Дети Агамемнона. Часть I. Наследие царей

Выходец из далекого Айгиптоса, этот человек никогда не видел своей родины. Он происходил из семьи осевшего в Микенах обеспеченного торговца, коренного жителя великой страны Та-Кемет. Благодаря проницательному уму и способности подмечать мельчайшие детали, Ахом со временем возвысился до управителя, следящего за работой слуг и порядком в микенском дворце.

Египтянин выделялся даже издалека. Его одежда всегда поражала богатством, череп был безукоризненно выбрит, а походка преисполнена достоинства.

Оресту управляющий не нравился. Эта неприязнь была сугубо личной и не имела особых оснований. Возможно, все дело было в нарочитом стремлении Ахома подчеркнуть лишний раз свою значимость. Покорный воле вышестоящих, египтянин всячески пытался блистать и властвовать среди слуг, доказывая свое превосходство при любом удобном случае. Это его не красило.

Ахом приблизился и с поклоном сообщил:

– Царица приказала мне встретить вас, господин. Она хочет, чтобы вы зашли к ней, как только явитесь во дворец.

– Она не сообщила, зачем ей понадобилось меня видеть? – Орест понимал, что придется навестить мать, но ему ужасно хотелось отдохнуть хотя бы немного, а заодно освежиться в купальне с прохладной водой.

Смыть пыль и пот после долгой прогулки не помешает, если уж затем ему предстоит встретиться с первейшей в Микенах особой – своей матерью.

– Владычица не отчитывается перед подданными, – покачал головой Ахом. – Она лишь велела передать ее наказ. Могу ли я сообщить госпоже, что ее воля исполнена?

– Да, скажи ей, что я вскоре приду. Ты свободен, Ахом.

Египтянин, вновь коротко поклонившись, удалился. Царевич проводил его задумчивым взглядом: «Он и сам не испытывает ко мне расположения, хотя успешно скрывает свои чувства».

Орест направился в купальню. Приказав слугам подать чистую одежду, он наскоро вымылся и вскоре был готов к встрече с Клитемнестрой. Отдых и трапезу пришлось отложить.

Обычно в это время царица, закончив с приемом посетителей, отдыхала у себя в покоях. Орест пожалел, идя в комнаты матери, что нигде не встретил Ифигению или Электру – возможно, сестры знали, зачем он понадобился повелительнице Микен?..

Царевич, перед которым почтительно расступилась охрана, вошел в просторное помещение с богатой отделкой. Там у большого окна стояла его мать, сложив руки на груди и глядя вдаль. Орест оглянулся: в покоях больше никого не было. Предстоял разговор один на один.

Обернувшись, Клитемнестра коротко приветствовала сына и кивком указала на одно из кресел:

– Проходи, Орест. Я рада, что ты не заставил себя ждать слишком долго.

Дождавшись, пока ее сын устроится поудобнее, она села напротив и небрежно положила руки на подлокотники собственного кресла. Клитемнестру и Ореста разделял только стол, на котором уже были расставлены кубки с вином и блюда со спелыми фруктами. Очевидно, царица заранее подготовилась к разговору. Ореста это нимало не удивило: он знал, что мать отличалась любовью к планированию каждой мелочи.

Годы не сильно сказались на Клитемнестре – она оставалась весьма привлекательной женщиной, хотя в копне иссиня-черных волос и появилось несколько седых, а вокруг глаз пролегла тонкая сетка морщин. Однако кожа на лице владычицы не обвисла, ее руки оставались гладкими, а осанка – безукоризненной; эта женщина никогда не знала тяжелого ручного труда, а служанки каждый день умащивали ее тело маслами и лучшими благовониями. Клитемнестра не набрала вес, как большинство рожавших женщин, и оставалась подтянутой, словно юная девушка.

Орест знал, что его мать имела немало любовников, но никого не приближала к себе по-настоящему. Пленительная женщина с непреклонной волей, Клитемнестра казалась жительницей Олимпа. Лишь ее дети да некоторые советники знали о периодических приступах неуправляемой ярости царицы… но благоразумно предпочитали молчать.

Пристальный взгляд серо-зеленых глаз Клитемнестры изучал Ореста. Наконец она негромко сказала:

– Ты снова ходил без охраны на рыночную площадь?

Царевич кивнул: Клитемнестра не столько задавала вопрос, сколько утверждала очевидное. Не было смысла спорить.

