Свет в объятиях тьмы. Азим и Чёрный рубин

Азим постелил постель у окна и перед сном хотел посчитать звёзды, но дерево за окном заслоняло небо. Он перевел взгляд на верхние углы стен, обшитые полукруглыми деревянными панелями, и крепко уснул…

Его разбудил петух, кукарекавший где-то за окном. Но с постели он встал, когда к нему в дверь постучал и позвал на сухур муж хозяйки постоялого двора. Он же и указал Азиму, где можно умыться и облегчиться…

За дастарханом в гостиной сидели ещё пятеро гостей двора, но Комила среди них не было. Азим не стал гадать, где может быть его спутник, и сел рядом с другими гостями. Они разговорились, и Азим узнал, что они тоже едут в Мирас. Они намеревались добраться до города раньше полудня и потому пренебрегли исключением для путников. Хозяйка подала им лёгкий морковный суп на первое, нежный мошкичири28 на второе и нишалло с фисташками на третье. Помимо этого, на дастархане было много хлеба, сухофруктов, орехов и, конечно, фиников.

Азим поел плотно и сытно. До рассвета оставалось ещё полтора часа, поспасть бы перед дорогой, но юноша предпочел остаться в гостиной и послушать про учения Всевышнего, которые начал рассказывать старший из гостей, с короткой седой бородой и в бело-серых одеяниях. Приятный низкий голос старца вскоре убаюкал Азима прямо в гостиной, и никто не стал будить его.

Белый диск солнца полностью взошёл над восточным горизонтом. Небо вокруг него было ясным, но в двух копьях от него расходились облака. Утро было прохладным и пахло росой. Комил вернулся с бодрой улыбкой на лице и по его просьбе муж хозяйки разбудил Азима.

– Который час? – спросонья спросил юноша.

– Мы уже давно должны были выйти в путь, – ответил вместо того мужчины Комил.

– Где ты был всю ночь? – встав, спросил Азим.

– Вижу тебе не нашли другого места для ночлега, – подмигнув мужу хозяйки, пошутил Комил.

Азиму было не до шуток. Он косо посмотрел на Комила и направился в уборную. Комил же расплатился за Азима и пошёл за лошадьми. Вскоре они отправились в путь…

– Я полагаю, у тебя был весьма удачный разговор, – проговорил Азим, заметив, что счастливая ухмылка не сходит с лица Комила уже целых три фарсанга.

Азим догадывался, куда мог пойти Комил, потому в его голосе звучал намёк на то, что у Комила была близость с Махиной прошлой ночью.

– Не совсем удачный, – с толикой досады ответил Комил. – У нас с Махиной был милый душевный разговор. Хотя… Сперва, она и видеть меня не хотела у своего порога. Потом вмешался её отец, и я спал в гостиной, – в этих словах досада Комила слышалась отчётливо.

Дорога тянулась по низким холмам и вдоль редких высоких, горбатых или крутых холмов и вновь выходила на необъятную зелёную равнину, практически нетронутую человеком. Она была покрыта травой, высотой в газ, а местами и выше. Оставив село Олудорон далеко позади, где почти на каждом шагу росли деревья, теперь же им деревья попадались редко. Решив, что Комил не захочет рассказывать про Махину, Азим не стал спрашивать о чём они говорили. Вместо этого юноша высматривал вдалеке новый строи тополей, но ни одного не было.

Слегка облачный рассвет вместе со своей освежающей прохладой уступил место ясному утру. Дополуденное солнце грело воздух и обещало знойный день. На зеленовато-голубом небе не пролетала ни одна птица, словно они все затаились в траве в ожидании сумерек. Двое путников казались одинокими лодочками, плывущими в бескрайном зелёном море, и будто во всём мире не было никого кроме них.

Через мархалу они вернулись на основную дорогу в Мирас. Однако она тоже была безлюдна. Возможно, другие путники гнали своих лошадей и уже давно добрались куда им было нужно. Эти двое же ехали медленно, изредка пуская коней вскачь рысью.

Азим старался не думать. Он с благоговением любовался природным уединением, вслушиваясь, как ветерок тихо поёт голосами разнообразной растительности и цветов. Комил же не переставал думать о Махине. Хоть он и понимал, что больше ему не стоит этого делать.

– Кто бы мог подумать, что такая очаровательная и юная девушка – вдова, – задумчиво проговорил он и привлёк внимание Азима. – Кто бы мог подумать, что под маской жизнерадостности скрывается неутомимое горе?

– Что с ней случилось? – негромко спросил Азим.

– Она вышла замуж в восемнадцать лет, – начал Комил. – Отец выдал её за двоюродного племянника. Они любили друг друга… очень сильно, – в этих словах Комила звучала толика ревности. – Чуть более двух лет назад, врождённый порок отнял у неё мужа. Эта была неизлечимая болезнь, которая иссушила и убила Мехровара. Теперь, в двадцать три года Махина вынуждена скрывать свою чёрную боль под радужной улыбкой и прислуживать в чайхане апи-Дилрабо.

– Как долго ты с ней знаком?

– Не больше года, – взглянув на небо, ответил Комил. – Однажды в чайхане мы с ней разговорились до поздней ночи. Я узнал о её трагедии и… утешил её. Эта была незабываемая ночь, – покачав головой, прошептал Комил. – Она нежна… Горяча! В ней было столько страсти, но некому её выразить. Эта была незабываемая ночь, – повторил он, вспоминая, как он держал Махину за руку прошлой ночью и хотел крепко прижать к себе и сказать «прости». Это было невозможно из-за присутствия её отца. Он всё объяснил им и всё же извинился за то, что не сможет сдержать своё слово. Теперь ему предстоит забыть её. – В мою прошлую поездку в Мирас, я обещал жениться на ней, – признался он, глядя Азиму в глаза. – Но, когда рассказал о своём обещании отцу, он строго запретил мне это. Мать тоже не поддержала меня, с досадой добавил Комил. – С тех пор я не видел Махину. Она подумала, что я её обманул, и злилась. Как же было сложно смотреть на её слезы, когда я рассказал ей и её отцу о запрете взять в жены вдову, – он снова покачал головой, до сих пор недовольный решением своего отца. – Мои родители тут же нашли мне невесту. Они хотят, чтобы я навестил дядю своей матери в Мирасе и присмотреться к его дочери. На ней они хотят меня женить, – Комил сокрушённо опустил взгляд.

– Мне очень жаль, – негромко проговорил Азим, не уточнив кого, что озадачило и даже слегка возмутило Комила. Жаль его или Махину? Или её покойного мужа? – Сдается мне, у вас с ней была не одна незабываемая ночь, – предположил Азим и Комил, забыв о том, что ему было нужно уточнение, посмотрел на своего спутника. Он задумчиво улыбнулся, а в глазах отразилось сожаление, что этого больше никогда не повторится.

Солнце всё ближе тянулось к зениту, окрашивая небо под собой в зелено-голубой. Как было обещано, день стал нестерпимо жарким, словно нынче был не конец, а самый разгар лета. Комил снял с себя тонкий халат и использовал тюбетейку в качестве веера. Он уже мечтал о воде, напрочь забыв о Махине. Азим же обмотал вокруг головы белый короткий платок, чтобы не получить тепловой удар от солнца.

Дорога постепенно и незначительно шла в гору, а равнина медленно переходила в холмистую местность. Травы снижались, редели и местами теряли зелёный окрас. Издалека доносились неразборчивые звуки. Чем дальше шли кони, тем больше наездники могли отличать звуки. Это было блеяние овец, доносившееся от куда-то слева за ребристым холмом, и мычание коров справа из лощины поодаль. На склоне плоского холма, под деревом сидели два пастуха. Одному было пятнадцать лет, второму тринадцать. Завидев путников в ста газах от себя, братья пастухи встали и помахали им с широкими улыбками. Путники помахали им в ответ и поехали своей дорогой, а братья снова сели и продолжили играть в кости.

К Азиму с Комилом подбежала большая чёрная, пятнистая собака и начала лаять и вилять хвостом. Справа от них из лощины позади залаяла другая собака, чей громовой лай свидетельствовал о том, что она довольно крупнее этой чёрной псины. Старший из братьев-пастухов громко свистнул и обе собаки замолчали, а чёрный пёс побежал к ним. Азим снова посмотрел на них, вспомнил о других братьях и задался вопросом:

– Почему нельзя говорить о братьях апи-Дилрабо в её чайхане?

– Они все мертвы, – мрачно и отрешённо ответил Комил.

Азим замер на вдохе, поражённый ответом. Как такое возможно? Неужели…

– Зелёная хворь? – предположил Азим.

– Н-нет, –покачав головой, протянул Комил. – Это случилось намного раньше. Никто толком и не знает, что именно с ними случилось, но их нет. Все склоняются к одному… – Комил внезапно замолчал, будто и это было под запретом.

Ну уж нет, давай, говори, подумал Азим, в этих краях никто их не услышит и не станет порицать.

– К чему? – требовательно спросил он.

Комил задумчиво посмотрел на Азима. Поняв, что на этот раз ему не увильнуть от ответа, начал рассказывать.

