Ночной шум

– Да, нечто подобное вещал Анатолий Голод. Он ходит ко мне в кружок НЛО.

– Мальчики, познакомьте меня с ним! Я обожаю такие экземпляры.

– Да запросто, – легко согласился Роман. – Он как раз ищет натурщицу для очередной своей рептилии, – и многозначительно добавил:

– Так что я назначаю вам свидание в мастерской модного художника!

– А вы не боитесь, что я получу место в гареме его террариума? – фыркнула она.

– Где вы ещё найдёте султана, который бы так воспевал и прославлял своих анаконд?! – серьёзно ответил он.

Они пришли на центральную площадь, где красовался памятник известному баснописцу и великому поэту. Бронзовые Пушкин и Крылов сидели спиной к городскому кинотеатру и глядели куда-то мимо фонтана, за которым притаилась, как ведьма перед глупыми клоунами, мэрия. Здесь Попович, сославшись на дела, попрощался и покинул пикетчиков. Напоследок Марина подарила ему тот взгляд, который, как путеводная нить, навсегда привязывал к ней мужчин.

НКВД сразу развил бурную деятельность. Вынули из сумок фартуки, детские совочки, венички, раскатали транспарант: «ПОМОЖЕМ НИЩЕЙ МЭРИИ ЩУПКИНО УБРАТЬ СВОЙ ГОРОД!» и принялись с серьёзным видом заметать небольшой пятачок между фонтаном и памятником.

Садовская хохотала и щёлкала фотоаппаратом всех желающих, которые проходили и останавливались возле активистов. Оченёв незаметно отвёл её в сторону и тихо проговорил:

– А правильно ли мы делаем?

Садовская вопросительно посмотрела на него.

– Расследуем убийства «олигофренов» и одновременно протестуем против них!

– Это называется «внедрёнка»…

– Хорошая отмазка!

Пикетчики, чтоб согреться от пронизывающего осеннего ветра, начали глумиться и поносить родную власть, которая не может привести в порядок даже центральные улицы.

Потом появилась Алина Покусаева, корреспондентка из «МК»2.

– Ей интересно всё: от женского топлеса до мужского комплекса, – тихо сообщила Садовская Роману. – Моя агентура, хотя, об этом даже не догадывается.

Рядом с Алиной крутился маленький, выделяющийся своими сутенёрскими усиками видеооператор.

Вскоре появился представитель мэрии. Серый чиновник без признаков индивидуальности. Из-под незаметной внешности легче дурить обывателей яркими обещаниями. Он с презрением следил за их действиями. Что делать, раз время от времени приходится бросать собакам кость! Самое интересное, что эти псы не понимают, насколько худа их жизнь. Если бы поняли, то давно бы устроили погромы, а так быдло быдлом. Впрочем, в этой стае всегда есть вздорная моська, которая поднимает визг, с которым надо считаться. Ишь, что-то учуяли и опять пытаются изменить свою собачью жизнь! Раньше таких отстреливали, теперь приходится с ними лаяться. Но даже бунтари до конца не понимают или боятся понимать, какую весёлую жизнь им выбрали те, кого они выбрали. Кто попадает на вершину даже с самыми лучшими намерениями, всё равно ломается в итоге. Честные здесь не задерживаются – низы не оценят, верха не поймут. Система иезуитская, перемалывает все благие намерения: или воруй, как другие или возвращайся к тем, у кого воруют. Третьего не дано. А если уж остался во власти, то научись обрабатывать жертву так, чтоб она верила, что её тащат в рай, а не на плаху. При этом нельзя терять лица.

– Что вы тут делаете? – вкрадчиво поинтересовался чиновник.

– Помогаем нашей доблестной мэрии очищать город от нежелательного мусора! – радостно возвестила Булавина. – Товарищи, к нам пожаловал сам товарищ Плановой!

– Ваша акция санкционирована? – поморщился серый чиновник.