– Орест…  – Клитемнестра покачала головой. – Тебе следует быть осторожнее. Враги будут в восторге от беспечности наследника престола. Удар мечом или кинжалом в толпе – это так легко! И рядом не будет никого, кто бы смог тебя защитить.

– У меня нет врагов, мама, – слабый аргумент, однако Оресту хотелось хоть что-нибудь ответить.

– У царского рода множество врагов, – Клитемнестра снисходительно улыбнулась, будто отвечая неразумному ребенку. – Стоит ли мне напоминать, как умер твой отец?

– Агамемнон был воином и силой покорил множество земель. Обо мне этого не скажешь.

– Ты прекрасно знаешь, что нашу семью можно ненавидеть по тысяче причин. Достаточно быть обиженным царедворцем или родственником осужденного преступника… Но, кажется, тебе очень хочется возражать. Оставим это, мой мальчик. Перейдем к делу и побеседуем о твоем будущем.

– О моем будущем?

Прежде чем продолжить, царица сделала глоток вина и какое-то время держала кубок в руке. Тень скользнула по ее лицу; казалось, Клитемнестра размышляет над своими следующими словами.

– До недавнего времени ты был юнцом, способным лишь наслаждаться праздной жизнью, но никак не нести на плечах груз ответственности. Но теперь все будет иначе, Орест. Ты уже не ребенок, а молодой мужчина. И уже достиг того прекрасного возраста…

Она снова замолчала и сделала неопределенный жест рукой. Орест прекрасно понял, куда идет этот разговор. Он ждал, когда Клитемнестра договорит, и знал, что услышанное ему не понравится.

– …прекрасного возраста, чтобы стать микенским царем, – закончила его мать.

Пауза, последовавшая за этими словами, сильно затянулась. Орест опустил взгляд, словно чрезвычайно заинтересовавшись узором на полу. Но, набравшись смелости, он вскинул голову и уверенно спросил мать:

– А если я не желаю им становиться?

Глава 3

Поджав губы, Клитемнестра рассматривала сидящего перед ней сына. Он нисколько не походил на Агамемнона. Орест унаследовал материнские черты лица и осанку. Его глаза – точь-в-точь как у Клитемнестры! – смотрели ледяным взглядом, а профиль словно ваял искусный скульптор. Обычно Орест казался неуступчивым и гордым, но Клитемнестра знала, как быстро преображался этот юноша при всяком удобном случае. Как теплел при виде сестер и друзей его взгляд, как легко зарождалась улыбка на тонких губах… Потомок славного рода, Орест обладал незамутненной, чистой, как у ребенка, душой. Царевич не забивал себе голову заботами о Львином городе, не мечтал о покорении соседей, да и состояние сокровищницы его тоже не интересовало.

Царица знала, что ее сын унаследовал живой ум и сильное тело. Учителя всегда с восторгом отзывались об Оресте, и это были искренние похвалы, а не стремление услужить владычице города. Кроме того, молодой царевич легко заводил приятелей, заставлял украдкой вздыхать микенских девушек и обладал всеми задатками будущего царя. Кроме одного.

Он совершенно не ведал жажды власти.

Конечно, Клитемнестра нуждалась в покорном сыне, который станет выполнять ее указания… Но для этого царевич должен был хоть немного стремиться к престолу. Орест же совершенно не желал становиться властителем. Его нельзя было взять за руку и привести к нужному решению, в чем царица убеждалась уже не раз. И теперь чаша ее терпения переполнилась.

Все эти мысли промелькнули в голове царицы за считанные мгновения, но она ничем их не выдала. Лишь спросила негромко:

– Как ты можешь говорить такое, мой дорогой мальчик? Подумать только: наследник престола хочет избежать обязанности, возложенной на него самими богами… Это глупость, которую я не могу принять.

– Я много думал об этом, мама, – Орест говорил мягко, но с уверенностью в голосе. – Мне не стоит в очередной раз напоминать, что я сын Агамемнона и будущий микенский царь. Но позволь задать вопрос, который не дает моей душе покоя?

– Спрашивай.

– Получу ли я правдивый ответ? – с хитрой улыбкой осведомился царевич.

– Зависит от того, что именно ты желаешь узнать, – Клитемнестра пожала плечами.

– Почему ты так стремишься передать мне власть над Львиным городом? Все эти годы ты прекрасно справлялась сама. Не похоже, чтобы тебя хоть когда-то тяготила роль единовластной повелительницы Микен. Что изменилось?

