Дети Агамемнона. Часть I. Наследие царей

– Хорошо, я дам тебе высказаться. Продолжай.

– Помнишь, как дядюшка Одиссей взял меня к себе на корабль, когда мне было тринадцать? Ты не желала меня отпускать, но прислушалась к советам Телефа – это была его идея, он считал, что небольшое морское путешествие полезно для подростка. Маленький Эгисф не горел желанием покидать дворец, а я с радостью отправился плавать с итакийцами.

– Как же такое не помнить. Из-за тебя я целыми днями не находила себе места: каждый день представляла, что ты попадаешь в бурю. Любой каприз погоды, и Микены лишатся наследника!

– Так ты беспокоилась о городе или все-таки обо мне? – с внезапной улыбкой спросил царевич. Клитемнестра воздела глаза к потолку:

– И о тебе, разумеется.

– Это радует, – ответил Орест, не сумев до конца скрыть иронию в голосе. А затем продолжил уже серьезным тоном. – Я очень благодарен Телефу, который настаивал, чтобы я научился ходить по морю. Это было лучшее время… С Одиссеем и его командой. Среди волн и облаков, окруженный моряками, я жил по-настоящему, дышал полной грудью, с радостью учился у старших товарищей. Хотя поначалу для Одиссея я был лишь обузой – он принял меня без особой охоты и лишь за солидную плату, – под конец мы стали друзьями. Теперь я желаю вновь отправиться в плавание, но уже со своей командой.

– Понятно, этот старый моряк заразил тебя пустыми мечтаниями, – Клитемнестра ощутила, как зарождается в груди новая вспышка негодования. – Вот уж не думала, что тебе захочется повторять подвиги Ясона, печально известного царя Иолка.

– Историю Ясона мне пересказывали множество раз. Он отправился в плавание не по своей воле, – возразил Орест. – Я не такой. Меня влекут тайны моря и лежащих за ним далеких земель, а не скучная, сытая жизнь во дворце. В Микенах мне тесно; сердце зовет на корабль, влечет к безбрежной синеве. Но… – Орест выпрямился и лукаво улыбнулся, – это не значит, что я буду для тебя бесполезен.

Он провел рукой по волосам, откидывая их назад. Царевич говорил уверенно, и Клитемнестра догадывалась: ее сын уже не раз произносил этот монолог наедине с собой.

– Если Эгисф согласится занять трон, я лично позабочусь, чтобы вести об этом событии достигли даже дальних островов. Навещу соседей, узнаю новости, обменяюсь товарами и преподнесу дары царям на своем пути. Почему бы одному из потомков Агамемнона не отправиться с визитом к союзникам?..

– Но что потом? Рано или поздно ты вернешься домой.

– Знать будущее под силу лишь богам, – улыбнулся царевич. – Можешь, тогда придумаешь для меня задание посложнее? Например, разузнать, что находится на краю земли. Старики говорят, что там нет ничего, кроме всепоглощающей пустоты – разве не интересно проверить, так ли это?

– Это совсем не смешно, Орест.

– Извини, – тот развел руками, стараясь удержать беседу в спокойном русле. – Я просто хочу принести пользу Микенам, но при этом быть счастливым и свободным, а не жить в золотой клетке. Разве мои мечты неосуществимы?

– Цари и их дети не могут так рассуждать, – Клитемнестра сказала это с тяжелым вздохом и отрешенным выражением лица. – Они несут груз великой ответственности с самого рождения. Твои речи больше подойдут пастуху, воину или торговцу – но только не наследнику рода Атрея.

– Потому я и желаю отказаться от навязанной мне роли. Мама, именно ты – настоящая правительница Микен, которая прекрасно исполняет свой долг. Возможно, Эгисф однажды станет таким же. Если, конечно, ты ему позволишь… если обучишь своим талантам и мудрости.

– А ты, Орест, добровольно променяешь царский титул, который дарован тебе по праву первенства, на тяжелый труд, соленый ветер и общество немытых моряков? Не понимаю, чья кровь в тебе говорит.

