Мертвая вода

– Отец немец, мать еврейка. Она работает начальником смены на гидропонной ферме в Западном форштадте, сутки через двое. Увлекается чтением книг, отдавая предпочтение истории и философии. Занимается боевыми искусствами и пулевой стрельбой.

– Разносторонне развитая девушка. Неудивительно, что на работу у нее времени не остается. – Грубер откинулся в кресле. Глянул на Кирилла из-за сложенных домиком ладоней. – Почему вы ее заподозрили?

– Чувствую. Есть странности… – замялся Кирилл.

Он не мог толком сформулировать свою мысль. Ему почему-то казалось, что Хелен терпеть не может технологии и хай-теков. У нее был только детский имплант, самая простая модель. От отца она унаследовала достаточно денег, чтобы позволить себе самое лучшее. Богатая и умная – могла бы сделать карьеру, вместо того чтобы работать в форштадте с туземцами.

– Так. И третий? – спросил Грубер.

– Это самый странный фигурант. Феликс Матецкий, двадцать семь лет, техник четвертого класса. Он имеет постоянный вид на жительство в полисе, проживает в Русском Квартале…

Феликс Матецкий родился в пригороде Метрополиса. Работал в полисе электриком-гастарбайтером. Потом где-то раздобыл денег, купил базовый имплант. Именно это и привлекло внимание Кирилла. В таком возрасте невероятно трудно научиться пользоваться современным имплантом. Феликс смог, выучился на техника и обзавелся еще двумя профильными имплантами. И все это затем, чтобы устроиться простым слесарем на магистральный трубопровод в Восточной Сибири.

– Интересно… – протянул Грубер. – Выводы?

– Я думаю, что он не тот, за кого себя выдает. Он же техник, зачем ему идти слесарем работать? Нормальные люди так не делают! Если Матецкий в чем-то замешан, то он на трубопроводе и не появлялся, должность – это прикрытие. Они просто запись подделали, чтобы его в Штильбург пустили.

– Ты понимаешь, что говоришь? – тихо спросил Грубер, от волнения перейдя на ты, чего обычно себе не позволял. – Ты представляешь себе масштаб организации, способной взломать наши базы данных?

– Я считаю, что мы не можем отбрасывать этот вариант. Я собираюсь еще раз проверить все их связи. Если они в чем-то замешаны, ниточка обязательно найдется, – твердо ответил Кирилл.

– Хорошо. Кирилл, я даю вам еще две недели, – кивнул Грубер. – Размотайте этот клубок. И еще: помогите Ройтману. Он без посторонней помощи даже шнурки не в состоянии завязать. Нам срочно нужен результат, показать начальству, что мы не бездельничаем.

– Так точно! – Кирилл встал. – Разрешите идти?

Если Цербер присвоил этому делу красную метку – знак повышенной опасности, значит, Кирилл просто обязан докопаться до сути. За две недели слежки он не обнаружил ничего выходящего за рамки кухонной интеллигентской бравады. Совсем как в прошлый раз.

Скромный инженер, обслуживавший вентиляционные установки полиса, казался воплощением добропорядочности. А оказался террористом-одиночкой. Такие для властей опаснее всего: непредсказуемы, ни с какими радикальными группировками не связаны. Пойди поймай его, особенно до, а не после теракта.

Инженер жил по старинке, не доверяя «умным домам». Для всепроникающего ока Цербера его квартира оставалась темным пятном. Законом такое не запрещалось и подозрений не вызвало. На людях инженер вел себя образцово: ни с кем не ссорился, старательно работал. Жил замкнуто, но это не преступление. Случайные интрижки с молодыми парнями тоже на проступок не тянули. Для конца двадцать первого века поведение «социально одобряемое». Но, несмотря на внешнюю благонадежность, Цербер его заподозрил. Сумел как-то вычислить опасного типа. Грубер, который был тогда инспектором в наружке, поручил дело новичку – Кириллу. Как подозревал Кирилл, для того, чтобы в случае неудачи свалить все на него.

Он месяц следовал за подозреваемым как тень, но ничего не обнаружил. Грубер приказал закрыть дело, но Кирилл, пребывая под впечатлением от возможностей Цербера, настоял на дополнительной проверке. Они дождались, пока объект уйдет на работу, и проникли в квартиру, нарушив сразу несколько параграфов Кодекса. Оказалось, что инженер собрал из подручных материалов управляемый реактивный снаряд, примитивный, но мощный. Эксперты потом сказали, что кустарная поделка с легкостью могла проложить себе путь через стекло и бетон туда, где собирались властители Штильбурга. Совет Директоров консорциума «Аркадия» всегда заседал во внутренних помещениях, но разве это препятствие для настоящего хай-тека?

