Когито Нон Эрго

И вот, именно такую конструкцию нёс с собой мальчонка. Женщина, плавно, словно пава, дёрнула за дверную ручку… И легко проникла внутрь.

Странно, я всегда думал, что это здание не было открыто ещё с давних времён. Сколько я себя помнил, там всё время проходил ремонт. Причём, никогда я, прохаживаясь по парку, не наблюдал около этого дома той самой толпы в сине-белых тельняшках и засаленных клетчатых рубашках и синих комбинезонах, с вечными папиросками в зубах, и с вечными же пластмассовыми вёдрами от шпаклёвки в руках. Создавалось такое впечатление, что дом просто забыли, или во время вселенской игры в прятки, здание решило спрятаться за оккультными временными воротами, так, чтобы ни один человек, с его разрушительными тенденциями, ни одна живая душа, имеющая власть творить смерть для окружающего, никто больше не дотронулся до его стен.

На отлогих крыльях его крыши разрастались, словно тонкие детские руки, берёзовые стволики.

Я поразился этому обстоятельству, и поддался своему первоначальному порыву, врождённому любопытству, стремлению примерять на себя различные жизненные ситуации, это уже вросло в мой характер, и именно поэтому я тихо прокрался сквозь ветви кустарника к углу здания. Не знаю, чего я опасался, никого, кто мог бы породить эту опасность вокруг не наблюдалось, но я ступал нетвёрдо, размеренно, словно во сне.

Дверь, словно угрюмый старый и ворчливый портье, заскрипело и заухало, но поддалось, и я поразился, почему я не услышал этих звуков в первый раз, когда в дверь вошла девушка.

Белые, некогда, перила винтажных лестниц посерели, а местами и пожелтели. Штукатурка на потолке местами покрылась тёмными мокрыми пятнами, вдалеке словно из пасти беззубого зверя, проглядывал затуманенный свет.

Никого не было видно, только шаги слышались издалека, уже где-то вверху, на балюстраде второго этажа.

Я не рискнул заходить далеко в своём любопытстве, лишь пробрался за тёмный бетонный угол, где вероятно раньше находилась комнатка горничной. Под ногами хрустела галька, перемежающаяся с отщепившейся штукатуркой, я затих, и решил подождать, пока дама с мальчонкой вернётся.

Между тем между окон проскочила едва уловимая глазу тень. Я старался сосредоточится на ней, но уловил только быстрое движение.

В конце концов вышла дама, одна, без ребёнка. Она торопливо и, казалось в полной прострации, подобрав полы своего платья, застучала каблучками по лестнице.

Выбежав на площадку перед лестницей, чуть было не споткнулась, и тут тёмная огромная рука потянулась к ней из тёмного угла за лестницей. Она отпрянула, но быстро спохватилась, прижала свою белую сумочку к груди и попятилась в сторону двери.

Я понимал, что это либо какое-то ужасное совпадение, ну в самом деле, не может же быть, чтобы именно в тот момент, когда я, волею Морфея оказался в этом заброшенном особняке, именно в этот момент начала происходить ужасная драма с таким непредсказуемым концом.

Несмотря на то, что я отлично понимал, что это не может быть ничем, кроме сна, я, пытаясь всем телом прижиматься к стенке, вынырнуть из за угла, и перехватить отчаянно бежавшую женщину, отвести от неё беду. Но тут случилось нечто ещё более загадочное, и необычное. Словно на минуту свет тысячи солнц вспыхнул за потемневшим окном, а потом я услышал отчаянный крик ребёнка, я подумал, что это тот самый, оставленный на балконе младенец, но позже я осознал, что звук словно бы исходил с разных сторон и «обтекал» комнату, зацепляясь за старинные вазы, изразцы, пилястры, и соприкасаясь с каждым из этих предметов, он как бы резонирует.

Потом я увидел тихий синий свет, как будто пространство прорезали тонким лезвием, тихо и незаметно как на экране возник тот мальчик, он протянул ко мне руку, и вознёс её над собой, словно показывая рукой на колонны второго этажа.

Потом по всему зданию словно прошелестел летний ветерок, что-то вдалеке зашипело, все это напомнило мне звук горящих в огне диапозитивов, и внезапно послышался звук колокольчиков. Осталась всё та же картина.

