Я, твой дом грёз

– Пойдём, – сказал Архип, толкнув Дана, когда все дослушали пересказ сна лейтенанта.

Архип уже давно сражался бок о бок с Даном. Он знал о его детстве и понимал, откуда появились все проблемы приятеля. Человек, не оправдавший чужие надежды и ожидания, становится никем. Архип не мог представить, что можно так быстро отказаться, перестать участвовать в жизни ребёнка, который ещё не сделал ничего плохого или хорошего. В общении с другом Архип чувствовал себя так, как будто разговаривал со стариком, который доживал свой век, размышляя немного иначе, чем остальные люди. Но при этом тело Дана было молодым, ведь ему было всего двадцать пять лет.

Поднявшись на башню, парни сели на каменный пол и стали смотреть на пустое поле, где были видны только воронки от взрывов.

– За всё это время ты рассказал много о своей жизни, – произнёс Архип, устраиваясь поудобнее напротив Дана и глядя на поле. – Но есть что-то в твоей жизни… «страшное»? Назовём это так. То, что ты никому не говорил.

– Хочешь книгу обо мне написать? – улыбнувшись, спросил Дан.

– Возможно, я захочу написать о нашей войне и о том, как я познакомился со своим другом, – ответил Архип.

Дан мало с кем общался, но в нём было это желание, стремление. Могло показаться, что он сидел в стороне в одиночку лишь из-за своей закрытости, но всё как раз наоборот. Парень боялся, что его могут не принять, не понять, ведь такое уже было. И для него это было страшнее любой пули и снаряда. После всех попыток узнать друга лучше Архип сделал для себя такой вывод: «Дан много читал, часть его жизни состояла из книг…» Но это мнение изменилось после очередной истории Дана.

– Я никому не рассказывал об этом. Случилось так, что мы с женой хотя и в разное время, но всё же чувствовали это… – говорил Дан.

Что-то тёмное в моей душе

К тому времени я уже жил в Санкт-Петербурге, далеко от отца и матери. Я снимал комнату, где всегда было холодно и голодно и где была только темнота. С работой у меня не ладилось, так что не хватало денег даже на свечи, не говоря уже о масляной или керосиновой лампе. Я экономил, чтобы хоть как-то прожить в этом мрачном, одиноком помещении и не делить его ни с кем. В этом мире меня не особо принимали с моим неудобным для людей недугом, как, впрочем, не особо везло мне и с работой. В письмах родителям я описывал другую историю, в которой у меня всё хорошо, мне тепло, сыто и есть много работы.

На самом деле, куда бы я ни пытался устроиться, на среднюю зарплату или выше, везде получал отказ, как только работодатели узнавали обо мне больше. Они хотели нанять полноценного работника, а не «огрызок». Им не было смысла нанимать меня, идти мне навстречу. Ведь есть много других людей, даже у пьяниц выше шансы получить хорошую работу, чем у меня, за которого никто не хотел брать на себя ответственность. Приходилось перебиваться короткими подработками: где-то убрать, что-то отнести. Как бы мать ни готовила меня к такой жизни, сколько бы книг я ни прочитал, сколько бы знаний ни получил, всё это оказалось бесполезным! Пьяница намного лучше, чем «огрызок». Не то время, не то место. В этой жизни мне ничего не подходило. Какая жизнь – такие мысли.

С самого рождения отец знал, что с меня не будет никакого толка. Я появился на свет так быстро, как будто никогда и не существовал, и так же стремительно погрузился обратно во тьму. Ещё в детстве отец подчёркивал своим поведением мою неполноценность в этой жизни. Он врезался в мой мозг словно пиявка, стал полноценным разумом, проникающим в каждую из моих мыслей. Я понял, что навсегда останусь для него малышом в яслях, которым можно пожертвовать, плодом чужих неудач и неосуществлённых мечтаний. Я был всего лишь водой, в которой можно было утопить меня, а затем и весь мир повторит это отношение ко мне вслед за отцом.