Обнаружив на балконе ракету, оперативники осторожно сдвинули укрывавший ее брезент. Подвели к балкону беспилотник с камерами и покинули квартиру, чтобы их не обвинили в нарушении протокола. Доложили по команде. Управление отреагировало молниеносно. Примчалась команда «физиков», они взломали дверь. Эксперт удостоверился, что ракета настоящая, и за инженером послали группу захвата. Увидев «физиков», инженер выбросился в окно. До земли было сорок два этажа, и допрашивать оказалось некого. Но обнаруженные в квартире схемы и расчеты раскрыли детали преступного замысла; все, кроме мотива. Грубер взлетел в кресло начальника отдела, а Кирилл из стажеров стал свободным оперативником.

Прошло семь лет, и вот перед ними новое дело с красной меткой.

Отпустив Кирилла, Грубер снова подошел к окну. Отдел наружного наблюдения располагался на сто пятом этаже Башни.

Внизу расстилался парк, с высоты кажущийся игрушечным, ненастоящим. Как бутылочные осколки в траве, блестели на солнце пруды. В центре парка, у овального пруда, где жили черные лебеди, стоял камень. На камне, золотыми буквами по мрамору, имена отцов-основателей Штильбурга, и в первых строчках – Готлиб Теодор фон Медем, отец Кирилла.

* * *

Из шестнадцати крупных технополисов Федерации Штильбург по праву считался самым красивым. Построенный внутри глубокого гранитного карьера, он представлял собой вытянутый овал длиной восемь километров. Нулевой уровень, который не знакомый с архитектурой полиса человек мог принять за дно карьера, был крышей для многоуровневого подземного комплекса. Там разбили сады и парки, на стенах карьера, что спускались концентрическими ступенями, построили дома.

Лучшие зодчие Европы вложили в строительство Штильбурга душу. Стекло, сталь и бетон, все стили, от готики до арабских и китайских мотивов. У каждого дома, каждой высотки был свой, неповторимый облик. Между домами парки, висячие сады, водопады, ажурные невесомые мостики, беседки, круглые фонари на литых столбах, по ночам заливающие желтым светом выложенные плиткой аллеи.

И в центре всего – Башня, здание, где размещались административные и служебные учреждения полиса. Строгая и прямая, она возносилась почти на километр. На нее опирался купол, созданный из высокотехнологичных полимеров с изменяемым коэффициентом преломления. Он надежно защищал двести тысяч обитателей полиса от изменений погоды. В полисе всегда было лето.

* * *

Грубер не уставал восхищаться красотой Штильбурга. Он любил полис и хай-теков, которых считал лучшими людьми на планете. Охрана порядка и спокойствия обитателей Штильбурга стала делом всей его жизни.

В Кирилле Грубер видел родственную душу. Иногда он ловил себя на том, что восхищается Кириллом. И даже завидует: тот был хорош собой, настоящая гроза женских сердец. Рост выше среднего, правильные черты лица, темные волосы всегда аккуратно подстрижены, взгляд твердый и уверенный. Образцовый немец из хорошей семьи, умный, привычный к порядку.

Кирилл зашел к себе, но подключиться к винету не успел. Ройтман мячиком вкатился к Кириллу в кабинет. Двери в отделе, по традиции, не закрывали.

– Кир, спасай! – Ройтман, вытирая пот, плюхнулся в кресло. – Мне надо срочно что-то придумать, чтобы Бисмарк отстал!

– Что конкретно? – спросил Кирилл, сдерживая раздражение. «Киром» его никто, кроме близких друзей, не называл.

– Ты же слышал… Надо наловить нелегалов. А как это сделать, если «крысы» и «пауки» под землей не работают. Встроенный мозг – чистый халоймес, нелегалы уже восемь «крыс» разбили. А Бисмарк говорит – не колышет, ищи, как хочешь, хоть лезь туда сам! А мне нельзя, у меня сердце больное. Я боюсь, Кир! – засуетился Ройтман, заламывая руки с толстыми, как сардельки, пальцами.