Он будто смог уловить ее невысказанные мысли. Клитемнестре вдруг стало удивительно весело: Орест в очередной раз доказал, что унаследовал проницательность и гибкость ума именно от матери. Она ценила это куда больше внешнего сходства.

– Ах, милый Орест! – она насмешливо улыбалась, глядя куда-то поверх его головы. – Чтобы получить ответ на этот вопрос, достаточно пошире открыть глаза и не прижимать ладоней к ушам. Я уверена, ты и сам бы вскоре догадался… Разве, посещая городские улицы, ты ни разу не прислушивался к ропоту голосов, мой мальчик? Неужели шепот сановников за спиной ни разу тебя не смущал? И разве тебе неведомо, что даже корабли смелейших с легкостью разбиваются о незыблемые скалы традиций?..

Она устроилась в кресле поудобнее, положив ногу на ногу. Поза царицы давала понять, что Ореста ожидают долгие нравоучения. Он приготовился слушать – чутье подсказывало сыну Клитемнестры, что его мать сегодня будет откровеннее обычного.

– Твой отец считался героем Микен, дорогой Орест. Величайшим из мужей, настоящим львом в человеческом облике. Его обожали все, и любовь эта мешалась с раболепием. При Агамемноне микенцы наслаждались славой победителей. Бесконечные походы, великие сражения, предания о героях… Это время многие считают золотым. И они заблуждаются! Все-таки большинство людей – глупцы, Орест. Даже те, что поумнее, редко могут похвастаться хорошей памятью.

Знаешь ли ты, что таилось за чередой микенских побед? Слава Львиного города росла, а его богатство приходило в упадок. И самое худшее, что никто этого не понимал. Добыча не всегда покрывала расходы, другие народы отказывались иметь с нами дело, а траты на солдат росли, как аппетиты циклопа. Золото лилось широкой рекой в эту алчную пасть… Агамемнон вел все больше и больше войн, чтобы пополнять пустеющую сокровищницу богатствами покоренных стран. И твой дед, Атрей, делал то же самое.

– Однако Агамемнона и Атрея в народе чтут как героев, обласканных богами, – заметил царевич, когда Клитемнестра замолчала.

– Так и есть. Именно об этом я тебе и говорю, мой мальчик. Людям нужны победы, громкие свершения – хотя бы время от времени. По своей натуре человек крайне кровожаден.

Царица потянулась к кубку с вином и сделала несколько крупных глотков. Со стуком поставив опустевший сосуд на стол, она впилась в сына странным взглядом, будто собиралась устроить ему внезапную проверку.

– Скажи мне, Орест… Чем, по-твоему, отличается человек от животного?

– Какой неожиданный поворот беседы, – вздохнул царевич. – Мне кажется, или мы все дальше уходим от первоначальной темы?

– Вовсе нет. Попробуй связать одно с другим, мой мальчик. Ты ведь достаточно сообразителен.

– Но недостаточно для того, чтобы разгадывать твои загадки, – Орест с нетерпением побарабанил пальцами по подлокотнику своего кресла. – Дай мне подумать над достойным ответом. Надеюсь, это не какая-то игра.

Он замолчал на некоторое время, размышляя. Клитемнестра с легкой улыбкой рассматривала сына. Осознание того, что ей удавалось вести беседу в нужном русле, доставляло царице немалое удовольствие. Быть может, у нее получится научить Ореста послушанию?

– Забота о потомстве присуща как человеку, так и зверю, – наконец заговорил царевич. – Также мы собираемся в города, а они – в стаи. Полагаю, речь идет о другом. Только люди используют орудия труда…

– …и оружие, – закончила за него Клитемнестра.

– Именно так. Это и есть ответ на твою загадку?

– Почти. Ты всегда отличался пытливым умом, Орест. Но это не полный ответ. Главное различие между человеком и зверем в том, что мы научились использовать оружие вне собственного тела. Лев или волк, атакуя добычу, всегда рискуют потерять клыки и когти. А змея тратит свой яд, запасы которого ограничены. Животные нападают, чтобы утолить голод или защититься, но не ради прихоти. Им незачем лишний раз испытывать боль или рисковать жизнью… В бессмысленные битвы они стараются не вступать. Но человек – совсем другое дело!.. – царица искусно управляла разговором, как делала это всегда, с любым собеседником. – Лучник или копейщик может истязать слабых, не испытывая при этом телесных страданий. Тем более – царь, командующий сотней таких копейщиков!