– Да, у нас официальный пикет.

– Тогда вы обязаны проводить мероприятие молча. По закону на пикете нельзя произносить речей.

– А здесь, что, концлагерь? – поинтересовалась Садовская.

– У тебя язык острый, а у меня жопа небритая! – внезапно раздалось сзади и в транспарант врезался комок грязи.

Энкавэдэшники быстро обернулись. Позади, словно из-под земли снова возник десяток парней в кожанках.

– Что ты сказал? – побледнел Оченёв.

Он быстро оценил ситуацию. Драки не избежать. На пикете остались только пенсионеры да женщины. Кузькин куда-то пропал. Да и безликий чиновник благоразумно ретировался в мэрию. Роман – единственный мужчина, лица терять нельзя.

– Я сказал, чтоб ты заткнул пасть своей сучке и убирался, пока цел! – с угрозой придвинулся чернявый, по виду предводитель.

– Будет драка! – подтолкнула Покусаева спрятавшегося за её спину видеооператора. – Быстрее снимай, Эдик!

Тот мигом приспособил на её плече небольшую камеру и включил запись.

– Извинитесь, молодой человек, вы не правы, – тихо произнёс Роман, а сам быстро напряг и расслабил мышцы, разминаясь и будя в себе зверя перед схваткой.

– Это ты у меня сейчас в ногах ползать станешь, толстый!

Парни медленно пошли на них, но через секунду ползал уже сам чернявый. Марина в стиле капоэйра совершила сальто и пяткой залепила в лоб так, что оскорбитель, сидя в мутной луже, долго пытался сообразить, как он тут оказался и какой сегодня день. Эдик лихорадочно снимал схватку, чуть ли не между ног своей корреспондентки, находя выгодные ракурсы.

А Садовская колющими и рубящими ударами ног и рук методично отключала из сознания команду парней, попутно выполняя сальто и невероятные кульбиты.

– Я думала такое только в кино возможно! – восхищалась Алина. – Вот это рейтинг будет…

Видеооператор только показал большой палец.

Марина принялась добивать тех, кто ещё пытался сразиться с ней. Жёсткими тычками по болевым точкам она надолго успокаивала их.

Через несколько минут место у памятника было усеяно такими же застывшими неподвижными фигурами. Изредка по ним пробегала нервная судорога, свидетельствующая, что те скорее живы, чем нет… Пикетчики уставились на Садовскую, как на инопланетянку.

– Ну, девка, ты разошлась… – изумилась Булавина. – Вот поученье-то прописала! Ну, прямо голливудская горгона. Давайте сворачиваться, небось, уже милицию вызвали, «олигофрены» поганые…

Вдали возле моста у реки показалась полицейская машина.

– Тебе нельзя светиться, – шепнул Оченёв. – Встречаемся в мастерской!

Садовская тут же исчезла в стайке подростков, спешивших в кинотеатр.

Чернявый, очнувшись, привстал, захотел изречь что-то грозное, могучее, но лишь пустил горлом петуха и снова клюнул носом лужу.

Глава 7

Мастерская Анатолия Голода представляла собой подвал пятнадцать на десять метров, с сыростью которого сутками боролся калорифер. Художник жил и творил, в буквальном смысле, в андеграунде. Здесь стояла кровать с вечно мокрым бельём. Стол с нарезанными кусками ватмана. На нескольких мольбертах были натянуты полотна, в причудливых матрицах которых угадывались извилистые образы. Он, по его словам, «входил в контакт с Большим Огнём Галактики, и рука сама выводила то, что хотел Разум». Синие цвета создавали ощущение сумрачности и в самом помещении. Возможно, обстановка и диктовала сюжеты в духе гигеровского кибер-панка. Сам творец тоже соответствовал образу одинокого художника-авангардиста. Высокий, худой от голоданий, с длинными крашенными седыми волосами и аскетичным лицом древнего индейского божества, в обтягивающей тело одежде, с вытянутыми носками туфлей на каблуках, он походил на героев Модильяни, с их острыми углами и утрированно выпирающими частями тела. Внешность художника точно соответствовала его мыслям. Они кололи, будили тревогу, создавали дискомфорт и неясное раздражение.

