Леди Весна. Проза

– Да так, ничего, вроде послышалось, – отдуваясь, прошептал Петр.

– Э, да у тебя и правда ничего, – разочарованно протянула Тома, почувствовав сникшее настроение Петра. – Ты чего напугался, дурачок? Никто сюда не зайдет, не бойся. Ну, ну, давай… Чего ты?

Но Петру «давать» было нечем. Тогда раззадоренная и не желающая оставаться ни с чем, Тамара взяла инициативу в свои руки.

Петр сгорал от стыда, но не противился стараниям Томы, тем более, что ему это было приятно, даже очень. Наконец, он воспрянул духом и плотью и был готов вознаградить Тамару, но тут послышался приглушенный детский плач из спальни. И как ни пытался распалившийся Петр удержать Тому, та вырвалась и убежала к разревевшемуся сыну, бросив на ходу: – Подожди, я сейчас!

Петр чувствовал, что его бесплодный пока визит к соседке затянулся и лучше бы ему вернуться домой, пока не поздно. Но какая-то сила буквально пригвоздила его к дивану: он не хотел уйти вот так, впустую. Тем более, что возрожденная с помощью Тамары готовность его продолжала оставаться на высоком уровне.

И когда Тамара, наконец, вернулась, он откинул простыню, демонстрируя эту готовность. Та хихикнула: – Вижу, вижу!..

И сама оседлала его. И у них получилось! Почти. Потому что спустя пару минут раздалась трель дверного звонка. В ушах Петра она прозвучала как грохочущая очередь крупнокалиберного пулемета, и он даже не заметил, как с перепугу с такой силой толкнул с себя Тому, что та шлепнулась на пол и громко выругалась: – Ты что, совсем одурел со страху, козел? – Так звонят же! – свирепо прошипел Петр, возя руками по дивану. – Где тут мои штаны были?

– Да пусть хоть зазвонятся, я никому не открою, – попыталась было успокоить его Тома, вставая с пола и вновь устраиваясь на диване

Но Петра уже буквально колотило, и он трясущимися руками натягивал одну штанину сразу на обе ноги.

– Я тебя прошу – посмотри в глазок, кто там, не Ленка моя? – Ой, трус-то како-ой! – насмешливо протянула Тома. – И чего я только на тебя глаз положила, спрашивается…

Но к двери пошла, наверное, специально при этом повиливая круглой попой. Петр, глядя ей вслед, с сожалением отметил: «Эх, блин, какая фигурка. Какая фигурка, а!?». Справившись, наконец, со штанами, он заспешил в прихожую.

– Ну, кто там? – Да никого, – оторвалась от глазка Тома. – Может, соседка моя, Петровна, была? Она как поддаст, так обязательно шляется по подъезду, ищет собеседников.

– А ну-ка…

Петр нагнулся, заглянул в глазок. На площадке, во всяком случае, в поле его зрения, действительно никого не было. А любвеобильная Тома в это время прильнула к Петру сзади, запустила бессовестную руку ему в штаны. – Ты что, уже оделся? – жарко прошептала она. – Нет, так дело не пойдет. А ну, марш на диван! Я еще не все сказала…

Но перенервничавший и перетрухнувший Петр понимал: ничего у него сегодня больше не получится. И ему надо молить Бога, чтобы домашние не обнаружили его отсутствия, хотя прошло уже – о, черт! – почти час!

– Извини, Тома, – проникновенно сказал он, мягко извлекая ее шаловливую ручку из своих штанов. – Давай в следующий раз, ладно? – А следующего раза может не быть!

В голосе Томы прозвучали одновременно и горечь, и обида. Но Петр уже не слушал ее, а еще раз взглянув в глазок, щелкнул задвижкой и вышел на площадку, прислушался. Вроде тихо. И он на цыпочках стал подниматься по лестнице.

– Эй!

Петр испуганно обернулся.

– Тапочки свои забери, альфонс недоделанный!

Из полуоткрытой двери высунулась белая рука с зажатыми в ней тапками и швырнула их на площадку. Пластиковые тапки упали на бетон с дробным костяным стуком. Петр зажмурил глаза. Но в подъезде по-прежнему царила тишина.