Женщина, словно не замечая ничего вокруг, как бы пытаясь вырваться из заколдованного круга, неуклюже переставляя ноги, спешила к выходу, но в последний момент резко дёрнулась. Как какой-то набитый пухом манекен, она стала опускаться все ниже и ниже, потом выронила светлую сумочку из своих рук. Из неё посыпалась на почерневший, облупившийся от плитки пол всякая мелочь, помада, духи, перчатки выпорхнули, словно отрезанный кусок ткани.

Я моментально попытался подхватить женщину, но тень, чёрная, немая, заскользила по полу, и я будто бы провалился в неё.

Тогда я почему-то подумал о ребёнке, не знаю, почему уж. Видимо я понял, что женщине уже не помочь.

Через несколько минут тьма развеялась, и вот я уже передо мной открылась страшная картина.

Когда под мои ноги потекла красная, густоватая жидкость, меня в буквальном смысле

пронзил внутренний холодок, растёкся по моему телу, и сковал мышцы.

Я отшатнулся, а потом, не зная как повести себя, рванулся вперёд. Присел перед телом, которое казалось на фоне крови таким белым, как статуя перед входом, и пощупал пульс.

Пульс присутствовал, но это были последние искорки жизни. Жизни, так неумолимо уходящей из тела, которое в позе нелепого зародыша сгрудилось у твоих ног.

Прислонившись к ещё тёплому телу, телу человека, который ещё хватался пальцами за воздух, пытаясь ухватить ещё один, пусть и виртуальный кусочек жизни, я попытался было согреть это тело, охладевающее под напором смерти. Я подумал, как же часто люди вот так пытаются в последней агонии, в последнем крике схватить побольше земного, набрать в руку всех радостей жизни, всех благ, и от того слабеют, от того последние жизненные силы покидают их.

Но все же женщина эта сумела перебороть себя и притянула меня к своей груди. Её волосы, казавшиеся такими блестящими от крови, пропитавшей их, мокрые и тёплые, прикоснулись к моему лицу, и я невольно отшатнулся на несколько сантиметров. Но, всё же я сумел услышать большую часть фразы, которую произнесла женщина.

…это их ход. Эксперимент их цель. Они уже…

Руки женщины сжались ещё крепче. Она изо всех сил притянула меня к себе. Но в последний миг ослабела, и упала на пол. Я взял её лицо руками, пытаясь всмотреться в глаза, и понять, ушла ли жизнь

– Дышите, дышите… упорно повторял я

А женщина указала слабым движением на балкон, а потом, словно отчаявшись, словно в ужасе перед неминуемым моргнула, и я почему-то понял, что это означает, я ещё плотнее прислонился к ней, и услышал.

– Артемь… Артемье… вы…

И чуть позже женщина затихла. Я же, уложив её голову на ступеньку, поспешил наверх.

И вот, взбираясь по мраморным, износившимся плитам, я раз за разом проматывал в голове одну и ту же киноплёнку. Как я вышел из дома, как прятался за кустами, как в парке увидел странную фигуру мальчика…

Мальчик. Он наверху, и наверняка ждёт меня. Он не может не бояться этой темноты, в которую его погрузили, пусть и с благой целью.

Обхватывая рукой деревянную неровную полость ограждения, я, как можно скорее достиг второго этажа, где меня ждала груда мебели, которую сложили друг на друга, как попало, образовав некое подобие баррикады.

Пройти сквозь эту баррикаду можно было только лишь повернувшись боком.

Я попытался пройти мелкими шажками передвигаясь к тёмному пространству, осознавая, что если убийца, или преследователь скрывается за этой суматохой из столов и комодов, то как только я выйду из-за них, то окажусь простой и беззащитной мишенью, поэтому единственное, что я мог предпринять, я предпринял. А именно, я взял свой лёгкий рюкзак в обе руки, и понёс его над собой. Конечно от серьёзного нападения, например, с железным прутом, он мне не поможет никак, зато смягчит удар, например, ножкой от стула, во-вторых можно кинуть рюкзак на нападающего и охладить его пыл на несколько секунд, которых хватит для того, чтобы проскользнуть в открытую дверь.

В итоге я всё-таки пробрался, без какого-либо особенного сопротивления. Но, идти так, держа перед собою рюкзак было мучительно неудобно, поэтому я снова напялил его на плечи.

Но, когда я стал уже готовиться войти в приоткрытую дверь, таинственно темневшую второй в ряду дверей, расположенных на этаже, я почувствовал внезапную боль, успел отскочить, и понял, что что-то буквально тащит меня за собой.

