Тропа тунеядцев. В августе 34-го. Из жизни контрразведчиков

Поскольку у Мордуева, в подчинении, имелось всего двое дежурных, перекрыть все выходы, он имел возможность лишь одним способом – запереть все двери на ключ.

Известие о том, что директор, пока, остается в своем кресле, вызвало в коллективе комбината легкое разочарование. Однако, поскольку представление продолжалось, это недоразумение сразу же отошло на второй план.

Выглядывая в окна, рабочие и служащие, с восторгом наблюдали за ходом операции, которую проводили сотрудники милиции. Служащие, как всегда, были в выигрыше. Поскольку, все действие разворачивалось перед корпусом администрации, их места находились в партере.

Сначала, из машин стоящих перед проходной, высыпали многочисленные вооруженные бойцы. После короткого инструктажа, одна из машин, на полной скорости куда-то умчалась. Еще, через какое-то время, отряд милиции, разделившись на две группы, медленно, короткими перебежками двинулся к полигону, на котором ничего подозрительного не происходило.

– Чего там, чего там? – Суетились у окон зрители, оказавшиеся в задних рядах.

– А, ничего. Подошли к ангару.

– И, что?

– А, ничего! Тишина…

Собираясь в магазин, Валерьяныч переоделся, сменив свою побуревшую от гнили куртку, на «дежурную», которая постоянно находилась в ангаре.

Скептически оглядев бригаду, он сказал:

– Рахмет со мной сходит. Он, пока, почище выглядит.

– Рахмет, так Рахмет. – Согласились остальные. – Кому охота бить ноги?!

– В гипермаркет не пойдем. – Сказал Валерьяныч Рахметову, когда они оказались за забором. – Там охранники – придурки какие-то. Сторожат, как свое собственное. На людей кидаются. Мы с тобой, если привяжутся, оттуда скоро не выйдем.

– А, куда пойдем? – Спросил Рахметов.

– Есть тут магазинчик. За углом. – Сказал Валерьяныч. – На нас, там никто пялиться не будет.

«За углом» оказалось не так близко. Идти пришлось через поле, потом под мост, пока они не оказались в городе.

В торговой точке затарились довольно быстро, но на выходе встретили старого знакомого Валерьяныча, «еще с тех времен». А, поскольку знакомый был сильно болен, Рахмету пришлось возвращаться в магазин и брать бутылку «керосина». Он хотел было заметить, что у них имеется с собой, взятая в дорогу, для сохранения тонкого душевного равновесия, бутылка «арбузовки», но Валерьяныч дал отмашку: «Не распространяться!»

Подлечившись, приятель поведал им о вчерашних событиях, которые потрясли город.

– Мой племяш, только успевал закачивать… И кино, и книжки всякие запрещенные, и чего только не нахапал… А диверсантов этих, все-таки замели. Вычислили и замели. Главного, только упустили. Говорят, что, прямо – ниндзя какой-то. От всех ушел. И от милиции, и от безопасности. Сегодня всех шерстят. Больницы вверх дном перевернули. Вроде, ранили его, при задержании.

– Ну, дела! – Изумлялись Валерьяныч с Рахметовым. – А мы гребем, там, на комбинате, и не в курсе происходящего. А, оно, вот, как события разворачиваются!

Распрощавшись со старым знакомым, имени которого Валерьяныч не помнил, они тронулись в обратный путь.

– Эту идеологическую диверсию, устроил Евросоюз! – Рассуждал, по дороге, Рахметов, которому, залитый на «арбузовку», керосин ударил в голову. – Хотя, они все, заграничные – с выкрутасами. Вон, вчера, Малявки притащили какую то россиянку, так она, сразу, носом крутить начала: «Что вы, за музыку, такую слушаете! Ее уже не слушает никто. Я, вчера, в ваших клубах была, так там, вообще – отстой, какой то! Мелодии века! Думала, у вас, тут – тусовка продвинутая! А, это все прошлогоднее. Давайте послушаем то, что в Москве сейчас крутят…

– Малявки, они, что – карлики, что ли? – Перебил его Валерьяныч.

– Да нет. Нормальные. Фамилия, у них – Малявко, вот Малявки и получились

– Понятненько. И, что – русская?

– А, ничего. Врубила свой музон, с «айпеда».

– И, как?

– А, мне – до фонаря. У меня слух полностью отсутствует. Мне, что одно, что другое – никакой разницы.

– Правильно. Бабы – на первом месте, а, под какую музыку неважно. – Согласился Валерьяныч.