В ожидании Садовской они беседовали за столом, на который дальновидный хозяин поставил не только свои полезные блюда – сырые овощи и фрукты. Тут была и колбаса, и рыбные консервы, и печенья, и кофе с чаем.

При этом Анатолий морально уничтожал этот вредный набор продуктов, разоблачая их вредный состав.

– Люди в жутком заблуждении… Почему? Потому что едят жаренную, пареную, копчённую, в общем, обработанную огнём пищу. А надо есть сырую, естественную!

– Ещё раз про морковь… – пробурчал Роман. – Посмотри на себя, до чего тебя довели диеты! Что толку от них?

– Если бы ты поголодал, то и мыслил яснее, чище, правильнее. А съел консервы, и начинаешь думать, как эта бедная, замученная термообработкой скумбрия в тесной банке перед кончиной! А она тебе поддакивает отрыжкой в животе… Представляешь, что у тебя в мозгах творится!

Оченёв тяжело вздохнул. Как оседлает своего конька, так не остановить до завтра! Эти йоги, экстрасенсы, фанатики диет всегда в ужасе от того, что Роман ест. Спорить с ними себе дороже. Всё равно останутся при своём мнении, а у тебя язык и голова только устанут.

– Почему же вы такие духовные, воздержанты живёте не дольше других? – всё-таки возразил он.

И пожалел. Анатолий на полчаса завёл лекцию, заменившую чтение Бхагавадгиты, Поля Брега и новейших физико-молекулярных теорий вместе взятых. Роман слушал разошедшегося просветителя, и чувствовал себя тёмным и маленьким. Оказалось, что вся его жизнь – чудовищное безумие. Военврач должен срочно сесть на сорокадневное голодание, перестать пить, касаться женщин, зарабатывать деньги, защищать себя и других, затем – немедленно превратиться из человека в луч света, чтобы устремиться к Разуму за пределы Галактики. Иначе, в следующей жизни он родится слепоглухонемым парализованным уродом.

– Какие у меня сроки на выполнение всей этой работы? – робко поинтересовался Оченёв.

– Вчера! – сурово глянул Анатолий.

– Что ещё, гуру?

– Отставить иронию.

– Отчего-с?

– От того, что опасно шутить и лукавить с необъяснимым. Сразу последует расплата!

Оченёв оживился от нового поворота разговора, и прислушался. Анатолий сразу оседлал любимого конька и начал грузить. Оказалось, Там в наши игры не играют, Там всё по-другому, Там жестоко учат, раз люди сами открыли ящик Пандоры. Откуда сыпятся удары из ниоткуда? Оттуда! Оттуда все «нехорошие» дома и предметы! С какой целью? Чтоб мы изменились и поняли, чего хочет от нас Тот мир. Там законы зэковские – не выполняешь свою задачу – растерзают. Рептилии.

Да, да, так нас предупредили Оттуда! Там пишут законы Вселенной и требуют их соблюдения.

– Так ты с нами, товарищ! – обрадовался Оченёв. – Будешь бороться с «олигофренами»? Их пора, как следует тряхнуть за одно место!

– Борьба – тупиковый путь, – покачал головой художник, – нужно тоньше воздействовать на людей и вести их к Разуму.

– Как? – нахмурился собеседник.

– Подавить ум, чтоб высвободить Душу. Он опутал мозги. Ум – это рептилии, то есть, инопланетяне.

– А где их летающая тарелка?

– Диспут затянулся! – грустно констатировал Голод.

Роман покосился на дверь. Что-то Марины давно нет. Он зевнул, прилёг на диван и не заметил, как веки сами слиплись. Сказался напряжённый день.

