Дети Вольного Бога. Золотые нити. Книга первая

– Я бы хотела у тебя кое-что узнать. Касаемо невозможности того, о чем я говорю. Мы сможем поговорить завтра ночью, когда «Хмельной котел» будет закрыт? Честное слово, мне так хочется тебя ударить, но я при всех не могу.

– Так ты хочешь личной аудиенции, чтобы меня избить? – он продолжал веселиться, улыбка не сходила с его лица. Мне бы его спокойствие и умение так жизнерадостно улыбаться во время зимы. Это раздражало еще сильнее.

– Хватит, пожалуйста. Мне в самом деле тошно, – прошу его и пробую вино на языке. Жар Фаируса расходится по горлу палящим солнцем и драконьим золотом. Что-то внутри успокаивается, тревога утихает и ложится спать.

«Ты никогда не умела разбираться в своих проблемах и чувствах. Конечно, проще ведь заливать их спиртным», – доносится откуда-то с кромки сознания голос отца. Морщусь и отставляю бокал.

– Ладно-ладно, прости. Просто хотел немного поднять тебе настроение. Видимо, сегодня это сделать не получится. Хорошо. Давай встретимся завтра. Я попробую сделать то, о чем ты меня попросишь.

Рэйнар откинул рыжие волосы с глаз и с интересом заглянул за мое плечо. Карие глаза сузились. Я знала этот взгляд и не любила его, многие наши разговоры на нем заканчивались. Он мог означать только одно: что–то начинается.

– Ты на полном серьезе считаешь это нормальным? Они убивают всех, кто помогает королю! А если я в лихие года брал работу у местного лорда, меня что, тоже убить надо? – раздался сзади голос возмущенного колдуна. Голос дрожал, обвинения сыпались градом. В таверне воцарилось молчание, все внимание переключилось на начинающуюся потасовку.

– Какая разница? Кому ты вообще нужен? На либертасских наемников найдутся наши. Перебьют друг друга, и дело с концом.

– Кому я нужен?! Да ты сам кому нужен?! Слышал, ты недавно заказ от ублюдка из Либертаса получил. Изменник, выходит.

Это, видимо, стало последней каплей у ссорившихся чародеев. Началась драка. Рэйнар вздохнул и слабо кивнул мне, мол, проводи время с удовольствием, а сам пошел разнимать колдунов.

Я оставила на стойке золотые монеты и незаметно выскользнула из таверны, пока обстановка внутри оставалась накаленной. Интересно, что подумает Рэйнар о новых задачах, которые поставил Присон, но узнать это все равно предстояло завтра. Пока мать жила с нами, она говорила: "Если хочешь разобраться с ситуацией, которая кажется невыполнимой, посмотри на нее под другим углом или обратись к людям, которые имеют иное мнение и смотрят на жизнь не так, как ты".

Я жила в неспокойное время. От этого было только страшнее.

Ривер

Было страшно. Я смотрел на их тела, не выпуская из рук нож. Сердце, казалось, лопнуло в груди, разметав ошметки по ребрам. Слез не было. Ничего не было. Только пустота внутри и сухие, не моргающие глаза.

Казалось, мир вокруг почернел. Почернело все, кроме кровавой лужи и двух тел, застывших в неестественных позах. Я не думал о том, что со мной будет. Скорее всего, когда узнают, кто это сделал, меня повесят. В углях очага вот уже целую вечность свистел чайник. Его свист пробивал виски насквозь.

– Зачем ты это сделал? – донесся девичий голос из коридора.

Я и тебя убью. Я всех убью. Я поднимаю нож.

И просыпаюсь с застывшим на губах криком. Если бы была возможность не спать, я бы отдал все, чтобы сон не касался моих век.

Она спала рядом, как обычно покинув свое место у костра. Жалась ко мне от холода, кутаясь в медвежью шкуру. Вот уже несколько месяцев мы блуждаем в этих зимних лесах, а я не могу признаться ей, что сбился с курса и заблудился. Страшнее всего – слезы и разочарование в небесного цвета глазах.