– Кто не был в открытом море, тому неведомы вся его красота и величие, – лицо царевича на миг озарилось светом дорогих воспоминаний. – О, мама, я уже плавал под парусом и знаю, что мореход из меня выйдет куда искуснее, чем царь. Позволь взять несколько кораблей и отправиться в путь – я постараюсь добыть для Микен славу и выгоду, выполню любой твой приказ! Что угодно, лишь бы не изображать жалкое подобие владыки…

Орест осекся: последняя фраза прозвучала непозволительно грубо. На протяжении его речи Клитемнестра выглядела так, будто ей нездоровилось. Плечи царицы ссутулились, лицо побледнело – заметив это, ее сын спросил с тревогой:

– Может, принести воды?

Клитемнестра покачала головой:

– Не стоит. Со мной все в порядке.

Она заговорила ровным голосом, зазвучавшим удивительно странно после гневливых выкриков:

– Возможно, в твоих словах есть доля истины. Было бы жестоко сделать тебя царем против воли. К счастью, ты не единственный мой сын, – эти слова дались Клитемнестре с большим трудом. – Увы, я была сильно занята заботами о Микенах и не разглядела твоих желаний. Прости, что не знала, каким человеком ты вырос, Орест.

Тот молча кивнул. Царица вдруг сделала шаг вперед, подойдя к сыну вплотную. Протянула руку – Орест дернулся, но мать всего лишь провела рукой по его темным вьющимся волосам, поправила пару непослушных прядей. И тихо закончила:

– Ты решил рассказать о своих мечтах в тот же день, когда тебе предложили микенский трон… Какая насмешка судьбы! Я страшно расстроена твоим выбором, сын мой. Уверена, что ты и сам о нем пожалеешь… Но стоять на пути у тебя и твоих желаний я не буду.

С этими словами Клитемнестра посмотрела прямо ему в глаза – пронзительно, цепко, – но тут же отвела взгляд в сторону.  Орест почувствовал, будто мать скрыла от него что-то важное. Но прежде чем он успел что-либо сказать, она добавила:

– Нет смысла затягивать, если все уже решено. Мне нужно самой поговорить с твоим младшим братом. Думаю, он будет в восторге, в отличие от тебя.

«Для него же лучше, если так, – промелькнула в голове Ореста непрошеная мысль. – Мать позволила одному сыну сделать выбор, но второй раз подобного не случится…»

Принятое решение пугало своей значимостью. Царевич не раз задумывался, как распорядиться собственным будущим и уже давно задумывал отречься от престола. Но Орест не ожидал, что этот тяжелый разговор случится именно сегодня. Ему виделось, что мать еще несколько лет собиралась править Микенами единолично… Действительность оказалась куда сложнее.

Впрочем, какое теперь это имеет значение? Сделав решительный шаг навстречу новой жизни, сходить с намеченного пути Орест не собирался.

***

Отпустив сына, царица долго стояла в неподвижности. В сердце Клитемнестры происходила ожесточенная борьба. Давно не случалось такого, чтобы царица испытывала страх от собственных мыслей, но теперь этот день настал. Снова.

Старшему сыну больше нельзя было доверять. Орест оказался непригоден для роли, к которой его готовили с детства. А она не смогла сразу это заметить. Теперь Орест стал опасен – для микенского трона, для нее самой. Царевич вряд ли понимал, что, уплыви он в дальние края и свяжись хоть с простолюдинкой, хоть с портовой шлюхой, в его детях будет течь царская кровь Атридов… Такое «наследие» рано или поздно окажется проблемой.

А вдруг микенцы будут недовольны правлением Эгисфа? Клитемнестра с легкостью представила, как смутьяны в народе – и даже отдельные царедворцы! – идут на поклон к Оресту с просьбой принять власть, положенную тому по праву рождения. Если ее сын послушается, царство разорвут междоусобицы. Как опытная правительница, Клитемнестра понимала: ее страхи были обоснованы. Наиболее неприятные вещи имели свойство случаться в самый неподходящий момент. А значит, следовало быть готовой ко всему.

Она уже совершила роковую ошибку, не оградив царевича от влияния его сестер, старика Телефа и мечтательного Одиссея. Они испортили Ореста, и теперь ей предстояло это исправить. Сердце Клитемнестры бешено забилось в тот миг, когда она приняла роковое решение. Казалось, царица с разбегу прыгнула в черную пропасть.

Оресту придется исчезнуть навсегда.

Тогда ничто не помешает царствованию Эгисфа. Угроза для Микен сойдет на нет.

По щекам владычицы Львиного города вдруг сами собой потекли слезы, но она даже не потрудилась утереть их. Безмолвный плач вскоре оборвался. Разум Клитемнестры уже продумывал жестокий план; ее мысли мчались, будто боевая колесница.