Людмила повернулась на другой бок и накрыла голову подушкой. Противный скрип и вой пронзал уши, разрушая перепонки. Завтра будет бледная, как поганка и варённая, как курица. Господи, забрал бы ты этих застройщиков к себе! А она ещё старается ради них… Их бы за решётку, а не защищать. Может, возмездие не зря пришло в Щупкино? Вот и ответ за окном! После минутной паузы шум вновь радостно загудел. Да, что они там, кран не могут смазать? Это же издевательство над человеческим здоровьем!

Женщина тяжело поднялась с кровати, оделась в спортивный костюм. Сон покинул её, как ветреный мачо старуху. Она вышла в коридор, постучала в номер Гюйса. Никто не ответил. Как можно спать в таком скрипе! В подтверждение опять раздался жуткий гул за окном.

Выйдя на улицу, Людмила направилась на стройку, откуда доносились звуки, напоминающие скрежет гигантского крана. Возле бытовки эксперт встретила Анатолия.

Тот выглядел более чем странно. Волосы взлохмачены, глаза были выпучены и горели безумным блеском. Он схватил её за плечи и торопливо заговорил:

– Они здесь! Я видел Их. Пришельцы в городе…

– Вы в порядке? – встревожилась Мамыкина.

Анатолий молча указал на ускользающую по забору тень женщины. После чего, с криком побежал в обратную сторону. Метров через сто он наткнулся на Оченёва, в недоумении притормозил, затем опять набрал скорость и исчез за поворотом. Роман последовал за ним. По пути спиной почувствовал чьё-то присутствие и обернулся. Из-за широкого дуба возникла загадочная брюнетка в чёрных очках. Скользящей походкой она приблизилась к нему.

– Кто вы? – хрипло спросил он.

Незнакомка указала в небо.

Роман задрал голову и замер.

Прямо над ним висел НЛО. Гигантская сигара с десятками иллюминаторов. Она поворачивалась вокруг своей оси, освещая фонарями стройку и болотный пустырь по соседству. Потом движение прекратилось, НЛО застыл в воздухе. Роман пришёл в себя, с изумлением осмотрелся. Брюнетка пропала без следа.

Он снова вздёрнул глаза вверх.

НЛО тоже исчез.

На персональной выставке доморощенного «Гигера» толпились не только щупкинские ценители живописи, но и москвичи, и иностранцы. Они бродили по музею имени Пушкина, где в солидном помещении висели полотна прославившегося провинциального художника. Общее внимание привлекала потрясающая картина. Точнее, её рама, создавшая объёмную панораму.

Все восхищённо наблюдали, как вдоль трёхметрового полотна под названием «Рептилоид» сновали миниатюрные самодельные «НЛО». Эти игрушки двигались вверх-вниз между приделанных на раме джунглей, труб, балок и светили красными лазерами во все стороны. Снизу из маленьких отверстий клубился пар, отчего лучи смотрелись ещё эффектнее.

Садовская пробралась сквозь толпу посетителей и неотразимым взором осчастливила художника. Это подогрело его красноречие, и творец вдохновенно принялся посвящать публику в своё мистическое видение мира.

– Они уже среди нас! Не верите? Приходите ночью за стройку, и сами увидите! – агитировал он. – Вот вы, девушка, наверняка, думаете, что всё это бабушкины сказки?

– Напротив, – серьёзно ответила Садовская. – Моя бабушка – дальняя родственница Армстронга. Долгими зимними ночами, нянча меня на коленях, он рассказывал про базы инопланетян на обратной стороне Луны…

– Вот! – торжествующе воздел художник палец вверх. – Мы не одиноки во Вселенной. Вы из Америки?

– Почти, – скромно прикрыла она пушистыми ресницами бездонную синеву очей. – Я – гражданка мира. По паспорту.