– Тебе снова приснился кошмар? – сонно промурлыкала маленькая, цепляясь холодными пальцами за мою рубашку.

– Да. Ничего страшного. Спи, тебе нужно набраться сил перед рассветом. Я схожу за хворостом.

Наверное, она даже не дослушала, как снова провалилась в сон. Я поднялся на ноги. Нужно было пройтись. Иначе страх никуда не денется. Почувствовать землю под ногами, ощутить, что я здесь, сейчас. Отступи, паника, отступи, прошлое. Прочь.

Говорят, зима в Заговоренном лесу приходит раньше. Мы зашли сюда еще осенью, покинув Либертас, и с тех пор блуждали в чащах, пробираясь сквозь сугробы. Пальцы леденели от холода, я давным-давно забыл, каково это – чувствовать ноги. Губы трескались, кожа слезала с обмороженных щек. Больше, чем ступить на земли Фелабелля, я хотел только прихода весны. Ходят легенды, что Заговоренный лес специально путает путников, если их намерения не чисты. Я думал об этом, но с каждым днем, размышляя, убеждался, что это не так. Этому лесу давным-давно стоило выпустить меня, хотя бы из-за маленькой девочки, которой приходится шататься по свету со своим убийцей-братом, потому что дома больше нет. Хотя бы ее выпусти, прошу тебя, Триедина.

Я молился многим. Эиру, в которого верю, Триедине, в которую верить пришлось, драконам, Заговоренному лесу. Я говорил с ним, как с отдельным существом. Как с человеком и старым другом. Я молился всем, но никто меня не слышал.

Через пару недель, я стал думать, что это урок. Начинать путь всегда тяжелее, чем продолжать. А потом пропала любая надежда. О справедливости судить совсем не мне. Я не из тех, чьи поступки не заслуживают осуждения. Возможно, мне просто воздается за мои деяния. И воздается страданиями близких.

По вечерам я вырезал Нессе кукол из дерева, пока пальцы совсем не замерзали. Мне хотелось, чтобы у нее было детство, даже со мной – человеком со съехавшей крышей, дурным и непостоянным. Я мог оставить ее на месяц в таверне, заплатив за комнату и договорившись с хозяевами, чтобы ребенок был в безопасности, сытый и здоровый. Да, я часто ее бросал. Бросал, и каждый раз возвращался, потому что никого я не любил так, как ее. И не было в этом мире большего дома, чем тот, где она меня ждет.

Я собирал сухие ветки, срезая их острым ножом. Тем самым ножом.

Я вздрогнул, еще не отойдя от сна. Деревянную рукоять, обшитую драконьей чешуей, украшали вырезанные языки пламени. Нож был дорогой и редкий, отец подарил мне его на день рождения, думая, что так воспитает настоящего мужчину. Тогда он сказал, что кожу для этого ножа несколько столетий назад срезал с трона Эрдали близкий друг короля. За предательство его, конечно, повесили, но нож пропал, и только человек, чье сердце горит огнем, сможет держать его в руках.

Это был единственный подарок родителей. Не знаю, где они его раздобыли, скорее всего, украли у какого-нибудь приезжего торговца. Сталь ножа была невероятно острой. Уже у многих я отнял жизни этим серебром. А теперь стою, как баран, и не могу ветку от дерева оторвать.

Ничего, малыш, скоро потеплеет, вьюги закончатся, охотиться будет легче. Искать Фелабелль будет легче. И мы его обязательно найдем. Найдем и исправим то, что происходит. То, из-за чего мы вынуждены скитаться, как побитые собаки. То, из-за чего приходится убивать.