Каким-то образом я инстинктивно успел увернуться, но то самое нечто, что ещё минуту назад мне грозило, потянуло меня за собой. Я догадался стянуть с себя рюкзак, и увидел острую пику, пронзающую его. Эта пика ещё минуту назад впилась бы в моё тело, если бы не моя находчивость.

Тогда я, ухватившись за эту пику, которая на деле оказалась чем-то вроде мини алебарды, которую я успел ухватить за древко. Естественно, позже я осознал свою ошибку, ведь дерни нападавший тогда в свою сторону, и я вполне мог уже лежать, корчась, с порезанной рукой, истекая кровью, и молясь о спасении.

Тогда же я об этом не думал, и лишь благодаря моему везению, и тому, что я все делал резко и быстро, я сумел откинуть противника, угодив древком ему чуть ниже кадыка.

К своему удивлению, древко подалось вперёд довольно легко, без сопротивления, как будто бы под напором гранитный валун взламывал некую аморфную, лёгкую сущность. Но ещё более странным мне показалось то, что сущность, хотя и имело форму тонкого, я бы даже сказал тощего человека, однако, лицо её проступало лишь как некое отражение в воде озера, тускло, словно в дымке.

Но, я словно бы ощутил знакомые черты. Где-то он уже видел этот рыжий вихор волос, этот необычно приплюснутый нос, и большие, необычно большие глаза.

Вот он лежит на расстоянии 10 метров, не более, а я никак не решусь подойти и посмотреть, кто же он, чего он от меня хочет.

Вдруг, какая-то необычно яркая волна света пробилась через окно, и протянула свои лучи в наш коридор. Стало теплее и спокойнее, но я решил не расслабляться, и пока враг спит, прошмыгнуть всё-таки в ту самую дверь.

Когда я зашёл, то почувствовал холодок. Натуральный такой, ветер, который проникает под одежду, который пробегает по телу, оставляя ощущение некомфортности.

Когда я подошёл к огромной куче книг, которые были сложены в углу и прикрыты листами перфолент и скомканных листков.

Рядом стоял массивный комод, накрытый зелёной кумачовой тканью, я попытался передвинуть его в сторону двери, чтобы преследователи не смогли добраться до двери, с тяжёлым скрипением старая мебель поддалась.

Сильный порыв ветра покачнул люстру, я обошёл все уголки, везде я видел лишь обшарпанные углы, старые, свисающие лохмотьями обои, везде валялись чёрные и разбухшие, словно кора старых деревьев, книги.

Комод стоял, словно зевая своим выломанным шкафчиком. Ветер постоянно нагонял песок на его верхнюю поверхность, которая видимо уже не раз становилась походным столом для разного рода доходяг.

Посередине комода я увидел заметное возвышение, которое, впрочем, было изрядно занесено песком и поросло склизкой грязью, как будто перед тем как удалиться из этого скорбного прибежища, неведомые хозяева окунули этот странный предмет в ведро машинного масла. Превозмогая брезгливость, схватив лист праздно летающей на ветру старой газеты, я подвинул эту странную штуку, на деле оказавшуюся тяжёлыми, старинной работы, часами.

За ними маленький паучок уже свил свою паутину, и мне стало даже обидно, что вот так, переставив это мерило времени, я нарушил чью-то размеренную и неторопливую жизнь.

И тут я вспомнил про тот жест, который показал неведомый мне астральный странник. Он указывал на руку, так, как будто бы хотел узнать время.

Это заинтересовало меня ещё больше, и я начал осматриваться на предмет, а нет ли вокруг какого-то вспомогательного средства, которое помогло бы мне отколупать наросший пласт грязи и песка, и сдвинуть тяжесть, примостившуюся на комоде.

Вскоре мне в руки попалась простая алюминиевая вилка, такие обычно находят во всяких заброшенных домах рядом со старыми лампочками, катушками ниток, старыми эмалированными шайками.

Как ни странно, часы словно приросли, и ни в какую не хотели двигаться. Внезапно сверху раздался звон, словно кто-то ударил молотком в вышеупомянутый тазик. Это были часы. Старые, с огромным якорем на корпусе, то ли от моих передвижений по комнате, то ли от каких-то иных, только им известных причин, их маятник снова качнулся, прямо как во времена их юности, когда их окружали галантные аристократы и дамы в огромных сетчатых шляпках, украшенных страусинными перьями и бисером.

