Искушение Кассандры

– И я в десять, – кивнул Колян.

– Кто это может подтвердить?

– Да кто угодно. Хоть жена! – захихикал «косящий глаз». – Я пришел домой, и как раз стали показывать «Вести». А после них в половине одиннадцатого начался футбол. Играл «Спартак» с «Динамо».

– И у меня может подтвердить его жена, – кивнула «дергающаяся щека». – Я имею в виду, моя жена, а не его. Хотя его – тоже может подтвердить. У нас жены – о-го-го!

– Наши жены… пушки заряжены…

– Хорошо! – перебил Тарас. – Допустим. Как я понял, вы живете рядом.

– Через дом. На улице Орлова.

– У нас там все орлы!

– Но отсюда до Орлова двадцать минут пешком, – сощурился Тарас. – А «Вести» начинаются в десять.

Мужики возмущенно переглянулись и нахмурились. От непонятливости следователя у Коляна закосил второй глаз.

– Так мы же заходили в пельменную засадить по кружке пива. Потом по пути завернули в подвальчик «Витязь». Еще по бутылочке взяли. Потом… куда мы еще заходили?

– На улицу Мира в рюмочную, – подсказал Андрюха.

– Точно! С миром шли! Побухивая! Никого не трогали.

– И так набухались, что решили вернуться в музей за инструментом? – сверкнул глазами Карасев.

– Э, не бери на понт, мусор! Не на тех наехал! Не возвращались мы за инструментом!

– На кой хрен нам сдались инструменты, когда мы и так опаздывали?

– Куда?

– На футбол.

Вопросы иссякли. Карасев задумался. Эти могли по-пьяни замочить сторожа. Но стереть отпечатки пальцев с ключа и не оставить ни единого следа от сапогов они, разумеется, не могли.

Тарас осмотрел их ноги и хотел спросить про размер сапог, но внезапно в кабинет без стука влетел милицейский следак. Он взглянул на слесарей и скорчил идиотскую физиономию.

«Что-то есть!» – встрепенулся Карасев и быстро выпроводил мужиков в коридор.

– Нашли магнит? – спросил Тарас.

– Если бы! – вытаращил глаза следователь. – Нашли кровь на пальцах у Берии…

6

– Если ты будешь молчать, то на всю жизнь останешься заикой! Твоя мама мне жаловалась, что из тебя за целый день не вытянешь ни слова. Запомни, для тебя это смерти подобно. Говори всегда, везде, обо всем. Не важно, о чем? Главное говорить. Ты меня поняла?

– Х-х-хорошо, Ол-ол-ллег, Е-е-ф-фремович!

– То-то же! Будь в себе уверена, Катенька, и все у нас получится! Ты веришь, что у нас все получится? Главное, верить и ни в чем не сомневаться. Посмотри на этих телевизионных ведущих! Борзости – лошади позавидуют! Вот уж кто действительно ни в чем не сомневается. Нести с экранов такую чушь, и даже не покраснеть! О времена, о нравы! Главное, произносить уверенно. И не важно, что. Когда говоришь уверенно, создается иллюзия, что говоришь о значительном. Главное, не боятся, что засмеют. Будь уверенной и не бойся сказать глупость. Важно не что говорить, а как. К тому же, поверь мне, красивым девушкам говорить глупости не возбраняется. Даже, напротив! А сейчас спокойной ночи. Завтра я тебе позвоню, и ты мне расскажешь, что тебе снилось.

– С-с-покойной н-ночи, Ол-ол-л-лег Е-е-ф-фремович…

Катя положила трубку на телефон и начала лениво разбирать постель. В комнату без стука вплыла мама. Она поцеловала дочь в висок и пожелала спокойной ночи. Перед тем, как удалиться, промокнула глаза платком и прошептала с надрывом: «Только ради бога не молчи! Ты разрываешь мое сердце».

Девушка потушила свет, зажгла ночной светильник и достала с полки любимого Вергилия. Нет, никогда она не расскажет логопеду своих снов, потому что они слишком красивые для этой невзрачной жизни. Потому что ей уже пятый месяц из ночи в ночь снится Александр Федорович.

Катя легла в кровать и блаженно зажмурилась. Она потянулась к скомканному в ногах одеялу, и Вергилий, выскользнув из рук, громко ударился об пол. Бедные поэты. В конечном итоге они всегда оказываются под ногами. Но поэзия в отличие от их служителей всегда на высоте…

И Катя с Александром Федоровичем, так же, как поэзия, тоже всегда оказывались в заоблачных высотах, едва она закрывала глаза. Они бродили по каким-то немыслимым садам и, не спеша, беседовали о великом грядущем и о невзрачном настоящем нынешнего мира.