– Когда я в молодости ходил на танцы, там тоже все было, по регламенту. – Продолжил он разговор. – Список песен утверждался, аж в ЦК партии.

– Какой партии?

– Какой, какой? Коммунистической!

– Не понял. – Покрутил головой Рахметов. – Они, тут – причем?

– Это, сейчас, они не причем. А, тогда, были правящая партия. В каждой дырке затычка, в виде коммунистического деятеля присутствовала.

– При тебе, что многопартийная система была, что ли?

– Партийная, партийная. Только не многопартийная, а однопартийная.

– Как, это?

– Слушай, Рахмет, ты, что в школе историю не изучал?

– Там, вроде, не учили, такого…

– А, что учили?

– Ну, больше про империалистов и колонизаторов. Которые стоят у наших границ. Еще про дружбу белорусского и российского народов.

Обсуждая проблемы и недостатки современного образования, они подошли к «родному» забору. Зайдя на полигон, прямиком направились к «секретной» куче. В которой была запрятана заветная емкость – шестилитровая бутыль от воды «Кстати», предназначенная для «заправки» Толика.

– Ну, тут же, вроде, закапывали…

– Вроде! Это, у меня старого – склероз, а ты помнить должен.

– Тут ложил, точно помню. Куда она делась?

Утомленные долгим переходом и понижением градуса, они занимались раскопками, никакого внимания не обращая, на подъехавший к задним воротам микроавтобус, из которого вышли четверо в штатском.

Прапорщик Мелешко выходить из машины не стал. Имея солидную выслугу лет, он был знаком, с местными достопримечательностями, и предпочитал духоту в кабине, атмосфере здешней внешней среды.

Войдя в распахнутые настежь ворота, четверо, в штатском, огляделись по сторонам, заприметив только двух бомжей, копающихся в отбросах.

Ничего подозрительного обнаружить не удалось.

– Ну и вонища. – Сказал один.

– Прямо – душегубка, какая-то. – Поддержал его другой.

– Не понимаю, что они, на этой помойке постоянно раскапывают? Что тут найти можно? – Выразил недоумение третий.

Четвертый, старший лейтенант Бондаревич, промолчал, брезгливо поморщившись.

Выдвинувшись к ангару, группа капитана Трубы остановилась. Вскоре подоспела и группа Брыля. Воссоединившись, обе группы пребывали в нерешительности. Но это состояние длилось недолго. Аромат полигона, забивал дух, у всех без исключения. Майор Брыль, вообще, меняя цвет лица, не пришел к какому-то, определенному оттенку и переливался всеми цветами радуги. Как хамелеон на дискотеке. Капитан Труба понял, что действовать нужно быстро и решительно, пока все еще в строю.

– Со мной, внутрь, пойдет Одиноков и вы, четверо… – Обозначил он, коротким взмахом, четверых, первых попавшихся на глаза милиционеров. – Майор Брыль будет нас прикрывать. Вы трое… Да, вы! Ты, ты и ты! Обойдете сзади. Пошли, пошли…

Капитан Труба вздохнул. Хотел перекреститься, но не помнил, как это делается правильно, поэтому просто молча, поднял глаза к небу и скомандовал:

– За мной!

Осторожно ступая по мягкой, раскисшей от жидкой гнили земле, группа захвата подошла к боковой двери. По сигналу Трубы, Одиноков распахнул ее настежь и громко, во весь голос, скомандовал:

– Вперед!

По странному стечению обстоятельств, при формировании передовой группы, выбор капитана Трубы, пал на самых молодых сотрудников отдела, которые жались поближе к начальству. Эти вообще не понимали, толком, что происходит. В отделе, во время сидения в актовом зале, старослужащие напускали в разговорах столько тумана, что вчерашним новобранцам, по неопытности, не представлялось никакой возможности разобраться в происходящем. После, по дороге на помойку, последовало столько призывов к бдительности и намеков, дескать – «враг хитер и коварен», что эти четверо пребывали в состоянии лихорадочного возбуждения, ожидая, что из-за каждого угла раздастся выстрел или выскочит смертник, увешанный взрывчаткой.

– Всем оставаться, на своих местах! Работает ОМОН! Стреляем на поражение! – Истошно вопили они, заскакивая в ангар.

Следом за ними, в строение влетел капитан Труба, с пистолетом в руке. За ним – Одиноков, с автоматом.

Труба, наметанным глазом, сразу прикинул обстановку.