– Ладно, ладно, – поморщился Кирилл. – Слушай…

План у Кирилла был, он любил сложные задачки. Решение лежало на поверхности: посылать «крыс» парами. Одну впереди, вторую за ней, чтобы первая передавала второй информацию с датчиков. Если запрограммировать вторую «крысу» на немедленное возвращение в случае потери сигнала от первой, она сможет уцелеть. А чтобы не гонять роботов по необъятному подземелью, надо у складов с продовольствием и прочих мест, куда повадились лазить нелегалы, разлить смесь мазута или масла с каким-нибудь слаборадиоактивным изотопом. Нелегал вляпается и, пока не сменит одежду, будет «фонить». На первую «крысу» поставить детектор радиации, чтобы по следам пришла куда надо.

– Ты гений, Кир! Я с тобой еще такую карьеру сделаю, ого-го! – В порыве чувств Ройтман кинулся Кириллу на шею.

Кирилл отстранился.

– Стой, погоди… – вдруг наморщил лоб Ройтман. – А где я достану этот… раствор? И как на «крысу» детектор поставить?

– Голову включи, – сказал чей-то голос.

Кирилл увидел в коридоре Жиля. Ройтман повернул голову и прошипел:

– Тебя, обрубок, не спрашивали.

Жиль с окаменевшим лицом поехал дальше.

– Он прав. – Кирилл потянулся за интерфейсом, показывая, что разговор окончен.

– Помоги мне, Кир! Ты должен мне помочь, ты же слышал, что Бисмарк приказал!

Кирилл разозлился:

– Аарон, знаешь что, а не пошел бы ты? И вообще, покинь мой кабинет!

Ройтман заканючил:

– Кир, ну Кир! Помоги, а?

– Ладно, черт с тобой, – не выдержал Кирилл. – Иди в техотдел. Техники тебе все подберут…

Ройтман колобком выкатился из кабинета. Кирилл откинулся на кушетку, активировал соединение с Цербером и вернулся к работе.

Следующие двенадцать часов Кирилл безвылазно сидел в виртуале: наблюдал за объектами и параллельно, открыв дополнительный интерфейс, перелопачивал собранную Цербером информацию. Связей оказалось неожиданно много. Кирилл увлеченно работал, не чувствуя ни голода, ни жажды. Из сети его вытащил Грубер. Начальник зашел в кабинет и принудительно отключил интерфейс.

– Фон Медем, отправляйтесь-ка спать, вам нужен отдых, – твердо сказал Грубер, глядя в красные от недосыпа глаза Кирилла.

Кирилл встал, шатаясь, добрел до бара, нацедил в стаканчик ледяной воды. Большими глотками выпил, бросил стаканчик в урну, но промахнулся.

– Отто, послушайте, я, кажется, близок к разгадке…

– Кирилл, вы близки к обмороку от переутомления, – сухо заметил Грубер, поднимая стаканчик с пола. – Отправляйтесь отдыхать, это приказ. Я отменил вам доступ в сеть на шестнадцать часов. Поспите, погуляйте. Ваши товарищи сегодня вечером устраивают какую-то вечеринку. Развейтесь и возвращайтесь к работе. В таком состоянии от вас мало толку. Отдыхайте, это приказ.

– Сегодня? – тупо повторил Кирилл.

Глянул на часы: два часа ночи. Кирилл на ватных ногах добрел до ховера, оставленного на стоянке под Башней. Он так устал, что едва не заснул по дороге. Не раздеваясь, рухнул в кровать, приказал «умному дому» разбудить его через восемь часов и отрубился.

Для корпоратива в Израильском Квартале сняли шикарные апартаменты. Места хватило всем: и сотрудникам отдела, и приглашенным – в основном, проституткам обоих полов. Кирилл вышел на огромный балкон: ему хотелось побыть одному. Из глубины квартиры доносилась музыка и женский визг.

Незаметно подкравшийся Ройтман взял Кирилла за рукав.

– Ты что такой задумчивый, немец? Пошли, девочки ждут!

Кирилл выдернул руку и повернулся к коллеге.

– Аарон, откуда девочки?

Ройтман всплеснул руками, переходя на свой любимый местечковый диалект. Как все в Ройтмане, акцент был ненастоящим, наигранным.

– Он еще спрашивает – откуда! Таки где еще в этом городе достать девочек? Только в форштадте!

– А разрешения у них есть? Если нет или не в порядке, как наиграешься, сразу «физикам» их сдавай! Определенно зачтется тебе…

– Думаешь? – обрадовался Ройтман, но тут же увял: – Да нет, это же я их привел. Не засчитают, еще и взгреют. Ладно, я пошел. Присоединяйся!