Петр подобрал тапки и, держа их в руке, продолжил восхождение на свой этаж в носках. Остановившись перед дверью, он перевел дыхание, прислушался. Нет, дома у него все спокойно. Уф, пронесло, отсутствие Петра, похоже, так и осталось незамеченным – его девочки продолжали безмятежно спать. Сунув ноги в тапки и на всякий случай вытащив из кармана сигареты со спичками и держа их перед собой (да вот, покурить выходил!), Петр уверенно потянул дверь на себя. Она открылась и неожиданно с негромким лязгом застопорилась. Цепочка!

Кто-то запер дверь изнутри на цепочку. Не дочка же. Значит, Лена. Не нашла его ни в подъезде, ни у подъезда, и закрылась. Но не совсем, а на цепочку. Вот и понимай это, как хочешь: вроде бы дверь в дом и не совсем заперта, и в то же время войти невозможно. Блин, все у этих баб с какими-то вывертами!

Петр даже вспотел от нервного напряжения. Что делать? Позвонить? Или потихоньку через щель позвать жену? Так она может такой тарарам устроить, что весь подъезд проснется и с интересом будет вслушиваться в бесплатный концерт.

Нет уж, такого удовольствия он никому не доставит! И Петр, запустив свою длинную худую кисть в дверной зазор, стал нашаривать конец цепочки, чтобы выдернуть ее из паза и распахнуть дверь.

Но цепочка была короткой – Петр специально сам выбирал такую, чтобы никто, ни с короткими, ни с длинными руками, не смог проникнуть в их жилище, когда они спят с приоткрытой для сквозняка дверью в летние душные ночи.

Из-за узкого зазора рука его не могла выгнуться под нужным углом и зацепить цепную задвижку. Петр и сопел, и кряхтел, но у него ничего не получалось. И от неожиданности он даже слегка присел, когда вдруг услышал негромкий, но ядовитый голос Лены: – Может, помочь?

Петр совладал с собой и с напускным раздражением сказал: – Ты зачем закрылась? Я ж покурить выходил…

И продемонстрировал половинке бледного лица жены с одним рассерженно блестящим карим глазом в узком дверном проеме сигареты и спички. – А ну дыхни! -Чего? – не понял Петр. – Ты думаешь, что я пил где-то? Так на, нюхай!

И с силой выдохнул под нос Лены. – Да, не пил, – согласилась она. – Но и не курил. Табаком от тебя не пахнет. Зато воняет чужими духами. И я, кажется, знаю, чьими… – Да что ты знаешь, что ты знаешь, – торопливо забормотал Петр. – Я точно курил на улице. Но потом у меня голова заболела, и я решил прогуляться вокруг дома. По свежему воздуху. Зато сейчас голова не болит. Ну, впусти меня, Лена! – Не болит? – спокойно переспросила Лена. – Зато сейчас заболит!

В дверную щель вдруг просунулся зачехленный зонт, загнутой массивной рукояткой вперед, и ошеломленный Петр не успел отклониться. В подъезде раздался громкий деревянный щелчок – Лена угодила мужу точно в лоб.

– Иди туда, откуда пришел! – гневно прошипела она, втягивая зонт обратно. – Привет передавай от меня этой сучке Томе. С ней я завтра разберусь. А ты пошел вон, кобель!

И дверь с треском захлопнулась. Ошеломленный Петр застыл на месте как столб, потирая ушибленный и начавший распухать лоб. Потом разозлился и с силой нажал на кнопку звонка, не отнимая от него онемевшего пальца, пока дверь опять не раскрылась – так же на ширину цепочки.

–Я сказала тебе – не пущу! – опять яростно сверкнула одним глазом в дверной зазор Лена. – Нам предатель не нужен!

– Да что ты такое говоришь, Леночка! – заканючил Петр. – Не был я ни у кого! И вообще – не имеешь права меня не пускать, я тут прописан!

– Ах, ты тут прописан! – зашлась от злости Лена. – А чья это квартира, тебе напомнить?

Да, квартиру пять лет назад получила жена, работающая бухгалтером в ПМК. До этого они мучились в малосемейке. Но он же действительно здесь прописан. И они, как бы там ни было, семья…

Однако Лена была непреклонна. Она была до глубины души оскорблена изменой мужа и не собиралась его прощать.

– Иди, иди давай отсюда, туда, откуда пришел! – настойчиво повторяла она, уже начиная заливаться слезами.

– Мама, мама, что случилось?