На долю царицы не раз выпадали испытания, с которыми она успешно справлялась. И в этот раз все будет точно так же. Такие, как она, не умели подолгу скорбеть о своих нерадивых отпрысках. Даже о покойном муже Клитемнестра совершенно не жалела, а ведь когда-то почти верила, что любит его…

Быстрым шагом царица вышла из покоев. Времени возиться со слугами и передавать указания не было – ей требовался срочный разговор с Эгисфом.

Мальчик, всегда прячущийся в тени старшего брата, теперь станет правителем… Уж он-то обрадуется этому. А если нет, Клитемнестра заставит.

Во второй раз она не допустит промаха.

Глава 4

Это был великолепный сад, наполненный светом, яркими красками и богатыми ароматами. Микенские правители издавна заботились о том, чтобы их окружала красота, сотворенная природой, а не одними лишь руками ювелиров и каменщиков.

Здесь легко было потеряться в буйстве растений. Яркое солнце и вода – неустанная забота прислуги, – превратили сад в благодатное место, сверкающее зеленью. Казалось, трава и цветы беззастенчиво радовались жизни, с неистощимой энергией стремясь к небесам. Садовникам всегда хватало работы – каждое утро они находили новые ростки и побеги. Тщательно вычищенный пруд в самом центре сада весело искрился рябью при малейшем ветерке.

Сын Клитемнестры медленно шел по тропинкам, почти не глядя по сторонам и сосредоточенно хмурясь. Ореста не занимали красоты сада, хотя в другой раз он бы с удовольствием отдохнул здесь на мягкой траве или поупражнялся в метании копья. Сейчас царевич пребывал в смятении, не до конца понимая даже, почему направился именно сюда. Возможно, его разум искал умиротворения… Вдруг звонкий женский голос прервал его думы. Орест вскинул голову.

Ну, конечно! Голоса любимых сестер Орест не спутал бы ни с чьими другими. Ифигения и Электра с удобством расположились на скамье под сенью раскидистых деревьев. Заметив брата, Электра призывно замахала рукой, и тот свернул с тропы, направившись к сестрам.

Высокая и стройная Ифигения, даже улыбаясь, выглядела отстраненной – словно мысли ее были обращены к чему-то совершенно иному. Ее лицо можно было назвать миловидным, но его портили более длинные, чем принято, черты подбородка и носа. До Электры ей было далеко – придворные шептались, что между сестрами лежала та пропасть, которая разделяет простых людей и жителей Олимпа. Электра вобрала в себя лучшие черты отца и матери. Красотой она превосходила даже Клитемнестру, о чем Оресту однажды сказал старый Телеф, добродушно посмеиваясь. Тогда царевич спросил:

– Не в этом ли кроется секрет неприязни моей матери?

Улыбка Телефа затухла, словно брошенный в воду факел.

– Царица излишне строга к Электре, это правда. Но, как мы знаем, она так же придирчива и к Ифигении. Полагаю, у Клитемнестры хватает причин для столь сдержанного отношения, пусть даже мне они неизвестны. Хотя, – старик поскреб ладонью спутанную бороду, сощурив глаза, – не сомневаюсь, что красота Электры также оказывает влияние на суждения нашей госпожи…

Орест ценил мнение старого военачальника и склонен был соглашаться с его выводами. Мать не любила Электру, зато все остальные ее обожали: смелая, независимая и энергичная, эта девушка не оставляла никого равнодушным. Возможно, лишь поэтому Клитемнестра еще не выдала дочь замуж за какого-нибудь соседского царя – знала, что столкнется с яростным сопротивлением, а сочувствующих Электре окажется немало.

Тем не менее царица Микен намеревалась в ближайшую пару лет избавиться от дочери в своем дворце, и почти перестала это скрывать. Оттого на лице Электры все чаще можно было увидеть злость или гримасу вместо приветливой улыбки. Однако на брата она смотрела с искренней любовью.

– Решил подкупить меня новым гиматием, хитрец? – сказала Электра, едва Орест уселся рядом с ней. – Должна признать, он прекрасен. Но знай: я не стану тебя выгораживать, если вздумаешь опять что-нибудь натворить, дорогой братец!

– Это просто подарок, – Орест с улыбкой приобнял сестру за плечи. – Я ведь знаю, какие цвета ты любишь. И даже удивлен, что ты не надела этот гиматий сразу же. Может, он все-таки недостаточно хорош для тебя?..

