Русская Евразия в прошлом и будущем

Евразийцы работают над планом мероприятий, которые сводили бы, главным образом при помощи обязательного синдицирования, основную государственную и восполняющую ее частную хозяйственную деятельность в органическое единство. Здесь существенно подчеркнуть ту связь, которая сопрягает евразийскую государственно-частную систему с их пониманием значения личности.

Высшим призванием личности они считают служение общему делу; они полагают, что в таком служении личность приобретает и высшую свободу – не в формальном, но в материальном смысле этого слова: возможность осуществлений. Но для того, чтобы служение это не превратилось в закрепощение, в нем должна присутствовать свобода выбора. Разнообразие форм экономической жизни обеспечивает личности и эту свободу.

* * *

Евразийцы являются горячими сторонниками планового начала. Нет, быть может, другого вопроса, в котором мировое значение русской революции было бы столь значительным, как именно в вопросе внедрения идеи и практики плана, охватывающего собой всю совокупность жизни страны. Идея эта не принадлежит русским коммунистам. Но коренится в особенностях русской истории…

Диалектическому этатизму евразийцев отвечает диалектическое понимание плана как действия на рынок и через рынок экономически вооруженного государства. Диалектика здесь заключается в том, что приказывающее государство признает нечто, не сводимое только к приказу, и овладевает рынком не полицейскими, но экономическими мерами. Это прежде всего страхует само государство от неудачи, ибо дает возможность проверки решений и методов. План, проводимый полицейскими средствами, неизбежно превращается в карикатуру на план…

Плановое хозяйство есть огромный рычаг социальной политики. Оно направлено на обеспечение интересов труда. Делая накопление преимущественной функцией государства, оно позволяет идти в этом направлении так далеко, как не может идти государственная регулировка при сохранении полноты частно-хозяйственного уклада. В то же время существование частного сектора страхует рабочих от возможных злоупотреблений государства, которое, при отсутствии этого сектора, являлось бы работодателем-монополистом.

Возобладание планового хозяйства означало бы возведение социальной жизни на новую, высшую ступень. В социологическом смысле евразийцы понимают революцию прежде всего как смену ведущего слоя. Ведущий слой есть та первая реальность, которую они видят в государственной жизни. Во всяком государственном порядке можно различить властвование определенной группы людей, объединенных тем или иным признаком…

Евразийцы конструируют понятие новой формы государственного строя, в которой принадлежность к ведущему отбору связана с исповеданием и служением определенной идее. Эту форму они называют идеократической. Элементы подобного рода имеются при любом государственном порядке: их можно обнаружить и в аристократии, и в геронтократии, и даже в плутократии. Но во всех этих случаях общность мировоззрения есть производное от общности каких-то иных признаков. И только в идеократии названный момент становится самостоятельным и основным началом в формировании ведущего слоя. В современности замечается явная тяга к идеократии, к созданию такого порядка, при котором ведущий слой создавался бы на основе общности убеждений и служения им.

По мнению евразийцев, европейский демократический строй как таковой решительно неприменим к условиям России. Евразийцы не отрицают, что в европейской обстановке он может являться годным решением. Но в том-то и заключается качество России как особого мира, что в России обстановка иная. Там, где широко развитой этатизм и «плановое хозяйство» есть жизненная реальность, в государственной жизни должна существовать определенная «константа», некоторый стержень, который давал бы устойчивость жизни государственного целого.

Такой «константой», по мысли евразийцев, и должна являться организация ведущего слоя, образованного на идеократических началах и снабженного определенными конституционными правами. Эту организацию евразийцы называют «государственным активом». Но действие ее должно опять-таки быть «диалектическим», а не механическим, не должно сводиться к «зажиму».

Только при этом условии вся система приобретает подлинно диалектический характер: властная организация, костяк государственной жизни – государственный актив признает и нечто, от него отличающееся, ему противоположное – стихию меняющихся народных настроений, учитывает ее и считается с нею.

Этот строй в его совокупности евразийцы именуют «демотическим». В фундаменте его лежит идеократический принцип, которым и определяется жизнь «государственного актива».

* * *

Евразийское государство всегда понимало себя как «собор национальностей» и «собор вер». Черты такой установки мы распознаем уже в скифской и гуннской державах, существовавших на нынешней территории России-Евразии в первое тысячелетие после Рождества Христова. Величайшей национальной и религиозной терпимостью (резко контрастировавшей с тогдашним европейским укладом) отмечалась монгольская держава XIV–XVIII веков, объявшая почти весь Старый Свет. Элементы религиозной свободы присутствовали и в весьма православном по своему укладу Московском государстве. Так, например, Иоанн Грозный ощущал себя покровителем не только православного, но и мусульманского вероисповедания. Здесь была руководящей та своеобразная формула терпимости, которая издавна выработалась в истории кочевых держав и гласила, что плохо то государство, в котором нет разнообразия языков и вер.

Нетрудно объяснить тот, представляющий на первый взгляд контраст между огромной силой принудительно-государственного центра, с одной стороны, и режимом непринудительности в национальном и религиозном вопросах – с другой, который мы наблюдаем в истории евразийского мира. Логика государственной жизни подсказывала, что широчайшая национальная и религиозная терпимость есть единственная возможная форма существования этих империй.

В евразийской истории отказ от терпимости всегда указывал на внутреннее разложение власти. Таковы были омусульманившиеся наследники монгольских держав, существовавших в XV–XVIII веках. Такова была русская власть позднего императорского периода с ее политикой «русификации».

Евразийцы как в национальном (языковом) вопросе, так и в вопросе религиозном исповедуют принципы свободы. Россию-Евразию они воспринимают как единство. Они не согласны идти с теми, кто в своекорыстных интересах желает разорвать на клочки это единство. Более того, они совершенно уверены, что такие попытки не могут удаться, а если удадутся, то лишь на короткий срок – и более всего бед принесут своим авторам. Такие попытки противоречат природе вещей.

Наше время есть эпоха создания огромных экономических объединений, «государств-материков», охватывающих большие пространства и обеспечивающих в своих пределах беспрепятственность и устойчивость экономического оборота. Тенденция эта сказывается также и вне России-Евразии. Эта последняя по своим географическим особенностям и по своей истории представляет собой идеальный пример «государства-материка». И география, и история, и потребности современной жизни в равной степени противоборствуют се расчленению.

Дело заключается в том, чтобы найти в ее пределах должные формы сожительства наций. Евразийцы понимают Россию как «собор народов». Они считают, что и политическое объединение этой огромной территории является результатом усилий не одного лишь русского народа, но и многих народов Евразии. Это должно найти выражение не только в чисто культурной области, но и в формах государственного устройства. В пределах общеевразийского политического единства каждому народу Евразии должна быть обеспечена область самостоятельной государственной жизни.

Евразийцы глубоко ценят коренное своеобразие каждого народа. Их основное усилие направлено к тому, чтобы каждому народу обеспечить возможность выявления и развития его действительных и неповторимых качеств. И они уверены, что так называемые национальные особенности будут складываться в некоторую гармонию, будут порождать явления широкого и творческого общеевразийского национализма.

Геополитика Евразии

Географический обзор России-Евразии

Евразия цельна. И потому нет России «Европейской» и «Азиатской», ибо земли, обычно так именуемые, суть одинаково евразийские земли… Урал («земной пояс» старых географов) делит Россию на Доуральскую (к западу) и Зауральскую (к востоку).

Ведем счет от исторической колыбели русского племени, от собирающего центра, который объединил Евразию именно в виде России.

Скажут: изменение терминологии – пустое занятие. Нет, не пустое: сохранение названий России «Европейской» и «Азиатской» не согласуемо с пониманием России (вместе с прилегающими к ней странами) как особого и целостного географического мира. А такое понимание сопряжено с восприятием российского мира как особого исторического мира, как мира целостной евразийской культуры, во всем разнообразии се отраслей. Через посредство этих условий изменение терминологии вкоренено в основные проблемы самосознания и самопознания евразийских народов…

По географическим признакам в основном массиве земель Старого Света выделен особый географический мир – мир евразийский, в границах своих совпадающий (приблизительно) с политическими пределами России. Тем самым русский термин «Западная Европа» теряет обоснование.

В русской терминологии под «Западной Европой» понималась совокупность стран, лежащих к западу от западных границ России, т. е. совокупность «западной» и «средней» Европы, согласно европейским обозначениям. В понимании евразийцев, прежняя «Восточная Европа» есть часть Евразии, а вовсе не Европы, и поэтому прежние «западная» и «срединная» Европа исчерпывают собой пространство Европы (как западной окраины Старого Света); и там, где раньше, в русской терминологии, говорилось о «Западной Европе», можно и должно говорить просто о Европе. Нужно заметить, что такое определение Европы издавна присутствует русском сознании; возьмем первый приходящий на память пример: «Природой здесь нам суждено в Европу прорубить окно». («Медный всадник», 1883).

Эта формулировка, данная около столетия назад, имеет дело именно с упомянутым определением Европы; Россия здесь не Европа: иначе нечего было б прорубать в нее «окно»…

Следует указать на возможность еще одного терминологического смешения, и притом противоположного направления, а именно отождествления Евразии с Азией; между тем как срединный географический мир Евразии отличен от географического мира Европы, так отличен он и от мира Азии…

При различении нескольких географических миров на одном сплошном сухопутном пространстве вообще невозможно провести раз и навсегда точные географические границы; и, конечно, граница политическая передает весьма несовершенно очертания Евразии как особого географического мира; важно определить бесспорные средоточия, основные пятна различаемых миров; в евразийском понимании, бесспорной Азией является система восточных, юго-восточных и южных периферий Старого Света: Японии, застенного Китая, Индокитая, Загималайской и Загиндукушской Индии, Ирана (хотя бы в пределах нынешней Персии) и всей так называемой «Передней Азии». И если евразийцы «окну в Европу» противопоставляют «упор на Азию», это не дает оснований, в чисто географическом смысле, отождествлять срединный мир Евразии, имеющий средоточие в трех низменностях-равнинах (Беломорско-Кавказской, Западно-Сибирской и Туркестанской), с периферическими областями Азии…

Азия, Евразия и Европа в указанном понимании – суть именно «географические миры», пространства, поддающиеся реальной географической характеристике по нескольким признакам одновременно. От понятия «географический мир» нужно отличать понятие «часть света». В определении последнего основой деления полагаем исключительно «граничные очертания воды и суши», т. е. проводим «однопризнаковое» деление, и притом «искусственное», так как «водным пространством разделяются весьма часто такие части суши, которые составляют по всем естественным признакам одно физическое целое, и, наоборот, части совершенно разнородные часто спаиваются материковою непрерывностью» (Н. Я. Данилевский).

Азия, Евразия и Европа, в нашем определении, составляют одну «часть света». Этой части света в русской терминологии приличествует, по нашему мнению, имя Ойкумены. Это греческое слово, означающее «вселенную», латинский orbis terranim, доныне не имело применения в русской терминологии. Ныне им можно обозначить «вселенную» русской истории, тот материковый массив, на котором развертывалась и развертывается русская история, основной континентальный массив Старого Света, который в то же время, в определенном смысле, есть «Монголосфера», область, в свое время на девять десятых объединенная монгольской державой XIII–XV веков (по территориальному протяжению величайшей державой, известной истории). Россия новых веков родилась в лоне и стала наследницей монгольской державы; и между прочим, также и в этом смысле основной континентальный массив Старого Света есть географическая ее «Ойкумена».

* * *

Россия-Евразия есть обособленное и целостное «месторазвитие». Таков основной вывод географического и исторического исследования.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.