Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады

– А папа?.. Папа пришёл?

По вмиг изменившемуся, огорчённому лицу матери понял, что нет.

…Того триумфа, о котором мечталось, не вышло. Никто за ним не бегал, не предлагал концертов и выступлений, не заключал контрактов и не попросил автографов. Неужели не заметили? От разочарования хотелось всё бросить и просто жить. И, возможно, Валера так бы и сделал, если бы не ссора с отцом. Бойкотом концерта, он словно сказал: «Я так и знал: ничего путного из твоего пения не выйдет! Учись, работай как все!»

Владимир Иванович ждал от сына первого шага, а Валере казалось, что его хотят победить. Это подстёгивало и раззадоривало. Назло будет петь! Все силы бросит на достижение цели!

Он искал людей, связи, выступал в портклубе, клубе железнодорожников, на танцплощадках и в филармонии. Даже снялся в кино. Получил три кадра в массовке фильма «Черноморочка».

Однажды в комнату ввалился Вилька со свежим выпуском «Одесского портовика». Зная, о ссоре Валеры с отцом, нарочито громко, чтобы читавший «Русский лес» Владимир Иванович точно услышал, выкрикнул:

– Огромный успех имело выступление артиста Ободзинского!

– Что это? – недоумённо подскочил Валера, выхватывая газету.

– А это про тебя написали! Про тебя!

Валера несколько раз пробежал глазами статью и с надеждой посмотрел на Вильку:

– Газету отдашь?

– Две купил! Одну специально тебе принёс! То ли ещё будет, Валерка! – мечтательно сказал друг перед уходом.

Когда дверь закрылась, Валера не удержался и взглянул на отца.

– Пап?.. – очень хотелось помириться, но гордость и обида обездвиживали.

– Что пап? – проворчал отец и достал ножницы. Молча вырезал статью из газеты, положил между страницами «Русского леса» и бережно убрал в комод.

– Прости меня! – с облегчением выпалил Валера.

Владимир Иванович долго и пристально разглядывал сына, а потом весело хмыкнул.

И Валере показалось, что где-то качнулись весы, на одной чаше которых лежали слава и успех, а на другую упал этот отцовский взгляд.

Глава V. Первые падения

1957-1960

Слава принесла с собой шальные деньги. Клубы и концертные залы охотно включали Валеру в программу, его узнавали на улицах, не стало отбоя от девушек. После концертов подходили незнакомцы, звали в бары, где, угостив коньяком, предлагали за «серьёзные» деньги спеть на юбилее уважаемого человека. Валера соглашался на всё. Успех опьянял, а красноватая нотка в коньячной прозрачности словно приобщала к взрослости. Да и не видел особых оснований для отказа. Деньги плывут в руки? Бери и гуляй!

Льстило, что на вопрос, кем работаешь, гордо отвечал: «Артистом!»

Деньги давались легко, тратились бездумно в тех же барах и винарках. Теперь он презрительно смотрел на ровесников, толпящихся вечерами у выступающих стоек «Куяльника» за газировкой с двойным сиропом «Крюшон». Сам же водил ребят по «большому» кругу, начиная с пролетарской винарки на углу Водопроводной, где пропивали зарплаты рабочие Сахалинчика, а потом вдоль Привоза по Эстонской.

У входа в парк Ильича, на Запорожской и Степовой случались масштабные сходки и драки. Как-то на драку молдаванских с ментами сбежалась на подмогу вся Одесса: толпы шли по улицам, Молдаванку заполонила боевая техника, все волновались, кричали, мелькали ножи и дубинки. А Валера веселился: «Ай да мы!»

Деньги спускались по щелчку пальцев. Иногда настолько легко, что приходилось снимать и выменивать ещё вчера купленную жилетку или сшитый на заказ пиджачок. Ребята смотрели на выпившего друга с сомнением:

– Цуна, а проспишься, назад не попросишь?

Валера не верил в непоправимое. Наоборот! Скоро его весь мир слушать будет.

– А… – махал рукой, улыбаясь, – заработаю! Я Цуна! Будущее цунами советской эстрады!

После застолий засыпал, где упал, и хоровод праздничных дней продолжался. Постепенно из свиты выпали друзья. Они предпочитали Соборку и парк Шевченко. Там интеллектуалы кучковались по интересам. Говорили про футбол и политику, играли в домино и шахматы, обменивались пластинками и пели под гитару. А Валера хвастался заслугами перед шпаной. Те подобострастно смотрели в глаза, хлопали по плечам, рассказывали об уличных кражах и звали погеройствовать в мордобитиях. Уже и петь было не нужно. Просто сиди под пиво, водку, коньяк и мечтай. Работа? Учеба? Как-нибудь в другой жизни. Может быть, завтра?