Ройтман помахал пухлой рукой и ушел. Кирилл остался один. На соседнем балконе кто-то шумно, взасос, целовался, но Кирилл не обращал внимания. Он смотрел на расцвеченный огнями Штильбург и думал.

К Кириллу подкатил Жиль на своем кресле.

– Зачем ты помог этому уроду?

Кирилл вздрогнул и повернул голову, глядя на Жиля сверху вниз. Зажужжали сервомоторы, крошечное тело распрямилось и поднялось вверх. Теперь Жиль смотрел Кириллу в глаза.

– Н-н-ну… личные качества Аарона службе мешать не должны, – ответил Кирилл. – Мы делаем одно дело.

Все в отделе знали, что Ройтмана держат на службе только потому, что он дальний родственник какой-то шишки из Совета Директоров.

– Какое дело? – Жиль моргнул, поддерживаемая металлическим подголовником голова качнулась. – Несчастных нелегалов ловим?

Кирилл кивнул.

– А ты не думал, почему они устраивают набеги? Они же просто хотят есть, Кирилл! Все эти страшные нелегалы, которыми нас пугают, это просто кучка голодающих бедолаг!

– Да? – Кирилл удивленно уставился на Жиля. – Они выбрали свой путь сами! Пусть сдадутся властям, их выставят за Периметр, в форштадт. И все, дело закрыто!

– А ты хоть раз был в форштадте? – тихо спросил Жиль. – По-настоящему, не в борделе или увеселительном квартале? Видел, как там люди живут? Там очень тяжело жить, Кир. Неудивительно, что эти несчастные готовы на все, лишь бы туда не возвращаться.

– Жиль, не я создал этот мир, не я законы придумал. Я просто приказы выполняю, это моя работа!

– Да, у вас, немцев, все иначе. Какой бы ни была власть, вы всегда держите руки по швам, – тихо произнес Жиль.

– Я солдат. И мой отец был солдатом.

– Да, ты солдат, идеальный служака. Ты ведь был на войне, медаль имеешь?

– Был, – отвел глаза Кирилл, вспомнив свой небогатый военный опыт.

– Это не война, это другое, – задумчиво произнес Жиль, а потом, набравшись смелости, добавил: – Мы служим государству, но государство и народ не одно и то же! Нас обманывают, Кир. Все, чему нас учили, – ложь. Все, что вокруг нас, – искаженная картинка, Зазеркалье. Разве об этом мы мечтали в детстве? Жаль, что я понял это слишком…

Жиль осекся. Двери раздвинулись, на балкон вышел Ройтман, обнимая двух размалеванных нетрезвых девиц. Он увидел Жиля и картинно прикрыл глаза ладонью:

– Не буду мешать интимной встрече.

Девицы захихикали.

– Свои шуточки для блядей побереги, – резко сказал Кирилл.

Ройтман сделал вид, что не услышал, и сказал одной из девиц:

– В древней Спарте уродов сбрасывали со скалы. Не такой уж плохой обычай, правда? А у нас каждого недоделка лечат, выхаживают.

Девица захихикала. Побледневший Жиль дернулся, как от пощечины.

– Что, обрубок, не нравится? Я бы поделился с тобой девочкой, но тебе же это не нужно, ты же у нас по пояс деревянный, – глаза Ройтмана сверкнули.

Надрывно жужжа мотором, кресло быстро покатилось к двери. Из всех сослуживцев Кирилл только Жиля мог назвать другом. У него на глазах унизили друга, а он ничего с этим не сделал. Кирилл кинулся следом, хотел утешить, приободрить, но опоздал. Створки лифта закрылись перед носом. Кирилл бессильно сжал кулаки; ему отчаянно хотелось набить Ройтману морду.

Остатки самообладания победили, он вернулся в квартиру. Прошел через гостиную, брезгливо отодвигаясь от совокупляющихся на диванах парочек, вышел на балкон. Ройтмана уже не было. Снаружи шел дождь, вспышки молний подсвечивали стекающие по куполу потоки воды.

– Кир, а ты-то что здесь делаешь?

На балкон вышел Майкл Бекхем, заведующий лабораторией в техотделе. С ним была Полина, бывшая жена Кирилла.

– Я мог бы тебе этот же вопрос задать, – Кирилл слегка поклонился, растянул губы в улыбке. – Привет, По.