Один, чернявый, похоже – цыган, изумленно тараща глаза, что-то в спешке дожевывал. Другой, лысый, подняв руки, сидел у костра, не рискуя сдвинуться с места, хотя языки пламени полыхали в опасной близости от его штанов. Третий, здоровенный детина, стоял рядом с бочкой, подняв руки, испуганный до полусмерти. Четвертый, здоровяк, сидел на ящике, с поднятыми руками, и на лице его, кроме искреннего интереса ничего прочесть не удавалось. Ноги его, были обмотаны поэлетиленовыми пакетами. Рядом стояли здоровенные бахилы и тазик с вонючей жижей. Пятый, низенький редкобородый, «Расстрига, что ли?» – подумал Труба, шептал себе под нос, может молился. Шестой, здоровый, как лось, с золотым зубом, удивленно разглядывал ворвавшихся. Седьмой, подозрительно похожий на интеллигента, стоял с отрешенным видом, не проявляя никаких эмоций.

Все были с поднятыми руками и не шевелились.

– Семь, семь… Сколько, же их тут должно находиться? – Лихорадочно соображал Труба. – Рахметова нет, это точно.

Сердце его замерло. Ноги стали ватными

– Построить. – С холодной отрешенностью, приказал он, и пока Одиноков с подчиненными, ровняли шеренгу, залез в карман и достал список.

– Так, проверка личного состава. – Сказал он, внимательно приглядываясь к арестантам, но одновременно испытывая полное безразличие ко всему происходящему.

– Бабанский!

Никто, не отреагировал.

– Нет, Бабанского, ладно… Сапунов!

– Я – Сапунов. – Отозвался интеллигентный.

– Синицин!

– Я. – Широко открыл глаза толстяк, с пакетами на ногах.

– Есть, Синицин. Ставим «птицу».

– Понаморенко!

– Я! – Рявкнул здоровый, с фиксой.

– Морозов!

– Ма… Ма… – Начал заикаться перетрухнувший бугай.

– Что, гад, маму вспомнил? Раньше, о матери думать нужно было. Когда закон нарушал! – Взорвался Труба.

– Морозов – я… – Пробормотал бугай.

– Ладно, есть Морозов.

– Пилигримов!

– Я! – Бодро отозвался чернявый, глядя на капитана невинными глазами.

– Цыган?

– Белорус. – Уверенно сказал Пилигримов.

– Это мы, еще посмотрим… – Пробормотал, себе под нос, Труба.

– Леонович!

Последовала тишина.

– И, Леоновича нет. Разберемся… Гулиев!

– Это – я. – Сказал «расстрига».

Труба немного помедлил, разглядывая список, в котором никаких фамилий больше не значилось и, холодея от неопределенности, спросил:

– И, что-то я Рахметова не вижу.

– Они, с Леоновичем, за пайкой пошли. – Торопливо сообщил Морозов.

Сердце капитана Трубы стало биться чаще.

– Давно? – С полным безразличием, спросил он.

– Да должны уже подойти, скоро…

– Ладно. А, этот Бабанский, где? – Неизвестно зачем спросил Труба.

– Бабанский? – Раздался голос, из глубины развалин.

Это очнулся от хмельного забытья политолог, которого, после того, как он вырубился, положили, где подальше, чтобы не мешался под ногами.

Все – и конвоиры, и арестанты, разом повернули головы в ту сторону, откуда раздался голос, и увидели встающего над кучей хлама, словно над бруствером окопа, Бабанского. Арестанты привыкшие к его обществу, ничего нового, для себя, не увидели, в отличие от конвоиров, которые видели похмельного оппозиционера впервые.

«Очкарик» был без очков, отчего его близорукие глаза, казались яростно прищуренными. Одутловатое и от рожденья, бледное лицо, казалось в полумраке ангара смертельно бледным. И по этому лицу, вкривь и вкось, шли зеленые полосы, подтеки смешанного с отходами производства, трудового пота. Этот камуфляж издали смотрелся, как боевая раскраска.

– Бабанский, здесь. – Сказал оппозиционер, сдерживая икоту.

И, тут в костре рванула, оставленная без присмотра, кабачковая семечка.

Арестанты разом присели, не опуская рук.

Конвой, плашмя упал на землю.

При виде, встающего, из укрытия, то ли терминатора, то ли смертника, младший сержант Волохович, положил палец на спусковой крючок, а, когда рвануло, ему показалось, что тот бросил гранату. Упав вместе со всеми и не сомневаясь, что все сейчас начнут отстреливаться, и только он один медлит, Волохович, не глядя, пустил длинную очередь в ту сторону, где из укрытия вылез экстремист.