Вытащить Валеру попытался Вилька:

– В парке Шевченко концерт будет. Программа вольная. Опробуешь Коула!

Валера давно хотел спеть «Road 66», но буржуазный джаз не пропускали. Так что загорелся:

– Ух! Вот я их зажгу!

Собирался на концерт серьёзно и тщательно. Теперь он мог позволить себе стиль: шил одежду на заказ, ходил в цирюльню на Садовой, купил одеколон «Индийский». Благоухая сандаловым маслом, подарком дружественной Индии, пошёл к Вильке:

– Ну ты… херувим! – дружески поддел тот. – Хлопать начнут до того, как запоешь!

– А то… – самодовольно улыбнулся Валера.

Зал действительно начал хлопать заранее. Кто-то узнал Валеру, а кому-то просто понравился уверенный, красивый парень. Он царственно оглядел зал и чуть поморщился, когда услышал первые такты вступления. Хотелось настоящего джаза, как на пластинке-миньоне. Однако пришлось ограничиться роялем и гитарой. Ни контрабаса, ни ударных не нашли.

– If you ever plan to motor west… – начал он, и зал замер, – travel my way, take the highway, that is best…

Валера учёл отсутствие ударных и изменил исполнение. Добавил блюза и лиричности, подходящих к таинственным майским сумеркам. Несмотря на то, что стихи были посвящены остановкам на шоссе, песня звучала, как любовный романс. Когда внезапно включились парковые фонари, обнявшиеся в темноте парочки резко отодвинулись друг от друга. Раздались неловкие смешки, и зал встал, восторженно аплодируя певцу. Валере дарили цветы, смущённые девчонки просили автографы и пытались познакомиться. Потому, когда к нему подошла миловидная дама среднего возраста с солидным мужчиной, не удивился. Теперь он принимал внимание к себе, как должное. Держался высокомерно и снисходительно.

– Да. Здравствуйте. Что вы хотели?

Первой руку протянула женщина:

– Валентина Федоровна Макарова. Администратор в Костромской филармонии.

– Валерий Иванович Муратов. Художественный руководитель и ее муж, – указал мужчина на супругу.

Валера выжидающе молчал, и Валерий Иванович продолжил:

– Не хотели бы поехать на гастроли с нашим коллективом?

Валера давно желал вырваться из Одессы. Ведь как покоришь мир, сидя на месте? Однако следующая фраза заставила вспыхнуть от возмущения:

– Ваше обучение мы возьмём на себя. Подправим технику, произношение…

– А что не так с моим произношением?

– Понимаете, каждый язык имеет свой набор звуков. Английские отличаются от русских… Нужно иначе складывать губы, даже язык держать непривычным образом.

Валентина Федоровна увлеклась объяснениями, но более опытный Валерий Иванович понял, что сейчас потеряет одарённого паренька. Он поспешил сгладить промах жены:

– Валерий, у вас совершенный слух. Вы безупречно копируете исполнителя. Однако тот, кого вы копируете, может и сам ошибаться, не правда ли?

Подсознательно Валера чувствовал, что Нэт Коул поёт, как надо. Муратов просто щадил его самолюбие и позволял сохранить лицо, но сделал вид, что поверил. Да и слишком хотелось отправиться на гастроли.

– Ладно. Я согласен. И на гастроли поехать. И правильно складывать губы, – рассмеялся он.

Вилька новости обрадовался:

– Это как раз то, о чем ты мечтал! Да и… перестанешь таскаться со шпаной по барам.

Валера хотел огрызнуться, но сдержался. Знал, что в отличие от многих, Вилька переживает за него искренне.

Прогнозы Вильки сбылись частично. Гастроли оказались и, правда, тем, что хотелось. Концерты шли один за другим. Репертуар Валере разрешали подбирать самому. Он пел то, что давно мечтал спеть, много экспериментировал. Валентина Федоровна относилась к нему, как к сыну. Возможно, потому что своих детей не случилось. Валера не мог не проникнуться ответной симпатией и быстро смягчился в вопросах обучения. Позволял супругам и заниматься с ним, и давать советы, и даже ругать.