Он брал ее руку и светящимся взором смотрел в глаза. В те минуты Александр Федорович был невероятно красив. Чистый Аполлон! Кстати, почему чистый? Он и был настоящим Аполлоном, златокудрым, тонкокожим Богом с умными глазами.

А она была Богиней в роскошной тунике, длинноногой с осиной талией и пышными волосами. Впрочем, нет! Она не была Богиней. Отец и мать ее были простыми смертными, хотя и царского рода. Но это не важно. Все равно он влюблено смотрел в глаза и тихо нашептывал на ухо:

– Предсказывать судьбы просто. Достаточно вглядеться в глаза. В них у простых смертных написано все.

Катя протянула руку к настольной лампе и, нащупав выключатель, подумала, что, наверное, бедного «Вергилия» все-таки следует поднять с пола. Что же несчастный любимец муз так и будет всю ночь валяться на боку между кроватью и письменным столом? Впрочем, это уже не важно. Это не важно, кто и где валяется в настоящее время. Потом время расставит все по своим местам.

Девушка щелкнула выключателем, и комната погрузилась в темноту. Сейчас он опять явится, ее милый Александр Федорович в алом плаще Аполлона. И они снова побредут по цветущей оливковой роще, едва касаясь друг друга локотками. И теплый ветерок будет колыхать его золотые кудри и развивать ее воздушную тунику с золотой полоской у колен.

Катя почувствовала на своем запястье силу мужской руки и вдохнула лавровый запах кудрей. Синие глаза смотрели на нее с любопытством и любовью.

– Предсказывать судьбы просто. Достаточно вглядеться человеку в глаза. В них написано все.

«Но ведь, кроме этого, нужно знать, что у Богов на уме относительно этого человека», – подумала Катя, и Аполлон рассмеялся, услышав ее мысли.

– Боги расписывают судьбы, исходя из устремлений смертных. Рожденному ползать, никогда не заполучить прекрасной судьбы Икара. Боги всего лишь создают ситуации, а как в них поступать – забота людей. Истина земной жизни в том, что бессмертные не отвечают за поступки смертных. Так что людские судьбы в руках самих людей, а не бессмертных Богов, как они считают по своему невежеству. Поэтому предсказывать людям будущее также бессмысленно, как толочь воду в ступе.

– Нет! – покачала головой Катя. – Предсказание может оградить людей от лишних страданий.

– Лишних страданий не бывает, – покачал головой Аполлон. – Как не бывает излишне ледяной воды, в которую опускают для закалки только что выкованный меч.

– Но ведь бывает, что металл не выдерживает и трескается пополам! – ужаснулась она. – Неужели Богам не жалко людей?

– Если металл трескается, его перековывают, – улыбнулся Аполлон. – Запомни, Богоподобная: как смертным не нужны непрочные мечи, так и Богам не нужны гнилые смертные, потому что Они готовят их для грядущего бессмертия. Что касается жалости, то это свойство людей. Боги живут разумом, а не чувствами.

Последние слова вызвали у девушки двоякое впечатление. Покровитель искусства говорил о людях в третьем лице. Кто же тогда она? Там, внизу раскинулось бескрайнее море, на берегу которого стоял ее родной город. Аполлон, услышав ее мысли, нежно взял спутницу за руку и кивнул в сторону высокой горы, доходящей до самых облаков.

– Ты не туда смотришь? Ты должна смотреть ввысь, – произнес он полушепотом.

Покровитель искусств повернул ее лицом к упирающейся в небо горе, и девушка подумала, что снизу никогда не видела этой исполинской громадины. Бог улыбнулся и потянул ее за собой. И тут Катя сообразила, что Аполлон помышляет о ней ни как о Богине. Он хочет ее как простую женщину.

Девушка тут же высвободила руку, но Аполлон ухватил ее за локоть.

– Ты будешь жить среди Богов, как Богиня. Я научу тебя предсказывать судьбы.

– Но я хочу жить среди людей, – заупрямилась красавица.

– Ты будешь являться к людям в качестве любимицы Парнаса. Ты будешь рассказывать им про их жалкие жизни из небесной книги судеб. И они будут обожествлять тебя и поклоняться тебе, как бессмертной. Находясь же среди людей, твои предсказания не будут иметь ни малейшей силы.