Это проснулась дочь и вышла к матери в прихожую. Лена еще раз с ненавистью сверкнула глазом и захлопнула дверь. Слышно было, как она, всхлипывая, говорила дочери приглушенным голосом: «Ничего, доча, ничего не случилось. Это тебе показалось. Идем спать ко мне…»

Петр впал в прострацию. Вот так номер! Сходил, что называется, на ****ки! Как же он, дурак, мог забыть народную мудрость «Не живи, где…» Или наоборот: «Не …, где живешь». А теперь что делать?

«А-а! Раз она меня отправила к Томе, то и пойду к ней опять! – с отчаянием подумал он. – А если Ленка и в самом деле попрет меня, то хоть буду знать, за что…»

Он быстро сбежал на первый этаж, позвонил в Томкину дверь. Она не открывала. Петр снова надавил на кнопку. Наконец, дверь распахнулась, и так же, как давеча у него дома, на ширину дверной цепочки.

У Томы цепочка была длиннее, и потому Петр видел все ее искаженное злостью лицо, а не половинку, как у своей жены.

– Иди отсюда, казанова сраный! – свистящим шепотом сказала Тамара. – Я все слышала. Попробуй только признаться жене, что был у меня! Понял?

– Да понял, понял, – упавшим голосом сказал Петр. – Ну и спокойной вам ночи! – хмыкнула Тома, и тоже захлопнула дверь. И Петр поплелся наверх. Может, пустит его Ленка? Жена же, как-никак. Пока еще…

Маргарян Никита

https://vk.com/second_core

Сказ про колдуна

Ванька только открыл глаза, а уже знал, что вся семья встала. Дед Василек встал поди раньше всех и уже следит за всей семьей, словно пастушья собака. Семейство было обширное. Дед, бабка, мать, отец. Отец в свое время отлично разгулялся, потому у Ваньки было трое старших братьев, уже ушедших строить свои семьи, двое младших братьев, среди которых был еще от сиськи не оторванный младенец и старшая сестра, которая вот-вот выходила замуж, уходила в новый род. Вот почему Ваньку сегодня никто не разбудил! Наверное, для него была припасена какая-то особая работа в приготовлении свадьбы. Парнишка вскочил с лавки, ураганом пронесся по избе, одеваясь, попутно поглядывая в открытые ставни – выглядывал деда.

Дед имел обычай чуть ли не до первых петухов просыпаться, садиться посеред двора, на пень, искоса, а порой и прямо смотря на хлопочущих во всем хозяйстве домочадцев. От его зоркого глаза под высоко возведенной правой бровью ничего и никогда не могло укрыться. Иной раз Ванька даже удивлялся, как это дед мог углядеть, что он, залезши в погреб уплетал за обе щеки горох. Не менее вездесущим был и голос деда, казалось, что единственное место, куда он не может докричаться, находилось где-то за близлежащей речкой и то нельзя было об этом точно сказать. Уряд дня был одним для всех и всегда. Отец как обычно уходил на косьбу, заготовку леса или еще какую работу, чтоб пораньше сбежать из дому. Мать Ваньки трудилась за стряпаньем еды, да присматривала за младенцем. Сестра училась хозяйству у мамы, готовилась стать главной хозяйкой в новой семье. Бабка помогала им и не случись, кто-то из домашних уплетет что-нибудь до обеда. Дед узнает, как собака вынюхает, облает, а может быть и покусает пастью, пускай в которой недоставало зубов.

Двое братьев бегали по тем или иным поручениям, будь то принести отцу на поле крынку с молоком, или что-то подергать в огороде. В общем, помогали взрослым. А Ванька же, как старший из оставшихся в роду братьев чаще всего уходил пасти коров, играть им на рожке. Еще с пяти лет он этим занимался, хотя порой ему казалось, что часть всей работы мог не напрягаясь выполнять и дед, если он все видит и знает.

Утром накануне женитьбы Ваньку никто не разбудил. Точнее нарочно никто не будил. Проснулся парень, услышав переговоры бабки с дедом.

– Василий!

– А!

– Чаго а? Хватит сидеть те на пне.

– Мовчи! То мое место, никто не может больше так сидеть, как я!

– Да я про другое хотела!

– Што?

– Сбрый ты цю погану поросль с лица! Всех гостей и внуков мне распугаш!

– Иди и сбрый сама! Мне некогда, я занят!

С ворчанием бабка на четверть шага отошла от стола, за которым месили каравайное тесто в шесть рук, порядком еще не успев вытянуть из теста и пальчика. Она действительно собиралась уйти в баню, чтобы нарыскать там бритвенных причиндалов. Между ней и дедом были по меньшей мере стена, полуприкрытые ставни, кусты и с десяток саженей.