В нашей природе мучить все живое, что хоть немного слабее нас самих. Если бы человек довольствовался лишь собственными зубами, он бы никогда не совершил всех злодеяний, которыми полнится его история.

– Хочешь сказать, что достижениями микенских владык не следует гордиться? – Орест улыбался, но взгляд его оставался серьезным. Он чувствовал, что неожиданный поворот беседы приблизил их к сути.

– Сказать по правде, да. Твои отец и дед создали порочный круг насилия, а страсть Агамемнона к завоеваниям чуть не поставила Микены на грань гибели. Львиный город беднел на глазах, хотя его слава простиралась все шире и шире.

– Мы уже давно не ведем войн, мама. Последняя схватка была… Года три назад?

Клитемнестра кивнула:

– Почти четыре, если точнее. Тогда я отправила пару отрядов на помощь царю Фив для борьбы с бунтовщиками. Соблюдение старых договоренностей… И ничего более.

– После этого мы не знали сражений. Под твоим мудрым правлением кровопролитные войны для Микен закончились. Разве нет?

– Так и есть. Но какой ценой достались мне эти мирные времена?..

Они помолчали, испытующе глядя друг на друга. На лице Клитемнестры застыло странное выражение, серьезное и одновременно насмешливое, словно вся беседа казалась ей какой-то горькой насмешкой.

– Я не боец, Орест. Когда твой отец погиб от руки изменника, мне пришлось сделать выбор. Либо мы продолжаем следовать по пути завоевателей, либо решительно от него отказываемся. Если бы я продолжила кидать кости алчной толпе микенцев, жаждущих славы и легких побед – как это всю жизнь делал Агамемнон! – я бы не смогла править этим городом ни единого дня. Я лишь женщина, родившая нескольких детей. Мне не досталось ни харизмы моего могучего мужа, ни его умения побеждать в любом бою. Сила Клитемнестры не в этом, сын мой.

– Полагаю, власть в Микенах после смерти отца должна была перейти в руки его военачальников… Но этого не произошло.

– Знал бы ты, как непросто было выслать наиболее ретивых вояк из города, лишить их народной поддержки, а некоторых и вовсе обвинить в страшных грехах, – царица сказала это совершенно непринужденно, словно само собой разумеющееся. – Но оно того стоило. Усмирение смутьянов и разоблачение подстрекателей было непростым делом… Я с ним справилась.

– Не уверен, что хотел это услышать, – Орест глубоко вздохнул. – Хорошо хоть, старый Телеф оказался достаточно умен, чтобы не встать у тебя на пути!

– Я желала, чтобы у моего сына были достойные наставники, – засмеялась повелительница Микен. – Телеф верный, ответственный и не страдающий излишним самомнением человек. К счастью, он оказался полезен не только на полях сражений.

Она вдруг встала с кресла и прошлась по покоям легким, стремительным шагом. Потом зачем-то подошла к двери и выглянула наружу, словно проверяя, что поблизости нет слуг или охраны. Орест взглядом следил за передвижениями матери, не говоря ни слова.

Наконец она вернулась обратно. В выражении ее лица читалась решимость. Клитемнестра встала напротив Ореста, и тот поднялся в ответ – сидеть перед стоящей царицей, пусть и матерью, нарушало бы правила приличия.

– Мой мальчик, я выбрала единственно возможную дорогу, которая могла спасти Микены… и меня. Это был путь мира, путь торговли. Знал бы ты, сколько сил – и лет! – ушло, чтобы примириться с царствами, которые разоряли твои доблестные предки…

От этих слов Орест поморщился. Слова матери показались ему грубыми, к тому же слово «твои» задело царевича за живое. Да, Клитемнестра умела вовремя вспоминать о своем спартанском происхождении… У нее получилось небрежно переложить на сына вину за деяния его предков, благополучно при этом отстранившись. Орест уже собирался заговорить, но царица жестом приказала молчать, и он подчинился.