– Валера, это взрослые обязательства. Ты член коллектива, ты не можешь приходить на концерты выпившим! – отчитывал Валерий Иванович. – Ты подводишь нас всех! Если заметят, гастроли сорвутся. Неужели не ясно?

Все чаще случалось, что после концерта Валера шёл в ближайший бар. Там узнавали, подсаживались, просили спеть. Он нравился девушкам: их глаза загорались при слове «артист». Валера сам не замечал, как вечер после концерта превращался в разгул. Однажды попытался объяснить это и Муратову, но художественный руководитель бескомпромиссно отрезал:

– Так не ходи в бар. Если пришел, не пей. Наливают, откажись. Ты же мужчина?

Показалось, что берет на «слабо». И еще… болезненно отозвалось это: «мужчина – не мужчина». Так часто говорил папа. Чтобы заглушить стыд, Валера разозлился:

– Вы мне отец, что ли? Чтоб воспитывать? Мне и расслабиться после концерта нельзя?

Муратов вызов не принял, ответил спокойно:

– Был бы твоим отцом, сказал бы нельзя. А как художественный руководитель, приказываю: после концерта делай, что хочешь, но на него приходить пьяным не смей!

– Ладно… – буркнул Валера.

Выдержки хватило на неделю. Филармония вернулась с гастролями в Кострому, где после первого же концерта к нему подошла Марина. Рыжеволосая девушка, встретившаяся впервые на всемирном фестивале молодежи, еще больше расцвела. Фигура округлилась, жесты приобрели мягкость и плавность, а голос стал глубже и бархатнее.

– Мила писала, ты можешь приехать к нам с гастролями.

– Вот и приехал, – заулыбался Валера, – но почту не обогнал.

– Погуляем? – пригласила она.

Валера сам не понял, с чего вдруг посреди прогулки над обрывистой Волгой полез целоваться, а когда Марина оттолкнула, выпалил:

– Да я тебя, может, замуж зову!

На тот момент хотел оправдаться, но скоро и сам поверил. А почему нет? Где-то в глубине души точила мысль, что, несмотря на множество поклонниц, он одинок. Девчонки бегали за ним, потому что артист, а сам по себе он был не нужен. Марина казалась другой. Ведь заглядывалась на него и раньше? До того, как услышала.

При ней решил не пить. Ведь сможет не пить? Так прошло несколько дней. Однако напряжение росло, он становился раздражительным на репетициях. На свиданиях больше молчал, приводя Марину в недоумение своим поведением.

– Валера, что с тобой?

– Ничего, Мариночка, ничего. Устал просто.

– И то правда, один за одним у вас концерты идут, – соглашалась та.

–Да разве ж это концерты? Пою всего-то несколько песен в программе. Смех, да и только.

На следующий день сам не заметил, как оказался в баре. Доказал же себе, что может не пить. Вон как запросто продержался несколько дней. Да и какой смысл в этом держании. Решил выпить «всего одну рюмочку». Потом ещё одну… Когда Валерий Иванович попытался не пустить на сцену, оттолкнул. Подумаешь, выпил. Петь это не мешает.

Марина пришла на вечернее представление нарядная и сияющая, но, увидев подвыпившего Валеру, не дождалась окончания, а встала и пошла по проходу к двери. От разочарования он не выдержал, прекратил петь и выкрикнул вслед:

– Ну и иди! Иди! У меня таких – в каждом городе!..

После Валера заперся в номере. В дверь стучали, требовали открыть, а он лежал лицом вниз и молчал. Приподнялся, лишь услыхав голос Валентины Федоровны. Ей не открыть не посмел. Макарова молча накрыла на стол. Валере всучила банку:

– Иди воды набери, чайку попьём.

Дождавшись, пока закипит, выключила кипятильник и заварила чай.

– Валерочка, бери бутербродики… Что пустой чай пьёшь.

Валеру такая забота смущала. Хотелось, чтобы отчитали, дали возможность разозлиться, хлопнуть дверью и уехать. Не выдержав, начал сам:

– Ну, давайте уже. Говорите, что я алкаш горький, молодость гублю.

Валентина Федоровна грустно потрепала по волосам.

– Ты талантливый, Валерочка. Как хорошо поёшь! И умный.

Валера хмыкнул:

– А умный – с чего?

– С того, что сам всё понимаешь. Нельзя тебе выпивать.

Она встала и пошла к выходу, обернулась лишь у самой двери:

– Валерочка, знай, мы тебя ждем. Как бросишь, возвращайся. Понял?