– Перед вами, дамы и господа, человек будущего! – загорелся он. – Скоро на земле исчезнут все границы, пропадут все различия во внешности…

– Это что же? – недовольно осведомился носатый Самарканд Генрихович. – Как китайцы будем?

– Какая разница, какими будем! – отмахнулся Анатолий. – Всё равно превратимся в луч.

– Это ещё когда! А пока я не хочу ходить раскосым да с приплюснутым шнобелем, как негрокитаец… – дёрнулся Самарканд Генрихович, широко распахнув большие глаза и с опаской потрогав своё главное украшение на лице. – Я – чистопородный армянин.

– У нас будут вытянутые, как у египетских царей черепа, – аргументировал Анатолий.

– Вот ещё глупости! Меня моя округлость вполне устраивает, я против всяких там яйцеголовых!

– Да какая разница? Хоть, квадратные! Всё равно превратимся в луч…– вмешалась Садовская.

– Иронизируете?

Носатый армянин недовольно повернулся к девушке, но тут же с головой окунулся в её синие глаза и там утонул.

– Люди загипнотизированы материальным миром, – печально констатировал Анатолий. – Это ловушка, которая закончится печально для их цивилизации.

Появившийся Оченёв осторожно взял свою коллегу под локоть.

– Анатоль, вы такой пессимист, потому что вечно голодны, – сказал он, – приглашаю вас и Марину в кафе.

– Вот ведь мужчина! – удовлетворённо кивнула она. – Ведь может быть хорошим, когда захочет.

– Да, все мужчины хорошие, когда хотят… – рассеянно заметил Оченёв.

Они спустились по широкой мраморной лестнице, попутно оценивая живопись французских классиков.

– Они тоже находились в заблуждении, – припечатал конкурентов Голод. – Смотрите, как прославляют плотские утехи! Свой талант бросили на вызов вожделения!!

– Какие мерзавцы! – с гневом откликнулся Оченёв. – Искушают, сил нет… Мне хочется схватить вон тот окорок или эту мясистую красотку, да совершить с ними что-то грубое, плотское!

– Как вы смеете при мне замечать других женщин?! – возмутилась Садовская.

Пришлось, целуя ручки, убеждать живую красавицу, что златокудрая Венера, рождённая из морской пены в сравнении с ней серая мышка из сайта знакомств.

Анатолий заказал кофе с пирожными.

– Вы же против вредной пищи? – поддела Марина.

– Это вам! – смутился художник. – Сам я в голодании.

Он спокойно наблюдал, как россовцы уничтожили аппетитно пахнущие вредные эклеры. Оченёв жестом предложил присоединиться. Тот с усмешкой отказался. Роман уловил эту кривизну. Высокий уровень притворства. Он один раз тоже голодал, так его бесило, что вокруг все жрали всякую гадость, и – хоть бы хны! А Оченёв почему-то должен страдать. И при этом ни одна собака даже не замечала, что подвергает его продвинутого нечеловеческому соблазну!

– Это тебя победил ум, чтоб ты выполнял его программу, – заявил Анатолий, когда россовец доел.

– Иногда надо потешить плоть. В жизни так мало удовольствий!

– Мало, но гоняясь за ними, уходишь от своей настоящей судьбы. Это ум вас отвлекает.

– Я думала, он наоборот помогает в жизни? – робко призналась Садовская.

«Лихо охмуряет! – подумал Оченёв про спутницу. – Знает, какой рычаг с кем нажать. Робость в красивой женщине – страшное оружие. Мужчина сразу распускает перья и интеллект. Ай да «МОССАД»!»

– Скованный умом, не видит жизни, – распространялся Анатолий. – Эго – мощная вещь! Как компьютер. Не знаешь его – не воспользуешься. Так и мозг. Он вбит в личность, и следует программе ума.

– И гороскоп может прочитать эту программу! – догадалась Садовская.

