Опус Серого Волка

Не заметив меня, точно раздавил бы меня, как жука своей тяжелой уверенной поступью. Жар от моей щеки растопил снег, и так как лежал и наблюдал я уже давно, еще подождав немного, мог спокойно попробовать талую воду на вкус. Так что, когда Бобенко крикнул на мою двоицу, мол, почему я тут лежу в бессознании, он спас меня от смерти утопленника.

Первый раз слышал, как он матерится. Дуэт спохватился и прислонил меня к статуе. Энго начал вытирать рукавом мою мокрую щеку, попутно обдирая кожу своим мерзлым рукавом.

– Ишь! Попал – злой. Не попал – еще злее бы был. Творческая натура, едрить ее в корень, – проворчал старик справа от меня.

– Ничего ты не понимаешь, Пахом. – продолжал вытирать мне щеку заботливый Энерго слева от меня.

– Одно понимаю точно. Ты свои позиции сдаешь, Санечка…

– Если бы ты не вклинился как раз!

– Новичку проиграл, это же надо! – они наперебой кричали мне в уши. Голова готова была тут же расплавится.

– Ладно. Сиди пока здесь и никуда не убегай, мы пока поработаем под твоим чутким присмотром, – подкалывал подколотый Саня. От себя мог только еле поднять руку в знак согласия или дать знать, что я еще жив. Потому что не было сил даже держать веки полностью открытыми, поэтому они были на грани закрытия, еле-еле наблюдая за происходящим. Будь я хоть здоровым, не смог бы угнаться за этими титанами и их титаническими усилиями. Темп, который они задают, может убить и прислонившаяся к статуе в процессе формирования ростовой куклы – это наглядный пример. Не удивительно то, что они сделали, а то, что они продолжают делать. Раз за разом. Будто это обыденность. Легко и смешно.

Спустя какое-то время Колесникова все-таки справилась со своей псарней и вытащила птицу из пасти игривого щенка. Выкрикивая имя Коли как минимум дюжину раз, она бежала к нему на место статуи.

– Птица не настоящая была, Коль. Кто-то макет сделал. Подделку. Смотри, перья приклеили, глаза кукольные. Вблизи совсем не похоже, а издалека очень даже смахивала! – окликнутый молча посмотрел на нее, потом на Удова и на Энерго с Пахомом в конце, которые приостановились послушать.

– А какая разница? – произнес Бобенко с каким-то надрывом в голосе. Нотка облегчения все равно невольно проступила, резонируя с нашими сердцами. В попытке сокрытия принялся снова работать над белым монолитом. Во все время мог только обернутся, посмотреть на свою опору – это женщина в своем становлении.

В верхней части была голова, прижатая к плечу. Волосы хоть и были коротки, но закрыли все-таки ее лик. Маленькую грудь ее прикрывали руки, настолько слабые и тонкие и в то же время настолько сильно упертые в ноги свои, что они выгибались в противоположную сторону. Вот так плавно взгляд переходит к ногам ее, связанными в позе лотоса. Только связаны они не на узел, крепко и надежно, а расхлябанно и расслабленно. Ей было бы неудобно и даже больно, будь это иначе. И так слишком много становой силы входит в них сверху. Нога на переднем плане казалась рукой, которая подставлена под ручей слез. Не случайно ведь эта форма как раз была под головой юного создания. Ручей, значит, будет соленый стекать по ее лодыжкам. Она ведь живая, может и хочет себе больно сделать, но нельзя, не дозволено. Слишком любит себя. Возможно даже больше остальных любит. Болезно от этого. Хочет по другому, только не может. Сама себе не позволит. Обо всем он думает, каждая деталь… Такая жизнь – эмоция и пластика… Браво, Коля, браво…

Провалившись в бездну, вернулся уже когда они заканчивали. Бобенко подошел, снял перчатку и приложил к моему лбу коленную руку. Печально замотал головой. Энерго уже взял меня под руку. Этого даже и не заметил. Коля начал разворачивать свою напутственную речь.

– Сказал бы сразу, что болеешь. У нас можно болеть, это не рабство на галерах. Энерго тебя отведет. Давай отлежись. И ты нам нужен с новыми силами и идеями. Будем скатывать самый крупный ком для Кухарки. Не бойся, твой день переносится. Хотя и этот ты неплохо провел в полумертвом состоянии. Видел я, как ты отверженно лопатой орудуешь наравне с этими акулами! А потом еще сидел и смотрел, как они работают. А они ни слова! Вот это я понимаю настоящий superiori. Начальство! Ладно, ладно. Идите, – хоть он и пытался казаться непоколебимым, но по его глазам было видно, что фоново он погружен в раздумья глубокого типа. Этот день и его события его коробили.