Вечером Валера узнал, что уволен. Признавать справедливость увольнения не хотелось. Подумаешь, чуть погулять решил перед армией. Три года жизни без веселья, выпивки и девчонок! А если на флот попадает, так и четыре! И, вернувшись в Одессу, продолжил кутить.

Как-то проснулся от сильной тошноты. Рвало так, что отец сам налил «подлечиться». Это не помогло, Валеру снова вырвало. Поднялась температура, заболела спина, рвота не прекратилась, и к обеду его увезли на «скорой». Оказалось, повредил почки. Доктор, поставивший диагноз, неловко подбодрил:

– Зато в армию не идти. С пиелонефритом не возьмут.

Почти все друзья ушли по призыву, Валера остался один.

Он не унывал. Посчитав себя опытным гастролёром, решил работать в морских круизах на теплоходах Одессы. Начинались они в конце весны, а заканчивались в начале осени. Для развлечения пассажиров нанимались музыканты, певцы, сатирики и просто коллективы самодеятельных кружков. И уж кого-кого, а Валерия Ободзинского примут с распростёртыми объятьями, думалось ему.

Действительность оказалась иной. Большинство маршрутов комплектовалось постоянными коллективами. Свободные вакансии если и подворачивались, то уходили знакомым. Талантливого парня с улицы никто не ждал. Пришлось пойти на поклон в Одесскую филармонию, где намекнули, что есть место художественного руководителя на «Адмирале Нахимове».

Капитан «Нахимова» Николай Антонович Соболев подписал бумаги сразу, особо Валеру не расспрашивая. Капитана волновала модернизация вентиляции на судне: жестянщики монтировали каналы и рукава в коридорах и каютах, судовые электромеханики устанавливали вентиляторы. Как новичок будет развлекать пассажиров – дело десятое по сравнению с большой осадкой судна в мелководных портах.

– Экипаж у нас молодой, радушный, ответственный. «Экипаж коммунистического труда», – с гордостью отметил Николай Антонович. – Просто постарайся соответствовать.

– Так точно! – весело козырнул Валера.

Судно показалось невиданно роскошным: ценные породы дерева, зеркала, бронзированные поручни и ковры, барельефы русских флотоводцев в салонах. Несколько баров и ресторанов, библиотека, кинотеатр, парикмахерская. Валера тут же позабыл о неудаче в Костромской филармонии. Что ж! Все, что ни случается, к лучшему.

Через неделю он сидел на втором этаже крытого бара, потягивая минералку и читая газету. Писали о денежной реформе. Он зевнул и отложил газету в сторону. Его мало интересовало, что прилавки оставляли желать лучшего, а приличные товары встречались исключительно на рынках и подорожали вдвое. Все в руках человека! Чего заслуживаешь, того и добьёшься. Главное, верить в себя, действовать!

…Чайка покружилась в теплом июньском воздухе и села на качающуюся волну. И тут же взлетела. Пошли крупные волны. Теплоход отходил от берега. К столику Валеры спешил паренёк с зачехлённой гитарой на плече.

– Валера Гольдберг, – представился темноволосый паренек и протянул руку, бережно поставив инструмент возле стула, – послали к вам. Возьмёте?

– Привет, тезка. Я тоже Валерий, – он вальяжно откинулся на спинку стула. Хотелось выглядеть взрослым и опытным.

– Ну и лестница здесь! Чуть не р-рухнул вместе с гитарой, – оживленно говорил Гольдберг, усаживаясь за стол. Из-за акцента на букве «р», речь казалась выразительнее. – Чем занимаетесь? Как живете?

– Да что сказать… – всё так же неторопливо тянул Валера, показывая, что он здесь хозяин, как минимум капитан. – Кормят цивильно. Вечерами развлекаем публику. Поддерживаем звание экипажа коммунистического труда.

– Это как?

– Это когда попросят покрасить или прибраться, красим и прибираемся, – засмеялся Валера, – короче со скуки не умрёшь!

– Да я уже плавал, – паренёк сделал попытку подражать солидному тону Валеры, – играл на дизель-электроходе «Россия».

– Уу… германская плавбаза, – со знанием дела поддакнул Валера и тут же поправился. – Бывшая.

– Она самая. До того мы во дворах играли. Свои оркестры, все дела. А тут недавно собрали нас, отслушали. И, как говорится, до свиданья! Отправили во флот на майские. Я только и успел, что написать матери: «Мама, ушёл в рейс по Крымско-Кавказской линии!», – отчерчивал пальцем на ладони Гольдберг, – ну, собственно, вот я и тут!

– А с «Россией» что не так? – заинтересовался Валера.

– «Россия» вместо «Одесса-Батуми» будет теперь ходить ещё и в рейсы на Кубу. Наберут оркестры другого уровня.

Валера почувствовал себя на коне и похвастался:

– А я устроился сюда после Костромской филармонии. Отдохнуть от концертов. Да и рейс наш неплохой: Ялта, Новороссийск, Сочи, Батуми…

Валера Гольдберг посмотрел на «знатного филармониста» с восхищением. Чтобы закрепить успех, Валера решил проявить радушие:

– Пойдём, покажу каюту, познакомлю с ребятами.

Валера старался завоевать авторитет у новенького не просто так. Нужен был напарник для быстрого заработка. На Нахимове платили по зарплатной сетке, а с концертов дополнительных денег не обламывалось. Утром он вошёл в каюту Гольдберга и растолкал гитариста:

– Все работают, а ты спишь?

–А что такое, концерт уже?

–Тебе все бы концерты. Работать надо! – Валера перешёл на деловой тон. – На улице выступал когда-нибудь?

– Было дело…

– Считай, будешь делать то же самое. Станешь подсадной уткой, поможешь агитировать публику.

Погода наладилась, теплоход лениво полз по гладкой чешуе моря, верхняя палуба заполнялась выходившими подышать пассажирами.

– Уважаемые отдыхающие. Мы с вами подплываем к прекрасному городу Ялте, самой известной достопримечательностью которой является родоначальник русского виноделия – сокровищница вин – завод «Массандра».

Хорошо поставленный выразительный голос сразу привлёк внимание. Пассажиры оживились и с интересом слушали красивого молодого парня. Гольдберг, задававший словно невзначай «правильные» вопросы, помогал раскачивать толпу. Вокруг быстро образовалась группа чуть больше пятнадцати человек.

– Итак, для лёгких на подъём граждан старше восемнадцати лет предлагается экскурсия с дегустацией! – сделал многозначительную паузу Валера, чем заставил пассажиров улыбаться. – Если вы хотите научиться отличать десертное вино от ликёрного и узнать, наконец, что такое настоящий портвейн, прошу следовать за вашим гидом!

Гольдберг проникся уверенным выступлением Валеры на палубе. Тем, как тот быстро набрал группу, чётко собрав со всех деньги. Как авторитетно уговорил водителя свободного автобуса ввязаться в их авантюру.

– Ну, Валерий Владимирович… Вы огонь!

«Валерий Владимирович» задорно рассмеялся и снисходительно похлопал тёзку по плечу:

– А то… Держись за меня. Не пропадёшь!

Валере льстило, с каким преклонением смотрит на него Гольдберг. Усиливало азарт. На самом деле он волновался, что может на чём-то проколоться: узнает капитан и отменит экскурсию, или не будет ни одного свободного автобуса, или заартачится водитель, или на самом заводе запретят провести экскурсию постороннему гиду. И восхищение Гольдберга помогало справиться с сомнениями, придавало смелости, которая, как он знал, берёт города!

Валера в белой рубашке сидел на переднем сиденье широко раскинув руки и по-свойски беседуя с водителем, пока автобус неторопливо пробирался по ялтинским улочкам. Он знал, что выглядит стильно. Секрет красивой небрежности раскрыл когда-то фарцовщик Олег: «Никогда не мни рубашку, засучив рукава. Расстегни, аккуратно подверни на ширину манжета, потом ещё два или три раза». Такая же небрежность, стоившая ему двадцати минут перед зеркалом, видна была и в причёске. Подобная тщательность и уверенная улыбка помогала вести переговоры. Собеседники переставали видеть в нем восемнадцатилетнего мальчика, относились, как к мужчине.

Гольдберг опередил группу, заранее купил билетики и незаметно передал Валере. Теперь на входе можно было авторитетно назваться экскурсией:

– Группа из шестнадцати человек с дегустацией.

Только после того, как их пропустили, Валера облегчённо выдохнул. Кажется, получилось. Дальше все казалось простым.

Какое-то время Валера подрабатывал в винном магазине на Торговой и углу Островидова. Ассортимент вин там был знатный, продавали и бутылками и на разлив в баре.

Там и наслушался лекций Ефима Юльевича, старого еврея, работавшего когда-то на Массандре чуть ли не при Льве Голицыне. Так что сейчас с лёгкостью мог рассказывать и о винах, и о князьях.

– Итак, начнем с первых сортов, высаженных Голицыным: саперави и мурведра. Саперави зрелое, насыщенное вино и, что необычно для Массандры, сухое. Его оценят мужчины! А вот мурведр идет на совершенно особый портвейн. – Валера намеренно выдержал паузу, интригуя. – Сейчас этот портвейн идёт под непримечательным номером восемьдесят один. Однако… когда-то он делался в подвалах императорской семьи и считался любимым вином царя.

Дождавшись некоторого ажиотажа в стремлении поскорее опробовать «царский» портвейн, он негромко добавил:

– В то время, как корова стоила три рубля, гости Ялты платили за бутылку этого портвейна восемь!

После этой фразы распробовать портвейн захотели абсолютно все экскурсанты. А Гольдберг ткнул Валеру в бок:

– Ну, ты эрудит… Думал, не сможешь удивить ещё больше.

Этот восторг со стороны Гольдберга, уважительное восхищение пассажиров теплохода, ощущение того, что он на коне, захлестнули Валеру. Дойдя до царского подвала, обложенного известняком, он слегка растерялся. Здесь не было ярко подписанных этикеток, бутылки покрыла пыль веков. Как выкручиваться? В голову пришла мысль, что раз ему этикеток не видно, то и экскурсантам тоже.

– Попрошу к бутылкам, выставленным здесь не прикасаться… – на всякий случай предупредил он. – Считайте их музейными экспонатами.

После того, как все понятливо покивали, он стал уверенно тыкать пальцем то в одну бутылку, то в другую, будто точно знал, что в какой.

– Лакрима Кристи. Слезы Христа. Тоже одно из любимых вин царя. Теперь из винограда Алеатико делают вино с таким же названием, но поверьте! Это уже совсем не то!

Гольдберг смотрел, как экскурсанты кивают словно загипнотизированные, и его восхищение росло. Он то и дело пересказывал Валере слова пассажиров Нахимова, говорил о том, как все очарованы экскурсией, чем окончательно взбудоражил приятеля.

Валеру понесло. Он не только стал рассказывать о винах, но и учить дегустировать. Показывал, как правильно держать бокал, как вращать его, оценивая цвет, как понять ароматы, как пробовать. Через какое-то время понял, что не различает уже все эти мускаты, токаи и хересы, и несёт полную отсебятину. Валера напился. Гольдбергу пришлось самому закруглить экскурсию, чтобы не опоздать на теплоход. Однако о вечернем выступлении Валеры в музыкальном салоне уже и речи не шло. Пока Гольдберг прощался с пассажирами, Валера нетвёрдой походкой ушёл в свою каюту и, закрывшись, уснул.

К утру о вчерашней экскурсии на Нахимове знали все. Пассажиры рассказали другим, что на теплоходе помимо концертов и кино есть экскурсионная программа. Так, слухи дошли до капитана. Соболев вызвал Валеру.

– Вас мне рекомендовал Никита Львович, как очень одарённого артиста. И в этом он не соврал. Вы весьма талантливы и предприимчивы.

Валера улыбнулся, но Николай Антонович на улыбку не ответил. Пришлось делать невинное лицо:

– Я вчера плохо себя почувствовал, – начал Валера и прервался, – Или… Это из-за экскурсии? Но ведь, как член экипажа я могу отлучаться на время стоянок?

Соболев саркастично покачал головой:

– Хотите сказать, вы понимаете, что значит быть членом экипажа?

– Н-не совсем…

– Я так и думал. Устав службы на судах морского флота СССР так и не прочитали. Что ж… Думаю, сейчас учить вас и поздно, и бесполезно.

Он протянул уже оформленные бумаги. Не вчитываясь, Валера продолжил спорить:

– Но я могу отлучаться на время стоянок! Если поставлю в известность вахтенного помощника! Я предупредил!

Соболев поднялся и, опершись руками о столешницу, посмотрел в глаза:

– А находиться на судне в нетрезвом состоянии вы можете?! А срывать вечернее выступление можете? – Не дождавшись от Валеры ответа, он выбросил указательный палец в сторону двери. – Вон!

Обида от второго несправедливого увольнения прожигала в груди дыру. За что? Никто даже не видел его выпившим! Просто Соболеву не понравилось, что Валера может такое провернуть, а он нет! Чтобы устроить сходу такую экскурсию и смелость, и предприимчивость, и удача нужны!