Босс скучает

Квартира на Шпалерной встречает меня холодом каменных стен. Приходится в спешном порядке включать все батареи и выветривать застоявшийся запах питерских дворов из просторного помещения. Здесь не особо уютно, или это мне так кажется, потому что мой северный город встретил меня мрачным серым небом и призрачной туманной дымкой, висящей над артериями рек. Комната площадью почти в тридцать метров, с потолками под четыре метра, живо отапливаться не желает, поэтому, как только представляется возможность, я сбегаю отсюда, готовая гулять хоть весь день, только бы не возвращаться и не заполнять голову очередными воспоминаниями. Здесь они по большей части будут горькими.

Но и в городе, особенно в этом районе, куда ни плюнь, все напоминает о Германе. Вот черт же-ж! Не было его на горизонте, и жила себе преспокойно, а теперь я так нервничаю, будто мне снова девятнадцать и мы только познакомились.

Самое неприятное, я не понимаю, что в голове у Германа, не могу поверить, что он не знал, что я здесь работаю. А может, действительно не знал?.. Кто теперь разберет… Ситуация поменялась: он мой босс, и надо с этим как-то жить. Только если Островский думает, что я буду покладистым сотрудником, пусть обломится сразу и бесповоротно. Если он, как и говорил, наводил справки, то знает, что покладистость – это совсем не про меня.

Вечер накатывается внезапно, я снова забегаю домой, чтобы переодеться и сходить в «Шляпу». Я знаю, там всегда разношерстная публика, прекрасный джаз и разнообразный выбор алкоголя. В тесном душном помещении можно без проблем затеряться и перекинуться парой ничего не значащих фраз у барной стойки с каким-нибудь завсегдатаем.

Контрабас звучит заигрывающе, а клавиши под пальцами музыканта за узким видавшим виды пианино выдают шаловливую импровизацию, когда я с бокальчиком красного сухого устраиваюсь в углу стойки. Этот бар на Белинского совсем не меняется: все те же зеленые стены, все та же тяжелая деревянная барная мебель и огромные вытянутые окна, за которыми по улице пробегают ночные гуляки. Такие же одиночки, как и я.

Хныкающие звуки саксофона с каждым новым моим глотком становятся все веселее. И все-таки чувствую себя в своей стихии, в своем городе. Боже, мне так этого не хватало. Да-да! В Москве так стремительно, в Нижнем – слишком неспешно, а тут – самое оно. Ритм северной столицы странным образом сонастроен с моим собственным.

Ловлю заинтересованные взгляды мужчин. Странные, ведь я оделась совсем по-простому: джинсы, толстовка, волосы забраны в хвостик, никакого намека на интимность и утонченность, но, видать, здесь особая публика.

Притоптываю ногой в такт музыке и допиваю вино. «Надо бы повторить», – думаю, и тут же передо мной на стойку опускается наполненный до краев бокал, будто бы кто-то ждал знака от меня.

Поворачиваю голову и утыкаюсь взглядом в чтеца моих мыслей. В Германа. Отшатываюсь так, что чуть не падаю с высокого барного стула. Неподдельное удивление мелькает на моем лице, и глаза Островского опасно и довольно вспыхивают.

Я ненавижу, когда меня застают врасплох, теперь еще более ненавижу, если это Герман.

– Преследуешь? – коротко бросаю без всяких приветствий, снова находя равновесие.

Он наклоняется ближе, и до меня долетает его запах – тягучий, мужской. Аромат его кожи, перемешанный с дорогим парфюмом. Мне хочется вдохнуть поглубже, но я сдерживаюсь, лишь смотрю на его щеку, где уже проступает дневная щетина.

Мозг работает на полную, просчитывая все его и мои ходы. Общение с Германом сродни игре в шахматы, я не знаю, какой будет его следующий ход. Сегодня пятница, и, если он не спешит домой, значит, действительно торопиться особо некуда.

А зачем тебе знать: есть ли у Германа кто-то, к кому стоит спешить? – тут же нарисовывается закономерный вопрос.

– Кто виноват, что нам нравятся одни и те же места? – вопросительно вскидывая брови, интересуется он.

Никто, милый. Только если общее прошлое.

Я жму плечом, как мне кажется, вполне себе небрежно. Затем опускаю взгляд на барную стойку.

– Спасибо, но не надо, – отодвигаю вино.

– Не дури, давай уже без привычной принципиальности, – он возвращает бокал на место, в его голосе легкое раздражение, будто я маленький ребенок, который не желает слушаться. – Я хочу тебя угостить.

– Ладно, спасибо, – слегка отступаю, а затем отворачиваюсь, чтобы не искушаться и не продолжать разговор, хотя по спине начинают бегать опасные мурашки.

Нервные окончания так остро реагируют на близость Германа, что вызывают у меня сплошное недовольство. Внутреннее «я» в приказном тоне твердит: обернись, обернись, ну обернись же!

– Как переезд? Удачно? – дыхание Островского касается моих волос.

Это что ж: он, значит, ближе подвинулся?

– Если бы не ты, я бы и не переезжала.

– Если бы не я… – повторяет он медленно, будто пробуя слова на вкус. – Варя, а начало было таким многообещающим.

Возможно, это вечер и расслабляющая обстановка бара так на него действуют, а возможно, он, как и я, какое-то время предавался горько-сладким воспоминаниям. Кто знает?

Я оборачиваюсь, и то, что вижу, совсем мне не нравится. Только сейчас замечаю, что Герман одет повседневно, и от того столичного «босса» в нем мало что прослеживается. Джинсы, тонкий черный свитер с треугольным вырезом, кожаная куртка поверх создают совсем другой образ.

Даже интонация его голоса изменилась: мягкая и заигрывающая, что возвращает нас во времена, когда мы познакомились, и он был моим…

Так. Стоп. Очень неправильное направление мыслей. Он теперь мой босс, а то, что было прежде, – прошло, похоронено и забыто.

– Знаешь, у меня нет привычки тусоваться с начальством, может, ты отсядешь? – эти слова вырываются так необдуманно и слегка внезапно даже для меня самой.

Язык побежал вперед головы, не совсем удачно, ведь с этим мужчиной надо аккуратнее подбирать слова, а я тут откровенно грублю.

Герман же, ничуть не обидевшись, накрывает лицо ладонью и хохочет, поглядывая на меня.

– И не подумаю, тем более тут всегда дефицит посадочных мест, ты же знаешь.

Это его «ты же знаешь» действует на меня раздражающе. Знаю, конечно, но предпочла бы не знать. Вернее, не разделять с ним общие воспоминания.

Хмурюсь, соскакиваю со стула, иду в зал. Ладно, тебе лень переместиться, тогда это сделаю я. Но Герман прав, тут яблоку негде упасть, и свободных стульев нет. Замираю на другой стороне бара напротив сцены, в пританцовывающей толпе.

Контрабасист заводит «Город над вольной Невой» в джазовой обработке, и все начинают подпевать. Это такой местный мини-гимн, что ли.

– Ничего не меняется, даже репертуар, – Островский все же настигает меня, держится позади, и я сдаюсь.

Куда я бегу? Зачем? К тому же это глупо и по-детски. Просто вспомнилось прошлое, вот я и расклеилась, но я ведь не такая, я сильная, смелая, гордая и никогда не пасую перед трудностями. Пожалуй, стоит это себе почаще напоминать.

Герман стоит прямо за моей спиной. Его ладони ложатся мне на плечи, защищая от неизбежных толчков в толпе. Через нее то и дело, словно волнорезы, снуют люди. А я ничего не замечаю и ни о чем не думаю, только о горячих руках Германа, оберегающих меня.

Я делаю глубокий вдох и прислоняюсь к его плечу. Ладно, к черту, пора расслабиться. Сейчас я не могу держать оборону. А он чего хочет? Может, случайно в «Шляпе» оказался?

Ага, так же случайно, как купил фирму, в которой ты работаешь… Вот, мысли снова бегут по кругу.

Если это какой-то извращенный способ мести, я не хочу быть его целью. Интересно, простого «прости, я переборщила тогда» будет достаточно? Что-то сомневаюсь…

– Варь, – выдыхает он мне в ухо, – я здесь давно не был, а ты?

Мы начинаем перекидываться незначительными фразами о музыке, об атмосфере, которая совсем не изменилась, кажется, болтаем даже об октябрьской погоде. Ох, и на опасную дорожку мы ступили. Ладно, пусть будет только сегодняшний вечер. Потом я подумаю, как поступать дальше, как с ним себя вести, какой тактики придерживаться.

В конце концов через пару часов мы собираемся по домам, выходим на улицу и бредем по Белинского до перекрестка с Литейным. В голове немного шумит от выпитого вина, но прохладный октябрьский воздух приводит меня в чувство. Не знаю, куда Герману надо, но мне вперед, поэтому я быстро бросаю «пока» и спешу к мигающему светофору. Не хочу этих долгих неловких прощаний.

Островский быстренько ловит меня за руку.

– А как же прощальный поцелуй?

Меня прошибает, это сказано так… вот с теми самыми интонациями Германа из самолета, того самого парня, с которым я познакомилась в отпуске. Это совсем не похоже на Германа-босса, и я боюсь, как бы у меня не случился диссонанс.

– Лучше не стоит, – бормочу я, пытаясь высвободить зажатый в его пальцах локоть.

Герман на секунду замирает, но затем усмехается и наклоняется еще ниже. Его зеленые «омуты» маячат совсем рядом с моим лицом. Взгляд невольно опускается к губам. Я помню их мягкость и вкус, и деликатность, и ласку. С трудом мотаю головой, сбрасывая легкое оцепенение.

– Не надо, – упорствую и слегка толкаю его в грудь рукой.

А затем разворачиваюсь и ухожу, пока есть силы.

– Давай провожу, – долетает до меня.

– Не надо, – коротко бросаю через плечо.

«Тем более не надо», – уточняю уже про себя.

Глава 9

Первый рабочий понедельник, как ледяной душ. Закрадываются мысли, что тот Герман из «Шляпы» мне то ли привиделся, то ли приснился. В офисе меня встречает совершенно другой Островский.

– Зайдите ко мне, Варвара, – бросает он, проходя мимо отдела кадров, куда я заглянула, следуя предписаниям в каком-то дурацком маршрутном листе, кем-то оставленном для меня на ресепшене.

– А куда идти-то, Герман Маркович? – бросаю я ему в спину, но он уже вышел из кабинета и меня не слышит.

– Я вам сейчас все объясню, – успокаивает меня местный кадровик Анастасия, девушка чуть за тридцать, с толстой косой каштановых волос.

Здесь все сотрудники, на первый взгляд, несколько «прибалдевшие». Филиал был неким сонным северным царством, которое раньше и не трогали без особой надобности. Теперь же на всех свалилось гордое звание головного офиса, и пока местные не понимают: хорошо ли это для них, плохо ли и в целом чем грозит.

Когда я слиняла сюда от Варгановых, «Интер-консалт» занимал всего несколько кабинетов в скромном двухэтажном здании на Лиговке. Теперь компания переехала в бизнес-центр премиум-класса с окнами на основную городскую магистраль – сердце города и планирует оккупировать в перспективе два уровня полностью.

Из невнятного маршрутного листа я не могу понять, где находится мой кабинет. Поэтому пока, по договоренности с Настей, пристраиваю вещи в отделе кадров на временную передержку и иду в указанном ею направлении. Проплываю по коридору мимо бесконечных стеклянных дверей, я будто в аквариуме – вижу всех и вся. Царит легкий хаос, и кучи не распакованных коробок ждут своей очереди на разбор. Такое ощущение, что Островский сюда не только Москву перевез. Интересно, это опыт работы в Европе сказывается или такой у него стиль руководства: экстремальная встряска? А еще интересно, эти прозрачные стены для красоты или для удобства руководителей, чтобы знать, что их сотрудники не заняты левыми делами в рабочее время?

В целом я надеюсь, что мой режим «постоянно в разъездах» сохранится, и новая командировка унесет меня подальше от этого улья и нового босса. А еще от воспоминаний. Нет ничего лучше, чем быть подальше от объекта моим мыслей.

Кое-где стекло, однако, матовое, это создает некое подобие интимности, а дверь, к которой я в итоге прихожу, – деревянная и сплошная. За ней офис генерального директора.

– Ну, конечно, – бормочу я, – о своей приватности ты не забыл побеспокоиться, милый.

Вхожу внутрь, ожидая увидеть секретаря, но за столом никого нет, и следующая дверь в кабинете Германа нараспашку.

– Нет-нет, думаю, на следующей неделе мы уже его получим, – доносится до меня голос босса.

Кстати, довольно странно, что слово «босс» так органично приклеилось к Герману, так естественно называть его шефом. Пусть и дальше ходит в своих идеально скроенных деловых костюмах, это помогает не воспринимать его как парня из моего прошлого.

– Это было бы замечательно, – отвечает кто-то ему.

Я заглядываю в дверной проем и обнаруживаю Германа и еще одного мужчину лет пятидесяти с легкой проседью в волосах сидящими за конференц-столом, расположенным перпендикулярно к директорскому. Интересно, кто же этот визитер, учитывая, что Островский предпочитает решать с ним вопросы на одном уровне?

– Кхм, – обозначаю я свое присутствие, и мужчины синхронно оборачиваются.

Конечно, можно было подождать в приемной, пока они договорят, но раз уж я заглянула, будет как-то странно молча удалиться. Да и сам Герман приказал зайти к нему, как закончу. Вот, раз приказано, надо исполнять.

На лице Германа возникает дежурная улыбка, глаза смотрят серьезно, но устало, будто бы он проработал все выходные без продыху. Если в моей душе и возникает какое-то сочувствие, оно быстро улетучивается, стоит Островскому открыть рот:

– Варвара, приятно видеть, что вы уже закончили, принесите нам, пожалуйста, кофе.

Мои брови удивленно приподнимаются вверх. Принесите нам, пожалуйста, кофе? Это он с чего взял, что я тут нанялась кофе носить? Ни приветствий, ни представлений, полный игнор делового этикета, и эта просьба о кофе так сбивает меня с толку, что я на автопилоте разворачиваюсь и иду его готовить.

Пока кофе-машина в приемной жужжит, выдавливая черный горький напиток из капсулы, я расставляю на подносе сахарницу, вазочку с печеньем, блюдца и приборы. Голоса мужчин приглушенные, только раз я слышу, как собеседник Островского чуть ли не выкрикивает: «нет, нет, что вы!» О чем у них там беседа, интересно? В голову закрадывается мысль, что не специально ли меня выставили из кабинета, чтобы я не услышала лишнего. Впрочем, тогда Герману было достаточно попросить меня подождать за дверью, да и в общем-то не оставлять ее открытой.

Через несколько минут с невозмутимым видом заношу поднос в кабинет, а потом удаляюсь, тихонько закрыв за собой дверь.

Ну и что мне теперь делать? Окидываю взглядом приемную: тут большой кожаный диван светло-коричневого цвета, фоторамки с видами города на стенах, безликий полупустой стеллаж и секретарский стол с развернутым к окну креслом. Еще в приемной есть пара дверей, но что за ними и куда они ведут, я не представляю.

Сажусь в кресло, достаю телефон и просто листаю ленту новостей, покачиваясь взад-вперед, упираясь в пружинистую сетчатую спинку.

В чате в мессенджере сообщения от девочек из Нижнего, грустные смайлики и вопросы, как обустроилась на новом месте. А мне пока и рассказать нечего. Кабинета нет, стола нет, определенности тоже нет.

Через минут десять дверь кабинета Германа распахивается, седовласый незнакомец пулей вылетает в приемную, невнятно прощается со мной и исчезает в коридоре.

– А кто это был? – спрашиваю у Островского, когда он выходит следом за гостем.

– Не важно, – бросает он, а потом с ухмылкой спрашивает: – Уже обустроилась, смотрю?

– В смысле? Что значит обустроилась? – я поднимаюсь из-за стола и теперь стою подбоченившись.

– В смысле это твое рабочее место. Как будешь готова, заходи, расскажу, что у нас на повестке дня, – кидает Герман и опять уходит к себе, показывая тем самым, что разговор окончен.

А мне это совсем не нравится. Я чуть ли не рычу от досады, готовая броситься за ним и высказать все, что думаю о нем и его самомнении в это ужасное утро понедельника. Даже не верится, что этот айсберг с океанским самомнением пару дней назад подпаивал меня в «Шляпе», пытался поцеловать и набиться в провожатые до дома. Интересно, чем бы все закончилось, если бы я позволила? Если вспомнить про Рио, ну… понятно, чем бы все закончилось, я так думаю. Ледяной душ рабочих отношений прекрасно приводит в чувство, скажу я вам.

Снова опускаюсь на стул и подъезжаю к столу.

– А как же обещанный отдельный кабинет с окнами на Невский? – фыркаю я. – Врун!

Ну да, тут есть одно окно, оно тоже смотрит на проспект, но, видимо, мои заслуги для компании столь ничтожны, что меня перевели на должность секретаря в приемной директора. Плакали мои командировки и инновационные технологии, внедрением которых я до недавнего времени занималась.

Выдвигаю верхний ящик стола и натыкаюсь на груду всякой всячины: тут и ежедневник, и помада, и расческа, и стикеры, перетянутые резинкой, а еще отрывные листы накладных курьерской службы и прочая дребедень.

Хлопком задвигаю ящик и решительно вскакиваю на ноги.

– Там в тумбочке чьи-то вещи, – обвинительно кидаю я, заходя к Герману в кабинет без стука.

Он уже сидит за столом и что-то быстро набирает на компьютере, уставившись в монитор.

– Это моего секретаря.

– Ах, все-таки у тебя есть секретарь, – не без сарказма отвечаю я.

– Есть.

Островский лаконичен и даже не смотрит на меня, словно у него есть дела куда важнее, чем бессмысленный разговор с сотрудником. Нет, милый, придется оторваться. Я приближаюсь к рабочему столу и прислоняюсь бедром к его краю. Герман переводит на меня задумчивый взгляд. Я жду, пока он пройдется от бедра выше и остановится на моем лице. Надеюсь, он удовлетворен своим коротким осмотром. Мускул на его щеке дергается, и я почему-то прихожу к заключению, что он доволен. Сегодня я надела зеленое платье по фигуре и знаю, что оно чертовски мне идет.

– И где же он, твой секретарь, позволь узнать?

В моих глазах вызов, а в голосе – легкая претензия. А что? Имею право.

– В отпуске на три недели по семейным обстоятельствам, – снисходит он до ответа, и я киваю.

– И ты решил…

– Что ты пока ее заменишь, – заканчивает босс за меня.

Герману не удается сохранить серьезность до конца, потому что я вижу эту его чертову ямочку на щеке, и мне совсем не нравится, что наглец тут развлекается за мой счет. Сказал же, что скучает.

– Прекрасно, но у меня, Герман Маркович, другая должность. Я далека от ассистентского функционала.

– Пока у нас идут перестановки в филиалах, ты вполне можешь помочь мне. Уверен, ты справишься.

В целом он прав, но я не хочу уступать ни миллиметра, пока это возможно.

– Помочь? Взяв на себя обязанности твоего секретаря?

Герман разворачивается ко мне, чуть качнувшись на спинке кресла. Если я обойду стол и сделаю два шага, то имею все шансы прямиком приземлиться к нему на колени. И отчасти мне очень хочется это сделать. Наверное, так будет удобнее вцепиться ему в волосы и стереть эту ухмылочку с лица.

– Как вариант. В деньгах ты ничего не теряешь.

– При чем здесь деньги, я…

Что я? Не рождена для секретарской работы? Вернее, для секретарской работы на тебя, милый… Вот что мне хочется ему сказать, но я лишь делаю глубокий вдох и держу язык за зубами.

– Я не могу быть твоим секретарем.

– Это еще почему?

Потому что ты неправильно на меня действуешь. Потому что я не хочу слишком часто с тобой контактировать. Потому что мне не нравится собственная реакция на твое появление в моей жизни. А еще потому что я боюсь этой реакции, очень боюсь. Давай встречаться на совещаниях и держаться на расстоянии друг от друга? И больше никаких внерабочих встреч. Прекрасный вариант, ты так не думаешь? Все это проносится в моей голове за секунду, но, конечно, Островскому я говорю совсем другое:

– Потому что у меня есть свои должностные обязанности. Моя работа сама себя не сделает.

– Мы наймем тебе помощника, – откидывает мои возражения одной фразой.

Приехали.

– А почему бы тебе не найти временного помощника себе?

Логично же, так? Но, видимо, у Германа своя логика.

– Можно найти, но… я хочу, чтобы это сделала именно ты. Насколько помню, ты прилежна и исполнительна.

Помнит он… лучше бы не вспоминал, а то и я следом, еще чего, тем же займусь.

После таких слов мне нечего добавить. Удовлетворение, плещущееся в его взгляде, можно разливать по флаконам и продавать за бешеные деньги. Что ж, хочет себе секретаря в моем лице, значит, получит. Только со всеми отсюда вытекающими последствиями.

Глава 10

Своей самой сильной стороной я всегда считала стрессоустойчивость. Только вот работа под началом Германа доказала мне полную несостоятельность этого убеждения. Началось все со звонков, вереницей потянувшихся через мой рабочий стол в кабинет шефа. Когда я работала преспокойно в своем пространстве на своей отдельной должности, да еще и большую часть года пребывала в командировках, я не особо часто общалась с коллегами по телефону, предпочитая формат электронной почты или обмена сообщениями в мессенджерах. Тут же оказалось, что я являюсь первым барьером, неким пограничным пунктом, через который не каждому абоненту суждено пройти.

Мало того что звонили много и по всякой ерунде, так у большинства самомнение оказывалось размером с дубайский небоскреб. Как там его? Не помню. Такое ощущение, будто они ожидали, что я буду стелиться перед ними ковровой дорожкой.

– Варя, где контракт с «Берингом»? Мне нужны эти документы, – Герман выглядывает в приемную, так как дозвониться до меня не представляется возможным.

Я с очередным зам замом зама на телефоне.

– Сейчас, – киваю я, продолжая сшибать возражения раздраженного мужчины на том конце провода, считающего, что я срочно ему что-то там должна.

Я в общем-то еще плохо ориентируюсь в документах, так как половина их находится в коробках, и точно не понимаю, где какой контракт лежит. А подать их Герману всегда нужно «пять минут назад».

А еще Островский замучил меня просьбами приносить ему и его визитерам кофе. Как там говорят, жена с годами может превратиться в кухонный комбайн? Тогда я на временной должности секретаря уже с первого дня превращаюсь в кофе-машину.

Когда Герман отправляет меня с поручениями в другие отделы, я напоминаю себе Алису в Зазеркалье, бродящую по стеклянному офису и точно не знающую, что ее ждет в конце пути. Хорошо, хоть народ у нас добрый: всегда поможет, всегда направит.

В какой-то момент меня начинают раздражать эти его приказы «принеси-подай» или «пойди туда, не знаю куда», и я начинаю закипать.

Потом торможу себя. Пфф… что же это такое? Надо сделать вдох-выдох, еще раз вдох и сосредоточиться на деле. А то Островский слишком довольный ходит, видя, что у меня практически мозг кипит от его заданий.

Во вторник утром я на офисной кухне. Приехала пораньше, чтобы спокойно начать день и просмотреть свою собственную почту и решить свои собственные дела по своим собственным прямым обязанностям. А то с поручениями Островского мне больше ни на что времени не остается.

Решаю пока не показываться в его приемной, поэтому сижу тут за столом и гружу свой небольшой рабочий ноут. Мой почтовый ящик ломится от писем. Боже ж, я ведь весь вчерашний вечер потратила на его разгребание. Раньше этим частично занималась Алена, а теперь все-превсе на мне. Может, действительно поговорить с Германом, пусть возьмет ее на удаленную сдельную работу, пока его секретарь в отпуске, и я за него пашу, как ненормальная.

Иду к раковине сполоснуть кружку и кидаю взгляд на двух девушек, о чем-то шепчущихся за столом у окна. Мало кого я тут знаю по имени и должностям, да и визуально тоже. Только вот лицо, высвечивающееся на экране смартфона одной из них, мне безмерно знакомо. Я теперь его лицезрю ежедневно.

– Это Герман на экономическом форуме, – говорит одна, – в прошлом году приезжал.

Это ее «Герман» звучит так небрежно, будто они миллион лет на короткой ноге. Ничего не могу с собой поделать, но тихонько закипаю.

– Слушай, ну он ничего так, – отвечает ей подруга-коллега.

– Да, более чем ничего.

Обе тихонько хихикают, и я невольно скептически поднимаю бровь. Как-то странно, что их ни капли не смущает оценивать новое начальство прямо на работе. Более чем ничего, это на сколько баллов, кстати, тянет?

– Более чем? Я бы по-другому сказала, – вторит моим мыслям девица.

– И?

– Да он просто бомбический.

– Ты хочешь сказать: секс ходячий.

– Ну, у меня таких секси-директоров еще не было.

– У меня тоже, – признается следом ее подружка.

– Я тут еще его фоток нашла, смотри.

– Специально искала?

– Ну, да, надо же знать, под чье крыло мы теперь попали.

Блондинка, в чьих руках телефон, прыскает от смеха и прикрывает рот ладонью. Сразу понятно, что она была бы не прочь попасть не только под «крыло» шефа. Без вариантов девочка. Я со стуком опускаю чашку на столешницу.

– Жаль, он из своего кабинета почти не выходит, – вздыхает блондинка. – Сережа-то был ближе к народу, когда приезжал, всегда уделял всем нам время.