– Вряд ли меня назовут нежной матерью, Орест, но владычицей я оказалась достойной. Мне не хватало ни времени, ни сил на собственных детей, зато я заботилась о будущем, в котором мы все сможем жить счастливо и спокойно. Без устали добивалась выгодных сделок, налаживала новые торговые пути, принимала послов, без конца обменивалась с ними обещаниями и любезностями… Всем этим мне приходилось заниматься в одиночку. Только представь, какой груз лег на хрупкие плечи женщины, окруженной толпами завистников во дворце! Но я – Клитемнестра, дочь одного царя и вдова другого. Я – мать будущих микенских царей. Чтобы я – и сломалась, уступила?! Отдать город на растерзание кучке глупцов?.. Не бывать этому!

Казалось, ничто в мире не могло прервать ее страстный, искренний монолог. Когда царица наконец замолчала, грудь ее тяжело вздымалась, а глаза, прежде холодные, теперь сверкали – будто серое грозовое небо пронзали вспышки молний. Орест, завороженный, не отводил от Клитемнестры взгляда.

– Почему ты так смотришь? – приподняв брови, спросила она.

– Я горжусь тобой, мама, – улыбнулся царевич.

– Ох, я заслужила эту гордость, – Клитемнестра кивнула без ложной скромности. – И могла бы рассчитывать на уважение микенцев. Благодаря мне эти люди живут сыто, их благополучию ничто не угрожает. Закрома полны зерна, Львиный город минуют болезни и страдания. Разве это не золотое время? Увы, народ мог быть и благодарнее, хотя я и не ожидала от него дальновидности…

На ее лице недавнее ликование сменилось злостью:

– Родиться женщиной во власти – настоящее проклятие, – сказав это, царица впилась в сына взглядом, в котором уже давно не осталось ни намека на веселье или насмешку. – Капризный и своенравный народ Микен требует господина. Все чаще звучат призывы напомнить о нашей силе соседям. Все громче люди требуют новых земель, славы и чужих богатств. Военные союзы, лязг мечей, громкие свершения – вот что занимает их умы.

Большинство микенцев – прирожденные воины, понимающие лишь язык грубой силы. Им нужен повелитель, который вновь прольет реки крови. Ни торговля, ни дни процветания не способны заглушить любви микенского народа к звону металла и стону побежденных. Я поняла это далеко не сразу… Но теперь осознаю даже слишком хорошо.

– Так чего же ты хочешь? – поинтересовался Орест. – Возвращение времен Атрея и моего отца тебя не прельщает, это очевидно. Тогда почему ты так настаиваешь на том, чтобы я стал царем? Неужели тебе нужно лишь красивое прикрытие? Мужчина на троне, которым ты сможешь управлять, оставаясь при этом истинной владычицей Микен?..

 Клитемнестра выдержала короткую паузу и… кивнула.

– Так я и думал, – тихо произнес царевич. Его захлестнула волна разочарования. От былого восхищения царственной матерью не осталось и следа. Клитемнестра не заметила напряженного вида сына и заговорила как ни в чем не бывало:

– Не вижу смысла это скрывать. Да, я хочу, чтобы микенцы получили свой желанный символ – мужчину-вождя. Я готова принести эту жертву, публично сойдя с трона, чтобы занять заслуженное место позади него.

Клитемнестра позволила себе короткий смешок – она явно была довольна планом, который, казалось, разрешал все противоречия.

– Тебе не придется сильно утруждаться, мой милый: Микенами по-прежнему будет править твоя мать. Так засохнут зерна протеста, не успев разродиться урожаем народных волнений! Это будет самым разумным решением, и мы выгадаем еще несколько лет мирной жизни. А затем… – Клитемнестра обратила внимание на лицо сына и осеклась.

Орест стоял с потемневшими глазами, его губы превратились в тонкую, бледную нить. Царевич более не пытался скрывать свое раздражение. Он резко махнул рукой, словно отметая все доводы Клитемнестры:

– Я снова повторю, что сказал раньше. Нет, мама! Я не горю желанием становиться правителем, и еще менее желаю сесть на трон послушной тебе куклой. Игрушечным царем я не буду никогда. Что меня ожидает?.. Покорная жизнь, где я без твоего позволения не смогу даже рта раскрыть? Избавь меня от этой участи.

Красивое лицо Ореста свело судорогой. Был ли это страх от собственной дерзости, или попытка справиться со злостью? Но это выражение почти сразу сошло с его лица, и он заговорил уже спокойнее:

– Прежде чем принимать подобные решения, тебе следовало бы поговорить со мной раньше. Если ты желаешь видеть меня заложником твоих планов, то лучше уж я отрекусь от трона. Почему бы тебе не побеседовать с моим братом? Мы с Эгисфом мыслим по-разному. Возможно, он согласится быть твоим послушным, домашним царьком?