Я вернулся к костру через несколько часов, волоча по земле хилую охапку хвороста. Несса спала крепким детским сном, в том же положении, в котором я ее оставил. Себе я пообещал, что скоро все закончится, звезды покажутся на небе и проводят нас. Я не мог сдаться хотя бы ради нее. Несса – все, что держало меня в этом мире. Сам я был лишь ее тенью, тем, кто помогал ей выжить. Я думал об этом не раз, в самые неожиданные моменты, иногда эти мысли пугали меня. В погоне за счастьем и здоровьем сестры я терялся. Приходилось напоминать себе, кто я. И зачем.

Вот только для себя я все равно ничего не хотел. Для себя я ни к чему не стремился. Значит, пусть так оно и будет.

На рассвете мы должны двинуться дальше. Не знаю куда, просто интуитивно. Поправляю костер и сажусь рядом со спящей сестрой. Фелабелль не славился гостеприимством, да и вообще был одним из самых суровых государств. Король, волчьи тропы, драконы, изгнанные в глубокие пещеры. Все это казалось кошмаром. Нет здесь свободы вольного Бога. Проклятые земли. Но разве нельзя ничего исправить?

Если у меня получится, каков шанс, что война закончится, и люди перестанут гибнуть напрасно? Есть ли у мальчика с Алых гор возможность хоть что-нибудь изменить?

Помню, как они впервые пришли за мной. "Чем больше преступлений вы совершаете, тем меньше у вас свободы выбора. Сколько раз вы провинились перед местными жителями? Позарились на чужое, украли сколько раз? Мальчики в вашем возрасте уже защищают Родину. Подумайте об этом. И запомните: еще раз нарушите закон – и окажетесь в рядах новобранцев. Армия лечит таких, как вы. И лечит довольно быстро".

Отец тогда смеялся, как ненормальный.

Не буду об этом думать. Не сейчас. Сейчас я хочу успокоиться. Подумаешь, воровал еду. Родители считали, что я уже взрослый, в четырнадцать-то лет, могу найти работу и кормить себя сам. О сестренке они заботились, и то славно. Но меня никуда не брали. А когда брали – приходилось работать неделями ради одной булки хлеба. Деньги вкладывались в войну. В защиту нашего государства. Фелабелльским королям всегда нужно больше. Больше земель, рабов, золота.

Тогда я начал воровать. Обносить прилавки с фруктами, мясом и хлебом у местных торговцев. У нас в деревне, конечно, все друг-друга знали. Поэтому догадаться, что воришкой был мелкий сынок двух пьяниц с окраины, было несложно. Отец бил меня в кровь, мать швыряла посудой, тарелками и тяжелыми сковородами, и нередко попадала прямо в голову. Несса плакала.

Когда я слышал в трактирах Либертаса, что нет лучшего места для жизни на всех Девяти континентах – мне хотелось плакать. По-детски уревываться, топать ногами, кричать. Хорошо там, где нас нет. А люди везде одинаковые. Везде люди твари, пока живут в бедности.

Строй мир своими руками, если хочешь счастья для близких. Либо вообще не плодись, раз не готов к тому, что мир для своих детей придется менять.

По закону, они должны были прийти трижды. И лишь на третий раз забрать меня. Вот только к тому времени нас с Нессой там уже не было. Я сбежал от войны и убийств, потому что знал: как только меня заберут, родители начнут вымещать свою злость на Нессе. И придет ее черед ходить в синяках, драться во дворе с мальчишками и девчонками, носить клеймо "алкашьей грязнули".

Денег не было. Я бежал ночью, прижимая спящую трехлетнюю сестру к груди. Я не знал ничего ни о воспитании детей, да и сам был четырнадцатилетним ребенком. Я не знал, как нам теперь жить. Я бежал в столицу Либертаса, и в пути наткнулся на костер, у которого грелись и пели барды.