К счастью, для Бабанского, пули пошли верхом, продырявив потолок в дальнем конце ангара.

Тут рвануло, во второй раз. Это было последнее, неизвестно, как застрявшее в углях разлетевшегося костра, семя «кабачка киватого».

Снаружи раздался пронзительный крик:

– Засада!

После этого, у Васи Волоховича, не осталось никаких сомнений, в реальности разворачивающегося сражения, и он пустил, в пугающий полумрак, еще одну очередь.

Капитан Одиноков, в коротком броске, достал его. навалившись, прижал автомат подчиненного к земле, но было поздно. Трое оставшихся автоматчиков уже осатанело палили, короткими очередями в разные стороны, отбиваясь от нападения.

Снаружи, участники рейда, после взрыва и первых выстрелов, залегли, упав в жидкую грязь. Причем, никого уже не тошнило. Вонючая жижа, сразу, стала родной и близкой. Второй взрыв и последовавшая, вслед за этим, стрельба, не оставляли сомнений, что их товарищей сейчас убивают.

Старший сержант Пшеничный, который весь день поддерживал себя в тонусе, совершая короткие вылазки в ближний к управлению магазин, понял, что его час настал.

– Засада! – Крикнул он, передергивая затвор автомата.

Звук щелкнувшего затвора, взбодрил растерявшуюся группу прикрытия. Все немного пришли в себя, но не до такой степени, чтобы сознание включилось полностью. Потому, что все произошедшее позже, участники событий, объясняли частичным помутнением рассудка.

– Прикройте, меня! – Крикнул Пшеничный и, дав короткую очередь, по двери, сделал рывок вперед.

Пока Пшеничный находился, в более-менее покойном состоянии, алкоголь, как бы консервировался, у него в желудке, понемногу распределяясь в организме. Но в момент рывка, все, что было внутри старшего сержанта – пиво, водка, тоник, сидр, сбитень, пришло в движение, хаотично перемешалось, вспенилось и шарахнуло в голову с такой силой, что Пшеничный вырубился на полном ходу, не добежав, до двери, нескольких шагов.

После, «гибели» боевого товарища, ни у кого не оставалось сомнений, в смертельной реальности происходящего. Стали понятны таинственность и недосказанность, присутствующие в этом деле.

А, когда все стало на свои места, защелкали затворы, и группа захвата открыла огонь, по засевшим в ангаре, террористам. Соображение, хоть и наполовину, все-таки было включено, поэтому стреляли короткими очередями, целясь повыше, чтобы не задеть, своих, еще возможно оставшихся в живых.

Героев, желающих повторить подвиг Пшеничного, больше не находилось, и майор Брыль решил:

– Сейчас, или никогда!

Встав, во весь рост, он вынул, из кармана, на бронежилете, светошумовую гранату и пошел вперед. Последовало несколько коротких очередей, и пули просвистевшие над ухом, дали понять, что его поддерживают огнем, и поворачивать обратно уже поздно.

Теперь, только вперед! Ведь сзади – свои. Майор Брыль обреченно, ожидая каждую секунду или вражеской пули в сердце, или дружеской в спину, добрел до двери ангара, в котором установилось относительное затишье. Сорвав с гранаты чеку, он приоткрыл дверь и, отправив внутрь «гостинец», прикрыл ее обратно.

После взрыва, перестрелка внутри стихла, кто-то истошно завыл.

– Ага! Не нравится! – Обрадовано, крикнул майор Брыль и призывно махнул рукой:

– Ребята! Поддадим им еще!

Около десятка милиционеров, правильно поняли его призыв и, бросившись к командиру, стали, по очереди, бросать светошумовые гранаты, в зияющую амбразуру, распахнутой двери.

Внутри ангара, в промежутках между взрывами, слышался «плач и скрежет зубовный». Оттуда валил дым, сводящий условия видимости к полному нулю.

После девятой или десятой гранаты, внутри все затихло. Не было слышно ни голосов, ни шорохов

Майор Брыль скомандовал:

– Заходим! – И, сам первый, шагнул вперед.

В административном корпусе Четвертого Пищевого Комбината, работа стала намертво. Все собрались у окон, выходящих на полигон. В мирное время, кабинеты на этой стороне здания, считались наименее престижными, из-за непривлекательности пейзажа и долетающих с помойки ароматов. И хотя вонью полигона была окутана вся территория предприятия, и из цехов шли не менее ядреные запахи, считалось почему-то, что здесь пахнет менее престижно.