Волочась на плече Энерго, услышал привычное «не за что!» вблизи, стоит ли и говорить, что не был в восторге. Чуть перепонка не лопнула. Интересно, доживу ли до того, когда смогу услышать «всем спасибо за работу!» вблизи. Немного опомнившись, сказал своему аллегорическому коню, который вез меня:

– Ну и зачем ты меня тащишь? Сам, что ль, не дойду?

– Представь себе.

– Ладно. Хрен с тобой.

– Хех. Начал по нашему балакать?

– От вас наберешься… – после недолгой паузы снова начал разговор, когда уже вошли в подъезд.

– Хочешь, тоже поделюсь кое-чем личным?

– Неуверен, что хочу дружить с тобой, Пьеро. Не сегодня, так завтра ты ласты склеишь!

– Пошел ты.

– Ладно. Только если как последнее признание на смертном одре, я готов принять твои изречения.

– Мне не только физически плохо. В последнее время, как будто, какой-то голос отговаривает от всего того, что мы делаем. Говорит, что вы и так справитесь. Я – лишней. Нужно остаться дома и так далее.

– Нашел из-за чего убиваться. Это просто твое подсознание вошло в конфликт с твоим сознанием. Не удивляйся, если у тебя начнут появляться сны, которые отговаривают тебя идти к нам. Дело в том, что глубоко внутри… – тем временем он упер меня против стенки около лифта. – Дело в том, что глубоко внутри, в подсознании, в месте, которое тебе неподвластно – ты действительно не хочешь у нас работать.

– Что за чушь?! – запротестовал тут же. Двери лифта с натягом раскрылись, лампочка в кабинке заморгала. Мы вошли в кабинку. Запах мочи резко ударил в ноздри. Хорошо, что для меня это было не так резко из-за завала в носе. Хоть какие-то плюсы.

– Какой?

– Девятый, – мой поводырь немного замялся, увидев полностью выгоревший циферблат без остатков обоснования после шалостей с зажигалками, но все таки нажал нужную кнопку.

– Почему же сразу чушь? Возможно, оно тебя и пыталось защитить от вреда, который ты сам себе наносишь. Зачем ты сегодня вышел? Написал бы, что болеешь. Никто бы не осудил. Теперь посмотри на себя!

– Если начну таким промышлять, вы меня три дня в месяце будите видеть. Человек я не простой, а очень больной. Болею много и очень обильно – доходит до капельниц домашних и больниц, врачей… Из-за этого ко мне и начали приставать в школе и это все произошло. А на фоне этого подсознания неужели странно считать себя психопатом? – мы вышли из лифта и направились к моей квартире.

– Дерешься с дедом. Достаешь магическую дубину из неоткуда. Приходишь на работу с одной ногой в могиле, потом и второй туда наступаешь. О да! Ты полный псих.

Мы дошли. Я отпирал дверь, как заметил на коврике почтовый конверт. Он был подозрительно толст. Подобрав его и прочитав надпись «от хорошего друга» понял, что худшие подозрения оправдались. Причем в самое ненужное время. Правильно бабушка говорила «беда никогда не приходит одна.»

– Ничего себе конверт толстый, что тебе траву по почте присылают? – удивительно, как точно иногда отдельная насмешка может отражать всю реальность. Побледнел. Благо болезнь все скрыла. Вы посмотрите-ка, одни плюсы. Неужели оптимистом стал. Конечно, станешь здесь…

– Может, чего и похуже, – быстро нашелся я.

– Ну так давай пробу снимем.

– Не в состоянии.

– А – а – а! Я понял. Любовная переписка, ну точно. Тогда извиняюсь, что лезу. Правда, старомодно немного, но романтично, готов признать, – пока все это произносилось, я отпер дверь и пригласил его внутрь. Нас встретил Берлиоз, и Энерго первым делом начал его наглаживать и нахваливать.

– Ну, кот так кот. Под стать тебе. Две собаки – пара!

– Это еще что должно значить?

– Животные домашние обычно похожи на своих хозяев.

– Не я хозяин, к сожалению. Решения кота. Его Берлиозом зовут.

– Тогда забираю свои слова назад. Берлиоз. Берлиоз, Берлиоз… Что-то знакомое… Вспомнить не смогу.