– Ты што, старая? Совсем сдурила! Куда навострилась! Меси тесто давай!

Бабка заворчала еще громче, пускай дед слышал ее ворчание еще тогда, когда то было бубнением под нос.

– А ты, спиногрыз, бегом сюда и прихвати свого брата! – в голосе деда была еще одна странность – он мог крикнуть в толпу, но человек, которому дед кричит всегда поймет, что это обращаются к нему.

– Какого? – Пискнул Ванька.

– Какого-нибудь, все равно… главное чтоб у мамки из рук младенца не вытягнул!

Ванька вышел и схватил за ворот первого попавшегося брата, вылетевшего из погреба в запятнанной черничным вареньем рубахой. Данька уж было понял к кому ведет его брат, но не успел взмолиться о том, чтоб Ванька его отпустил хотяб рубаху сменить, как они были уже перед стариком.

– У вас есть задание сегодня. Ваня. Не опасайся, коровы сегодня управятся и без тебя.

От первых дедовых слов Данька уж было съежился, но голос деда был спокоен.

– Каравай, что сейчас месят наши бабаньки на свадьбу не гож. Его в продажу отдадим. Мы к столу испечем не обычный каравай, а из пшеницы и ржи. Чай в кармане дыр нету. Но нету у нас так же и ржи. Отсырела вся, будь она не ладна!

Ванька согласно мотнул головой.

– Идите, да выменяйте у соседей. Ванька – буш за старшого. Нужно мешок муки. – дед, руками в воздухе очертил размер мешка – В зернах вы рожь принесете или колосьях, это уж как придется.

Меж собой братья порешили так – не разбегаться, сначала узнать кто и почем меняет рожь, а потом уж до дома возвращаться, с дедом советоваться. Уходя за двери калитки, не без удивления мальчишки заметили то, что дед не обратил внимания на следы варенья на рубахе Дани. Это значило, что задание, которое дед хотел дать и впрямь важное. Но все же ребятам на мгновение пришла в голову грустная мысль, что дед стареет и просто не заметил.

– Данька! Едрена вош. Што ты как порося? Рубаху поменяй. – голос деда был насмешливый, однако парень пригнулся, будто он в поле гром услыхал.

***

Несмотря на то, что Ванька был годов эдак на шесть старше Даньки, среди всех братьев они сдружились пуще всего. Оттого шли ребята весело. Никуда не торопились – свадьба только на следующий день.

В селе закрытыми двери никто не держал, потому Васька спокойно прошмыгнул через калитку ближайшего соседского двора. Подлетел к избе, постучал, что есть дури и загорланил.

– Колядын, колядын, я у матушки один! Матка не велела долго мне стоять. Доставай сундучок, доставай пятачок!

На дворе было лето.

– Ты там сдурел! – из-за двери зазвенел голос. Спустя пару мгновений продолжил – А кто там сдурел-то?

– Сдурел потому что в двери так тарабанит, али тому, что колядки летом распевает?

Голос за дверью отказался выбирать. Вместо того дверь отворилась, хотя по-сути даже не была заперта.

– Чаго милый гость, тебе надо?

В дверном проеме стояла тонюсенькая девка, если с виду и казалась она маленькой и хрупкой, то труд сделал ее сильной и уверенной в движениях.

– Ржи.

– Игого. А яшо, Вань, чего изволишь?

Даня захохотал.

– Да ржи мне надо. – после Данькиного хохота Ванька стал говорить чуть менее уверенно – Из нее муку делать. У сестрицы свадьба скоро, а каравай будет… ммм… тебе самый вкусный кусок будет.

– Вань, ты что попрошайничать удумал?

– Нет же, проси, что хош, может и сойдемся.

– Отец не велел мне без него ничего продавать но рожь особенно, она там такая…

– А ты покажи нам сначала!

– Сестре на свадьбу говоришь…

Девушка подумала мгновенье, покачалась с ноги на ногу, а потом махнула рукой и позвала гостей за собой. Пошли в погреб. При свечении одной только лучины, Ванька разглядел стебли, уложенные в несколько десятков снопов. Зернышки в зеленоватых колосьях становились черными, бурыми и серыми. Данька потянул пальцы, как любой маленький ребенок желая потрогать неизвестную диковину. Брат поймал его руку, и одернул.