Художник в восторге взглянул на понятливую блондинку. Он с жаром объяснил, что гороскоп – схема жизни. Но это лишь шаблон. Экстрасенс, прочитав его, «предсказывает». И зарабатывает на других, потому что те поленились изучить себя сами. Если глубже заглянуть в себя, то откроется вся подноготная, а не только вводная часть, которой пользуются люди. Надо развить душу, чтоб перейти к Разуму и узнать цель своей программы.

Россовцы переглянулись: этот сумасшедший творец обладал мышлением технаря и даже эмоции систематизировал.

– Что за программа? – зевнула Марина. – Если можно попроще.

– Схема личности, ума, интеллекта, подсознания…

– Как? И подсознание – схема?

– Да, это система управления всего энергетического комплекса и самого физического тела, как материального носителя всего этого комплекса!

Оченёв почувствовал, что дуреет, как гуманитарий на лекции по высшей математике. Веки сами закрывались. Он нацепил на нос чёрные очки, подпёр подбородок ладонью и с умным видом приготовился вздремнуть. Садовская тоже кемарила, пытаясь пальцами раздвинуть слипающиеся глаза. Откуда-то из прекрасного далёка доносился убаюкивающий голос Анатолия. Тот не обижался на спящих слушателей и продолжал вещать.

Его убаюкивающие слова вылились в образы в уснувшей голове Оченёва. Из художника вылезла душа в виде гусеницы. Гигантские руки спеленали её в кокон, перекрыв связь с остальным миром. Она вспорхнула вверх, обожглась об солнце, упала. Ожила, увидела перегородки, стала отодвигать их. Ей открылись за шторами параллельные миры, в которых кишели странные существа. Рептилии. Пришельцы. Они на тарелках спускались перпендикулярно к нам вниз. Проникали через пространственно-временную дыру, в виде кротовьей норы. Вокруг них собирались толпы, поклонялись им. Они, как Учителя, ходили с указками, дотрагивались указками до голов. Посвящённый садился в позу лотоса, просветлённо созерцая стопы Кришны. Прекрасные гурии увешивали медитирующих гирляндами. Он блаженно задремал.

– Разум, – прошептала Садовская. – Рептилии несут Разум?

Анатолий с опаской неё: не принимает ли она его за сумасшедшего? Но та и не такое слышала. Где-то в глубине души Марина верила в потусторонний мир.

– Хотите с ними встретиться?

Садовской не хотелось встречаться с ними, но работа есть работа. Она разбудила Оченёва.

– Придётся составить компанию мсье Анатолю, товарищ капитан. Это может привести к разгадке тайны рептилоидов.

Он кивнул в знак согласия.

Глава 8

Мамыкина, лёжа на спине, изучала потолок. Вторую ночь не могла уснуть, и приходилось развлекать себя нескончаемыми мыслями. Они врывались в усталую голову безумной чередой, забирали силы, словно пьяные гости, и покидали хозяйку так же внезапно, как приходили. На смену появлялись другие, ещё более наглые. Они взбалтывали старые проблемы, добавляли новые и на славу мотали душу.

Людмила боролась с ними, отключая сознание, но в этот раз и йога не помогала. Иногда интересней оставаться самой собой, так больше узнаешь о себе, любимой. И вот, подкараулив момент, вылезла именно эта проблема. ББЖ. Боязнь Быть Женщиной. Тот образ, который нравился окружающим, не отражал целиком её натуру.

Стукнуло тридцать пять, следовало обзавестись семьёй, детьми. Она для этого созрела, но подходящего жениха пока не нашлось. Мужчин она не меняла, как перчатки, но ни с кем надолго не задерживалась.