– Ну надо же! Это Мастер и Маргарита, между прочим! Классику знать надо!

– Точно! Действительно, классика. Я знал, знал. Только припамятовал. Жалко, Пахома здесь нет. Ты бы вырос в его глазах.

– Да уж… Загляни он в мою комнату, я бы упал еще ниже, чем был, – Энерго помог снять мне сапоги, даже это уже не было состояния сделать. В свою же очередь подал ему пару гостевых тапочек. Они парадоксально изрядно загрязнились, хоть гостей у нас и не бывает. Пока ему показывал, где моя комната, Энерго меня тащил до нее.

Тащив, ему пришлось выслушать, как в квартире нечего то и показать, и если он хочет горячего чаю, то все на кухне, только ему придется обслужить себя самому и т. д. и т. д. Вообщем обычный бред человека в горячке. Дотащив, он снял верхнюю мою одежду, что было еще большим позором, чем сапоги. Скинув ношу на кровать, помощник вздохнул с облегчением. Удивительно, как даже вздохи могут много выражать намерений, эмоций. Накинул на меня одеяло и осмотрелся в комнате.

– Неудивительно, что твои внутренние демоны тянут тебя остаться здесь. Я бы тоже не хотел уходить…

– Правда?

– Нет, – Саня выключил свет в комнате и открыл дверь, но задержался в проеме. Только половина его лица освещалась, и очки блеснули на свету из прихожей. – Хоть ты и псих, только нам очень нужный псих. Коле особенно. Он нуждается в тебе. В себе он может разочароваться. В тебе. Нет, – тихо закрыл дверь, свет выключился в прихожей, потом хлопнула железная дверь.

Часть третья| Глава первая| Больной|

С пробуждением почувствовал себя намного лучше. Самое главное – температура теперь не играла на понижение и повышение. Мама почти с порога знала о моей болезни. Открыла разговор фразочкой наподобие «Ну, как, на пользу пошло тебе эти прогулки?»

– Это случилось бы в любом случае…

– Если так хочешь развеяться, как выздоровеешь, пойдем вместе прогуляемся, на природу посмотрим. Если еще, конечно, хочешь со своей старухой в свет выходить.

– Да что ты такое говоришь, мам? Конечно, хочу, – сколько времени родители с нами проводят? Потом мы проводим с ними сколько времени? Можно подумать, и нераздельны вовсе, можно подумать, что пуповина еще осталась – метафизическая, конечно. И после стольких лет дружбы, как по дуновению ветра, все, что было, исчезло, а что осталось, изменилось до неузнаваемости. Резко наши интересы разнятся, наши намерения и даже сам язык вместе с ними. Теперь времяпрепровождение с родителями становится нудным, бесполезным занятием, от которого нужно скорей избавиться. Только так ли это на самом деле и разумно это в долгосрочной перспективе?

Тут мне пришло сообщение. Писал Яковлев. Писал о бушующем морях, сиренах, пароходах, приходах, вине, дне, раках, казематах, о пучинах, Немезидах, лужах, людях, обо дне и обо мне. Какой-то бредовый стишок. Не люблю стихи. Никогда не любил. И сейчас особенно. Ну надо же, он еще и поэт. Даже новый адрес умудрился зарифмовать. Просто не друг, а подарок с неба.

Решил ему выложить все как есть. Это моя последняя услуга для него. Он спросил, не хочу ли я зарабатывать. Нет. Не таким образом. «Нет, так нет», – ступал ответ. Неужели получается слезть с этого крючка? Но праздновать пока было рано… С моим здоровьем убежать не получится. И если меня попробуют схватить, то они меня схватят – это сто процентов. Ложь, хоть и во благо, тогда обернется страшной реальностью. Естественно, выбора у меня не было. Зато была вероятность того, что он меня обманывает. Тем не менее, я пошел.