Я так хорошо смотрелся в любой компании, где являлся лёгким способом обелить других, нужно было лишь упомянуть мой недуг. Сколько потасовок я пережил, ведь каждый норовил меня зацепить, унизить перед остальными, чтобы не делать акцент на своих ржавых доспехах. Я – чудовище среди чудовищ, но разница между нами заключалась в том, что я родился таким, был лишён выбора, стал монстром в чужих глазах. Они же заслужили своё положение поступками – выпивками, драками, отсутствием уважения к другим и к себе, неправильными выборами и нежеланием стать лучше. Они – голые короли, их религия основана на лжи, даже если сами этого не осознают. Они не придерживаются своих принципов, пытаются прочитывать между строк, хотя их действия никак не совпадают с их откровениями. Следуют правилам, только если другие следуют за ними. Разгневанные боги втайне от всех вычёркивают свои грехи, обвиняя окружающих в неудачах. Вот что я о них думаю. И после всего я становлюсь похожим на звезду, а затем превращаюсь в чёрную дыру, медленно поглощающую все оскорбления, проходящие через меня. Даже в таких случаях я не могу оправдаться от несправедливости, отмыться от грязи. Тот, кто, глотая злобу, становится плодом ярости, – пуля неисправного оружия, которое выстреливает внезапно. Пылающий, жёлтый огонь заполняет тело, перерастая в неудержимый пожар, я сгораю дотла, и останется лишь пепел от меня.

И вот после таких людей я всё равно останусь фруктом, который будет гнить на земле, и все будут проходить мимо. И что бы со мной ни произошло, я останусь лишь шёпотом мира, ветер будет гонять меня из стороны в сторону, пока не сломаюсь и упаду. Мой хруст останется незамеченным, беззвучным для всех. И среди всего этого сложного переплетения органов, нервов и вен был один человек, который заставлял меня двигаться вперёд и жить, впитывал боль и радость, – моя мать. Мне хотелось добиться чего-то значительного и доказать, что все её усилия не были напрасными, ведь она моя звёздная пыль. Сколько лет мать вкладывала в меня свои силы, чтобы мой ум продолжал крепнуть, в то время как отец оставался на втором плане, не играя своей роли в моей жизни. И только ради мамы сердце моё дрожало, только ей оно принадлежало, билось из-за неё и заставляло все органы работать правильно. Я работал над собой без отдыха, не давая ей повода усомниться во мне. И старался принести маме минимум переживаний, но показать со своей стороны максимум желания и достижения целей, стремление добиться места в этом мире и превратить её слёзы в алые розы.

И вот я лежу на белых простынях кровати в холодной и тёмной комнате. Смотрю в потолок, покрытый множеством трещин, и представляю их в виде карты. Я ищу на ней заветный крестик, указывающий место, где спрятан сундук с сокровищами. Или, возможно, это звёздное небо, на котором я пытаюсь найти свою путеводную звезду, способную привести меня к моей судьбе. Кто знает, что там ещё можно было бы увидеть на этом потолке, если б не письмо, которое кто-то подсунул под дверь. Впервые в жизни папа написал мне что-то. И то, что там было, вызвало во мне бурю эмоций, пробудило ярко-тёмные чувства. Клетка открылась, и всё высунулось наружу. То, что вылезло, родилось от отца. Раньше все эти демоны были заперты матерью. Со временем отец пытался загладить свою вину, закрыть клетку, но то, что поселилось, не исчезнет с простыми «сочувствиями». И лишь жена была моей душой, только она смогла сдерживать этих демонов иногда.

«Дан, твоя мама скончалась. Через пару дней пройдут похороны».

После прочтения этого письма двигатель внутри меня остановился. Механизм, который работал, вдруг сжался. Ржавое железо в моей груди начало скрипеть и гнуться, как никогда прежде. И в тот день умерло имя, которое дала мне мать.

Несколько часов я блуждал по тёмным грязным улочкам. Хотелось с кем-то обсудить всё, что я чувствовал, всё, что накопилось: неужели я один такой? Пока не увидел:

Госпиталь душ одной рамки1, никому не нужных чувств.

Любой незнакомец, входящий в эту комнату, оставит все свои надежды за дверью. И услышит от других незнакомцев то, что уже сам давно ощущал.

– Большие трудности изменить себя…

– Можно привыкнуть и к аду.

Откликнутся внутренние раны:

Забавно, как я теряюсь в своих поисках и забываю о лекарстве от оцепенения. Неважно, как далеко я зайду, я всё равно не найду его. И это приведёт меня к земле и доскам. Я занимаю своё место в кругу с небольшим тусклым светом посередине комнаты. Я бессилен.

Поймёт, что он такой не один.

Слабые, дрожащие от холода, сломленные, забывшие, что они тут делают. Сидят в кругу, и никто не спешит заговорить. Они бессильны.

И сольётся он со всеми в один поток изломанных мечтаний:

Мы пусты, и никто не может заполнить эту пустоту. Одиноки, виновны, безмолвны, безлики. Мы не имеем имён. Мы бессильны.

Заполняется внутренняя чаша печали от чужих мыслей и непонимания от других людей:

– Будь как все, не такой чужой, как ты. Это не идёт к твоему лицу.

«Отойди! Не приближайся! Смотри, как я выгораю!»

– Прости меня, папа, я не проснусь к обеду!

– Это изменит хоть что-нибудь в тебе?

«Я горю! Отойди! Не приближайся!»

– Прости меня, мама, я пропущу ужин!

– Попробуй что-то новое. Не зацикливайся.

«Не приближайся! Отойди! Я рассыпаюсь, смотри!»

– Простите меня, друзья, я забуду о вечере!

Постоянный шум трагедии звучит всё громче:

Стоя на коленях, безмолвно спрошу:

– Услышишь меня?

– Почувствуешь тень на своих плечах?

– Утолишь мою жажду?

– Ты поможешь мне?

– Сможешь ли ты починить это?

– Почини меня!

– Моя душа для тебя не важна?

– Будешь ли ты терпелив со мной?

– Поможешь ли ты безнадёжному?

– Попробуй спасти меня…

– Схвати меня…

– Попытайся спасти меня…

– Я хочу упасть…

– Научи меня…

– Ты не слышишь меня! Видимо, я глухой!

– Я, знаю, что тебе нужно. Принесу его тебе. Сохрани его. Относись бережно к нему. Клянусь: моё сердце станет твоим. Если пообещаешь поцеловать меня в лоб и накрыть землю пухом.

– Я, молила, чтобы увидеть тебя вновь. Ты – святость моему одиночеству, как в прошлые золотые дни, звёздами благословлённые были мы. Твой ключ подходил к моему счастью, а моё очарование снимало твои оковы скромности. Ты холод моему огню, нить в игле в пылающем сене. И в глубоком сне, под голубой луной, ты явился мне, словно терновый куст – святому. Обнажённая, пройдусь непорочной дорогой, по следам святой девы, я направлюсь к тебе с внутренним грехом навстречу. Склонюсь к твоей могиле, оставлю одинокую розу, пронзив кистью вены, и напитаю нашу землю кровью.

– Я, снова копнул глубоко – с холодной душой, без надежды, им известно, что я наполнен печалью, они видят, что я вновь ранил себя, они понимают, что я боролся с собой. Долго скрывал свою боль, трудно осознавать, что я один из страдающих от одиночества, тяжело разлагаться в мёртвом теле, не так ли?

– Я, позволь, позволь мне быть тем самым – единственным! Во мне было пристрастие, родившееся в золе постоянных презрений. В тебе был интерес, родившийся с устойчивым пламенем. Скажи мне, ты толкаешь меня к огню или в огонь? Это тяжело, трудно оправиться от ожогов, теперь я одинок! «Ссоры» – разве это всё, что у нас есть? Это тяжело, бедственно, это всё, что у нас было, для меня! Разве я глупец и не достоин любви? Это тяжело, горестно расставаться с любовью, я знаю! Неужели я такой неуклюжий и заслужил лишь одиночество? Тяжело, тяжело сохранять это всё, ты не понимаешь. Теперь для нас слишком поздно, тяжело, тяжело вспоминать жизнь с тобой. Я одинок, не хочу, не хочу справляться с этим самостоятельно. Это тяжело, тяжело сохранять любовь, ты не понимаешь, я не могу преодолеть это один. По-прежнему уже не будет, шрамы с твоим именем останутся до конца моих дней. Тяжело забывать пристрастие, я знаю, уже всё позади для меня, нелегко расставаться с жизнью из-за тебя!

– Я, под ритм ударных, увидел её впервые, затаив дыхание. «Друг мой или враг?» – наболевший вопрос, нескончаемый сон. Беспросветное сердце чувствует, что передо мной то, что заслужил. Под ритм сердца среди всех безумных звуков я слышу, как она мне говорит: «Ты знаешь, я могу заставить твоё тело летать, если позволишь. Я могу доставить тебя прямо к небесам, если позволишь». Её голос успокаивает меня перед самым решением уйти вместе с нею. Через тернии к звёздам мы найдём свой путь домой. Твой убаюкивающий тёплый тон растворил сладкую зиму. Терпеливые губы были путём к вечному счастью. Держи меня крепче, ведь ты дала мне лекарство, и сейчас можем летать, мы на шаг ближе к раю, пусть Бог хранит нас. Посмотри в наши души: Ты увидишь, что она хочет быть свободной, а я хочу просто наблюдать, как она спит. И теперь мы знаем, каково это – ждать до полуночи. Мы живём одной ногой в могиле. Мы чувствуем холодный ветер. Наши тела замерзают, грудь каждого из нас поднимается на последнем вдохе. Дыхание замирает перед её силуэтом. «Нам стоит быть осторожными со своими желаниями. Не все мечты несут благо. Бойся собственных мечтаний, ибо они могут стать проклятием», – эти слова прозвучали в моей голове, когда я был между небом и землёй. О, нет, я вновь ослушался, я всё там же, как я мог так низко пасть, это забирает мою драгоценную силу и гордость. Я ненавижу это чувство, оно преследует меня, всегда растворялся перед собственной слабостью, и это продолжается снова и снова… Мне нужно моё лекарство. Наши шеи будто затянуты петлёй, мы лгали себе так, будто говорили правду, я не справлюсь без своего лекарства. Отравлены, кости ныли и ломались, по телу бежал зуд, наши сердца бились в темноте, судьбы были разбиты, и собраны мы были из осколков, мне нужно моё лекарство! Этот мир поломан, истекающий кровью, меня постоянно кидает в дрожь, я сломлен и беззащитен, и слёзы не покидали меня до самого утра, где моё лекарство?! Эта любовь сжигает меня, пусть всё сгорит, обменяю всё, что у меня есть, на лекарства! Ты желала, чтобы я был похож на тебя, когда предлагала лекарство, и теперь я вижу, как передо мной истощённый страдающий человек, зависящий от боли, вновь желает взлететь. Мне нужно моё лекарство, я буду рыдать, пока моя душа разрывается. Я вижу, как умирает мир в моих налитых кровью глазах… Я наблюдал, как она становится на путь свободы на последнем вздохе.

– Я, никто не хотел найти в моей душе сокровища, все думали, что там спят чудовища. Все застывали перед моими тайными увечьями, погружаясь за страхами сердечными, пользовались моими ужасами одиночества, божились благами достоинства, склоняя к акту полуночному. Обещали любить, как маму, тем самым открывали мои раны, раскрыв душу замочную, после себя оставляли всего лишь мизофобию всю ночную.

– Я, ярость открытой клетки, познай меня, обжигай меня, обвяжи нас, заползи в меня, убей ради меня, погрузись в меня, умри ради меня!.. На твоих щеках пропадает румянец, а в глазах исчезает живой блеск, мой рассудок трезвеет, твой затухает, в моей руке нож, по нему стекает тёплая тёмная алая кровь.

– Я, разбиваешь на осколки, рассыпаешь на пол, зачем так поступаешь с моим сердцем, для чего ты оставляешь меня в холоде? Раз сама перестала чувствовать тепло ко мне. Она – дева коронованная. Она – завела меня сюда, «на край». Она – надежда напрасная «у пропасти». Она – сводит меня «с ума». Она – довела меня «до безнадёжности»… Мною коронована была она.

– Я, верю в твоё пророчество, слышу, как ты называешь меня «сломленной». Мои раны не смертельны для тебя, и ты полагаешь, что я украла твоё солнце, ключ к твоему несчастью. Ты говоришь, что мой разум – в худшем состоянии и моим мыслям не стоит верить, связывая мои руки, пытаясь, таким образом, меня превознести. Ты спокойно переступаешь черту, чтобы почувствовать себя живым, для тебя это возможность пролить мою кровь, избить до синяков, поломать кости, у тебя есть полное право называть мои слёзы фальшивыми. Я допускаю твои осуждения о моём жестоком сердце.

– Я, мурашки по коже, вряд ли я смогу обрести самоконтроль, страх поглощает, тянет меня ко дну. Потерял то, что не заслужил, воспоминания срывают раны, и они не заживут… В ярком свете дня, в густом лесу было у нас всё, до падения невинных кровавых небес, от собственного костра. Пройдусь по мёртвому лесу, найдя лишь пепел, в останках всё сохраню, себя я лишь виню, на моих глазах ты пропала в объятиях дыма. Желаю сжечь воспоминания о тебе, так же, как сжёг тебя лес.

– Я, построил воздушный замок: солнечный день, вода холодна, а кровь закипает, вода заполняет лёгкие, и вес тела тянет ко дну, испускаешь последний вздох, закрываешь глаза, парализована, погружаешься на дно. Дрейфуя на воде, наслаждаешься под солнцем, твоё тело набухло, кожа стала серой… Но почему же ты меня покинула? Я так мечтал, чтобы это был лишь сон…

– Я, повторю новый цикл, в этот день я буду вновь видеть знаки, в этот день я бы хотел спать сутки и видеть сны, ведь ты там будешь, не забудешь навестить меня там, ведь ты всегда заботилась обо мне. В последний раз что-то ты скрывала, что-то было в тебе не так, но ты никогда не хотела меня печалить. Хотел бы я верить в знаки, окружающие меня, верить во всё, что вернёт тебя домой, ко мне. Повторю новый цикл, в тридцатый раз побываю на твоей могиле.

– Я, старался, стремился, шёл к цели, падал и вставал, но, в конце концов, каждое моё движение, шаг, взгляд для тебя являлся ошибкой. Хотела, чтобы я стал другим, держала всё под контролем, сжимала всё в своих руках, даже не понимая, что душишь меня. Испытал оцепенение, устал идти по твоему пути и присутствия твоего «я» больше не чувствую. И я знаю, что тебя бесят мои неудачи, но я так же знаю, что ты стала для меня разочарованием. Положа руку на сердце, я был уверен: когда станешь моей девушкой, мы подарим этому миру ребёнка, и рядом с тобой я мог обладать всем… Ну, это уже неважно.

– Я, истинная любовь – это риск всем, я никогда не смогу дать тебе то, что ты хочешь, любовь никогда не сочетается с цинизмом. Я всегда сдаюсь перед трудностями, буду ползти, чтобы не упасть, были деньги, но от сомнений не откупишься. И лучше для нас – нам попрощаться, не хочу видеть на тебе следы от моего холода.

– Я, он говорит: «Ты прекрасна». Он говорит: «Прекрати быть жертвой». Он говорит: «Не сомневайся: сомнения – удел слабых». Он говорит: «Опасения напрасны». Он говорит: «Сгораю без тебя». Он говорит: «Повинуйся жаркому желанию». Он говорит: «Готов зайти в пламя за тебя», но прикована к столбу я, и пламя вокруг меня, раскалённые угли вместо глаз чувствую только я.

– Я, действительно, хотел сказать ей что-то красивое… Твой разум – словно оружие для меня, а слова – стрела, пронзившая моё сердце. Твоя ложь заставляла поверить в мой надломленный рассудок, держа мои чувства в ужасе, принуждала меня гадать, с кем ты?! Вновь приходишь ко мне, и я пытаюсь помочь оправиться от падения после чужой ненависти к тебе, о, а ты не забыла взять плату за своё ночное унижение? Ты забираешь от моего мира всё, что смогла бы утащить, заставляешь упасть в оцепенении, обвиняешь меня в своём ложном мифе. Мои чувства для тебя игрушки, пока ты по ночам – игрушка для других! Она не святая, как я думал, лгала с улыбкой на лице, с гнилыми костями внутри. …Я, действительно, хотел сказать что-то красивое, натягивая один конец верёвки в тот день, когда она испустила последний вздох.

Они чувствовали, что потерялись и не могут быть найдены.

Пытаясь встать, снова падают назад, шепчут себе: «Сдавайся».

Наигранная улыбка, притворяясь людьми ненадолго за пределами этой комнаты.

Они останутся неизвестны. Желая сбросить время, чтобы начать всё сначала.

Каждый из них на алтарь положил – кожу, кости, нити и часть органов.

– Я, знаю, что измениться могу только я, а всё остальное неизменно, но никак не могу забыть твои слова, они были грехом во плоти: «Не желаю тебя знать, мразь! Желаю тебе корёжиться на полу! Сдохни на этом самом полу!» Боже, насколько она может быть бездушной со мной, с мёртвым сердцем, холодной кровью с тёмными оттенками. Как же так? Оставив свой отпечаток при моём рождении, она была мне нужна, как человек, который должен указать на тёплый свет, а я получил обжигающий холод. О, нет, и эта женщина, которая дала мне жизнь?! И я закопался так глубоко, что все мои попытки будут похожи на царапины на поверхности гроба, который сам себе сколотил.

– Я, был для тебя лёгкой добычей, блуждая бессмысленно по безжизненным канавам. Пойманному тобой, мне пришлось принимать правила – это было похоже на богохульство. Но мой пузырь терпения лопнул, и я помню до каждой мелочи, каждой раны и синяка, что ты со мной сделал, и я собираюсь повторить это с тобой, ведь ты ещё помнишь правила игры? По-моему, я нашёл свой путь: с такой ясной мыслью, не спеша, зашёл с тыла – о, тебе бежать некуда! Вгоняю иглы тебе под кожу, и я узрел со стороны, каково это, когда «тает надежда в глазах», а я ведь только начал нашу игру, и молитвы о пощаде не помогут тебе, как они не помогли мне, тварь!

– Я, пробудился из грёз своих, в холоде и неподвижный, я хотел быть с той, кто меня уже забыла. Воспоминания прокручиваются раз за разом, ты вклинилась в память, ты так близко в моей голове, но так далеко. Была фундаментом для меня, я зависел от тебя, никогда не хотел отпускать, ведь такой, как ты, не найти. Без тебя – напуган, ужасен, бездарен, в упадке. Обещания были нарушены, а слова унесло ветром, появилось разочарование от потери и фальши. И я вновь увидел тебя в молнии: то, что я почувствовал, было «правдой», в ней был свет пропитан тобой, была вспышка искренности, желаний. Даже если ты не со мной, то я всегда буду с тобой, пусть ты и далеко. С тобой, когда глаза закрыты, с тобой, держа всё внутри, с тобой, даже когда холод по телу, и неважно, как я далеко зайду. Не могу дождаться, когда прикоснусь к твоей ладони, приносящей вспышки молнии.

– Я, видела за твоими слезливыми глазами правду, как ты бежишь от себя, я ждала, когда ты придёшь в себя, а ты ждал, когда сгоришь дотла, очистишь себя, и я забуду всю ложь, скрытую за твоими стеклянными зрачками. Ты лишил себя света и блуждаешь в темноте, принося мне ложные обещания. Я устала искать тебя там, надеюсь, ты подавишься своими пустыми словами, в твоих исколотых венах нет места для меня. Пытаюсь заставить себя поверить, что я тоже не пуста.

– Я, не понимаю, зачем живу в таком одиноком мире, и неважно, как сложно жить в нём: там, где не услышать твоих слёз, будут лишь очередная ночь, ложь, осквернение, ненависть, грязь. И я буду совершать ошибку за ошибкой.

– Я, должен был заметить знаки в твоей личности, но, видимо, мне было удобно проливать кровь за тебя. Пока стою перед тобой на коленях, иди, разрывай меня снова на куски, создавая ещё больше кровоточащих ран на моём теле, а потом, собирая воедино, обещаешь – что ты моё исцеления, до тех пор, пока не пойму, что ты будущая причина моей смерти. Очертания знаков станут размытыми, и наконец пойму, болезнь ты, а не я. И твоё исцеление лишь твоё, а моё лишь иллюзия твоего обмана.

– Я, истекаю кровью, похожей на твою, мы одного семени, вся боль из твоих уст, беспощадная, деморализующая, выцарапывая моё сердце из рубцовой ткани, драгоценная и такая пустая. Пытаюсь не допустить разорвать сердца в клочья, а в ответ слышу истерический вопль ребёнка. Нагнетая всю ненависть, ты так быстро находила выход – спасалась за искренним невинным лицом, и постоянные прятки за любовью.

– Я, видел сон – жил под ярким солнцем на песочного цвета скалах, в красивом доме, возле голубого моря, со спокойно спящей матушкой на кровати, давно уже умершей. На краю скал, смотрел вдаль, не отрывая глаз от синего, бесшумного, ужасного, опасного моря, которое — смывает дочиста все мои желания, состояние медленный распад. Оно тянет, приманивает, манит меня спрыгнуть вниз, шепчет ветрам в спину «сделать шаг с обрыва». Пролететь тысячу метров, чтобы быть в объятиях – опасного, ужасного, бесшумного… Вновь желаю увидеть тот же сон, я ведь увижу его снова, правда?

– Я, поверил в твой загробный мир, заставил тебя поверить, что всё в порядке, завязывая твои глаза, доказывая, что ты моя навсегда… навечно, ведь только я вижу тебя настоящей, даже если ты не видишь этого, то я вижу. Наше место на кладбище.

– Я, всматривался и наблюдал за саморазрушением, они опять были правы, и она снова лгала мне сквозь зубы, имбецилка-самоубийца ждала своего упадка! Королева враждебности забытой драмы, позабыв о своих друзьях ради… «бесславия». Самовлюблённая, накаченная алкоголем после обеда, пустышка всем на показ, не имея души, с противной улыбкой, в пьяном угаре закатывая истерики… Бежала к популярности, но споткнулась и упала, теперь шлюха без чувств на полу, захлебнулась в собственной блевотине, в дорогом наряде, в чужой квартире, мне жаль, но для неё вечеринка окончена, не смогла пережить семиминутного признания.