семейной жизни?

Солнце палило беспощадно, и она присмотрела тень, отбрасываемую широким баньяном. Инжир-душитель – так его называют. Перетащив чемоданы под его раскидистую крону, она оглядела воздушные корни, вросшие в землю в поисках воды. Удивительно, как несокрушима природа, когда может удовлетворить свои элементарные потребности: пища, вода, свет.

Багаж уже покрылся слоем пыли. В этих четырех чемоданах умещалась вся их жизнь – новая жизнь. Пришлось потрудиться, чтобы разобрать квартиру по коробкам, но, глядя, как грузовик перевозчиков, едва заметно мигая поворотником в осеннем тумане, скрылся за углом, она почувствовала, что стала легче. Пожитки – странное слово для таких вещей, как кастрюли и сковородки, кресла, зимние ботинки, фотографии. Оно подразумевает, что все эти предметы составляют твою жизнь и без них ты неприкаянный, почти изгой. Но вещи – и даже люди – обременяют. Кроме Джейка. Им она никогда не будет тяготиться.

Подошел пестрый кот и потерся об ее ногу. Кот был взрослый, но крохотный, чуть больше котенка, и с обрезанным хвостом. Он мяукнул, и она нагнулась, чтобы почесать его за ушами, слыша голос Тома́: блохи, зараза, негигиенично. Она погладила его по голове, почесала под мордой. Кот пару раз ткнулся головой в ее ладонь и, потеряв интерес, отвлекся на горстку желтого риса, рассыпанного в траве.

Она подтолкнула несколько рисинок босоножкой:

– Вот, малыш, ешь.

Ее окликнули по имени, и она подняла голову. По тротуару шел Джейк, на солнце его волосы отливали медью.

– Хорошая новость. Нашел рыбака, который нас переправит.

Они подхватили чемоданы и направились на пристань, где ждал лонгтейл, у румпеля сидел на корточках рыбак. Джейк закинул чемоданы в лодку, Виржини залезла следом. Узкий корпус делал лонгтейл неустойчивым, под ее весом он угрожающе накренился, так что Виржини приземлилась на банку достаточно неуклюже, совсем не так, как рассчитывала. Не очень-то грациозно. Она смущенно взглянула на рыбака, но лицо со впалыми щеками осталось невозмутимым. Как только Джейк тоже спрыгнул в лодку, рыбак дернул шнур стартера, заводя дребезжащий мотор, и направил лодку в залив.

Ветер, вызванный движением, принес благословенное облегчение, осушил капельки пота на лбу, сдул влажные волосы с шеи. Старый рыбак в шортах и мешковатой футболке – возможно, ровесник ее отца, но костлявый, тогда как папа располнел от хорошей жизни – указал на одну из яхт в самом хвосте «стаи», и Джейк кивнул. Когда они подошли ближе, Виржини узнала парусный чехол, но яхта выглядела более обветшалой, чем в последний раз, когда она ее видела, – темно-синее название, «Затерянный горизонт», выцвело до оттенка вареной джинсы, а ватерлинию облепили мохнатые водоросли. Она мысленно встряхнулась. На самом деле все это неважно, всего лишь косметика. Не нужно зацикливаться на мелочах, главное – общая картина. Стоит, как выражается Джейк, «немного попотеть», и все будет прекрасно. К тому же скоро они переименуют яхту и нанесут вместо этих выгоревших букв новое название.

Лонгтейл подошел к борту, Джейк встал и ухватился за леер, удерживая лодки вместе.

– Pergi, pergi![15] – крикнул рыбак, перекрывая грохот мотора, и махнул ей рукой, чтобы она перелезла на яхту.

Виржини забросила на палубу свою сумку и вскарабкалась сама. Раскаленный леер обжег колено. Джейк переместил на яхту чемоданы, перекинул одну ногу на палубу – другая еще была в воздухе, – а рыбак уже оттолкнулся и дал газу, спеша домой к началу вечерней молитвы.

Едва спустившись под палубу, она снова вспотела. Воздух здесь был угнетающе неподвижным, почти затвердевшим от многомесячной вони плесени, топлива и соленой воды, ей стало трудно дышать. Джейк открыл иллюминаторы и люк, но это мало что изменило.

– Завтра первым делом установим вентиляторы? – предложила она.

Он снял футболку. Призрачно-бледная кожа отливала белизной английской зимы.

– Однозначно.