Выполнив все, что от меня требуется, заблокировал снова этого скота. Мне поплохело. Надо успокоиться. Поставил чайник. Подготовил чай с мелиссой. Пока это все доходило до кондиции, погладил кота, осмотрел комнату. Берлиоз наш – это отдельная и достаточно длинная история, а вот про аптеку мою живительную расскажу. Именно про нее обмолвился Самуил Тимофеевич, называя ящиком. Он скромничает. Как всегда.

|Интерлюдия вторая

Вообщем, у нас была своя домашняя аптека. И я не говорю про маленькую аптечку, которую мама достает из ниоткуда в случае необходимости. Без опознавательных знаков и надписей. Наверное, значение важнее обозначения. Нет. У нас висел деревянный, прибитый ящик. Причём презентабельного вида. Не сколоченный из того, что было под рукой. Вещь дорогой работы! Имеет смысл взять вещь получше, даже если она просто радует глаз, особенно когда вы пользуетесь ей ежечасно. Как сейчас помню отлично обработанное дерево, каркас и прозрачная дверца. Там была даже зелёная подсветка, правда работала она на батарейках, и так как выключалась она только когда садились батарейки, приходилось их часто менять. Была даже надпись «аптечка», однако в детстве я оторвал букву «е» и «ч». Сейчас я жалею об этом. Надпись и сам ящик теперь не выглядят так совершенно. Даже не помню, зачем я это сделал. Ах, точно! Припоминаю… Думал тогда, что этот ящик огромен. Действительно, он был крупным. Где-то метр с длину. Полметра в ширину. Напоминал тех самых водяных роботов, вклеенных в некоторые здания: двадцать рублей за пять литров. Возвращаясь к моей мысли, я думал, что такой шкаф не может быть в уменьшительно ласкательном роде, а только в утвердительном! Смешно думать об этом сейчас. Часто в данный момент я ловлю себя на мысли, что в полностью заполненной аптеке мне постоянно чего-то не хватает.

Хотя один раз в прошлом мне с головой хватило… Это был первая и последняя моя попытка вылечить себя. Хотя я не хочу сейчас вспоминать, как мне полосками желудок. Если снова подумать об этих буквах, то на ум приходят не только плохие воспоминания. Такие маленькие проявления искусства – обычное желание проявить себя, самовыразиться. Всё, что производят дети, за исключением одаренных, воспринимается остальными как что-то несуразное, неказистое и ненужное. Как бы родители и воспитатели не играли роль довольного акционера, купившего лучшую работу любимого автора, дети все равно видят, как относятся к их труду. Помню, к примеру, в начальных классах мы всем классом нависли над своими рисунками. Каждый над своим, и каждый ревностно относился к своему стилю и идее. Обычно такой отдачи не было. Часто не торопились или торопились, чтобы потом ничего не делать. Сдавали работы откровенно сырые. Получали свою четверку и были таковы. Были к этому равнодушны.

Вот именно в этот самый день, на этом самом уроке появилась мотивация. Производитель лучшей работы отправится в кино на новый, модный мультфильм в кино. С упоенным вдохновением художника мы принялись за работу. Каждый работал на свой максимум. Такая инициатива с нашей стороны обрадовало саму учительницу. Закончив, мы сдали работы, кто-то еще нервично наносил последние штрихи, в надежде, что именно этот мазок фломастера поможет им выиграть. Сдавая свою мазню, пролистал пару листов внизу и был раздавлен. Выиграть мне было точно не суждено! Отпросился в туалет. На вопрос, не хочу ли я узнать, кто выиграет, ответил своими вышеперечисленными мыслями. Даже так меня не отпустили. Дождался, пока Анжелика Владимировна посмотрит все работы. Делала она это быстро, даже слишком быстро. Когда я листал сквозь другие работы, и то был более рассудительным. Подумав, что просто за эти долгие годы она наметала себе глаз, я дождался так называемого награждения. Выиграл Петька Усманов за ним приехал отец, ворвался в класс весь запыханный и забрал его. Петя хотел показать ему рисунок, но отец говорил, что им надо поторапливаться. Они ужасно опаздывают! Учитель, немного опомнившись после такой сцены, позвала меня.

– Ты ведь хотел в туалет, можешь прихватить их с собой? – я уже, кажется, понимал, к чему это все ведет, но я переспросил.

– И что мне с ними сделать?