Я рассказал им свою историю. Выслушав, они предложили мне податься к наемникам, а потом весь вечер пели о Шезме Прощенном. Ребята были пьяными и веселыми. Живыми. Когда родители напивались, казалось, что они становятся настоящими мертвецами. Здесь было по-другому. С того дня я мечтал научиться пить так, чтобы, напившись, красиво петь. Но по сей день я больше смахиваю на отца, когда в рот попадает хотя бы капля алкоголя.

Я боюсь себя, когда выпиваю.

Утром мы нашли группу наемников. Они научили меня кормить сестру по расписанию, работать и находить работу. Через год мы покинули их. Точнее они сами прогнали. Потому что узнали, что меня разыскивают.

Еще пару лет мы скрывались в душных тавернах, где пахнет спиртным. Я работал, пока меня не нашел тот человек, чей заказ я выполняю сейчас, пробираясь в Фелабелль и пытаясь покорить Волчьи тропы.

Это был мужчина в возрасте. Он знал о моей истории и моей сестре. Он был первым, кто посочувствовал мне и не стал обвинять. Заказчик знал, что мне понравится работа, которую он захочет дать. Хитрый старый лис изучил меня до мозга костей. Позже он рассказал, что состоит в Великом совете Либертаса, где принимают решения насчет войн и преступников. Совет состоял из тысячи человек из разных регионов страны. Мужчина рассказал, что я уже четыре года числюсь преступником в розыске. Он мог бы арестовать меня, лишить сестру брата, но не стал этого делать. И не стал бы, даже откажись я взять его заказ. Но я взял.

Солнце лениво поднималось из-за горизонта. Маленький комочек дрожал, прижимаясь ко мне. Рассвет. Пора в путь. Может быть, сегодня нам повезет.

Элибер

Я давно забыл, что такое тепло.

Последний раз тепло было в хижине Ари почти десять лет назад. Она была теплая. Живая. Когда я вернулся домой – все вокруг замерзло. Застыло. И с каждым годом леденело все больше. Я и сам становился сталью. Меня закалял любой мой выбор и поступок.

То, что сказала Великая чародейка, камнем легло на мою душу. Постепенно я стал замечать то, чего не видел раньше. Взгляды братьев и мачехи – острые, как лезвия. Волчьи клыки, когда они улыбались мне, казалось бы, с дружелюбием. Я понимал, что значили эти взгляды, и решил действовать раньше, чем они опомнятся.

Я отравил всех своих младших братьев. У короля Фелабелля не будет наследников, кроме меня. Я предотвратил собственную смерть от их рук и решил, во что бы то ни стало добиться своего. Надеть корону. Изменить страну. Бороться против войны.

Но разве это легко, смотреть, как они умирают от твоих рук – в муках, захлебываясь кроваво-красной пеной, с выпученными в агонии глазами. И помнить, всегда помнить, что цена короны и мира – смерть твоей семьи, даже если она желала тебе того же?

Разве возможно не очерстветь?

Каждый день я видел в зеркале повзрослевшего мальчика с остывшими серыми глазами. Он все рос вверх, черты лица становились острее, серые пряди волос понемногу затягивались в длинный хвост, а глаза оставались теми же. Пустыми. Блеклыми. Как тлеющие угли. Пепел.

За войной стояло нечто большее. Горящие бунты людей, что не могут законно покинуть Фелабелль и уйти в Либертас. Но кто же будет работать, вспахивать поля, рожать детей, если народ сбежит с Волчьих троп? За войной стояли голод, страх, болезни и смерти. Огонь, что таился в сердцах людей. Мы должны быть в их глазах победителями, которых нужно бояться. Наши чародеи истребят нечисть. Мы завоюем новые земли Либертаса. Мы поработим саму свободу, разрушим храмы Эира, сожжем их деревни, низвергнем их веру. Мы сильные. Они слабые.

Грубая сила. Мягкая людям не понятна.

С каждым годом я всё больше и больше осознавал тайный смысл войны. То, зачем она нужна. То, зачем мы отправляем туда мужчин. Запугиваем их, как зайцев запугивают волки, – вот что будет с вами, если вы покинете Фелабелль. Вы должны Короне свои жизни, вы обязаны жертвовать ими во имя своей страны. А если не пожертвуют – либертассцы захватят ваши дома, изнасилуют ваших жен и детей. Они ненавидят нас за то, что когда-то мы отринули их. Они наши враги. Так было и так будет, пока мы не уничтожим их.

И никто не узнает, что это мы первые вторглись в их земли с огнем и кровью. И никто не узнает, что они просто защищаются.

Это выгодно. Политически. Завоевав победу в этой войне, я смогу изменить их взгляды. Только тогда смогу. Но для этого мне нужно выиграть.

Мне нужно быть сильным. Не показывать слабость ни перед кем.

Ведь только когда я ступил за черту "взросления", меня стали слушать и уважать. Когда я убил братьев – мачеха начала бояться меня, а отец впервые посмотрел серьезно. Меня больше не нужно было защищать. За меня не переживали.

А раньше я был посмешищем. Шутом. Маленьким глупым ребенком, которого обзывали бастардом, хотя я никогда им не был. Отец знал, но считал, что я должен разобраться сам. Они называли мою мать шлюхой. Они били меня, когда я говорил, что она была первой женой отца и до сих пор остается его главной любовью. Они убили пса, которого я забрал с улицы и воспитал. Они написали его кровью на моей кровати слово "грязнокровка". Я прощал. Прощал им каждую гадость, каждый волчий укус. Я думал, это сделает меня сильнее. Я мечтал, что однажды они преклонят передо мной колени и будут молить о прощении. Они ненавидели меня за мое первенство, а я их любил.

Но одной любви не хватит, чтобы поставить на колени целый мир.

И я забыл, как это – любить.

Наверное, Дэви была единственной, кто понимал меня. Она лечила мои раны и синяки. Дэви была старше почти на пять лет. Я любил зарываться носом в шелк ее волос, как собака. Дэви до двенадцати лет училась у Ари магии, а затем попала в замок. Она бежала от отца и хотела что-то значить сама. Здесь она стала помощницей бывшего колдуна при Короне. А сейчас, разумеется, моей правой рукой.

Тогда я был даже влюблен в нее. Дэви пахла весной, одуванчиками и дождем. Она носила яркие красные юбки и белые чулки. Волосы заплетала в косы и укладывала на голове змеиными гнездами. Я смотрел в ее удивительные глаза. Взгляд одного из них – медовый, карий, ореховый – всегда был мягче и добрее. Второй – голубой – оставался холодным и строгим. Она говорила, что это называется гетерохромией. А я называл это волшебством.

Дэви залечивала мои синяки и ссадины. Ее мягкие руки с тонкими запястьями касались поврежденной кожи, поглаживали нежно, прикладывали лед. Мы разговаривали ночи напролет, и я не отрывал глаз от оспинки на ее виске, от ее белоснежной северной кожи и маленького шрама на подбородке. Она была самой красивой из всех, кого я встречал.

Дэви жалела меня по-настоящему, вытирая слезы с моих щек. Она верила в меня, поэтому и рассказала, где живет Ари.

Но после того, как я вернулся из Заговоренного леса, надежда в ее разных глазах стала гаснуть. Дэви разочаровывалась во мне с каждым моим новым поступком. Мы перестали разговаривать. Это закаляло мой характер. Было больно, но из боли можно ковать самые острые клинки.

Мои чувства остыли. Я больше не видел в ней магии и волшебства. Да и той красоты, которой восхищался, будучи маленьким ребенком, тоже. Видимо, прекрасное доступно взору, только когда к нему открыто сердце.