Как же неожиданно это все произошло, я отшатнулся, и на застывшем слое твёрдой земляной породы наметилась трещинка.

Через минуту я уже добился нужного мне результата, но под часами не нашлось ничего, кроме двух старых иголок, нескольких чёрных хлебных крошек, и одинокой бумажки. Замасленная и ветхая, она представляла из себя набор символов, видимо ещё старославянского письма, плюс на обратной стороне виднелась синева старого, по виду дореволюционного штампа. Несмотря на старину, я легко узнал символы, изображённые на штампе. Это были особого рода молоточки. Их и сейчас используют лишь в двух видах деятельности, горно-добывающей и железнодорожной.

Пока я добывал артефакт, со стороны двери послышались характерные звуки. Неведомый преследователь уже пытался ломиком, или чем-то подобным, расширить щёлочку между дверью и рамой, и взломать замок. У меня был небольшой запас времени, потому как я догадался подставить второй комод, и дверь, даже открытая злоумышленником, в любом случае столкнулась бы с этим препятствием, и затормозила бы путь злоумышленника к его убежищу.

Когда незнакомец разделался с замком, я уже знал, что буду делать. А делать было нечего, кроме как пойти на рискованный шаг. Никаких тайных дверей и прочей подобной сказочной лабуды в комнате, естественно, не наблюдалось. Ровно как и второй спасительной двери.

Перебраться в соседнюю комнату по парапету, как это бывает в дешёвых приключенческих фильмах, не удалось бы, соседнее окно было заколочено. Да и от окна в комнате, из которой приходилось бежать, доска отошла со скрипом, тяжко.

Когда я открыл окно, то увидел, что буквально в нескольких метрах от здания растёт шикарная раскидистая берёза. С детства не лазил по деревьям, но тут уж выбирать не пришлось. Оставалось только найти что-то, чтобы зацепить ветку, и подтянуть её к подоконнику.

На мою удачу, на полу, неподалёку, лежала немного обугленная доска с гвоздями по обеим сторонам.

Я прицелился одним краем, и попытался словно бугром захватить тёмную, искореженную ветку.

На второй раз попытка удалась, и я смог уцепиться за дерево гвоздём. Осталась самая малость- перелезть на ветку и спуститься вниз. Пришлось приложить немало внутренних сил, чтобы сделать первый шаг по такому шаткому мостику. Но опасность подгоняла.

Когда я оказался на земле, в окне я успел различить тень. Тень металась и рвалась из окна, как будто бы навредить мне являлось для неё вопросом жизни и смерти.

Я попытался затаиться и подождать, пока незнакомец выйдет из дома, чтобы проследить за ним. Но сделать это было решительно негде. Деревья в парке были небольшими, с тонкими стволами, и прятаться за ними было опасно.

Тем не менее, я решил всё-таки подождать этого субъекта, и расквитаться с ним, кем бы он ни был. Самым разумным в данном случае было спрятаться за входной дверью, и, применив метод, подсмотренный в старомодных боевиках, заставить противника покориться твоей воле. Все просто, палец и спина.

Притаившись за тяжёлой дверью, я прождал около получаса. Никаких звуков, свидетельствовавших о присутствии напавшего на меня человека, не наблюдалось.

Тогда я попытался пробраться за дверь, опять возникла странная вспышка, которая буквально отбросила меня от входа в здание.

Внутри послышались детские шаги, которые стремительно удалялись…

Очнувшись от воспоминаний, я понял, что и здесь, в этой реальности, слышу шаги. Правда, здесь они не удалялись, а приближались.

Я отпрянул злополучному зелёному холодильнику и прижался к стене за его боковой стенкой. По крайней мере, если будут стрелять, прочный зелёный металл этого советского зверя защитит меня.

«Стой, – поймал я себя на мысли, – А почему я вообще решил, что кто-то будет в меня стрелять?» Мысль моя осталась без ответа, так как в эту же минуту я услышал хриплое, задыхающееся дыхание.

Пополам с запахом спирта. От души сразу же отлегло. Небритая физия, которая появилась из-за холодильника отнюдь не походила на таинственного и хитрого злодея, отнюдь, она скорее подходила тому представителю бывшего советского класса, которого все называли интеллигентская прослойка, и которые, после развала великой страны окунулись с головой в новые реалии, отплывая брассом к берегу реформ в стане охранников и грузчиков.

– Ну пошли, чего ты там прячешься? Я собак-то всех распугал уже…

Мне почему-то подумалось, что следующей фразой станет «А на бутылку не подкинешь?» Обычно самые совестливые из этой породы ещё добавляют «…я в долг, потом обязательно верну», ну и, конечно же, никогда не возвращают.

Сторожка находилась в самом дальнем углу площадки, рядом с продавленным неумелыми шофёрами грузовых забором. Не удивлюсь, если и сама избушка на курьих ножках была поставлена именно здесь с целью скрыть очередной такой недочёт в бетонной полосе, разделяющий, как обычно две зоны. Там, где металл есть, и там, где металла нет.

В каморке, перед чёрной печкой-тужуркой сидел осоловевший после выпитого гранёного стакана сторож. В каморке пахло махоркой и фасолевой похлёбкой.

Я же старался разузнать у него, кто обитал в этом домике.

– Он заброшенный стоит с тех пор, когда там трагедия произошла, я то сам не шибко много знаю, мне Андреевна рассказала, она сама наверняка больше знает.

– А что за Андреевна-то? – переспросил я, понимая, что неразговорчивый сторож навряд-ли сболтнёт лишнего, даже после выпитого. Такие обычно доходят до кондиции медленно, но потом сразу, как говорится, мордой в салат.

– Наш дворник. Она уже уволилась, говорят сейчас на блошином рынке всякими артефактами торгует, там заработок получше, чем у нас. Я бы и сам ушёл отсюда, да жена пилит, зарплату с карманами вырывает, сволочь… – скривился охранник – А Андреевна, она всегда была в курсе всяких слухов и сплетен. На лавочке со своими подругами посидит, всё обо всех узнает.

Я решил не рассиживаться в этой каптёрке, во-первых, я не сторонник обильных возлияний, которые грозили перерасти в сабантуй местного масштаба, куда слетелись бы все знаменитости из столичных подворий, местные бомжи и прочие малоприятные мне личности.

– Спасибо, что спасли меня, я уже думал так и останусь здесь. А бутылку я вам конечно-же принесу, прямо сейчас и сбегаю.

– Ну не стоит —откликнулся старичок, – у нас есть ещё…

Я понял, что так просто от него не избавишься, достал из кармана мятую купюру, положил на стол, и попрощался.

– Вот вам на опохмел… По утрам бывает тяжело, я знаю. А тут на хороший коньяк хватит.

Охранник улыбнулся, и сгрёб своими мозолистыми лапами купюру, сунув её в промасленный карман телогрейки.

Начало долгого пути

Проснулся я около пяти, где-то совсем рядом скреблись цепкие лапки мышей. Разлепив глаза, я стянул ноги на пол, и утопил их в свои шикарные тёплые тапочки.

Хотелось отлежаться, но нужно было успеть на маршрутку, чтобы доехать до противоположной части города, и застать продавщицу, которая могла в любой момент отлучиться, или уехать за новой партией деталей.

К счастью, когда бодрый джигит за рулём пассажирской газели под тихие матюки пассажиров уже подруливал к тёмному зданию с серыми стенами, за которым и находился авторынок, туда же прибыл белый микроавтобус мерседес, изрядно потрёпанный и тут и там побитый ржавчиной, на котором директор фирмы, в которой работала пресловутая Андреевна развозил заказы. Разворотливый, маленького роста, полный, с усами, в очках с толстыми стёклами, он как-то не вписывался в образ удачливого здоровяка в малиновом пиджаке с пачкой долларов в кармане, но ему было все равно. Свой отдых с женой и новую машину на праздники он отбивал, и ему этого по сути было достаточно. То, что его зарплата не дотягивала даже до местного авторитетного бизнесмена его не волновало. В своё время он вполне мог быть директором местного завода электрооборудования, но заниматься нудной бумагомарательской деятельностью ему претило. Он жаждал наличности здесь и сейчас. И поскорее потратить часть выручки на стаканчик дорогого пива и баньку с женщинами развязного поведения. Хобби у него было такое же скучное, как и сам бизнес.

Вслед за этим удалым директором из бусика вывалилась женщина с особенно округлыми формами. На женщине был толстый вязаный и местами уже пролинялый свитер и красная, на удивление неподходящая к свитеру футболка не первой свежести. Её ноги заплетались в чёрном платье, которое было скорее похоже на балахон монаха, нежели на одежду в которой ходят на вечерние рауты. Покрашенные в белый цвет волосы с чёрными, уже отросшими корнями ещё больше подчёркивали её отнюдь не молодой возраст.

Когда я подошёл к серому забору, около которого стоял мерседес, женщина уже суетилась, рассматривая надписи и непонятные мне аббревиатуры на ящиках, и уже собиралась закинуть один из них себе на плечо.

Я подошёл с видом скучающего путника, который всегда почему-то напоминает человека, которому нужно что-то нелегальное.

Продавщица не поняла, чего мне надо, взглянула на меня ошалелыми глазами.

– Я тут ищу некую Андреевну, меня охранник из Павловского послал… – бесхитростно начал я.

– А ты откуда? Чей будешь? Мы то уже при крыше…

Я про себя выругался на старые порядки 90-х годов, и покачал головой

– Я не за деньгами. Мне бы узнать у вас кое-чего надо.

Успокоенная старушка, быстро сориентировалась в обстановке и подала мне ящик.

– Вот держи, на второй этаж направо. Там увидишь. Одна дверь открыта, ты туда и неси.

Не знаю, почему я согласился, вроде бы не за тем совсем пришёл. Но помочь бабульке стоило, я надеялся всё-таки узнать у неё довольно-таки интересную информацию о своём странном пристанище, возможно даже узнать историю этой семьи в деталях. Почему фотография была так странно надорвана?

Видимо ничего не остаётся, как пыхтя подтаскивать ящики, и слышать грохот металлических деталек внутри.

Наконец, когда ящики закончились, мы с бабкой опустились в порезанные кресла, которые, по видимому, были оставлены здесь на время командой грузчиков, чтобы после откочевать куда-то в абсолютно другое место.

– Ну, что молчишь? Спрашивай… – схватила быка за рога бабка.

– Я… ну в общем я столкнулся тут с непонятным для меня случаем. Судьба как будто-бы сама привела меня в одно место.

– Ну а я то-тут причём? Давай покороче и ближе к телу, – торопливо и рассержено затараторила бабка. Сразу было видно прославленное в народе «рыночное образование».

– Я попал в странный дом там, в Павловском. Там ещё холодильник зелёный.

– Блин, ты что издеваешься? – Вскипела старушка, и уже порывалась встать, когда я достал фотографию, и показал бабульке.

– Ах, ну да… Вы откуда-то узнали про эту старую историю, и приехали ко мне интервью для книги писать?

– С чего это вы решили, что я писатель? – улыбнулся я, ведь писателем я так и не стал, хотя я и порывался в детстве написать стопку книжек больше, чем та, что лежала в прихожей, и отсвечивала своей золотистой, размашистой подписью «А. С. Пушкин» Слова старушки мне безусловно польстили.

– Ну я не писатель… А с чего вы взяли, что я писатель?

– Так ко мне они часто ходили после того случая. Очень такие настырные, знаешь ли, все из себя, но одеты плохонько, кроссовки старые, с одной ноги на другую переминаются, вместо брюк спортивные штаны. А ты, видать, другой… Серьёзный. Вот я и подумала, что ты книги пишешь.

– Не совсем. Просто мне… – начал было я, но потом осёкся, не рассказывать же этой, сугубо рациональной старушке про свои сны, тем более с таким удивительным содержанием.

– Ладно, я уже столько ваших перевидала, тоже представлялись по-разному. Один родственником из Карелии представлялся, другой агентом страховым.

Мне то все одно. Я эту семью издавна знаю, не было у них родственников.

Аглая, Глафирья по паспорту, она всю жизнь одинокая была, я ей все намекала, пока мы у неё чаёвничали с братом, что, мол, пришла твоя пора прошлого мужа забыть и новую жизнь начать. А та как подбородок вскинет, отвернётся от меня, баранку откусит, и словно бы и не слышала ничего.

А муж то ейный был из Сибири, уж не знаю, как она его повстречала, только уж шибко гордая она за него была. Ходил он всегда такой важный, осанистый, выправка военная, сразу видно.

А потом писать стал, я-то помню, бывало придёшь в гости к Артемьевым, а Аглая опять свой шикарный самоварчик заварит, начнёт пыхтеть над ним, а вот Романа, так звали суженого её, так и не видно. Я один раз, пока она с самоваром бегала, решилась и заглянула в его комнату, ну совсем побороло меня тогда любопытство. Специально старалась не скрипнуть случайно, не спугнуть. Благо двери у них шикарные были, белые такие, дубовые, настолько они тяжёлые, что и не скрипели почти.