Вспышки памяти

Приходило время лепить тандыр. Из готовой глины делали продолговатые «лепешки»-заготовки толщиной сантиметров пять (так мне запомнилось). Заготовки лепили к стенке вырытой ямы, формировали горловину тандыра, воздуходувы. Стенки «пиалы» ладонями разравнивали и оставляли сохнуть в естественных условиях. В особенно жаркие солнечные дни яму чем-то укрывали, чтобы глина высыхала не так интенсивно.

Если тандыр, высыхая, не покрывался трещинами, значит, глина приготовлена правильно и можно приступать к следующему этапу. Готовый тандыр по периметру обкапывали, освобождая от земляного «плена» и поднимали наверх. Делать это было очень непросто: надо было вынуть тандыр, не повреждая его и установить на заранее подготовленное основание.

Основание из кирпича-сырца мы готовили с учетом того, что тандыр для удобства пекаря, в данном случае мамы, устанавливали с наклоном примерно в 45 градусов.

Установленный тандыр с основанием тщательно обмазывали саманной глиной и давали сохнуть естественным образом, чтобы ни тандыр, ни его отделка не покрылись трещинами, когда разожжем в нем огонь.

На этом работа по подготовке тандыра к хлебопечению не заканчивалась: сначала внутреннюю поверхность тряпочкой обмазывали крепким солёным раствором, тоже давали подсохнуть, потом обмазывали растительным (хлопковым маслом). Это чтобы потом обратная сторона готовых лепешек оставалась чистой.

Первая топка должна была быть щадящей, чтобы тандыр с внешней отделкой прогревались постепенно. Постепенно увеличивали жар. С каждым разом овечья шерсть, добавленная в глину, постепенно выгорала, образуя пористую структуру, благодаря чему тандыр лучше и дольше держал жар, лепешки пропекались равномерно.

Когда отец уже не мог участвовать в процессе, всю тяжелую работу под руководством мамы делали мы с младшим братом и сестрами. Правда, иногда мы покупали на рынке готовый тандыр и устанавливали на место отработавшего свое. Но мама никогда и никому не доверяла конечную доводку тандыра.

Конечно, первая выпечка в новом тандыре – тоже событие. Вкусное событие.

* * *

Дальше я хочу рассказать о том, что для Средней Азии вода, где орошаемое земледелие, это больше чем жизнь. Чтобы в жарком сухом климате, где с мая по октябрь почти не бывает дождей, глаз радовали цветущие сады и огороды, урожай с маленького клочка земли кормил целую семью, надо в первую очередь думать о воде, а не о сортах винограда, огурцов или помидор, видах удобрений. Будет вода – вырастет все: воткни палку – вырастет дерево.

Как я уже упоминал, иранцы – мастера-мелиораторы, арыки и дамбы, которые проложили и возвели наши предки еще при Тамерлане для обеспечения водой столицы его великой империи, действуют до сих пор. Образцы действующих уникальных древнейшие водных инженерных сооружений, естественно, больше сохранились в Иране. Я же расскажу только об одной маленькой грани.

Искра 6. Вода и кровь

Вода и кровь – это жизнь. Я очень рано познал, что вода и кровь – это и страх, горе и… смерть.

В нашем маленьком кишлаке источника чистой воды не было. Первый свой колодец я выкопал, когда мне было лет двенадцать. Вернее, помогал дяде Алику (Абибу), который решил, что в новом глинобитном доме, который мы построили для его семьи у нас во дворе, должен быть свой источник чистой воды. Он посчитал, что таскать воду ведрами из соседнего кишлака неразумно. Взяв в помощники своего семнадцатилетнего племянника Заира и меня, он сначала подготовил инструменты (кетмень и лопату с укороченными ручками и веревку), начертил на земле круг и приступил. Хотя ему было известно, что в нашем хуторе в девять дворов ни у кого нет колодца: неизвестно сколько метров до воды – может 10,15, а то и 30 метров.

Грунт плотный, как камень, сколько времени у нас ушло, чтобы углубиться до восьми с половиной метров, я не помню. Помню только, что копали летом, было неимоверно жарко и душно, а чем глубже – тем меньше воздуха. В итоге дядя бросил эту каторжную затею и недоделанный колодец потом использовал как сливную яму для стиральной машины.

Воду брали с ближайшего арыка, отстаивали и пили. Когда я чуть подрос и мог нести ведра, ходили с сестрой к водопроводным колонкам в соседние кишлаки за 500–600 метров, а то и километр. Водопровод в соседних кишлаках появился где-то в начале 70-х.

Надо было ещё сад-огород поливать. С этим было сложнее. Вода к нам по сети арыков шла с Даргома, оросительного канала, который прорыли наши предки-иранцы ещё при Тамерлане. От него до нас километра четыре.

Поливали ночами – в дневную жару было больше вреда, чем пользы. Хотя существовала очерёдность полива, по пути кто-нибудь да перехватывал воду.