Орест замолчал. В звенящей тишине напряжение между царицей и наследником нарастало. Царевич знал, что дерзкие слова не останутся без ответа, и с гордо поднятой головой ждал бури.

Клитемнестра совмещала в своей душе противоречивые сущности, поочередно меняя маски матери и правительницы Микен. И мать всякий раз покорно умолкала, стоило заговорить великой царице… Кара настигала любого, кто смел перечить Клитемнестре, даже собственного сына.

Она и теперь не заставила себя ждать.

***

Звук пощечины раздался в покоях царицы и эхом отскочил от каменных стен. Орест не попытался уклониться от удара, его щека покраснела. Царевич чувствовал, как горит лицо – Клитемнестра явно не сдерживалась.

– Я надеялась, что родила достойного мужчину, а не жалкого глупца! – в бешенстве выкрикнула его мать, утратив остатки самообладания.

– Вот как… Мои слова ты считаешь глупостью? – Орест, пытаясь справиться с переполнявшей его злостью, говорил тихо и медленно, но твердо. Уступать и извиняться он явно не собирался.

– Именно так. Глупостью… и наглостью. Как мать и царица, я вправе требовать от тебя повиновения! Хочешь отказаться от всего, опозорить себя, упасть в моих глазах?.. У тебя прекрасно получается – продолжай же, не стесняйся!

Клитемнестра говорила с нескрываемым ядом в голосе. Орест пристально смотрел на нее, кусая губы и нахмурившись. Казалось, по комнате вдруг пронесся ветер с морского побережья, принеся с собой колючий, пронизывающий холод.

– Что же ты молчишь? – натянуто спросила Клитемнестра. – Разве нежелание смириться с ролью «игрушечного царя» – единственное, что удерживает тебя, Орест? Не нужно быть пифией, чтобы понять: у тебя должны быть и другие причины перечить мне так дерзко. Что ж, вот тебе шанс, объясняйся! Рассказывай, на что собираешься променять микенский престол? Очень надеюсь, что дело не в какой-нибудь женщине…

Прежде чем ответить, Орест провел ладонью по лицу и сделал несколько глубоких вздохов, чтобы расслабиться. Царевич понимал, что избрал опасный путь – сейчас требовалось сохранять хладнокровие, даже если хотелось кричать.

– Ты права, мама, – наконец сказал он. – Я действительно не вижу себя царем. Моего отца все чтут как великого героя, истинного повелителя Микен. Мне никогда не стать таким, как он. Но и оказаться безвольной куклой на троне я не желаю. Престол меня не привлекает. Возможно, в своем образовании я пропустил пару важных уроков, которые отец мог бы мне преподать… Или же я просто глупец, как ты утверждаешь… Итог все равно один.

Царевич улыбнулся – вымученно, словно насмехаясь над ситуацией, в которой оказался. Клитемнестра отвела взгляд и с застывшим лицом уставилась куда-то в сторону окна. Она не проронила ни единого слова, и Орест продолжил:

– Я не гожусь на роль повелителя Микен. И не стану слепым исполнителем чьих-то приказов. Но ты, моя мать, имеешь великую силу и можешь дать мне то, чего я давно желаю.

Царица продолжала стоять, словно каменное изваяние, но при последних словах чуть приподняла брови.

– Свободу, мама, – закончил Орест. – Именно ее мне не хватает в этом дворце.

Царица с силой ударила кулаком по столу, заставив вздрогнуть стоявшую на нем посуду:

– Хочешь стать подобием своей сестры?! – резко спросила она. Если бы можно было сжигать взглядом, на месте Ореста уже покоилась бы кучка пепла. – Жить, как легкомысленная, беспутная Электра… Ты действительно желаешь этого? На ее глупости я уже привыкла закрывать глаза, но ты… Ты совсем другое дело, Орест! Мужчине не пристало отказываться от своего долга!

– Мы можем вести разговор в другом тоне? – не выдержав, спросил царевич. – Под градом упреков сложно оставаться спокойным и что-то объяснять.

Клитемнестра стиснула зубы; так некстати потеряв терпение, она напоролась на упрямство сына. Владычицу Микен, не привычную к возражениям ни от кого, даже от собственных детей, это поразило, но гигантским усилием воли она вернула контроль над чувствами. И махнула рукой: