Не только о Хармсе. От Ивана Баркова до Александра Кондратова

Того ради прошу Канцелярию Академии Наук, дабы соблаговолено было меня нижайшего на помянутого бывшего канцеляриста Калмыкова место определить и притом к окладу моего жалованья прибавить по благоизобретению Канцелярии Академии Наук, и о сем моем прошении решение учинить.

1753 года, Марта дня.

К сему прошению ученик Иван Борков руку приложил» [89].

Явное стремление Баркова оказаться в повседневной службе ближе к книгам не было уважено: его перевели из типографии не в библиотеку, а в канцелярию Академии наук «впредь до усмотрения», для переписки набело, с обещанием прибавки жалованья, «ежели он свои худые поступки оставит» [90], и хоть «худые поступки» не оставил, а снова провинился, тем не менее был не только прощен, но и получил посуленную ему прибавку жалованья. Об этом свидетельствует нижеследующий документ от 30 марта: «Понеже ученик Иван Борков за продерзости ево <а он, очевидно, вознегодовал на то, что его недавняя просьба не была принята во внимание. – В. С. > содержится при Канцелярии под караулом, а ныне он в виностях своих признавается и впредь обещает поступать добропорядочно, да и Канцеляриею он усмотрен против прежнего исправнее, того ради, да и для наступающего праздника С<вя>тыя Пасхи, из под караула его свободить, однако быть ему при делах в Канцелярии и для переписки ученых пиэс в звании копииста и к производимому ево нынешнему жалованью к 36-ти рублям прибавить ему еще четырнатцать рублей и тако имеет он получать в год по пятидесяти рублев; и оное прибавочное жалованье начать производить будущаго апреля с перваго числа; а ежели он Борков впредь наилучшим образом себя в делах и поступках окажет, то имеет ожидать как прибавки жалованья, так и произвождения; а в противном случае непременно отослан будет в матрозскую вечную службу; чего ради ему объявить сие с подпискою.

Подлинной за подписанием Советника г<оспо>д<и>на Шумахера за скрепою Секретаря Ханина.

Марта 30 дня 1753 года» [91].

Таким образом, можно в очередной раз подивиться снисхождению к Баркову академического начальства и пытаться объяснить это, по-видимому, особенными профессиональными достоинствами, которые сумели заметить и оценить в Баркове решавшие его судьбу профессора (не просто и не только чиновники) [92].

В какой-то месяц 1754 года Барков очередной раз был наказан батогами «за его пьянство и дерзкое поведение» [93], а 15 апреля того же 1754 года очередной раз попытался переменить свои служебные занятия – очевидно утомившую его работу переписчика чужих бумаг: «В Канцелярию Академии Наук Всепокорное доношение.

Доносит оной же Академии Копеист Иван Барков о нижеследующем:

1. Уведомился я именованный, что полученною сего апреля из г<осу>д<а>р<с>твенной Адмиралтейской Коллегии промемориею требуется в типографию морского шляхетного кадетского корпуса справщик, который бы знал российскую грамматику и по латине;

2. А понеже я в рассуждении знания объявленных в той промемории грамматики и латинского языка особливую имею к оной должности способность, тако ж и к типографскому поведению нарочито уже приобык, упражнявшись в касающихся к тому делах, наипаче же во исправлении корректур более, нежели полтора года;

3. Того ради, да и для претерпленной мною весма немалой бедности, в коей почти целые три года обращался, всепокорнейше Канцелярию Академии Наук прошу, дабы в порадование мое и во облегчение от оной не лишить меня в сем случае высокой милости, удостоить к определению в помянутую должность, а паче что сим способом малые труды мои в науках втуне остаться не могут, но и сверх того чувствуя толь чрезвычайную милость и пользуясь, елико возможно, приобретенными от Академии плодами учения с непременною благодарностию, по всеподданнической моей рабской должности, о многолетном здравии ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА с ИХ ИМПЕРАТОРСКИМИ ВЫСОЧЕСТВЫ молить Бога неусыпно буду, к тому ж и высокую честь и славу Академии ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВА по всей моей возможности наблюдать и прославлять долженствую;

4. Что ж касается до моего исправления в житии, то не довольно еще кажется, чтоб нынешнее мое гораздо исправнейшее против прежнего состояние могло быть о честных моих поступках доказательством, но непременно во всю мою жизнь стараться не премину, дабы и всегда оказывать себя таким, какому надлежит быть трезвому, честному и постоянному человеку.

Апреля „“ дня 1754 год<у>.

К сему доношению копеист Иван Барков руку приложил» [94].

Канцелярия Академии наук в очередной раз отказала Баркову в попытке избегнуть роли вечного переписчика («копеиста») чужих бумаг и дел и заняться всерьез любимыми русским и латинским языками и книгами: «…быть ему впредь об нем до усмотрения при писме всяких дел, а чтоб он таковыми доношениями часто Канцелярию не утруждал, сию резолюцию объявить ему с подпискою» [95]. Не учинил ли Барков именно вследствие этого очередного отказа в своей просьбе то «пьянство и дерзкое поведение», за которое он был «наказан батогами» (см. выше)?

Наконец через год происходит знаменательное событие: 13 февраля 1755 года канцелярия Академии наук выделяет Ломоносову для помощи в переписке его трудов копииста Ивана Баркова [96] – Ломоносов в это время закончил «Опыт описания владения первых великих князей российских»; с этого времени Барков начал работать в доме Ломоносова [97] и практически не расставался с ученым и поэтом до самой его кончины в 1765 году. Впрочем, можно предполагать, что уже не раз отмеченной и проявленной во многих документах снисходительности академического начальства к своим проступкам Барков еще до начала непосредственной работы у Ломоносова был обязан его покровительству: вспомним, что Ломоносов не только согласился проэкзаменовать опоздавшего к приемным экзаменам Баркова, но и дал высокий отзыв о его способностях и ходатайствовал о зачислении студентом Университета. Таким образом, не менее десяти лет (а вероятно, и более того) Баркова и Ломоносова связывали совместные труды и, по-видимому, взаимная симпатия.

Примерно в это время имя Баркова становится известным среди интересующихся литературой и у самих писателей.

Находившийся в 1850-е годы в Москве, но регулярно получавший информацию обо всем, происходившем в Петербурге, историк Я. Штелин вспоминал: «Около этого времени, именно в 1753 г., являлись в Москве различныя остроумныя и колкия сатиры, написанныя прекрасными стихами, на глупости новейших русских поэтов под вымышленными именами (Autore Barcovio, satyro nato)» [98]. И далее: «Барков <…> сделался известным своими острыми сатирами на необразованных новых стихотворцев» [99]. Вполне вероятно, что Штелин имел в виду «Сатиру на употребляющих французские слова в русских разговорах» и еще более задорно-полемическую «Сатиру на Самохвала». Последняя явилась откликом на опубликованную в вышедших в 1752 году в «Сочинениях и переводах» Тредиаковского басню «Самохвал». Тредиаковский, задетый претензиями Ломоносова на первенство во введении в отечественную поэтическую практику тонического стихосложения, заносчиво оспаривал свое первенство. Ломоносов в полемику не включился. Зато на вызов ответил Барков: вступившись за своего университетского учителя (и покровителя?) он утрированным языком Тредиаковского – другого университетского преподавателя – высмеял его неумеренные притязания. По-видимому, кроме названных, были и еще какие-то сатирические произведения «на глупости новейших стихотворцев», не дошедшие до нас или неопознанные в качестве таковых. Вполне вероятно, что в те же годы (1752–1753) появилась и одна из знаменитейших и безусловно атрибутируемых Баркову ода «Приапу» – датировка Штелиным времени появления первых произведений под именем Баркова совпадает с пометой при одном из рукописных списков оды «Приапу»: «Списано с оригинала 1752 года» [100].

Таким образом, Барков стал помощником Ломоносова, уже не просто проявив свой поэтический талант и темперамент, но и продемонстрировав, на чьей стороне и в каком качестве этот темперамент готов впредь проявляться.

Нельзя не обратить внимание и на еще одно обстоятельство. Многочисленные парафразы или прямые цитаты из Ломоносова в произведениях Баркова все взяты из произведений поэта, созданных в достаточно локальный хронологический период, а именно в 1746–1751 годах: «Ода 1746 года», «Ода 1747 года», «Переложение псалма 145», «Ода 1748 года», «Тамира и Селим», «Ода на взятие Хотина» (у Баркова это оды: «Турову дню», «Приапу», «Описание утренней зари» – всего около десяти подобных произведений). Невозможно утверждать наверное, но и не исключено, что эти произведения Баркова тоже созданы в период около середины 1750-х годов, ко времени назначения Баркова помощником Ломоносова, и сыграли свою роль в этом назначении: использование Барковым произведений Ломоносова в своих одах не было обидным для его учителя; отмеченное «терпимое отношение к ним самого Ломоносова» [101] объясняется тем, что Барков в своих сочинениях этого рода использовал «классическую оду ломоносовского стиля» [102], не уничтожая ее существо, но лишь гротескно снижая, что было своеобразной поэтической игрой, но не издевкой над образцом.

Итак, с конца зимы 1755 года Барков становится помощником и сотрудником Ломоносова в его трудах и сначала переписывает его труд по истории России (см. выше), а затем «Российскую грамматику»: «Потребно мне на переписку Российской грамматики, сочиненной г. советником и профессором Ломоносовым, – обращается он 12 сентября 1755 года в канцелярию Академии наук, – шесть дестей голландской писчей бумаги. Того ради сим репортую, чтоб повелено было оное число бумаги мне выдать 1755 года, сентября 12 дня» [103], а после окончания этой работы принимается за подготовку для сдачи в типографию второго тома «Сочинений» Ломоносова.

За талантливого переписчика шла борьба – его хотели удалить от Ломоносова и вернуть в академическую канцелярию, но, надо полагать, Ломоносов его отстоял, о чем узнаём из очередного документа, составленного в канцелярии 9 февраля следующего 1756 года: «Генваря 29 дня Конференции секретарь и проф. Миллер доношением объявил, определенной де при Конференции копиист Иван Барков находится беспрестанно для письма у г<оспо>д<и>на сов<етника> и проф<ессора> Ломоносова, а при Конференции ежедневно случаются дела, для которых российский копиист необходимо надобен, и требовал, чтоб копииста Баркова возвратить на прежнее место, или определить вместо его кого другова, искусного писца, дабы в настоящих делах не было остановки; приказали: копииста Баркова оставить при советнике г<оспо>д<и>не Ломоносове, ибо он, Барков, переписывает у него сочиненную им, г<оспо>д<и>ном Ломоносовым, „Российскую грамматику“, а вместо ево в Конференцию для переписки ученых дел и прочаго определить находящагося при библиотеке копииста Семена Корелина» [104]. Безусловно, переписка и «Российской грамматики», и очередного тома «Сочинений» Ломоносова была для Баркова не менее блестящей школой русского языка, нежели соответствующие университетские курсы.

Другой фундаментальной школой – уже по изучению древней российской истории – была в течение нескольких лет работа Баркова над перепиской для Ломоносова «Повести временных лет» – летописи, составленной древнерусским писателем XI – начала XII века, монахом Киево-Печерского монастыря Нестором. Эту работу Барков начал в апреле 1756 года [105], в октябре – декабре закончил переписывание сделанной в свое время по указу Петра I копии с так называемого Радзивилловского списка летописи [106] (во время посещения Кенигсберга, где хранился список летописи, Петр I приказал снять с него копию, которую переправили в Петербург), а в октябре 1758 – мае 1759 года, когда из Кенигсберга в Петербург доставили тамошний список летописи Нестора, делает сличение и правку петровской копии по тексту подлинной Кенигсбергской. «Вся правка сделана рукою И. Баркова, который имел непосредственное отношение к работе над летописью Нестора: по указаниям Ломоносова он вносил поправки и исправления в петровскую копию Кенигсбергской (Радзивилловской) летописи, вписывал карандашом варианты и примечания <…>» [107].

Между тем в 1756–1757 годах Барков в очередной раз вступил в литературную полемику, возникшую вокруг имени Ломоносова. Поводом послужил ломоносовский «Гимн бороде» – стихотворный памфлет, направленный Ломоносовым против деятельности Синода, который запрещал публикации сочинений на естественно-научные темы (в частности, был запрещен перевод философской поэмы английского поэта А. Попа «Опыт о человеке»), а придворный проповедник епископ Гедеон (Г. А. Криновский) выступил в печати с критикой научных теорий Ломоносова. «Гимн бороде» Ломоносова широко распространялся в списках и вызвал многочисленные критические и сочувственные отклики. Среди последних был и барковский текст «Пронесся слух: хотят кого-то будто сжечь…», который очередной раз демонстрировал Ломоносову острый ум и преданность его ученика.

Впрочем, Барков был постоянен и в другом: «за пьянство и неправильности» в январе 1757 года он был отстранен от ведения письменных дел президента Академии наук К. Г. Разумовского, которыми занимался одновременно с работой для Ломоносова [108] (а в 1758 году на несколько недель исчез из Академии и не появлялся на службе, так что его даже пришлось разыскивать через полицию [109]).

Наряду с деятельностью копииста (которая, в случае с летописью Нестора, была отнюдь не формальной, но в своем роде творческой), Барков занимался и переводческой работой: в 1758 году он перевел и подготовил к изданию книгу «Переводы с латынскаго и шведскаго языков: Случившияся во времена императора Марка Аврелия римскаго и Каролуса 12 шведскаго» (издана посмертно в 1786 году с опечаткой в инициалах переводчика: «Переведено трудами С. И. Баркова») – это были преимущественно образцы ораторского искусства любимых им древнеримских авторов.

Болезни, как и прежде, его не оставляли. 2 мая 1761 года, извиняясь перед академическим историком Г. Ф. Миллером, Барков сообщал: «Я весьма глазами болен, и для того порученное мне от вас дело сам отнести не могу, в чем нижайше прошу ваше высокоблагородие меня извинить. При сем приемлю смелость напомянуть вашему высокоблагородию, чтоб оставшуюся черную тетрадь, есть ли отищутся, сочинение мною краткой Российской истории мне пожаловать возвратить, ибо я другова оригинала не имею, а намерен оную продолжать далее. Впротчем с глубочайшим почтением моим пребуду вашего высокоблагородия Милостивого г<осу>д<а>ря всепокорный слуга студент Иван Барков» [110]. В этом письме примечательна подпись: «студент» – Барков к тому времени уже ровно тринадцать лет пребывал в этом звании!

Между тем занятия его были отнюдь не студенческого уровня.

Начатую им осенью работу над «Краткой российской историей» он, как явствует из письма, давал на прочтение авторитетному собирателю соответствующих исторических документов Г. Миллеру и, вероятно, пользовался его консультациями. В октябре 1762 года это сочинение в вопросо-ответной форме вышло в свет в качестве приложения к изданию: «Гилмара Кураса Сокращенная универсальная история содержащая все достопамятные в свете случаи от сотворения мира по нынешнее время со многим пополнением вновь переведенная и с приобщением Краткой российской истории вопросами и ответами в пользу учащагося юношества». 22 октября по резолюции канцелярии Академии наук велено было «… переводчику Баркову за сочинение им Сокращенной Российской истории выдать двадцать экземпляров книгами или деньгами» [111]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.