– Данька, нельзя чужое трогать. – обратился к хозяйке – за дурака меня не держи, то и не рожь вовсе. У ржи зернышки зелененькие, а тут разноцветные какие-то.

– То спорынья.

– Ну вот, обманывать вздумала. Меня за дурака держать не надо.

– Спорынья – подхватил младший брат.

– А я и сразу сказала, что не велено продавать.

– А мне дед и не велел такого покупать. – Ваньке стало интересно почему это соседка так удерживает продажу невиданного растения – откуда эта… эээ… штука берется? Как выращивается? Я такой не видел.

– Да что уж, тут-то все рожь… не знаю… колдун наверное наслал спорынью эту…

– Колдун значит – взгляд Вани стал недоверчивым.

Ванька заугрюмился, он не любил когда кто-то пытался его обмануть, а былички о колдунах для него являлись самыми что сказками – никогда он не видел чего-либо имеющего связь с колдовством. Уже хотел уходить, как соседская дочь заметила угрюмость в белом лице гостя, позвала к столу отведать гостинцев. Не хотела ли показаться плохой хозяйкой и отпускать гостей, или еще почему, Ванька сказать не мог, но согласился.

Стол был и впрямь щедрый. Там, да сям лежала сдоба, а дерево в кружках исходило теплом от налитого сбитня. Пускай семья Вани была довольно зажиточна, кормились в ней скромно, ибо не особо жаловали праздность. Потому и отведать у ребят сладкого выходилось по праздникам или в гостях. Оттого ребята без смущения быстро уплетали все вкусное, что стояло на столе. Тем более любая хозяйка будет рада, когда ее стрепня хорошо естся. Соседская дочь о нравах в Ванькиной семье знала, ибо тайн никто не держал, поэтому и пригласила ребят к столу, расспрашивать о свадьбе. Кто жених, когда свадьба и зачем это рожь понадобилась. Почти на все вопросы, что младший, что старший брат разводили руками и хватали стаканы с горячим напитком. Дочка же соседская ловила каждое их редкое слово, а когда Данька назвал имя жениха, она беззвучно повторила его и бросила мечтательный взгляд в сторону.

Сдоба подходила к концу, кружки пустели, а время неумолимо текло. Но хозяйка никак не хотела отпускать ребят. Расспрашивала и расспрашивала. Под конец же, когда Ванька вновь сделался хмурым от того, что его задерживают. Напоследок хозяйка предложила им не ржи, а сразу ржаной муки, пару мешков, да даром. Только велела подождать, пока мука не будет эта готова. Ребят это предложение столько же удивило, сколько и обрадовало, а обрадовало оно из весьма, но ждать они не стали, пошли до дома – разговаривать с дедом. В дороге оба шли радостные и воспрявшие духом. Много меж собой говорили.

– Колдун… а колдуны существуют? – младший брат хотел задать этот вопрос еще когда вышел из дома соседей.

Данька смотрел на Ваню, как на кладезь всяческих знаний, старший же знал не многим больше своего младшего брата, однако считал своим долгом отвечать на каждый вопрос вне зависимости от своих познаний.

– Бабушка рассказывала… Я не хотел идти по поручению деда, хотел колдуна искать.

Данька сощурил удивленные глаза.

– Да-да. На свадьбу нада колдуна привесть. Много около свадьбы бесовской силы крутится, колдуна нужно пригласить, чтоб защищал от нее. На свадьбу-то и не просто бесовщина, другой какой колдун вредить придет.

Бабушка сказывала, мол когда еще мала была видела, как идет незнакомый дед… злющий такой идет, да в сторону свадьбы. Он шагает, а над ним как будто дым вьется. Колдун, которого к свадьбе позвали цыцнул на него, сказал «стой на месте» и дед тот встал, все три десятка зубов скалил, а сойти с места не сойдет – не может. Колдун тогда обрадовался – назад на свадьбу пошел, а дед тот злой все-таки к вечеру объявился. Так и так, грит:

– Давай силой меряться!

Выпучил глаз на кружку деревянную – там внутри квас был налит. Говорит, пей, мол. Колдун-то выпил, икота напала да волосы из бороды падать стали, но он не испужался, отпил из другой кружки, остатки протягивает:

– Теперь ты от меня выпей.