– Почему? Разве истине не все равно из чьих уст она извернута.

– Истине, разумеется, все равно, ибо она уже есть истина. А людям нет. Богам они еще могут поверить на слово, себе подобным – никогда! Смертные подобную веру должны заслужить. Люди не доверчивы друг к другу, потому что горды и тщеславны. Находящиеся под властью гордыни не стремятся к истине. Они стремится к удовлетворению собственного тщеславия.

– Неправда! Они также разумны, как Боги.

Аполлон снисходительно улыбнулся, щелкнул пальцами, и в ту же минуту в его руках оказался прозрачный осколок горного хрусталя.

– Через это стекляшку ты можешь увидеть будущее. Я дарю тебе ее.

Девушка радостно приняла подарок Аполлона, робко взглянула в него, и в ее глазах отразился ужас.

– О Боги, что я вижу? Пожар в моем родном городе! Его разрушат греки. И разрушение Илиону принесет мой старший брат Парис, которого я никогда не видела?

– Скоро ты его увидишь! – едва заметно усмехнулся сын Зевса. – Парис уже в городе.

Аполлон подошел к Кате так близко, что у нее закружилась голова. Он приблизил свои глаза к ее глазам и мягко взял девушку за оба запястья.

– Пойдем со мной. Там, внизу, ты ничего не сможешь сделать для своего города…

– Смогу! – воскликнула упрямица и вырвала обе руки. – Я расскажу троянцам, что на город хочет навлечь беду Богиня Афродита, пообещавшая Парису жену спартанского царя.

– Пойдем со мной! – устало произнес Аполлон, коснувшись ее туники. – Если ты вернешься назад, то сделаешь только хуже. Города спасают не бессмысленные вопли пророков, а стремление людей к горним высотам.

Но дочь царя Приама уже торопливо бежала с горы, зажимая в руках бесценный подарок Аполлона – этот треугольный кусочек горнего хрусталя, в котором видно будущее.

В ту минуту, когда царевна вбежала в город через Скейские ворота, состязания уже закончились. Вся Троя говорила о том, что в борьбе всех царских сыновей победил какой-то неизвестный красавец-пастух по имени Парис. Встревоженная девушка кинулась к храму Зевса, куда обычно после турниров заходили отец с матерью, чтобы вознести жертву отцу Богов.

В храме перед алтарем Зевса уже стояли ее родители – Приам и Гекуба. Катя подошла к ним и вдруг услышала сзади возмущенные крики. Все, кто находились в храме, повернули головы и увидели, как в святилище, бледный от ужаса, вбежал он, еще никому неизвестный Парис, ее брат, губитель Трои. Он сразу бросился на алтарь, а за ним с мечом в руках вбежал ее младший брат Деифоб.

– Как ты смел, ничтожный голодранец, состязаться с царскими сыновьями? – воскликнул багровый от гнева Деифоб, занося меч над головой неизвестного красавца.

– О Зевс, спаси меня! – воскликнул Парис, закрывая руками голову.

– Умри, презренный пастух! – прохрипел Деифоб.

Он уже приготовился размозжить мечом в куски кудрявую голову Париса, как вдруг в наступившей тишине раздался испуганный Катин крик.

– Не смей убивать перед алтарем!

Меч Деифоба повис в воздухе. Все взоры устремились на царскую дочь.

– В чем дело, Кассандра? Ты не больна? – спросил брат, по-прежнему держа меч над головой Париса.

– Это не голодранец, Деифоб, и не простолюдин. Он такой же царской крови, как и мы. Эта наш старший брат.

Поднятый меч Деифоба начал медленно клониться к мраморному полу, а троянцы в храме, издав изумленный гул, в страшном смущении отступили назад.

– Сын нашелся! – неожиданно вскрикнула мать и первой кинулась с раскрытыми объятиями.

После этого в храме все пришло в движение. Вслед за матерью Париса горячо обнял отец. Наконец и сам Деифоб, вложив меч в ножны, протянул руку своему старшему брату. А откуда-то взявшийся Гектор, обнял пастуха за плечи и вывел из храма вон.

– Стойте! – крикнула Кассандра. – Париса надо изгнать из города. Ему предначертано погубить Трою!

Только в этом радостном шуме никто не услышал вещих слов царской дочери. Париса под восторженный крик толпы и радостный плач родителей повели во дворец. Кассандре ничего не оставалось, как упасть лицом на алтарь и горько разрыдаться.