– Меня Ройтман пригласил, – скривился Майкл. – Приперся ко мне в отдел, выпрашивать какое-то радиоактивное масло. Я хотел его послать за официальной бумажкой, но он сказал, что от тебя. А потом пригласил на вечеринку. Ну, мне все равно вечером делать нечего, вот и…

– Ты опоздал, там народ уже вовсю зажигает. Впрочем, если вы по-быстрому разденетесь и туда нырнете…

– Это не то, что ты думаешь, Кирилл, – смешался Майкл. – Мы с По…

– Я ничего не думаю, мне все равно.

Кириллу было в самом деле все равно. Трехлетний брачный контракт с Полиной истек еще в январе этого года, и они не рвались его возобновлять.

– Да что ты с этим импотентом разговариваешь? Он же больной! – вдруг крикнула Полина.

Майкл взял Полину за руку, что-то зашептал на ухо. Она резко вырвала ладонь и отвернулась. Майкл вопросительно посмотрел на Кирилла. Кирилл пожал плечами, отвернулся и стал смотреть на рекламный щит напротив. На щите крутился видеоролик. Отвратительные бородатые дядьки в чалмах, смуглые и черноглазые, тащили куда-то связанных белых женщин. Сотрясая землю, маршировали бравые панцергренадеры, проносились стремительные реактивные беспилотники, заливая огнем все вокруг. «Они сражаются за свободу и демократию. Они сражаются за тебя!» – возвещала бегущая строка.

Кирилл смотрел вниз невидящими глазами. У него снова дергалась рука, уродливый полукруглый шрам на тыльной стороне ладони побагровел. Он стиснул перила и попытался поймать за хвост ускользающую мысль. Жиль что-то хотел ему сказать, что-то важное, но им помешали…

Кирилл еще немного постоял, потом развернулся и отправился домой. Отведенное на отдых время подходило к концу, надо было хоть немного поспать.

У лифта Кирилл столкнулся с соседом из квартиры напротив. Тот работал инженером на Ленинградской АЭС и месяцами не появлялся дома. Кирилл поздоровался, сосед ответил коротким кивком. Так получилось, что сосед открыл дверь на пару мгновений раньше. Кирилл краем глаза увидел, как в прихожей соседской квартиры мелькнуло чье-то лицо. Мелькнуло – и исчезло. Кто-то вышел встречать соседа, но увидел Кирилла и спрятался. Сделав зарубку в памяти – завтра же проверить, Кирилл провалился в сон.

Прошла неделя. На «интеллигентскую тусовку», как Кирилл называл про себя «Клуб Прикладной Истории», не удалось найти ничего компрометирующего. Сначала он наблюдал одновременно за всеми фигурантами, потом переключился на одного – Феликса Матецкого. Чем больше Кирилл наблюдал за ним, тем больше убеждался, что Феликс не тот, за кого себя выдает. Харизматичный Феликс читал книги, старинные бумажные книги, которые брал у профессора. А еще они спорили, причем на равных: профессор слушал Феликса с интересом. Феликс имел редкий дар убеждения, был уверен в себе, эрудирован. Необычный набор качеств для простого работяги.

На закрытых заседаниях Клуба порой звучала очень резкая критика властей. Люди приходили, слушали, кивали и уходили ошарашенные. Но Кирилл знал: это пройдет. Они уйдут из Клуба и только немногие вернутся. А те, кто уйдет, очень быстро все забудут. В сознании сработают защитные механизмы, шаблон вернется на место, и спустя месяц-другой они будут вспоминать о Клубе как о кучке чудаков. Групп, подобных Клубу, появлялось по несколько в год. Их никто не преследовал и не закрывал. Они распадались сами, теряя почти всех своих членов. Самых неугомонных, если они работали в ключевых точках полиса, тихо и без суеты переводили на другую работу.

Феликс с Хелен часто уединялись, пили вино и обсуждали тему свержения власти. Ничего конкретного, никаких зацепок, разговоры на общие темы. Хелен мечтала о построении справедливого общества, Феликс больше упирал на революцию: мол, главное – скинуть власть, а там посмотрим.

Видя, что дело не движется, Кирилл решил пойти ва-банк. Он попросил у Грубера разрешения перейти к активным действиям. Кроме смутного ощущения неправильности, несоответствия, у него ничего не было. Но Груберу нужен был результат, пусть и в нарушение всех протоколов. Скрепя сердце он дал Кириллу карт-бланш.

