Американский наворот

Облегчение обуславливалось, конечно не описываемыми кошмарами, а тем, что разговор, как выяснилось, все так же носил серьезный характер, а не скатился, как ранее показалось

Задникову, в бульварную болтовню. С Положением Судного Дня, правда был некоторый перебор, но, конечно же, исключать этот вариант из теоретического рассмотрения и вправду не следовало.

– Зеленый и красный сценарии разумеется не являются оптимистичными. – продолжал Нидмолтон. -Однако они становятся таковыми, в особенностями зеленый, если все происходит применительно к блоку и тылу противника. Как нетрудно догадаться, сценариев в таком случае становится уже не три, а пять. Мы здесь не будем рассматривать излишне оптимистичные картины возможного развития событий. Красный вариант можно рассматривать как единый для обоих сторон и я объясню почему. Нужно отметить, что красный сценарий в своем радикальном варианте повлечет значительные потери с обеих сторон, так что назвать его оптимистичным, даже если он будет рассматриваться в применении к блоку и тылу противника, можно лишь с большими оговорками. А то и вовсе нельзя. Радикальный подвариант, будь он применим к нашей стороне, предполагает военные и гражданские потери суммарно сопоставимые с потерями за все прошедшие годы Войны, умноженными на две целых пять десятых. Противник понесет одну целую шесть десятых своих потерь за все годы войны. Это данные комплексного моделирования и цифры довольно условные, но соотношение две с половиной к одной целой шести десятых носит более достоверный характер чем оценка потерь для отдельно взятой стороны. Я убежден, вы не упустили из внимания того, что это относительная количественная характеристика, и один и шесть их потерь против наших двух с половиной скорее говорит о более высокой уязвимости их тыла, уже понесшего свои превосходящие потери за прошедшие годы. В результате такого эскалационного всплеска ущерб и потери с обеих сторон будут носить паритетный характер и в абсолютном выражении будут близкими друг к другу величинами.

– После такого надо всем встать и сказать "Hail Victory", – с издевкой подумал Задников, – Мы потеряем не больше, чем враг.

Нидмолтон продолжал:

–Красный сценарий предполагает два исхода. Радикальный подвариант состоит в том, что Положение Судного Дня сменится претворением в жизнь "плана судного дня" – сеть соответствующих фортификаций уже сейчас способна обеспечить нужды такого исхода. Более мягкий, скажем так, умеренный подвариант, подразумевает тот же большевистский план, о котором я упоминал, как об одном из исходов зеленого сценария. К ровно этому же исходу можно вывести и радикальный подвариант, поэтому они и объединены в единый красный сценарий.

На экране снова появилась диаграмма с рядом из трех прямоугольников вверху и четырех внизу. – на время перечисления и графических иллюстраций всех пунктов красного варианта она была убрана – места не было.

– Подводя промежуточный итог своего выступления я скажу, что мы имеем три входных сценария – синий, зеленый и красный, которые в сумме имеют четыре исхода – сохранение текущей организационной структуры государств и наций блока, на котором я не стал останавливаться, Авангард, большевизация, "план судного дня". Нашей задачей является проработка сценария большевизации наций нашего Блока.

Тут бы залу было впору загудеть, но люди, очевидно, были опытные и сдержанные. Как и Задников, они, надо было думать, и не такую херню слышали.

– Оговорюсь, коммунистические или большевистские идеи радикально противоречат моим личным убеждениям и моральным установкам.

– Молодец, я тоже такой же, – лениво подумал Задников. – Как и все остальные.

– Однако, если речь идет о холодных расчетах, – продолжил Нидмолтон, – то большевизация наций Блока должна будет охватить все без исключения нации, иначе неизбежна конфронтация, которая начнется в первые же годы этой самой частичной большевизации. Я хочу начать с того, что укажу общие черты последствий такой большевизации с одной стороны и прямого военного поражения с другой.