С тех пор как она увидела в интернете объявление о продаже яхты, прошло четыре месяца. Тридцать шесть футов, идеальный размер и планировка для двоих, – и так дешево по сравнению с тем, что запрашивали в Великобритании и Европе. Она показала Джейку, и через пару недель, после электронной переписки с владельцами, пожилой голландской парой, они нашли по акции недорогие авиабилеты и прилетели сюда, чтобы посмотреть яхту. Учитывая опыт Джейка в судостроительстве и бесчисленное количество лет, проведенных ею на борту отцовской лодки, оба были уверены, что справятся с осмотром самостоятельно. Джейк заключил, что яхта в хорошем состоянии для своего возраста, хотя и слегка потрепана, что естественно при их ограниченном бюджете. После коротких переговоров они перевели голландской паре свои сбережения.

Виржини огляделась, сравнивая то, что видела перед собой сейчас, с картинками, которые хранила в памяти последние несколько месяцев. Синие диваны-лавки в салоне, прямые, как церковные скамьи, выцвели, но в замене пока не нуждались. Она открыла деревянные шкафчики над ними, наслаждаясь легким дуновением на щеке от движения жалюзийных створок. Хорошо, что они не привезли из дома много вещей, места было в обрез, куда меньше, чем в их маленькой лондонской квартирке. Виржини вспомнила шкаф, что стоял у нее в Париже. Тот чертов антикварный гардероб Тома́ был таким громадным, что занимал полспальни. И хотя он стоил дороже, чем вся эта лодка, она с радостью отдала бы его, да будь ее воля, она избавилась бы от всей этой старомодной унаследованной мебели, сорвала тяжелые портьеры и заменила все чистыми, современными предметами – комодом или тумбочкой, на которые можно без страха положить щетку для волос или поставить стакан воды. Но решать это было не ей.

Она резко захлопнула створки, словно отгораживаясь от прошлого. Стены были голыми – прежние владельцы сняли свои украшения, предоставив ей декорировать их по своему вкусу. Она представила, как развешивает сувениры, купленные в прибрежных деревнях, собирает ракушки на каждой якорной стоянке, где они побывают, рассказывающие историю их путешествий. Завтра надо купить местный батик, чтобы оживить обстановку.

Она прошла босиком по гладким полированным половицам на корму, в узкий г-образный камбуз, огибающий правый борт. Открыла холодильник с вертикальной загрузкой, заглянула в шкафчики, опробовала маленькую плиту. Все исправно. Мойка в ржавых потеках от соленой воды, подтекающей из плохо завернутого крана, но следы легко оттереть жесткой губкой. В двух шагах от камбуза каюта с двуспальной кроватью на возвышении, не такой широкой, как дома, но достаточно большой и удобной для двоих.

Так, теперь рубка. Гальюн дальше, по левому борту. Джейк в рубке стоял на коленях в кресле за штурманским столом, щелкая переключателями на приборной панели. Когда она протискивалась мимо него, яхту качнуло волной от проходящей лодки, и Виржини ухватилась за его икру, чтобы не упасть. Понадобится день-другой, чтобы обрести морские ноги.

– Кажется, аккумуляторы сдохли, – сказал Джейк. – Клянусь, в прошлый раз они работали.

Заглянув в компактный санузел, Виржини обнаружила, что голландская пара оставила все в относительной чистоте. Она вытянула душевой шланг из гнезда над раковиной и повернула кран. Только иссякающая струйка. Все бы отдала за прохладный душ, но сейчас, без электричества, о таком нечего и мечтать. В тесном закутке сразу сделалось одуряющее жарко. Вернувшись в салон, Виржини расстегнула молнию одного из чемоданов и вытащила первые попавшиеся шорты и просторную футболку. Подняла волосы с шеи, стянула их в хвост резинкой и ощутила некоторое облегчение.

Потом порылась в чемодане в поисках папки со свадебной фотографией. С собой она взяла только одну – она и Джейк, селфи у реки, их лица почти во весь кадр на фоне кучевых облаков. Она поставила снимок на полку.

– Чтоб тебя! – Джейк сдался и отошел от приборной панели.

Из раскрытого чемодана торчала бутылка шампанского, которую Виржини купила в дьюти-фри. Джейк достал ее. На эту бутылку она спустила их дневной бюджет, но ее это не волновало. «Всего раз, – сказала она, когда они стояли под круглосуточным искусственным освещением в магазине аэропорта, пока толпы людей текли мимо, направляясь кто куда. – Это особый случай».