Храм опустел. В нем стало тихо и безжизненно, словно в гробнице. Ощущая лбом холодный мрамор, Кассандра думала о том, что сейчас взывать родителей к рассудку не имеет ни малейшего смысла. Завтра, когда все успокоится и уляжется, она напомнит отцу о древнем пророчестве.

Неожиданно на голову жрицы легла чья-то горячая ладонь. Кассандра вздрогнула и открыла глаза. Перед ней стоял Аполлон.

– Если бы ты пошла со мной, то никто бы не остановил твоего младшего брата, – произнес Аполлон. – Деифоб отрубил бы Париса голову и, тем самым, спас бы священную Трою.

– Но прогневил бы Зевса, – ответила Кассандра. – Завтра я расскажу троянцам правду о Парисе, и они прогонят его.

– Тебе никто не поверит, – грустно улыбнулся Аполлон.

7

Карасева точно ветром сдуло со стула. Он помчался за следователем по коридору в зал с восковыми фигурами. Вокруг воскового Берия уже копошились опера и эксперты. Его интенсивно фотографировали, ощупывали, рассматривали через увеличительные стекла. На розовые ладони фигуры наносили кисточкой порошок. Тут же рядом крутились любопытные сотрудники во главе с директрисой. Они горячо обсуждали неожиданную находку экспертов и давали криминалистам советы на предмет обнаружения отпечатков пальцев.

«Чертова провинция! – простонал про себя Тарас. – Здесь даже следствие без вмешательства посторонних провести нельзя!»

Следователь подошел к директрисе и с раздражением сказал, что был бы счастлив, если бы персонал музея наконец занялся своими делами. Директриса намек поняла.

– Все по местам! – скомандовала она, звонко хлопнув в ладоши. И сотрудники хоть неохотно, но все-таки покинули зал. Остались только трое: сама Алла Григорьевна, питерский представитель выставки Олег Смирнов и смотрительница зала Вера Алексеевна. Глаза ее были наполнены ужасом. Она трижды порывалась подойти к следователю, чтобы сообщить что-то чрезвычайно важное, но Карасеву было не до нее.

– Вот смотри, – показал на пальцы «Соколиный глаз», протягивая следователю увеличительное стекло.

Но и без стекла было видно на розовых пальцах фигуры темные пятна запекшейся крови. Сам Берия был невозмутим. Он с затаенной усмешкой смотрел сквозь свои узкие очки на копошившихся вокруг экспертов, и, казалось, еще немного и он прикажет оставить его в покое.

Тут же на его ботинке обнаружили еще две капли крови. После чего, на ковре неподалеку нашли еще одну запекшуюся каплю. Эксперты скрупулезно отследили путь от дверей в зал до восковой фигуры и на пути предполагаемого следования обнаружили еще несколько бурых капель.

– Как ты думаешь, чья это кровь? – удивленно спросил Карасев у судебного врача.

– Убитого, конечно, – поднял плечи Саша. – Хотя, откуда мне знать. После экспертизы скажу точно.

Карасев повернулся к милицейскому следователю.

– Что ты по этому поводу думаешь?

– Не знаю, что и думать, – развел руками следак.

– Я знаю! – вывернулась из-за спин смотрительница зала. – Я знаю, кто убил Локридского.

Все подняли головы и хмуро уставились на нее. Вера Алексеевна испуганно покосилась на Берию, на Ивана Грозного, затем на семейство Николая Второго, после чего вцепилась в руку Карасева и потащила его в вестибюль. Однако не успели они дойти до двери, как услышали сзади удивленное оживление следственной бригады.

Карасев оглянулся и поднял брови. В руках у «Соколиного глаза» белела продолговатая пластмассовая штучку, которую он осторожно держал через носовой платок.

– Вот и магнит! – подмигнул он Карасеву.

– Где ты его нашел? – удивился следователь.

– В левом кармане пиджака Берии.

Карасев вернулся, взял через платок находку и осмотрел. Сигнализационный магнит был вымазан в пластилине.

– Он! – коротко произнес следователь и победно щелкнул пальцами.

После этого на магнит нанесли порошок, но пальчики не проявились. Соколов запаковал находку в целлофан и сказал, что в лаборатории поработает с уликой более тщательно. Только после этого смотрительница снова завладела локтем следователя. Она вытащила его в коридор, с опаской посмотрела по сторонам и с вытаращенными глазами прошептала:

– Александра Яковлевича убил Берия.