Дед и выпил. Сделал один глоток – тоже облысел, но не только бородою, а всеми волосьями, другой глоток сделал – горб вырос, третий – ноги подкосились. Лежит на полу, извивается, как змея. И оскалиться не может – зубки все на полу валяются. Кричит.

– Отпусти меня, мне тяжко.

Колдун икает, да улыбается, головой водит, на прореженную бороду показывает.

– Ладно – кричит дед – понял.

Еще пуще выпучил глаз на кружку, говорит, чтобы волосы сжег, пепел примешал к напитку, да из кружки выпил. Колдун все сделал – икота прошла, волосы тут же отросли. Тогда он схватил метелку и зубы, что у злого деда изо рта попадали, смел в уголок. Тот как поднялся на ноги, так сразу убежал. От горба его избавил свадебный колдун, да только волосы с зубами не вернул. В наказание. Был тот незнакомый дед другим колдуном, хотел свадьбу попортить, да только смеху навел.

Между тем, как Васька рассказывал, ребята уже дошли до дома.

Дед, в ответ на весть о двух мешках дарованной ржаной муки, удивленно задрал правую бровь – задрать еще и левую было бы совсем для него роскошью. Но решил муку все-таки принять – в случай чего можно было всегда внука отправить обратно искать. А когда ребята принесли мешок, дед опустил в него иссушенный старостью палец, поднес к губам, попробовал, посидел чуть-чуть причмокивая, после чего лицо его засияло. Мука вызвала у него много приятных ощущений, словом, была отличная.

– Добрый каравай из печки вылезет.

Мальчишки, уж было готовые к взбучке, выдохнули. Данька стоял, тупя взгляд в землю, поскребывая ногтем засохшее варенье с рубашки.

– Обойдетесь в этот раз без латачки, хотя для того времени, что вы ходили, принесли весть только об одном из соседей.

Дед задумался.

– Скажите, ребят, неужели вы только одного соседа навестили, иль у остальных ржи не было.

– Да, деда, и у того соседа, от которого мука, не было ржи. – сказал Данька, хотя старший брат уже давно хотел уходить.

– Это как это?

– Дочка соседская в погреб повела, когда просили рожь показать. – к разговору присоединился Ваня. – хотела обмануть, вместо ржи была что-то… эээ… – Ваня не мог вспомнить название нового растения.

– Простыня! – выпалил младший брат – или простыр… спросто… – он тоже не мог точно вспомнить диковинное слово.

– Просо. И где она его взяла? – угрюмо вставил дед.

– Ну да… хитрила там что-то… про жениха расспрашивала… – принялся вспоминать старший брат, хотя сказать точно просо то было, или нет, он не мог, не видел проса – не растили в тех краях его.

– Зла, за то, что просо с рожью попутала, мы держать на нее не будем, мало ли какой ветер у нее в голове гуляет, да и девке той, видать ветер не просто в голову, а куда ниже ударил, раз о чужих женихах думать стала. – дед усмехнулся, его смех был похож на резкое, сухое кряхтение или кашель – я рад, что ты, Ваня, не дал себя обмануть. И муку ты принес отличную.

Так деду тогда радостно сделалось, что хотел внуков в тот день освободить от всякой работы, дать погулять. Конечно сказать он об этом им не мог «наглые хари совсем разленятся», поэтому наказал ходить по селу и искать другую рожь, только до дому не носить, а вернуться к вечеру с рассказами. За таким делом братья и прогуляли до первых закатных лучей. Как пришли – дед не ругался, что поздно.

Прознали ребята на следующее утро, что в особой милости у дела находятся, так сразу «наглые хари решили полениться». И ушли Ванька с Данькой гулять вплоть до самой свадьбы.

Для младшего брата разговоры старшего проносились мимо словно ветер проносится сквозь голые ветви – дерево едва замечает. Он с интересом рассматривал пастуший рожок брата, не столько слушал его речи, сколько представлял себя играющим песни разные. Ему рассказывали много дивных сказок о том, как умелые пастухи с помощью своих трелей собирали разбредшихся овец, прогоняли волков и недобрых людей. Прогоняли не просто, а волшебством своим заставляли уплясывать куда подальше.

– Вань, а это правда, что можно играть на этой дуделке так, чтоб ноги сами в пляс пускались?

Старший брат давно уж заметил, что его не слушают. Из-за этого он злился. Выхватил рожок у младшего, набрал воздуха в грудь, приготовился играть. Данька же зажмурился в опаске от того, что дальше будет.