Отец умер, едва мне исполнилось девятнадцать. Говорят, его споил на охоте кто-то из наемников Либертаса. Так я стал королем. Мачеха шарахалась от меня по всем углам замка, но скрыться ей не удалось. Я отправил ее в Заговоренный лес замаливать прощение у Триедины за то, что больше не смогла родить моему отцу мальчиков, что встали бы в наследство на трон следом за мной. Всех своих сестер я выдал замуж в тот же год. Было столько слез и ненависти, но все это делало меня сильнее. И холодней. Я становился зимой.

Отец любил меня. Я был всем, что осталось у него от его первой любви. Мама не была дочкой известного лорда, приближенного к короне. Она была дочерью помещика, с которым однажды на пристани познакомился отец. Дедушка тогда как раз собирался женить отца на какой-то совсем юной, но богатой миледи из хорошей семьи. Отец был непреклонен. Он отказался. Умел любить, наверное, потому и умер. Меньше любишь – дольше живешь. В это я верил. Дедушка не мог противиться своему старшему сыну. Они долго ссорились, но отец все сделал по-своему. Говорят, маму убила дочка того лорда, когда выросла и стала понимать, какое оскорбление нанес ей король, предпочтя другую.

Хоть отец никогда не наказывал моих братьев за то, как те обходились со мной, мы вместе с ним похоронили мою собаку. Он попросил служанку поменять белье, испачканное кровью моего лучшего друга. Он утешал меня и разрешал навещать Дэви. Папа даже не отругал меня после того, как я ушел на поиски Ари. Король был в восторге только от того, что я смог вернуться из Заговоренного леса. Мачеха же в открытую оскорбляла, называла глупым истеричным ребенком. Тыкала пальцем и говорила, что я позор семьи.

Отец не казнил меня, когда я убил своих братьев. Конечно, никто не видел, как я это делаю, доказательств моей вины тоже не было, но все знали, что яд мешал я.

Я тоже любил отца, потому выдержал траур длиной в месяц. И лишь после вступил на престол.

С каждым днем мои руки окрашивались кровью. Люди гибли на войне, не смея ослушаться моих приказов. Но я понимал, что большая цена – падение империи, что выстраивали мои предки. Волчьи тропы не замести ни одной вьюгой. Пусть Дэви делает что хочет, но если не справится с поставленной задачей – больше не быть ей моей чародейкой. И так будет продолжаться до тех пор, пока я не получу то, что хочу. Страх.

Каждый день ко мне приходили люди и просили. Золота, скота, жизни. Им всегда было мало. Я исполнял лишь те просьбы, что были удобны для меня. Если нет – человек уходил с пустыми руками. Хороший король тот, кто помогает, но делает во благо себе. Наказать насильника? А он кто? Известный лорд? Простите, вы, кажется, врете. А, так речь идет о том самом Голлуэе, который треплется о заграничной свободе и раздает золото своему народу? Тогда да, конечно, мы сейчас же его накажем, бедная ваша девочка.

Как владыка Фелабелля я не мог самостоятельно устранять лордов. Это вызвало бы бунт на их землях. Народ был бы недоволен. Для этого можно было воспользоваться услугами наемников. Те всегда были рады помочь за горсть золотых монет и за личные обиды.

Разве я плохой король? Удобный для того, чтобы удерживать власть. Пока ты удобный – ты не упадешь. Пока ты знаешь, зачем все это – марать руки не стыдно.

Я стоял ночью в тронном зале, рассматривая карту Фелабелля на витражах потолках. Сквозь стекло сверкали созвездия. Ночью в замке всегда было тихо. Никаких служанок, шастающих по коридорам. Спокойно. Как будто я попадал в другой мир. Больше всего я любил это время. Звезды нежно подмигивали мне сквозь цветные стекла.

Я думал о судьбе Фелабелля. О Либертасе. Хотел бы я когда-нибудь ступить на те земли. Хотел бы я мечтать, как мечтают люди Вольного Бога.