– Охладить не получится, – сказал Джейк. – С празднованием придется пару дней подождать.

Виржини знала и другие способы отпраздновать. Она шагнула к нему. Грудь Джейка была скользкой, а волосы на затылке – влажными под кончиками ее пальцев. Поцеловав его соленые губы, она ощутила вкус дома.

– Думаешь, для этого слишком жарко? – спросила она.

– Малыш, для этого не бывает слишком жарко. – Он бросил бутылку обратно в чемодан и запустил обе руки под ее футболку.

Той ночью они спали под открытым небом, спасаясь от невыносимой жары, свернувшись друг напротив друга на диванах кокпита. Влажность была тяжелой, как одеяло. Разбуженная рыбацкой моторкой, пересекающей гавань, Виржини потянулась к Джейку, но нашла только воздух и лишь тогда вспомнила, что они не в кровати в своей квартире. Это осознание заставило ее окончательно проснуться, и, еще немного поворочавшись, она на цыпочках вышла по мокрому от росы тику на палубу. На самом кончике носа она ухватилась за стальной трос форштага и посмотрела на восток, ловя первые краски восхода. Высокие холмы на суше неясно темнели в предрассветной серости, но вот небо посветлело, окрасив их в сотню оттенков зеленого, и одинокий голос муэдзина призвал правоверных на молитву.

6

Почти месяц они не снимались с якорной стоянки, занимаясь починками на лодке. Времени требовала одна задача за другой, и работы, которые Джейк оценил в пару дней, затянулись до недели, двух, а затем и до четырех.

Когда заменяли аккумуляторы, устанавливали фильтры и латали паруса, прохудившиеся за годы на ветру и солнце, Виржини осознала, что как бы опытен ты ни был, тебе всегда будет чему поучиться о лодках. Она умела ходить под парусом – каникулы в плаваниях вдоль Лазурного берега на яхте, принадлежащей отцу совместно с тремя совладельцами, не прошли даром. А работа в морском музее научила ее бесконечно рассказывать о лоцманских ботах, контрабандистах южного побережья и истории соляных промыслов болотистых Гэмпширских земель, окружающих Лимингтон – родной город Джейка. Но теперь Виржини поняла, что, увлекшись романтикой, даже не задумывалась о практической стороне, об обслуживании и содержании. Тем более такой старой и бюджетной лодки, как у них.

Джейк был в своей стихии – разбирал и пересобирал оборудование, листал замасленными пальцами инструкции. К сумеркам его кожа блестела от пота, а виски покрывались грязью. Дома он больше всего нравился ей таким – только что с верфи, в футболке, подчеркивающей сильные руки, рельефные линии трицепсов.

Она никогда не переставала удивляться его способности понимать, как все работает. Впервые она наблюдала это примерно через неделю их отношений, когда на кухне квартиры, которую она снимала с двумя соседками, забастовал электрочайник. Виржини выругалась и бросила его в мойку. Пока она рылась под стойкой в поисках кастрюли, Джейк достал из кармана перочинный нож, вытащил из мойки чайник и принялся его разбирать. «Не заморачивайся, – сказала она. – Завтра куплю новый». Джейк неохотно оставил чайник в покое. Позже в тот же день, проснувшись после пары часов в постели, она застала его на кухне с отверткой в руке перед стойкой, усеянной деталями чайника. Через полчаса чайник был как новенький. Пару месяцев спустя, когда у нее сломалась машина, Джейк потратил все выходные, возясь с ней. «Тебе необязательно это делать, – сказала она тогда. – Я бы сдала ее в сервис». Он покачал ключ на кончике пальца: «Мне самому хотелось. К тому же теперь мне не придется беспокоиться, что она снова заглохнет и ты где-нибудь застрянешь. Я буду за тебя спокоен». Эта его черта – забота о вещах, о ней – казалась Виржини невероятно привлекательной.

Сегодня был последний день работ, и ей оставалось только вывести на бортах яхты новое название. Виржини не терпелось избавиться от «Затерянного горизонта» – оно звучало слишком депрессивно. Она привязала резиновую шлюпку к яхте, встала и, тщательно приспосабливая мазки кисти к ритму волн, начала выводить название, выбранное ими в честь древних мореходов, которые первыми пустились в путешествие через океаны, и плавания, предстоящего им самим, – «Путеводная звезда».