Вера Алексеевна отпрянула от Карасева, чтобы полюбоваться реакцией, однако на лице Тараса не дрогнул ни единый мускул. Тогда Вера Алексеевна с жаром добавила:

– Спросите, у кого хотите! Вам все скажут, что сторожа отоварил Берия. И знаете за что? За то, что Яковлич плюнул ему в морду.

Смотрительница снова сделала шаг назад, чтобы отследить реакцию и, наконец, с удовлетворением отметила, что брови Карасева поползли к переносице.

– Не понял. Как это плюнул? – спросил Карасев.

– А вот так: тьфу! И слюну с лица не стер. Смирнов как увидел такое дело, так чуть его не убил. Словом, скандалище было грандиозное! Весь музей стоял на ушах. Если бы не Григорьевна, сторожа бы грохнули еще тогда! Вот так! Потом, когда инцидент замяли, Олег подошел к Яковличу и так тихо-тихо ему говорит, а у самого аж из глаз брызжет: «Живи пока, Локридский, но не думай, что тебе это даром пройдет…»

Вера Александровна зыркнула по сторонам и поманила следователя пальцем:

– После этого Смирнов приказал всему персоналу музея к Берии ближе чем на три метра не приближаться, потому что его душа стоит за фигурой. Она, по его словам, шастает за фигурой по пятам уже третий год. Вот вам крест истинный, – перекрестилась Вера Алексеевна, – это было все на моих глазах. А еще при этом присутствовали Григорьевна и Александрова.

Смотрительница снова тревожно покрутила головой, после чего преданно впилась в глаза. Карасев скептично улыбнулся.

– Извините, Вера Алексеевна, но я так и не понял: зачем Локридский плюнул в фигуру?

– Да потому и плюнул, что злой он на Берию, – с раздражением пояснила смотрительница. – Понимаете, Берия репрессировал его родителей. Когда отца Яковлича забрали, ему было всего семь лет. Сначала отца взяли, а через год мать. С тех пор он родителей не видел. Сиротой вырос. В детдоме рос. Вот почему он злой на Берию.

– Что за сказки вы рассказываете, Вера Алексеевна? – снисходительно покачал головой Карасев. – Восковая фигура убивает сторожа? Это уже слишком!

– А вы не смейтесь, – затрясла головой Вера Алексеевна. – Эти фигуры живые. Вам здесь все скажут. Про это даже с телевидения приходили снимать. Да что говорить, – смотрительница снова с опаской покосилась по сторонам: – Я сама видела, как они шевелились. А сколько раз я заставала их в других местах? Не поверите, но императрицу Анну однажды нашли в коридоре. Вот так! И еще я заметила, что Берия по ночам пристает к княжне Марии…

Карасев уже хотел покатиться со смеху, но в это время в коридор вышла директриса. Вера Алексеевна молниеносно переменилась в лице и, выразительно взглянув на следователя, проворно юркнула в зал.

– Что она вам наплела? – встревожилась Алла Григорьевна. – Наверное, говорила, что Локридского убил Берия? Вы ее не слушайте! Музейные работники все немного чокнутые.

На лице директрисы не читалось и намека на юмор.

– Да, именно это она мне сказала, – кивнул Карасев, давя улыбку. – Скажите мне, что за конфликт произошел между Локридским и администратором выставки?

– Вряд ли это можно назвать конфликтом, – скрестила руки директриса. – Локридский, я вам говорила, всегда такой тихий, а тут, когда начали устанавливать фигуры, точно с цепи сорвался. Стал нервничать, бурчать, грозить кому-то кулаком. А когда увидел Берию, побелел от злости. Ни с того ни с сего принялся крыть его последними словами и жаловаться, что из-за него он до восемнадцати лет скитался по детским домам. Ну, Смирнов шутливо ему говорит, мол, прекращай ругаться, Яковлич, Берия все слышит. Он здесь, рядом, поскольку на небо его не взяли. Тут Локридский совсем рассвирепел: схватил молоток и кинулся на фигуру. Олег естественно – наперерез. Вырвал молоток и оттолкнул Яковлича. Тот толкнул Олега. И пошло, поехало. Совсем спятили мужики. Сколько работаю, никогда такого не видела. Смирнов оттаскивает Локридского от экспоната, а тот еще больше раскочегаривается. В конце концов, Локридский сбил Смирнова с ног, подбежал к Берии и плюнул ему в глаза. Олег в драку! Охота ему за всеми слюни вытирать? Ну, я вмешалась и разняла. Локридского выгнала из зала. После этого Олег с Яковличем две недели не здоровались. Потом, правда, помирились. Даже, кажется, бутылочку распили в каптерке.