– Можешь попу подтереть, хотя лучше просто выброси

от греха подальше, – задача была ясна. Осталось только исполнить. Проходя к двери, посмотрел, не посмотрел ли кто-нибудь на меня с их работой в руках. Нет. Все были заняты своими делами, создавая невероятный шум и беспорядок. Резкий контраст к тому, что было буквально десять минут назад. Идя по коридору, осознание того, что билет был куплен специально для Усманова его отцом, накинулась на меня, как страшный зверь. Игра была сыграна задолго до начало самой партии. Расчет был сделан – победитель выявлен. Конечно, глупо сейчас так думать, но тогда именно такие мысли и были у меня. Проходя мимо мусорной корзины в коридоре, у меня появилось желание выкинуть их именно туда. Ведь Анжелика Владимировна не уточнила, куда их выбросить. Усевшись в этой корзине, они должны быть замечены моими одноклассниками! Обязаны! Я этого не сделал. Вместо этого зашел в туалет и открыл окно, тогда они ещё открывались, это тоже отдельная история. Ну и пустил по ветру всю нашу выставку. Листки исчезли. Были быстро затоптаны и заметены. Фасад не хотел ломать, наверное. Не хотел, чтобы кто-то проходил через это осознание или видел свою работу никому не нужной. Пока мы работали, я чувствовал хоть какую-то пользу от всего этого, да и учительница тоже! Но это было единое исключение. Больше ничего подобного не было. Даже не из-за нижеперечисленных событий, а просто из-за наплевательского отношения. Как в дуэли на диком западе, вы стоите друг напротив друга, и тот, кто первый наплюет на противника – выиграл. Хотел бы я, чтобы эта история закончилась здесь.

Но в этот самый день в той самой квартире, где жило семейство Усмановых, прогремели выстрелы. Вернувшись пораньше с охоты, отец Пети застал свою жену в постели с другим мужчиной. В порыве ревности он их застрелил их из своей Сайги. После он позвонил учительнице и договорился о подставном конкурсе. Забрав сына, он отправился обратно в Тайгу. В машине, предположительно находилось то самое ружье. Их больше никто не видел.

Конец второй интерлюдии|

Глава вторая| Времена года|

По малодушию своему все-таки вышел его поддержать. Был он в той же позиции, в том же настроении. Увидев меня подходящего, видно было, как он в спешке пытается выстроить свой прежний фасад. Он меня тут же встретил градом.

– Тебя здесь быть не должно. Ты выздоравливать должен. Экономь силы, потому что они тебе пригодятся. Тебе предстоит сделать много больших выборов, – на все вопросы, которые у меня были, он дал один ответ. Только от таких ответов появляется еще больше вопросов, но было понятно, что ничегошеньки у него не знаю, как и у Энговатова. Пытался разузнать, что у них там происходит и только получил – Узнаешь, когда выздоровеешь. – хотя одно все-таки мог узнать.

– Коля, скажи… Ты знаешь про мое прошлое? Про школу.

– Давай лучше я спрошу. Какое у тебя любимое время года? Зима? Лето? – видимо он не хотел об этом говорить, как будто мне это доставляет великое удовольствие. Мне просто нужно знать… Однако в следствии приличий нужно было продолжать заданный тон.

– Весна. Весной я родился и природа рождается со мной. Эта свежесть, раскрытие. Запах цветущей сирени, когда проходишь мимо кустов утром. Проводишь рукой по ним и чувствуешь, что не только ты их трогаешь, а и они тебя обратно. Чувствуешь саму жизнь. Только это не запах весны, как многие считают. Истинный запах весны наполнен куда большими нюансами. Это чистый воздух, такой тонкий и легкий, что его почти не поймать. Почти как аромат духов у красивой девушки. Был дан только момент уловить всю красоту не только ее, но и ее шлейфа и ты не почувствовал всего, а осознал скорей. Осознал на фоне усталого, грузного запаха зимы. Словно пота старика, который слишком заигрался и не хочет уходить.

– Весна, значит. Все воспринимают весну с осенью как сезоны переходные, а значит, незначительные. В корне не согласен. Весну ты очень точно запечатлел и объяснил в словах. Вижу, что ты видел мою выставку «Времена», – я кивнул. – Тогда осень, позволь мне. Это самый нелюбимый сезон. Всегда на последнем месте, что, как мне кажется, делает ее темною лошадкой. Этот сезон гроз поражает своим величием, своими красками, приближаясь слишком близко, собирая разноцветные листья теплых цветов в охапку и бросая в воздух. Смотря, как с неба спускаются листья, говоря о прежнем. Говорят на своем, только понятно, по чему они скучают и теряют. Подбирая уцелевшие каштаны, кладешь с водой в стаканы. Надеешься, что они еще проживут немного в воде и сохранят свою красоту в рисунке.

Она тебя отталкивает переменчивым настроением, угрюмостью, тяжестью. Шугает раскатистыми криками гроз и погружает в свою бесконечную грязь. Этим обрисовываются черты женщины роковой, в годах, опытной. Она играет тобой, как хочет. Ее очертания можно найти в моей выставке – «Времена». В ней я не только хотел олицетворить все сезоны года, но и показать, ну или хотя бы попытаться показать вечную красоту этих олицетворений и одновременно с этим нашу скоротечность, историю даже. Внутренняя, внешняя – не важно. Их характер, их персонажа показал. Сложность осени и простодушие весны. Всю тяжелую серьезность зимы и отсутствие лета. Ты присутствовал?