Хорошо, если споры из-за перехваченной воды заканчивались словесными баталиями. Дело могло дойти до драк кишлак на кишлак, в ход могли пустить и остро отточенные кетмени (мотыги)… Чтобы этого не допустить, обычно мужчины-соседи, вооружённые кетменями, распределялись по всей длине арыка и караулили воду. Иначе до следующего нашего «окна» огороды могли не дожить. Земля быстро покрывалась глубокими трещинами, как тисками сжимая корни растений, которые быстро погибали. Тогда прощай свежие помидоры, огурцы или зелёный лучок…

У нас боеспособных мужчин было маловато. Но поливать надо было. Будешь ждать, когда другие «напьются», можешь прощаться с огородом и садом, с которых и кормится твоя семья. Мой отец к тому времени ослеп от полученных на войне с фашистами ран, и вся надежда была на меня, десяти-двенадцатилетне-го мальчишку.

У нас с соседом, Джаббар-ами (ами – дядя), была своя тактика полива. Даже когда наша очередь, Джаббар-ами только для виду брал с собой тяжёлый кетмень и шёл проверять отводы. Вдоль арыков в такие ночи было всегда людно. Если вода в нашу сторону была кем-то перекрыта, Джаббар-ами никогда не ссорился и не скандалил, а заводил степенные разговоры с такими же сторожами воды, как он сам. Отвлекал. Надо сказать, делал он это мастерски. Иногда я сам заслушивался его рассказов и забывал, для чего прятался неподалёку и ждал его сигнала: я должен был скрытно подползти к отводу, разобрать временные дам-бочки из глины и дёрна, направить воду к нам и снова спрятаться.

Захваченные интересным разговором, сторожа не сразу замечали, что вода течёт не туда. Джаббар-ами вместе с ними искренне возмущался:

– Что за бессовестные люди! – и с прерванного места продолжал свой рассказ.

Тем временем я успевал несколько раз перенаправить воду в нашу сторону.

Когда понимал, что, по его расчётам, наши огороды получили достаточно воды, Джаббар-ами сокрушался, что сегодня, похоже, очередь до него не дойдёт и прощался. Я, конечно, уже был далеко.

Сейчас вспомнил историю с поливом нашего крохотного огородика, когда я уже был женат и жил в том глинобитном доме, который мы строили с дядей Аликом.

Искринка. Тетя мне рассказала мой сон

Кажется, это было летом 1979 года. В отведенное для нас время полива я перекрыл арык, чтобы вся вода пошла только в наш огород. Так и не дождавшись прихода воды, я пошел спать. Канавку к нам в огород не стал перекрывать – проснусь.

Ночью приснилось, будто мой младший брат лежит, всё лицо в страшных болячках. Проснулся. Опускаю ногу с кровати и… «шлёп!» – комната как озеро. Выбегаю на улицу – весь огород, конечно, тоже под водой. Наш огород и пол моего дома были ниже арыка: когда соседи «напились», весь напор пошел к нам. Теперь надо не только приводить в порядок огород, что-то пересадить, но и просушить глинобитный дом, затеять ремонт. Еще этот сон про братишку…. И я поехал в Той-Тепу Ташкентской области (километров 300 от нас), где в это время он гостил у наших родственников в школьные каникулы.

После привычных приветствий и сытного обеда с дороги моя тетя рассказывает, что у Бахтияра (мой братишка) все лицо внезапно покрылось болячками. Пока думали-гадали что это такое, за сутки все прошло и следов даже не осталось.

И я вспомнил свой сон накануне…

В начале 70-х вырубили прекрасные сады и начали строить новый жилой микрорайон с многоэтажками. Мимо нас проложили магистральную водопроводную трубу для новостройки. Наш сосед Хаджикурбан-ака подпольно врезался в этот водовод и установил кран – один на десять дворов. Ближе всех он оказался к нашему дому. Теперь с питьевой водой не стало проблем, мы даже умудрялись вёдрами поливать зелень.

Точку в «водной эпопее» поставили 80-е, когда нас вогнали в железобетонные клетки многоэтажек. Как только пошла такая молва, мой отец стал молить Аллаха забрать к себе до этой катастрофы – чтобы его останки не пришлось спускать с балкона веревками. «Не отрывай меня от Матушки-земли!», – молил отец.

Здесь в тему сверкнуло:

Искра 7. Бегите быстрее от этого места, а мы скоро вернемся

В культуре, традициях, в которых я воспитан, смерть не является чем-то ужасным. Да, это неизбежность, но не страшная. Поэтому, в отличие от европейской культуры, у нас не боятся кладбищ, не мистифицируют, не украшают ночными кошмарами.

Кладбище – это место упокоения останков наших предков, близких, души которых давно покинули это место. По умолчанию – в рай. Кем бы ни был человек при жизни, он искупил свои грехи смертью. Для близких по-другому и быть не может – он продолжает жизнь в их памяти. В мире ином – тоже. Кладбище, могилы – это место связи с ними. Место отчета перед ними. Место раздумий о своем месте в этой жизни. Разве в таком месте может быть страшно?