Теперь, сотрудники этих кабинетов оказались в выигрыше. Их прогадавшие коллеги вынуждены были тесниться за их спинами, поминутно спрашивая:

– Ну, что? Что, там?

– А, ничего, такого… Идут на полигон.

– А, там, что?

– Ничего. Тишина.

– Смотрите! Барак окружают!

– Господи, помилуй! Что они там найти хотят!

– Золото, брильянты. – Сострил кто-то.

В этот момент, прозвучала первая автоматная очередь. Вася Волохович, вступил в бой с врагом, положив начало эпическому сражению, которое, вероятно, войдет в учебники «Новейшей истории Беларуси», как «Бой у Вонючего Ручья».

– Мама, родная! – Ахнул кто-то.

– Это же, что такое делается!

– Нарвались на засаду! – Высказал предположение младший менеджер Фомичев, которому удобного места у окна не досталось, и поэтому он плюнул на всю эту чехарду и, вальяжно расположившись на стуле, комментировал события, опираясь не реальное действо, а на собственное воображение.

– Их там всех сейчас поубивают, а нам, что, тогда, делать? – Спросила нервная Нина Григорьевна, побледнев от переживаний.

– Надо смотреть в «Сети», как звали мать пророка Мухаммеда. – Сказал Фомичев.

– Господи Иисусе, на что нам – мать пророка? – Спросила Вера Алексеевна, маркетолог средней руки.

– Как – на что? – Спросил Фомичев. – Они, когда там с ментами закончат – сюда придут. Сначала спросят, как звали мать пророка. Кто не знает, тому голову отрежут.

– А кто знает? – Спросила Вера Алексеевна, начиная проявлять признаки беспокойства.

– Того просто пристрелят. Без мучений. – Уверенно сказал Фомичев.

– Да, кто придет? Кто придет, то? – Побледнела Нина Григорьевна.

– Как, кто? Мусульманское государство, конечно. – Уверенно сказал Фомичев.

Словно, в подтверждение, его слов, с полигона, раздался грохот взрывов. Потом, раздалась одинокая автоматная очередь. Следом, наступила тишина.

Начала открываться входная дверь отдела. Все, повернувшись, с ужасом смотрели на нее, ожидая сами не зная чего.

Дверь приоткрылась, и в образовавшейся щели показалось смуглое, изборожденное морщинами, страшное лицо.

Все, с облегчением вздохнули, узнав старшего юрисконсульта Ульянко.

– Послушайте, никто не скажет мне, что происходит? Хотел отогнать машину, а все двери заперты? – Озабочено спросил он. – Хотел пройти через кафе, так и там заперто… Халдеи сидят, трясутся. В чем дело, не знают.

– Заминировали здание и взорвут, если власти не предоставят им самолет и миллиард долларов. – Сказал Фомичев.

– Кто заминировал? – Изумленно спросил Ульянко.

– Исламисты. Или тунеядцы.

– Да, что вы несете! – Возмутился юрисконсульт.

– Здание заминировали. Двери заперли, что бы ни разбежались. Среди нас наверно – смертники. – Убежденно, гнул свою линию младший менеджер.

Нина Григорьевна, сложив на груди руки, отрешенно двинулась к выходу, молча протиснулась в дверь и оказаласьвышла в коридоре. Пребывая в состоянии полного душевного паралича, она зашла в соседний транспортный отдел.

В транспортном отделе, царила полная неразбериха. Люди перебегали от окна к окну, обмениваясь самыми фантастическими идеями.

– Фаина, ты где?! – Позвала Нина Григорьевна подругу.

– Нинка, ты как! – Подбежала, к ней Фаина Геннадьевна, главная учетчица, не только транспортных средств, но и всех происходящих на комплексе событий.

– Ты знаешь, как звали мать пророка Мухаммеда? – Срывающимся голосом, спросила ее Нина Григорьевна.

– Ниночка, тебе плохо? Присядь.

– Так, как звали его мать?

– На што – тебе?

– Господи! Сейчас головы придут рубить, а никто не знает, как звали мать пророка! – Заголосила Нина Григорьевна, заламывая руки.

Гомон в транспортном отделе утих. Все повернули головы, к Нине Григорьевне. Начальник отдела, Малькович, решительно спросил:

– Нина Григорьевна, в чем дело?