Присутствовать не пришлось. Зато фотографии этой выставки смотрел по несколько раз с какой-то злобой. Будто пытался соперничать с Бобенко в мастерстве и завидовал с позиции проигравшего.

Зима была угрюмым мужиком в годах, с пышной бородой, которая отсылала к мягким снегам, из которых он как раз был вылеплен. Чело его было редеющее, однако больше всего внимания привлекал к себе большой, четко выточенный, как на станке, лоб. Сидел он на ледяном троне с каркасом из палок. Хоть стул и был обычный, только казался он троном. Главной причиной было то, как выставка представляла его. Нужно было заглянуть в маленькую щелочку и наблюдать сцену.

Люди выстроились в очередь перед Зимой, и плача, просили. Зима находилась, по-видимому, в какой-то избе, куда она пришла насильно и установила свой порядок. Тема насилия и главенства Зимы очень четко проступала в инсталляции.

Щелка так располагалась, что ты, как зритель, видишь сначала просящих, потом уже самого царя. Взглянув на него внимательно, понимаешь, что смотрит он прямо на тебя и уже готовиться крикнуть стражу схватить тебя. Осознание, что ты тоже житель этой деревушки, куда ворвался царек, наконец приходит. Ты просто оказался удачливее остальных и прячешься, подсматривая, как маленький ребенок, но твоя удача долго не продлилась.

Монументальная работа предназначенная, для очень немногих. Все фигуры, начиная с Зимы и заканчивая самой отдаленным от зрителя просителем, были очень детализированы. Внешнее окружение, повлиявшее на атмосферу, тоже было проработано из снега и льда. Большинство просто проходили, не замечая маленькой щелки. Коля, конечно, мог бы ее выделить, сделать больше, поставить табличку. Только он выбрал создание произведения, от нахождения которого зритель почувствует, что нашел это лишь он один. И постепенно вживаясь в роль, страх и удивление нарастало у них. Отшатываясь, они удивлялись, что находятся в совершенно другом мире, чем на картине.

Следующей шла весна. Точней бежала. Как ее и описывал: легкая, почти невесомая. Она была прямо за углом, и когда ты проходишь за угол неожиданно встречаешься с летучей и прекрасной фигурой весенней девы. По задумке вы должны столкнуться с ней, не заметив ее за углом. Учитывая, как хорошо и живо она была сделана, в это не так было трудно поверить.

Одна нога была в полете вытянута вперед, расслаблена. Другая нога в напряжении отталкивалась, и в большом напряжении можно было различить разнообразные мышцы. Рука дальняя – отставленная, ближняя – согнута и прикрывала пышную грудь. На лице была написана решимость яркими красками.

Проходим дальше. Мы видим Осень за игрой в карты. Период был двадцатых годов в Америке, и одеты они были соответственно. Обрамление в комнате было минимальным. Осень достала сигарету и положила в свои соблазнительные губы. Все потянулись ей предложить огонька. Даже тот, кто сидел за круглым столом напротив нее. Бедняга чуть ли не полз по довольно размашистой мебели под ним. Огонь действительно был настоящим и горел сквозь представление с помощью неизвестной системы. Забыл упомянуть, что свет тоже, во-первых, был! Был при помощи проводов, подключенных к квартире добровольца. А во-вторых, он был незаменимым рассказчиком из комнаты в комнату. Наглядно это было именно в осенней комнате, поэтому и вспомнил. Лампа висела вроде ровно по центру стола, но почему-то элегантная дама освещалась лучше остальных. Не знаю, была ли так направлена лампочка или еще какой трюк, по фото было непонятно. Только мне кажется, что это умелый обман зрения. Нам кажется, что она светится изнутри, нам кажется, что на нее падает больше, потому что к ней самой тянутся, как к свету. Эта была работа не такого высокого калибра как остальные и посыл у нее был соответствующий. С этой покер комнатой Коля планировал кинуть сеть на как можно большее количество людей. Откуда это знаю? Один из стульев был пустым и это было изначально. Люди могли забиться туда битком и сделать фото за столом. Стоит ли и говорить, что Осень стала самой популярной скульптурой?