– Берегу его для вечера. Зато за ужином у меня появится отличная возможность сразить всех своей красотой! – она засмеялась, обнажив белые, ровные зубы. – А в этом саду мне перед кем красоваться? Перед цветами да скучной Ифигенией?

– Электра, что я слышу! Кажется, ты ставишь меня в один ряд с травой, это обидно! – Ифигения хмыкнула, но задетой не выглядела. Затем она перевела взгляд на брата, и ее лицо стало серьезным.

– Я вижу смятение в твоих глазах. Что-то случилось?..

– Сами боги не могут утаить от тебя свои мысли и чувства, сестрица, – чтобы не смотреть Ифигении в глаза, царевич поднял лицо к ветвям стройного кипариса. – Мне пришлось пережить непростой разговор с нашей матерью.

– Так я угадала? Ты снова сделал что-то, чем не пристало заниматься порядочным царским отпрыскам? – Электра сказала это будто в насмешку. Выслушав за свою жизнь бесчисленное количество выговоров, девушка уже не придавала им особого значения.

– Что-то в этом роде, – Орест продолжал рассматривать деревце, словно оно было самым привлекательным в мире. Выдержав небольшую паузу, он вздохнул и наконец произнес:

– Я сказал Клитемнестре, что откажусь от микенского престола.

– Что?! – хором воскликнули царевны и в замешательстве переглянулись. Затем Ифигения осторожно уточнила:

– Ты ведь не шутишь? Не самая подходящая тема для насмешек.

– Я говорю серьезно, Ифигения. Пусть царем станет Эгисф. Я же…

Орест устроился на скамье поудобнее, сестры придвинулись ближе. Неторопливо, не упуская ни единой подробности, царевич рассказал им о случившемся сегодня.

– Надеюсь, я не совершил ошибки. – задумчиво проговорил он в конце. – Брат наверняка станет лучшим царем. Или хотя бы послушным.

Оресту очень хотелось услышать хотя бы от кого-нибудь подтверждение своей правоты. Ифигения и Электра, хорошо знавшие брата, это почувствовали.

– Ах, Орест, – покачала головой Электра, а затем накрыла руку брата своей. – Ты знаешь, я не стану тебя упрекать. Если это именно то, чего желает твое сердце…

– Так ты согласна со мной? – царевич не скрывал волнения в голосе.

– А почему бы и нет?.. Посмотри на меня, я ведь старше. Все, о чем мечтает наша мать – выдать замуж неуступчивую дочку. Думаешь, я горю желанием становиться супругой одного из толстых, вечно потных царьков, связи с которыми так выгодны Микенам?.. Что желаю ложиться под нелюбимого мужчину, жить вдалеке от родных полей и гор, разделять переживания с человеком, к которому равнодушна?.. Как и ты, я бы хотела избежать навязанной судьбы. Хоть у нас и разные причины, но мыслим мы одинаково.

Орест молчал. Между ним и Электрой будто протянулась нить глубокого взаимопонимания.

– И все же ты мог совершить серьезную ошибку… – прошептала вдруг Ифигения, хранившая до этого молчание.

– Вот всегда ты так! – сердито заметила сестра. – Вечно осторожна, постоянно пророчишь беду!

– Это неправда, – мягко возразила Ифигения. – Я хочу сказать, что сейчас Эгисф может покориться царице и стать послушным исполнителем ее приказов, но… кто знает, какие чувства скрываются в его душе? Он всегда был тихим и замкнутым… Разве Эгисф хоть когда-нибудь доверял нам собственные думы? Я не помню такого. Никто в семье не знает, каковы его истинные желания. Если что-то пойдет не так, последствия окажутся куда плачевнее, чем если бы правил Орест.

– О, великий Зевс! – воскликнула Электра. – Ну что такое ты говоришь? Иногда мне кажется, что в тебя вселился дух Кассандры, той несчастной предсказательницы из Трои. Как можно быть такой унылой, дорогая?

Сказав это, Электра легонько стукнула сестру пальцем по носу. Ифигения отпрянула в неожиданности, но затем смягчилась и даже хихикнула.

На этом разговоры о грустном завершились. Оресту хотелось рассказать о своих морских грезах, которые вот-вот претворятся в жизнь. Его сестры жизнерадостно защебетали, обсуждая подробности предстоящего путешествия. На сад вновь снизошла легкая радость, все тревоги растворились в розоватом вечернем небе.