– Так вокруг, же все заминировано! – Всхлипнула та. – Двери позапирали, бомбы позакладывали, сейчас сюда придут и головы рубить будут. А, потом самолет потребуют и миллион…

– Кто придет? – Подлетела к ней Алла Михайловна, самая взрывная дама отдела, чьих нервных порывов побаивался сам Малькович.

– Кто, кто? Исламистские тунеядцы, вот кто!

– Это, что же такое делается! – Сиреной взвыла Алла Михайловна и пулей выскочила в коридор.

В пустом коридоре, выхода ее эмоциям, тоже, не было, и она вломилась в первую попавшуюся дверь. От чего-то, нелегкая занесла ее в отдел маркетинга. Ворвавшись туда, она, с порога взвопила:

– Сидите тут, а все вокруг заминировали!

– Ага! – Обрадовано воскликнул младший маркетолог Фомичев. – Заминировали, все-таки!

– Алла Михайловна, с чего вы взяли? – Удивленно спросил Ульянко, до этого, стыдивший Фомичева за досужие домыслы.

– Все знают, а вы не знаете! – Крикнула Алла Михайловна и выскочила, из комнаты.

– Господи, делать-то, что теперь? – Кинулась следом Вера Алексеевна.

За ней в коридор, как горох, посыпались остальные маркетологи. Там, они натолкнулись на взволнованных транспортников.

– Может, не взорвут, сразу!

– Бомбы, бомбы, где заложили?

Коридор моментально наполнился людьми. Алла Михайловна, молниеносно перемещаясь, с места на место, знакомила несведущих со сложившейся ситуацией. Масла в огонь подлили две подруги, Нина Григорьевна и Фаина Геннадьевна, которые рыдая вышли из транспортного отдела.

– За, что! За что! – Вопрошала Фаина Геннадьевна, обращаясь к недавно побеленному потолку.

Нина Григорьевна, просто млела и шептала вполголоса молитву.

– Здание панельное, если рванет – сложится, как домик карточный! – Крикнул кто-то уже не важно, кто.

– Охрана, куда смотрела!

– Подкупили охрану!

Женская половина, большая часть сотрудников второго этажа, протяжно завыла

– Ах, так, подкупили! – Прорезал тоскливую арию, как нож масло, пронзительный вскрик Аллы Михайловны.

Она моментально вспомнила, ненавистного начальника смены, со всеми его по-армейски грубыми посягательствами на ее честь, и сломя голову бросилась вниз, по лестнице, сгорая от желания пристукнуть этого солдафона.

Увидев ее, сбегающую по ступенькам, «начальник охраны» взволнованно выступил навстречу и, желая преградить дорогу, широко развел руки в стороны.

– Ах ты – сволочь! Напустил террористов и еще обниматься лезешь! – Подумала Алла Михайловна и, с разгона, со всей накопившейся злостью, врезала ему по уху. Удар, для отставного вояки, получился не очень сильный, но пришелся именно в ту точку, о которых известно мастерам восточных единоборств.

Мордуев моментально отключился и плашмя рухнул на пол, покрытый керамической плиткой. При соприкосновении с керамикой, головы «начальника охраны», раздался звук, который можно постоянно слышать, заходя в бильярдную.

Несколько ошеломленная подобным развитием событий, Алла Михайловна наклонилась к упавшему.

– Начальника охраны убили! – Крикнул кто-то, выглянув сверху.

Это пронзительное, безысходное «Убили!» вознеслось, по лестничным пролетам до третьего этажа, и сделало панику в корпусе вселенской.

Приняв «Убили!», на свой счет, Алла Михайловна совершенно потеряла голову и, ломая каблуки, кинулась в приоткрытую дверь кафе.

– Исламисты у вас? – Спросила она с порога.

Молодой бармен Витя, протиравший стаканы за стойкой, растерянно покачал головой. Алла Михайловна торопливо закрыла за собой дверь, накинула крюк и задвинула засов. Подскочив к столику, она ухватилась за него и потащила к двери.

– Чего стоишь? Помогай! – Крикнула она бармену.

Тот, опешив от ее стремительного вторжения и всего происходящего, только широко открыл рот и замер, как изваяние.

Выглядывая, с лестничного пролета, наиболее решительные представители мужской половины управления видели, внизу распростертое на полу тело начальника охраны и переговаривались, свистящим шепотом.

– Убили.

– Точно!

– Входных отверстий не видно.

– Самый умный, что ли? Подавай ему входные отверстия!

– Ножом в спину, ударили!

– Вот, это ближе к истине, коллега!