Только с юности я запомнил напутствия стариков нам, молодым:

– Бегите быстрее от этого места, а мы скоро вернемся сюда.

Это когда переступали порог кладбища после очередных похорон.

Раньше я не понимал, когда люди, чем старше, тем больше, начинали говорить о смерти. Теперь, кажется, сам вхожу в этот возраст. И все больше не понимаю: как так получается, что жил человек, мыслил, переживал, любил, ненавидел, трудился или отлеживал бока, и вдруг – нет его?

Мой прадед Салим-бакалейшик, который нас, малышей, баловал сладостями (до сих пор помню вкус парварда[16] и нават[17] с его рук).

Мой отец Очил (Гена-бобо), его осторожные самостоятельные слепые шаги вдоль специально протянутой вдоль тропы проволоки…

Мой дед Мамад урус – энергичный ироничный и драчливый голубоглазый красавец с неизменным бутоном красной розы за ухом.

И много-много других. Чем дальше, тем они ближе: я вижу их позабытые было лица, слышу голоса – они живы!

И после очередных похорон дорогих мне людей тоже хочется сказать юным:

– Бегите быстрее от этого места, а мы скоро вернемся сюда.

* * *

О глинобитных домах, тандыре, о воде, о садах наших рассказал, не забыл и ушедших. Разве жизнь без хаммама – это жизнь?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Первые иранцы на территории нынешнего Самарканда оказались еще задолго до правления Амира Тимура (Тамерлана). Правление Тимура в данном контексте памятно тем, что он, обустраивая столицу своей империи, силой пригнал сюда мастеровых людей из Персии. В первую очередь, его интересовали мирабы – мастера устройства и обслуживания оросительных систем. Каналы и дамбы, которые в те времена были построены моими предками, действуют до сих пор! В последующем было несколько волн насильственного и добровольного переселения иранцев в Среднюю Азию. Их потомки в основном живут в Самаркандской, Джизакской и Бухарской областях нынешнего Узбекистана. Если в первых двух иранцы, сохраняя все обычаи и веру своих отцов (шиизм) жили обособленно, в языковом отношении они ассимилировались с местным населением и говорят на одном из архаичных диалектов узбекского языка с сохранением древнеперсидских слов и выражений, то в Бухаре (переселение во времена Бухарского эмирата) они говорят на диалекте таджикского языка.

2

Кахве-хане – кофейня, в Иране так называется и чайная. С разочарованием отметил, что кофе там варят и пьют крайне мало.

3

Сеидами в мусульманском мире называют потомков пророка Мухаммеда от его дочери Фатимы и внука Хусейна. Сеиды составляли обособленную группу в социальной иерархии мусульманского общества. В сознании мусульман сеид ы часто отождествлялись со святыми (авлия). Сеиды считались главными представителями религиозных идей ислама. В Самарканде, в Саид-махалля, тоже жили и живут мои родственники с материнской стороны.

4

Контакты между иранцами в Самарканде и Нишапуре возобновились на закате Советского Союза.

5

Еженедельная газета «Хайям наме», № 288, стр. 4, 9 июля 2016 г.

6

Пара слов от дипломанта конкурса «Иран в медиапространстве России-2017» на сцене Центрального Дома литераторов в Москве: «Я писал искренне: это мое восприятие Ирана. Россию и Иран объединяют одно качество: и та и другая страна ценят искренность».

7

Сейчас жалею, что не расспросил подробнее – живых свидетельств, увы, больше не услышать.

8

«Маевка революционного пролетариата» – 1913 г., «Крах II Интернационала» – 1915 г. и «Детская болезнь „левизны“ в коммунизме» – 1920 г.

9

Журнал «Очень кстати» 7/2003, колонка редактора.

10

Пахса – название материала и технологии.

11

Хауз – х, овуз (узб.), искусственный водоем, пруд.

12

Усто – перс, мастер.

13

Это делается так: ребром с некоторым просветом ставишь три кирпича, следующий ряд поперек и т. д.

14

Приток Иртыша.

15

Есть и другой способ лепки тандыра: готовят холмик-форму в виде полушария, обмазывают его гладко глиной, подсушивают. Потом облепляют слоем гончарной глины, а после просушки тандыр легко снимается с основы. Почему-то этот способ в наших краях не использовали. Возможно потому, что в яме глина сохла медленнее, обретая нужную прочность. Но при привычном нам способе готовый тандыр труднее вытаскивать из формы-ямы наверх.

16

Парварда – сладость в виде подушечки – готовится из муки и сахара, иногда добавляют карамель.

17

Нават – среднеазиатская и иранская сладость в виде крупных кристаллов, которую готовят из сахарного сиропа и виноградного сока. По семейному преданию, которую мне рассказали в Нишапуре, мои родственники после возвращения из Самарканда на Родину предков в 20-е годы прошлого века поднялись именно на производстве навата.