***

Наступившая в царском саду идиллия затронула не всех – словно осы в потревоженном гнезде, мысли роились в голове дворцового управителя. Ахом стоял за густым кустарником и стремился запомнить каждое слово. Когда Орест и его сестры заговорили о пустяках, египтянин отступил, стараясь остаться незамеченным.

Он еще не знал, как следует реагировать на услышанное. Львиный город ожидали большие перемены – Ахом предвидел это так же ясно, как если бы ему их показали наяву. Перед мысленным взором египтянина проносилась вереница событий, меняющих судьбу микенского царства, а заодно и его собственную.

Ему повезло пройти мимо с мелкими поручениями для слуг. Возможно, сам Осирис направил его в нужное место? Или то был злобный Сет, что предрек наступление конца? Царедворец провел рукой по лицу и удивился, ощутив под ладонью выступивший пот. Так вот какова сила предчувствия!

Но, что бы ему ни померещилось, он не останется в стороне от грядущих событий. Уж это Ахом знал точно.

***

В детстве Ахом часто слышал от отца, что главное в жизни – внимательно смотреть, куда дует ветер. Если он приносит с собой изменения – оцени грядущее, рассчитай силы и займи наиболее выгодную позицию. Опытный торговец следовал этому принципу в быту и делах, а потому избежал преследования в родном Та-Кемет и начал вести дела в Микенах, не боясь гнева жрецов. Ахом же пошел еще дальше.

Зерно честолюбия в душе будущего дворцового управителя дало всходы не на пустынных барханах, а в плодородной долине: еще в детстве Ахом начал вынашивать тайные планы.

Его семья отличалась расчетливостью: несколько поколений зажиточных торговцев сколачивали состояние на продаже пряностей, тканей и различных украшений – у ахейцев пользовались популярностью творения мастеров из страны, именуемой здесь Айгиптосом. Покойный дед Ахома всю жизнь отправлял из Мемфиса корабли, доверху нагруженные товаром. А отец, перебравшийся в Микены, не просто сохранил торговые связи, но и преумножил их. Не покидая Львиный город, он каждый год посылал десятки галер обратно в Та-Кемет: там слуги продавали изделия микенских мастеров и готовили к отправке местные сокровища. Богатство семьи Ахома увеличивалось – еду в их доме подавали на золотых блюдах, а одежда и украшения сияли бесстыдной дороговизной.

Ахома всегда забавляло, как отец рассказывал гостям о причине переезда в Микены. Мол, нужно лично следить за товаром, а еще солнце на родине слишком уж жаркое… На деле причина была иной: торговец бежал от пристального внимания Хем Анкхиу – неистовых жрецов, прибравших к рукам власть в Мемфисе. Эти «служители» олицетворяли закон в крупных городах и не стеснялись открыто расправляться с инакомыслящими. Их взглядов и учений отец Ахома не разделял. Вдали от родины воспоминания о Мемфисе отдавались в его сердце любовью и неимоверной тоской, поэтому за закрытыми дверями своего микенского дома старик неуклонно соблюдал традиции и обычаи страны Та-Кемет.

Всю жизнь почтенный египтянин подчинялся неизменному правилу: если ветер жизни начинает меняться, не игнорируй его порывы, иначе останешься ни с чем. Потому и обосновался в Микенах, оставив на родине надежных поверенных.

Ахом появился на свет уже в Львином городе и с раннего детства оказался окружен опекой, которая полагалась лишь отпрыскам богатых семей. Видя в сыне ум и предприимчивость, отец часто думал о дне, когда сможет отойти от дел и передать их достойному наследнику. Поэтому решение молодого Ахома пойти в дворцовые слуги прозвучало подобно раскату грома в лазурном небе.

Едва мальчику исполнилось четырнадцать, он без стеснения направился в микенский дворец и попросил пристроить его хоть куда-нибудь. В нем признали отпрыска порядочной семьи, а в младших слугах нужда была всегда, поэтому Ахом с первого же дня начал выполнять поручения.

Почему он выбрал именно этот путь? Ответ был прост.

Прилавок являлся тупиком – еще в детстве Ахом осознал это с необычайной ясностью. Его родители обладали богатством, однако оставались лишь торговцами. Они шли по пути размеренной и сытой жизни, не имея настоящей власти над людьми. В бесконечных подсчетах прибыли, шуршании папирусных свитков и базарной толчее Ахом не видел ничего, что могло бы даровать силу – только ее бледное подобие.