«Значит, без бутылочки не обошлось», – улыбнулся про себя Карасев, а вслух уточнил:

– Я слышал, что администратор пригрозил отомстить за Берию?

– О нет! Все было не так. Не администратор, а сам Берия намеривался отомстить! Как объяснил Смирнов, душа Берии пребывает неподалеку от своего двойника. Как-нибудь ночью она вселится в фигуру и рассчитается со сторожем за обиду. Ой! – хлопнула себя по губам директриса, – и правда рассчиталась.

Алла Григорьевна испуганно посмотрела по сторонам и торопливо перекрестилась. Тревога почему-то передалась и следователю. Он зябко поежился и спросил:

– Неужели вы действительно думаете, что восковая фигура отомстила за себя?

Директриса перешла на полушепот:

– Эти фигуры могут все. Они живые.

– Не понял. Что значит живые? – нахмурился Тарас, подозревая, что его дурачат.

– Я сама до этой экспозиции не верила ни в какую мистику, – перешла на полушепот директриса. – В нашем музее каждый год проходят выставки восковых фигур. Но эти фигуры отличаются от других. Такое ощущение, как будто они все чего-то затаили. Но это цветочки. Представляете, они ночью, – директриса испуганно оглянулась, – сами… пе-ре-мещаются…

Внезапно Алла Григорьевна вздрогнула и метнула сумасшедший взгляд куда-то мимо следователя. Тарас оглянулся и тоже вздрогнул. В проеме полутемной арки стояла застывшая фигура какой-то женщины. В ту же секунду фигура пошевелилась и скучным голосом произнесла:

– Алла Григорьевна, привезли жену Локридского. Пропустить?

– Аня, это ты? – подала голос директриса и облегченно выдохнула. – Ты так тихо подошла, что напугала.

– Значит, богатой буду…

– Давайте, ведите ее сюда, – приказал Карасев.

Через минуту к месту происшествия препроводили супругу Локридского. Следователь незаметно присмотрелся к ней. Она была невысокого роста, невзрачной и совершенно плоской. Черные волосы с сединой были гладко зачесаны назад, маленькие колючие глазки почти не моргали, плотно сжатые губы без единой кровинки, на татарских скулах никаких признаков румянца. Вид ее был суровый и не выражал ни малейших эмоций.

Она молча осмотрела труп и, аскетично кивнув, коротко произнесла через плотные губы:

– Да, это он.

Ее голос был немного с хрипотцой. В глазах – полнейший мрак. Когда ее выводили, Тарас заметил, что женщину немного занесло. «Сейчас разрыдается», – подумал он. Но ошибся. Локридская не обронила ни единой слезинки.

Карасев догнал ее в вестибюле. Он взял ее за рукав и осторожно спросил, не заметила ли она чего-нибудь необычного, когда ее муж собирался на работу: перемену настроения, озабоченность, беспокойство? Женщина отрицательно покачала головой и проследовала к выходу. Однако у дверей неожиданно обернулась и вонзила в следователя свой колючий взгляд.

– Ему перед этим приснился странный сон. Будто он плыл на каком-то корабле и попал в шторм. Затем корабль бросило на скалы и разбило. Все утонули, а он один уцелел, потому что руками зацепился за скалу. И вот он висит на скале и радуется, что все утонули, а он живой. Но, когда он стал подтягиваться на руках, чтобы выбраться на гору, скала оторвалась и вместе с ним рухнула в море…

8

Теперь пришло время побеседовать с Александровой. Когда она вошла в кабинет директрисы, Карасеву захотелось выскочить из-за стола и галантно выдвинуть стул по всем законам светского тона, хотя никакой галантностью Карасев не отличался. «Оказывается галантности не нужно учиться, она пробуждается сама при виде дам подобного рода», – сделал открытие следователь.

Александрова имела пышные кудрявые волосы, осиную талию и длинные ноги. Бархатные джинсы подчеркивали ее грациозность, а голубая блузка придавала лицу аристократическую белизну. На лице – никакой косметики. Губы, как вишни, брови ниточками, на щеках очень милые ямочки. Карие глаза с пышными ресницами, казалось, пронизывали насквозь.

– Садитесь! – кивнул Карасев на стул.

Она грациозно опустилась на предложенное место и вопросительно посмотрела на следователя. «Если все свидетели будут так смотреть, то не ровен час начну заикаться», – вздохнул про себя Тарас и сделал серьезную мину.