– Прямое военное поражение – это неизбежный крах всей нашей цивилизации. Я имею ввиду западную цивилизацию. Разумеется, наши народы продолжат свое существование, но их участь будет незавидна. В лучшем случае они погрузятся во мрак бесправия и тирании на столетия. В истории есть красноречивый пример – это все та же Россия. Тогда она еще не называлась Россией. Боле точно это можно было описать как совокупность протогосударств и городов-государств, пусть и разобщенных, но объединенных единым этническим фундаментом. Примерно в тринадцатом веке славянские города и протогосударства были оккупированы и разорены монгольскими завоевателями.

– Так это же было их полное военное поражение, – пронеслось в голове Задникова. Это-то как можно перепутать? Прямое военное – это капитуляция и соответствующая бумага с печатью. Полное военное – танки с иероглифами в Париже и Вашингтоне. Или наши в Ханцзяне. Или для вас те кони и люди так и перемешались в одно невнятное нечто, где полное военное от прямого не отличить. Ладно, это мелочи. Давай дальше.

– Надо оговориться, – продолжал Нидмолтон, – что для большей части азиатских наций монгольские кочевники, подчеркиваю кочевники, были чужаками, но это все же был такой же чуждый нашему азиатский мир. Результатом успешного вторжения монгольских кочевников была трехвековая оккупация и полное переформатирование некогда вполне европейских протонаций к гибридному азиатско-европейскому облику. Последствия переформатирования проявляли себя столетиями. Возможно вплоть до прошлого века. Даже в культуре Второго Советского Союза можно было разглядеть отдельных деятелей, кичившихся, по их утверждению азиатской принадлежностью, русского народа. Если в прошлом веке это была праздная псевдоинтеллектуальная болтовня, то в предыдущие века Россия, прежде всего ее интеллектуальная мысль, буквально разрывалась между западом и востоком. Было от чего. Тут вам и бесправие низших сословий, и отсталость в технологическом плане, когда удачно осуществленное копирование уже рассматривалось как успех, и двойная жизнь истеблишмента, предпочитавшего рассматривать себя как часть запада в полном отрыве от собственного национального государства. При этом темные низшие слои народа, рассматривавались истеблишментом, да и собственным, что вдвойне удивительно, собственным взглядом, как ресурс, производительную силу и ничего более.

– Я приехал в Гренландию на штабную игру GBA и бонусом получил урок по истории России, – мысленно усмехнулся Задников.

– Но у России был Запад, – повел в какую-то другую сторону выступающий. – Пусть это и были сложные взаимоотношения. Да, вряд ли типичный обыватель девятнадцатого, двадцатого, даже прошлого века однозначно видел в Западе дружественную для себя силу. Тем не менее, у России был Запад. После распада Второго Союза была проделана огромная работа. Теперь, несмотря на демарш, Россия – часть нашей цивилизации. Любой обыватель, независимо от этнической принадлежности, по крайней мере подавляющее большинство обывателей России, без сомнения признает себя представителем Сообщества Западных Наций. – Нидмолтон перешел на едва ли не торжественный тон.

– А теперь вернемся к рассмотрению перспективы прямого военного поражения. Сообщество наших наций погрузится во мрак, но на этот раз у нас не будет своего Запада, каковой был у России. Капитуляция неизбежно повлечет за собой невоенную оккупацию со стороны Азии. Они и в прошлом веке уже демонстрировали свои возможности по этой части, пусть и довольно осторожно. В посткапитуляционном же будущем драйвера к цивилизационному ренессансу, драйвера, который был у России в средние века, в девятнадцатом веке, во времена Европейских буржуазных революций, в советские периоды, в недавние десятилетия – у нас этого не будет. Сомнений в своем разрушительном и антигуманистическом потенциале Азиатский Блок не оставляет. Диктатура, азиатский коллективизм, оставляющий далеко позади тот антииндивидуализм, который проповедовали даже наиболее радикальные большевики, откровенный расизм и шовинизм со стороны победителей – вот что ожидает наши нации в случае прямого военного поражения.

– Что же ждет нас в случае реализации сценария с большевизацией? – перешел наконец-то к довольно интригующей в контексте собрания теме Нидмолтон. – История показывает, что административно-политическая система, которая имела место в ранние годы и десятилетия советской истории, говоря прямо, тот самый большевизм, действительно успешно решила ряд задач, жизненно связанных с вопросом выживания той нации, того государства. Отвергнутые рыночные механизмы не могли обеспечить такого интенсивного роста производительных мощностей высокотехнологичного сектора, как командное управление, когда решающим фактором реализации того или иного проекта была технологическая рациональность а не извлечение прибыли. Дело было даже не в каких-то уязвимостях рыночных механизмов, а в состоянии разбитой страны, население которой могло быть приведено к какому-либо приемлемому довоенному облику исключительно казарменными методами.

– На настоящий момент все, что связано с событиями двухсотлетней давности трудно назвать актуальным, – тут же мысленно возразил Задников, – или мы будем рассматривать сценарий, когда Война все-таки доведет всех нас до ручки?

Дальнейшая речь Нидмолтона нимало позабавила. Позабавила не в плане примитивного развлечения, а как какое-то изощренное умственное упражнение, обрисовавшее в результате сценарий, где народное восстание по типу того, двухсотлетней давности, в своей эволюции, которую не стесняясь можно было назвать не эволюцией а извращением, так вот, это восстание на длительном временном отрезке приводило к результату, идентичному с результатом другого сценария, когда капитал, бизнес, укрупнялся, обходил антимонопольное законодательство, менял поколения своих физических собственников, генерировал теневые глобальные структуры управления, приватизировал государства и правительства… В общем все приходило к чему-то вроде AEX и GBA и всего остального, из чего составлялась современная картина мира. Правда, им, реальным констеллейшнам, следовало сделать еще пару сомнительных с точки зрения рациональности и целесообразности шагов, и вот тогда два пути, когда-то разошедшиеся друг от друга в противоположных направлениях – уцелевший, выживший социализм и суперкапитализм сошлись бы вновь. Сошлись бы в карикатурной антиутопии. Карикатурной не столько своими античеловеческими нравами, сколько нерациональностью данного сценария при куда более многообещающих и рациональных планах, хотя бы того же Глобального Авангарда. Оттого ущербностью обрисованной выступающим картины большевизма двадцать второго века было то, что лежавший в ее основе сценарий был не конкурентен на фоне описанных ранее.

Еще Нидмолтон сравнил централизованные большевистские методы организации производственных процессов в разрушенной стране с уколами сильнодействующего стимулятора, который по мере выздоровления превращался из поддерживающего жизнь препарата в вызывающий зависимость и деградацию наркотик. Тут Задников согласился.

Однако, когда речь зашла о том, что возможен сценарий, когда рабочие, современные рабочие, с оружием в руках будут бороться за то, чтобы выйти из-под юрисдикции национальных правительств и зайти под прямую юрисдикцию констеллейшнов, у Задникова появился ряд вопросов, опять же, касательно целесообразности. Все прекрасно работало и так – в условиях Войны не уже первый год шел экономический рост и имел место очевидный технологический прогресс.

Глава 10.

Сверхтекучая плазма.

15.09.2119.

Вашингтон. Округ Колумбия.

Советник президента США по науке Нордвуд был фигурой, за которой стоял констеллейшн AEX. Вообще правильнее было говорить, что с AEX Нордвуд был связан теснее, чем с GBA. Так или иначе, в свое время его рекомендовали именно представители от AEX.

Сейчас Нордвуд, явившийся в незапланированном порядке находился в приемной. Завершив онлайн-совещание, Оппенгеймер тут же распорядился, чтобы советника пригласили.

Такие вот экстренные проявления Нордвуда уже не первый раз означали, что оборонный комплекс, какой-то из констеллейшнов, не обязательно AEX, довел до ума очередную прорывную штуку, и, соответственно, ожидания были приятные.

Так, в частности именно Нордвуд когда-то представил техническое описание V-шаттла второго поколения, в последствии, начавшего по сути формировать орбитальную компоненту военного процесса третьего и последующих лет войны. Тогда большая часть технологий шаттла была уже надежно отработана на полигонах, так что Нордвуд, а соответственно и констеллейшны, анонсировали разработку совсем не с пустыми руками.

– Сегодня у меня кое-что по-настоящему особенное, сэр, – объявил Нордвуд после коротких приветствий.

– Дело настолько серьезное, что материалы я считаю разумным представить не здесь, а в подвале.

Подвалом нередко назвали комплекс убежищ и ситуационных комнат, размещавшийся внизу. В годы Войны к имевшемуся залу добавилась малая ситуационная комната, располагавшаяся на глубине пятидесяти футов под землей.

Президент не стал возражать и вскоре оба спускались в лифте.

Нордвуд, почти ворвавшись в помещение, тут же бросился к компьютеру, подключенному к телевизионным панелям.

– Будет демонстрационное видео? – поинтересовался Оппенгеймер.

– Будет, но не в первую очередь. Вначале будет нудный рассказ, – проговорил Нордвуд, суетясь у компьютера.

– Человек от науки не может управиться с видеосистемой! – Оппенгеймер, направившийся в сторону бара, беззлобно усмехнулся глядя в сторону склонившегося у полки с процессорами Нордвуда, – тебе налить чего-нибудь?

– Мистер президент, – ответил Нордвуд, – дело настолько потрясающее, что и выпивки никакой не понадобиться.

– Что же там такое? Мы наконец-то раздобыли инопланетный корабль?

– Вроде того, – пробормотал нагонявший интригу Нордвуд, наконец оставивший процессоры в покое и теперь устраивавшийся на место сбоку тяжеловесного прямоугольного стола.

– Итак, – начал Нордвуд, стукнув увесистой черной папкой по столу.

Дожидаться когда стоявший у бара Оппенгеймер займет свое место он не стал.

– В течение ряда лет велись работы по созданию прототипа термоядерного генератора имеющего в сравнении с имеющимися системами значительно уменьшенные габариты, – продолжил он. – Главной проблемой все эти годы, да и вообще со времен самого первого реактора, была невозможность реализовать магнитное удержание малых объемов высокоэнергетической плазмы. Магнитное поле формируется сверхпроводящими магнитами, имеющими определенный физические ограничения, причем не только температурные, но и по плотности тока. Физические свойства самой плазмы накладывали свои ограничения, вернее сказать это были ее свойства в рамках того, что было нам известно и проверено на практике.

Однако сейчас мы можем говорить о том, что нами сделан ряд принципиальных прорывов, коренным образом способных изменить принципы построения термоядерных силовых установок. Например, это интерметаллидные сверхпроводники с инверсной характеристикой.

– Сколько лет уже мы ставим корабельную электромагнитную пушку на танк? – с сарказмом произнес президент.

– Этого уже может и не понадобиться, – невозмутимо ответил Нордвуд. – Сверхпроводники – это всего лишь малый элемент. Я даже иногда удивляюсь, как мы до всего этого так удачно доперли.

– Ну раз все-таки доперли, то давай как-то более последовательно, – попытался охладить пыл советника Оппенгеймер.

– Ключевым элементом является сверхтекучая плазма. Такое сленговое название дали ей в лабораториях. Опять же, в плане поддержания секретности это неплохая мера. Предлагаю и вам, мистер президент в дальнейшем придерживаться такой терминологии.

– Сверхтекучесть ведь возникает при криогенных температурах. Мне как-то показывали… Речь о холодном синтезе? – с некоторым удовлетворением от распутанной головоломки произнес Оппенгеймер.

– Как раз холодный синтез – это совершенно ненаучная беллетристика. Кое-что холодное у нас и вправду имеет место – сверхтекучая плазма – это холодная плазма второго рода, другое квантовое состояние. Вам про это рассказывали. Еще в конце шестнадцатого года…

– Ну таких тонкостей я мог и не запомнить, уж это не великое упущение с моей стороны, – ответил президент, – Я помню, что примерно тогда AEX в обычном порядке проинформировали меня о своей частной исследовательской программе, пообещали портативный термоядерный реактор. Портативный по меркам кораблестроителей и если все пойдет совсем хорошо, то и по меркам большой авиации. Ну и все.

– Так вот, – заговорщицким тоном ответил Нордвуд, – это оно и есть!

– Что все-таки за плазма? – решил освежить в памяти когда-то слышанную нудятину Оппенгеймер. – Вроде она перекачана энергией, а энергия уходит не в кельвины, а вот что-то другое. Это они охарактеризовали как другое квантовое состояние. По температуре плазма даже металл не расплавит.

– Она может быть и комнатной температуры и даже ниже, – ответил Нордвуд. Чтобы такую получить нужно сильное магнитное поле и концентрация вещества, то есть плазмы. Плотность вещества до нескольких килограмм на кубический метр. Для плазмы в рукотворных условиях это чудовищно. Для естественных условий, вроде звезд, нет. Сейчас уже строятся предположения о том, что внутри звезды холодные.

– Синтез в этой плазме происходит? Нам ведь нужен синтез?

– Происходит, сэр.

– Так почему это не холодный синтез?

– Здесь все расписано, мне понадобится час на объяснение.

– Вот я возьму и почитаю, – ответил Оппенгеймер.

– Я за тем и принес, – ничуть не смутился Нордвуд.

– Знаешь, как трудно читать все эти научные материалы? – Чуть повеселев, ответил Оппенгеймер, – Текст читаешь, формулы выкидываешь. И вот по оставшемуся попробуй догадайся что да как. Не могли бы они писать не так сухо?

Президент двинулся к бару. В это время у него за спиной загорелся широкий 115-дюймовый экран.

– Видеопрезентация, господин президент, объявил Нордвуд, тут же поставивший видео на паузу. – Представляю вашему вниманию энергетическую установку нового поколения, построенную совместными усилиями AEX и GBA. Тестовый полигон расположен в районе Великих Озер и выдан за экспериментальную энергостанцию.

– Так получается, что это и есть экспериментальная энергостанция, – усмехнулся Оппенгеймер, возившийся с виски.

На экране тем временем сменяли друг друга титры с логотипами констеллейшнов и бесчисленных корпораций в них входивших.

Наконец появилось изображение довольно большого зала с установленным вертикально агрегатом, напоминавшим не то огромный, поставленный вертикально реактивный двигатель, не то какой-то, опять же, вышедший за рамки стандартных габаритов спутник.

В диаметре агрегат был футов тридцать – тридцать пять, в высоту чуть больше. Вобщем по меркам термоядерных силовых установок это действительно было портативное устройство ничуть не сковывавшее своими габаритами тех же судостроителей, да и в гражданском секторе малоразмерная энергоустановка всегда нашла бы применение.

Закадровый голос начал рассказывать все то, что уже успел наговорить Нордвуд, однако теперь один за одним показывали узлы реактора – все эти электромагниты, сверхпроводящие детали, блестевшие как ртуть, в процессе работы разогревавшиеся докрасна. Наконец, показали ту самую плазму – все то же тороидальное кольцо, мерцавшее в магнитной камере. Потом появилось нечто новое – от кольца отщипнулся жгут, словно проволока от мотка, однако это было лишь анимацией – очевидно, видеокамера внутри реактора такое заснять не смогла. Потом кольцо начало пульсировать и в него ударил тонкий луч – так, согласно закадровым объяснениям, происходила дозаправка массива сверхтекучей плазмы обычным веществом, то есть обычной плазмой. Без высокочастотных колебаний, распределявшей еще не перешедшее в состояние холодной плазмы вещество по поверхности массива, сверхтекучая плазма начала бы взаимодействовать с излишне концентрированным обычным веществом таким образом, что реактор разрушился бы. Под конец закадровый ведущий обескуражил тем, что объявил, что на деле процесс выглядит совсем не так, а вся анимация – лишь иллюстрация принципа работы

Наконец, голос объявил о тестовом запуске рабочего процесса синтеза. Из всего показанного были лишь диаграммы на нескольких дисплеях, расположенных на приборной стойке, находившейся здесь же, в зале. На удивление, зал не то что даже не был покинут персоналом, так они еще стояли в непосредственной близости от реактора. Термоядерный синтез, конечно, был несопоставимо чище ядерной реакции, но все же ранее никто так вот не стоял рядом с экспериментальным реактором. Дело даже было не в радиации, а опасности в банального разрушения теплозащиты. Или того же неправильно пошедшего взаимодействия сверхтекучей плазмы и обычной.

Тем не менее, персонал демонстрировал хладнокровие и уверенность.

От главного агрегата отходили два отвода, придававшие отдаленное сходство с химической колбой – у таких нередко бывают отходящие трубки.

Один из отводов заканчивался массивным узлом, зафиксированным в своем положении при помощи тяжеловесной бетонной конструкции.

Сами же отводы не создавали видимости какой бы то ни было жесткой консоли – опутанная шлейфами и трубками магистраль скорее походила на непомерно толстый кабель или рукав, нежели на что-то жесткое.

Закадровый голос объявил, что сейчас установка будет работать в режиме вывода энергии. Внутри узла расположенного на конце отвода, в специальной камере, проходил еще один процесс. Туда помимо поступавшей сверхтекучей плазмы вводился поток обычной, но в отличие от накачки реактора, проводившейся в режиме высокочастотных колебаний, здесь взаимодействие шло по-другому. Оно, взаимодействие, проводилось по тому сценарию, что могло бы разрушить реактор, но теперь оно происходило в этой особой камере конвергентора, как ее назвали. Там эта сила сдерживалась все тем же магнитным полем. Энергия здесь уходила в ионный поток, формируемый и направляемый сверхпроводниками, получавшими электропитание от электрических контуров реактора – массив сверхтекучей плазмы помимо всего прочего извергал мощнейшие электромагнитные колебания, конвертировавшиеся непосредственно в токи. В сущности это, весь этот реактор, был совершеннейшим электрогенератором. Параметры электрических колебаний задавались той же системой, которая заставляла массив сверхтекучей плазмы принимать дозаправку обычной.

Голос наконец-то умолк. Из агрегата, то есть камеры внезапно ударил яркий мерцающий луч, уходивший куда-то вниз, в обустроенный специально для этого туннель.

Кадры с залом сменились видом на серую бетонную громадину, притаившуюся на берегу озера. Откуда-то снизу ударил столб пара, сминавшийся в белое, двигавшееся прочь облако. Масштабы были серьезными – облако в своей верхней части достигало высоты в полкилометра – это сообщил голос.

Статическая тяга составила… – сообщил голос, когда в кадре вновь показалась установка… – это лишь на двадцать процентов меньше тяги первой ступени ракеты Сатурн-5, доставившей человека на луну.

– Раз уж речь зашла о тяге, то выходит, что реактор может работать как двигатель, я правильно понял? – Оживился Оппенгеймер.

– Именно так. Вообще двигатель нас изначально и интересовал в первую очередь.

– Еще бы!– отозвался Оппенгеймер, – а на чем он летает? Нужно же какое-то рабочее тело? Сколько его, этого рабочего тела надо? Атомные шаттлы вынуждены таскать с собой немалые запасы воды, которую раскаляют и выстреливают из сопла. Как дело обстоит здесь?

– Для сопоставимого удельного импульса на порядки, на два порядка меньше, – ответил Нордвуд. Для реактора с представленными габаритами, будь он встроен в корабль с массой вдвое больше реактора, нам понадобиться ориентировочно… пятьсот фунтов легкого металла вроде калия, чтобы слетать на луну и вернуться обратно. Лучше применять водород – в этом случае не будет образования сравнительно тяжелых изотопов в выхлопном треке. Теоретически возможны варианты с разными рабочими телами – водородом при старте и легкими металлами на марше. Луч, что бил из агрегата – это выхлопная струя. Помимо всего прочего мы получили ионный двигатель, только наконец-то несравненно более мощный, чем то, что до сих пор, как и сто лет назад, не спеша двигает спутники. Тем не менее, принцип тот же – ионный поток. Еще он, этот поток, хорошо сфокусирован – это благодаря новым сверхпроводникам. Облако пара – это просто маскировка под тест турбоагрегата на случай, если "чинки" просматривают с орбиты. Однако пар образован непосредственно ионным потоком – в конце канала устроена приемная камера с поступающей водой.