Из рабочих материалов Клуба Прикладной Истории

…через органы чувств: зрение, осязание, обоняние, вкус и слух – человек получает малую часть информации о реальности. Недостающее достраивает мозг. Каждый, объективно, живет в своей собственной реальности, так называемая «картина мира» – в значительной степени игра ума. Но информации, которую человек получает от органов чувств, достаточно для того, чтобы ориентироваться в пространстве, но недостаточно, чтобы этот мир понимать. Познание происходит через другие источники информации – книги, фильмы, но прежде всего виртуальную среду, которая предоставляет неограниченный мгновенный доступ к любой информации, хоть текстовой, хоть графической.

Получая какую-либо информацию, мы не в силах проверить ее достоверность. Наш мозг сортирует ее, исходя из своей внутренней шкалы. Любому факту присваивается индекс от «полный бред» до «истина в последней инстанции». Причем чаще всего мы присваиваем этот индекс, исходя из достоверности самого источника. Информация из источников, которым мы доверяем, автоматически получает более высокий индекс достоверности, чем информация из источников непроверенных, неизвестных. Доступной информации в разы больше, чем наш мозг может усвоить. Поэтому современный человек сам выбирает себе источники информации. Это приводит к парадоксальному на первый взгляд явлению: у каждого есть своя непротиворечивая картина мира. Двое людей, живущих и работающих рядом, могут иметь диаметрально противоположные взгляды, их картины мира могут различаться как небо и земля. Каждый из них будет искренне верить своему восприятию и так же искренне считать, что все вокруг думают так же, как и он. Это вообще свойственно людям. Но пока один из них не достанет ружье и не выстрелит в другого, тот и не догадается, что его сосед мыслит иначе.

Управляя информационным потоком, можно управлять как отдельным человеком, так и обществом в целом. Целенаправленно и осознанно работая с информацией, можно менять сами условия существования для людей. Не имея в сознании своих инструментов, чтобы отделить правду от лжи, а возможное от невозможного, человек неизбежно оказывается пленником чужой реальности, чужой картины мира. Чужой – значит, кем-то выстроенной. Легко догадаться, что все, от властей до торговых агентов, работают с сознанием других людей не бескорыстно.

Эти технологии появились не вчера. Во все времена элита обрабатывала сознание подданных, чтобы те работали и не бунтовали. Сто лет назад эта работа перешла на новый уровень. С появлением сетей стала возможной индивидуальная, направленная на сколь угодно малую целевую аудиторию, обработка информационных потоков. Например, в начале века многие, живущие в странах так называемого «золотого миллиарда», искренне верили, что живут в свободных и демократических странах. Люди верили в права и свободы, верили в идеологию потребления, хотя на деле прав и свобод у них было намного меньше, чем, скажем, в середине двадцатого века. А раскручивающийся маховик безудержного потребления привел к тому, что все доступные товары были недолговечными и очень низкого качества. Что же до свобод, то развитие систем наблюдения и слежения свело их к минимуму, заодно лишив людей частной жизни. В условиях абсолютной прозрачности всего и всех, простой человек полностью беззащитен не только перед полицией и спецслужбами, но и перед преступным миром.

В наши дни управление сознанием шагнуло далеко вперед. У каждого хай-тека имеется имплант, он подключен к сети и безостановочно получает и отдает информацию. Псевдоразумные компьютерные системы нового поколения, такие как Цербер, способны создать для каждого его личное информационное поле, его картину мира.

Официально цензура запрещена, и Цербер занимается только слежкой и предотвращением преступлений. Это то, что нам говорят, и это то, во что все верят. У нас нет доказательств обратного, но мы уверены, что Цербер искажает информацию, формирует ложную картину мира, скрывая от нас правду.

Еще один инструмент в руках властей – искусственное разделение людей на хай-теков и туземцев. Себестоимость базового импланта – сто евро, а рыночная цена достигает двадцати тысяч. Корпорации, захватившие власть, сознательно поддерживают цены на импланты на высоком уровне, чтобы сделать их недоступными для большинства людей. Принадлежность к классу хай-теков стала наследственной, ведь только хай-теки могут позволить себе купить ребенку имплант. А в зрелом возрасте научиться пользоваться современным имплантом почти невозможно. В результате мы разделены: малая часть, привилегированная, живет в закрытых полисах, пользуясь всеми благами цивилизации. Остальные влачат жалкое беспросветное существование…

Технополис Штильбург, май, 2082