Влюбляться безоглядно, как влюбилась когда-то в одного свободного художника, уже не хотелось. Он пытался сделать карьеру киношника и одновременно строил с ней отношения. Так долго, как с ним, она больше ни с кем не была. Может, из-за того, что оба понимали – их отношения временные. Художник тайком от неё имел несколько любовниц. Его карьера не складывалась. Он постоянно учился, перебивался случайными заработками, сдавал квартиру, чтоб на что-то жить. Она когда же наконец любовник станет мужем. А тот ждал, что она первой предложит. Так и не поговорили, так ничего и не состоялось, и –они расслабились. Начали просто получать удовольствие от секса. Обоих устраивали встречи раз в неделю, без обязательств. Через пять лет он, поняв, что отношения исчерпали себя, вдруг поставил ей ультиматум. Или жить семьёй, или расстаться. Она попросила три месяца на раздумье.

К концу срока Людмила так и не приняла решение. Он, наверное, тоже почувствовал это, однако всё-таки позвонил. Она попыталась потянуть время, не желая терять удобного любовника. Но художник поставил вопрос ребром. И она сказала: «нет». Он сразу исчез где-то на съёмных квартирах, в вечной неустроенности, в уязвлённом самолюбии. Признаться, правильно сделал. Был момент, когда ему негде было остановиться, и она не позвала его к себе. Опасалась, что если начнут жить вместе, пропадёт романтический ореол редких встреч. Фактически, не помогла в трудную минуту, предала. Он как-то выкрутился, замял ситуацию. Но осадок остался, и разъел отношения, как соль старый снег. Когда они окончательно расстались, ей часто мерещился его несчастный, укоризненный взгляд. Теперь Людмила понимала, что он ушёл, чтобы она создала нормальную семью, родила детей, ведь всё-таки за тридцать. Благородно поступил. И глупо! Не дожал. А жаль. Может, оба прошли мимо своей судьбы. Хотя, могли быть счастливы. Через несколько лет она узнала, что художник женился на более молодой, занялся солидным бизнесом и превратился в семьянина с долгожданным потомством.

Потом появился Гюйс, короткое счастье, снова одиночество. Правда, формально поклонников хватало. От неё постоянно кто-то был без ума, принимая лёгкую связь за судьбу. Хотя, порой это оказывалось просто производственной необходимостью! Да, да, и такое случалось! Так сказать, совмещение приятного с полезным в духе Мата Хари.

Гюйс не мог дать полноценного счастья и тоже благородно не замечал её мимолётных интрижек. Ох, уж это мужское благородство! Кстати, таким образом, она раскрывала много зависших дел. Заодно тешила своё женское самолюбие. Партнёрами часто оказывались весьма неординарные личности, которые – даже преступники! – и дальше хотели продолжать с ней отношения. Смех, да и только! Но она вовремя игру заканчивала. Чётко и умело делила работу и то, что могло произойти после. Сердце сразу закрывалась. Помогало преимущество её профессии. Людмила просто исчезала, избегая нудных и болезненных прощаний. Потом она всплывала в памяти покинутых ею мужчин сладким и мучительным воспоминанием. Как первая настоящая любовь, неудавшаяся и забравшая душу.

Однако в этот раз её саму настиг Роман с большой буквы. Она невольно улыбнулась. Людмила, знающая человеческое естество до молекул, сразу поняла, что судьба подарила шанс, который больше не повторится. Она нутром ощутила, что близость, возникшая, как игра, будет длиться очень долго.

Роман – удивительный человек, до сих пор свободен, и её потянуло к нему. Новое чувство, возникшее контрабандой, без спроса проникло в душу и вспыхнуло, понемногу заслоняя любовь к Гюйсу.

Нет! Нельзя поддаваться настроению.

Она решительно приподнялась на кровати. Всё это из-за шума за окном. Как дрель в ухо! Вот и работай на застройщика… Душа не лежит к этому расследованию. Надо, наконец, поговорить с ними. Неужели, никто из щупкинцев не протестовал? Спать же невозможно! Против общего строительства поднялись, а против конкретного безобразия молчат, как мыши в норе. Оглохли, что ли? Нет, это нельзя так оставлять.