Волчьи флаги висели на колоннах, удерживающих своды. Я всегда задавался вопросом, почему волк на гербе Присонов белый? Ответа не находилось. Завтра очередное слушанье, очередные приказы. И пустота в сердце. Мне нужно было жениться, родить наследников. Продолжить династию.

Времени не хватало. А еще это значило бы привести детей в мир войны. Заставить пройти через то, что прошел сам. Отнять возможность любить.

Этого я не хотел. Даже если я умру и не доведу дело до конца, пусть лучше тогда его никто до конца не доведет. Это моя цель. И я не хочу передавать ее кому-то. Ответственность за это могу нести только я. А если моим детям будет тяжелее идти к ней, чем мне?

У каждого в этой жизни должно быть предназначение. И оно должно быть свое собственное, не привитое никем.

Если его нет – человек не жив по-настоящему.

Если нет – бояться никто не будет. Беги, Иеримот, у тебя есть цель и страх Смерти. Это твой главный двигатель. Пока ты бежишь – бегу и я. Раз боишься, значит, неисполненная мечта горит огнем в твоем уже не бьющемся сердце.

Глава вторая

Ривер

Мне никогда не было так страшно, как сейчас.

Целый день мы шли по блестящему снегу. Солнечные искры отражались в капельках замерзшей воды. Ноги утопали в сугробе, Нессу приходилось нести на плечах. Ее длинные рыжие пряди волос спадали мне на глаза и казались горящим пламенем. Иногда я даже завидовал этому цвету, который достался ей от матери, мне перешли от нее только небесные глаза.

Несси качала ногами и рассказывала страшилки про Фелабелльских утопленников. Их я слышал уже не один раз, но она изо всех сил старалась меня чем-то занять.

– Хорошо. Но ведь утопленники – это нечисть, которая водится в лесах. Значит, сами по себе они где-то утонули. За всю нашу дорогу я не видел ни одного озера. Откуда им здесь взяться? – спрашиваю и с раздражением расталкиваю сугроб, в котором утонул по пояс. Несса радуется. Если спрашиваю – значит, интересно, значит, мое внимание приковано к ее рассказам. Ей нравилось придумывать ответы на мои вопросы. Фантазировала она умело, наверное, могла придумать любую ложь, которая будет гораздо интереснее правды. Такой у нее был талант – врать и воображать. И ведь для кого-то это было бы обычное вранье, а для нее все равно оказывалось истиной.

– А я их слышала, утопленников. Они мне по ночам поют колыбельные и рассказывают истории. Они специально озеро от нас прячут. Говорят, что нам идти в другую сторону, – возмущенно произнесла Несса и оттянула холодной ладошкой мою красную щеку. Губы треснули, было больно, но я ничего ей об этом не сказал. Я понимал, что у сестры просто замерзли руки. Варежки она потеряла несколько привалов назад, сказала, что их унес анчутка, у которого обледенели лапки. Ни в анчуток, ни в утопленников я не верил. Я жил с мыслью, что пока не увижу волшебства и магии – их не существует. Но в то, что лес – заговоренный, я поверил почти сразу, ибо нигде и никогда не терялся и не сбивался с курса. Возможно, в этом и есть какое-никакое колдовство. Но с варежками все было проще. Скорее всего, засыпало снегом, и мы не смогли их найти.

– А я бы хотел выйти к воде. Надоело уже снег растапливать. Хочу пить без всех этих махинаций.

– Ты что, Ривер, сдурел? – От негодования сестра чуть не соскользнула с плеч в сугроб. – Из того озера нельзя пить! Там вода мертвецов.

Хмыкаю. Осенью мы спасались дождями, но к зиме вода в фляжках закончилась. Приходилось довольствоваться снегом. Тяжело в этом лесу было найти даже обычные родники, я уж не говорю о водоемах. Как начнет теплеть, можно собирать березовый сок. Вот только я соскучился по воде, которую не нужно добывать. Выпил бы даже воду мертвецов, им то что, поделятся.