Зато микенский дворец был средоточием власти и успеха! Победоносные войны Агамемнона, шумные пиры, сотни стражников в красивых доспехах, бесконечная вереница знатных гостей, готовые на все девы, блеск и великолепие… Даже цари из окрестных стран приезжали к Микенам на смиренный поклон. В мегароне Львиного города било ключом могущество, которого Ахом так жаждал.

Простому торговцу, даже очень богатому, нечего было и надеяться попасть во дворец, если только дело не касалось тяжб и податей. Вся жизнь юного чужеземца должна была свестись к коротанию дней за прилавком, сладким речам для праздных микенцев, бесконечному обсуждению поставок с толстыми купцами из Ликии, Фракии и прочих земель. Ахому всего этого было мало. Он ясно чувствовал, что должен стремиться к большему.

Поначалу было непросто. Ахома приняли во дворец как прислужника, и он безропотно сносил резкий тон старших, не избегая тяжелой и грязной работы. Его не покидало чувство, что вскоре наступят значительные перемены. Это было ничем не подкрепленное ощущение – голая вера. Но вера эта была столь сильной, что переходила в одержимость. Ахом никогда в себе не сомневался. Он ждал.

Все, что от него требовалось – следить, куда дует ветер.

Однажды ему представился случай проявить себя. Царь Агамемнон страдал от незаживающей раны в плече, полученной в одном из походов. Узнав об этом, Ахом набрался смелости предложить владыке целебную мазь, которую впрок заготавливала его мать.

Дворцовый лекарь, поначалу недружелюбно воззрившийся на придворного мальчишку с горшочком в руках, все же решил дать ему шанс. Ведь жители Айгиптоса всегда славились умением врачевать раны и тяжелые болезни.

– Не хватало мне еще плетей от стражников, если повелителю станет хуже из-за этой пакости! Так что пойдешь к царю сам. Пусть он решит, стоит ли пользоваться вашими странными снадобьями! Лично я бы прогнал тебя отсюда взашей, но… эта рана… Что мы только ни перепробовали – все тщетно.

Ахом только этого и ждал. Встреча с царем поначалу повергла его в трепет, но все обошлось: Агамемнон согласился принять лекарство. Властелин Микен осознавал, что в таинственной мази может содержаться яд, однако слишком устал от постоянной боли и опасался, что левая рука со временем перестанет ему служить. Владыка Микен добросовестно следовал советам юного слуги, трижды в день натираясь густой, дурно пахнущей мазью, и вскоре полностью выздоровел.

Агамемнон в долгу не остался. Когда плечо совсем перестало его тревожить, он призвал Ахома в свои покои, и между ними состоялась долгая беседа. Сначала речь шла о врачевании и искусстве травников из Айгиптоса, однако затем разговор перешел на другие темы. Отметив смекалку юноши, Агамемнон задал ему множество вопросов об устройстве дворца и сада, поинтересовался мнением о работе слуг. Ахом быстро отбросил первоначальную робость и охотно поделился с царем своими соображениями, понимая: настал его час.

Благодарностью царей следует пользоваться сразу, не откладывая до лучших времен: слишком уж она редка и непостоянна. Надежды юного египтянина оправдались, и уже на следующий день он был причислен к личным слугам царя. Ему не приходилось более отмывать с челядью полы в мегароне и многочисленных дворцовых покоях.

Внимательность и острый ум – хорошие спутники. Благодаря им Ахом быстро снискал себе репутацию. Для царя он стал полезным источником информации о том, что происходило в ближайшем окружении владыки. Уже через два года молодой египтянин стал следить за поставками еды и питья во дворец, ему подчинялось два десятка слуг. Еще совсем недавно Ахом был никем, а теперь стал фигурой, к советам которой прислушивается сам повелитель Микен.

Однажды Ахом предложил царю закупать выделанную кожу и редкие краски не в Та-Кемет, а у ликийцев и дарданов. Качество их изделий практически не уступало товарам из Мемфиса, зато перевозка стоила ниже. Агамемнон никогда не был силен в торговых делах так, как в ратных, и предпочитал полагаться в этом на мнение окружающих; недолго думая, он последовал совету своего слуги, которому к тому времени безоговорочно доверял.