– Много лет назад главой села Олудорон был человек по имени Акрам. Однако большинством дел заведовала его жена – Ситора. Они очень хотели завести дочь, но каждый раз Всевышний даровал им сыновей. Первого сына Ситора родила в восемнадцать лет. Появление на свет второго сына заняло не дольше года. Они подождали три года в надежде, что у них появится дочь, но и третьим оказался мальчик. Акрам был трудолюбив и много работал. Ситора тоже была усердной. Она воспитывала своих сыновей и одновременно решала вопросы селян… и рожала ещё сыновей. Последнего, четырнадцатого, она принесла на свет в сорок три года. После чего она и Акрам оставили все надежды иметь дочь. Трое старших сыновей уехали в Мирас. Зная о горечи несбывшейся мечты родителей, они обещали, что, когда женятся, их жёны будут им дочерями. Но Акрам и Ситора хотели с пелёнок воспитать родную дочь. К шестидесяти годам Ситоры Всевышний всё же смилостивился над ними и подарил им дочь. Их радость не знала границ. Новость о рождении долгожданной дочери притягивало родственников и гостей в дом главы села даже из Арружа. Они решили назвать девочку Дилрабо – притягивающей сердца. Однажды, когда девочке было три года, умер её дядя – брат Акрама. Всей семьёй они поехали в Арруж. Пожалев своих родителей, которым было уже под семьдесят, братья оставили их на третий день после приезда и вернулись в Олудорон вместе с единственной сестрой. Акрам и Ситора погостили у племянника некоторое время и тоже вернулись в своё село. Однако их путь занял дольше чем обычно. Все списывали это на возраст, но вскоре заметили, что Акрам и Ситора изменились. Они стали подозрительными, пугливыми, отдалёнными; перестали общаться с людьми и очень часто бубнили какую-то странную песню. В их лицах была пустота, а в глазах порой замечали страх. Как бы братья ни старались, они не смогли помочь своим родителям. Даже на Дилрабо они перестали обращать внимание. В последние три года они говорили о необходимости помочь кому-то… Незадолго до семилетия Дилрабо Акрам и Ситора вышли из дому и больше не вернулись. Братья долго искали их, но всё было тщетно, пока им не сообщили, что их родителей видели на окраинах Арружа. Они держали путь на северо-запад… в сторону пустыни. Братья сразу поняли, что дэв пустыни Эрг одурманил рассудок их родителей и начали корить себя за то, что оставили тогда их одних и беззащитных в Арруже. Все вместе они захотели отправиться в пустыню за возмездием. Они решили, что вместе смогут одолеть дэва и вернуть родителей, но здравый смысл подсказывал, что пока они доберутся до Эрга, их родителей уже не станет; и потом, кто будет присматривать за Дилрабо? Поэтому поводу меж братьями затянулся долгий спор. Младший брат, который и сам мог годиться отцом Дилрабо, предложил решение. Каждый из них посадил по одной хурме на том самом холме. Пока деревья были низкими и тонкими, спор было нельзя разрешить. Братья посадили огромный фруктовый сад вокруг холма и, пока деревья росли, они готовились к мести. Годы шли, и братьев мучила совесть. Они хотели поскорее отомстить дэву и решили больше не ждать. Каждый вырезал своё имя на посаженой им хурме и попросили сестру выбрать самую красивую резьбу. Девочка росла красивой, хоть и упитанной, и умной. Она догадалась в чём подвох и объявила все имена прекрасными. Дилрабо не хотела, чтобы её братья уходили на гиблое дело и попросила их всех остаться. Снедаемые местью, братья не послушали сестру. Они заявили, что не боятся дэва и покончат с ним… Уж долго он остаётся безнаказанным. Невзирая на уговоры сестры и пренебрегая «странным законом», братья снарядились и выступили в поход… С тех пор апи-Дилрабо их не видела. Никто не видел. Братья пропали, и никто не стал выяснять причин. Все знали и боялись ответа; боялись навлечь на себя беду. Об осиротевшей и одинокой девочке заботились всем селом, а на её восемнадцатые именины помогли её возвести чайхану на том самом месте, где осталось хоть какое-то упоминание о её братьях. Повзрослев, Дилрабо начала чувствовать сильную обиду на своих братьев, несмотря на то, что очень любила их. Она горевала и злилась на них за то, что не послушались. Потому апи-Дилрабо запретила вспоминать их в своей чайхане и не жалует тех, кто говорит о её братьях.

– Очень жаль. Она многое пережила… Мне стоит извиниться перед ней на обратном пути, – сказал Азим, задумавшись об участи братьев.

– Прошу, в следующий раз просто держи язык за зубами в её чайхане, – пресёк Комил.

Неугомонные кони неоднократно просились вскачь, и упрямые наездники пару раз пустили их галопом. Скоротав таким образом время, они за три часа до заката подъехали к порогу Мираса. Как и Ангуран, да и остальные города Ахоруна, вокруг Мираса тоже не было стен. В отличие от столицы, в этом торговом городе дома не стояли в непосредственной близости друг от друга. Каждый дом был окружён своим садом – либо фруктовым, либо цветочным; бывали и смешанные сады. Не все дома были обставлены стенами, а те, что были, стеной им служили живые, цветущие изгороди. В основном глинобитные и каменные дома своим строением мало отличались друг от друга: длинные и одноэтажные с комнатами в ряд с открытыми или закрытыми верандами. Некоторые были «Г» образные, другие «П» образными с плоскими крышами или низкими парапетами. У одних домов были ромбовидные, у других высокие арочные окна. Стены некоторых домов побелены известью или облицованы камнем и глиной. У стен единичных домов рос цветущий плющ или другие вьющиеся растения. На некоторых домах Азим заметил изображения деревьев, птиц или животных, собранных каменной мозаикой. Среди всех этих одноэтажных домов были и роскошные здания с куполами, покрытыми разнообразной мозаикой и большими балконами.

Мирас был окутан сетью узких арыков, выложенных из мелких камней. По ним текла чистая родниковая вода. У источников были устроены неглубокие квадратные бассейны, из которых люди брали воду. Арыки пролегали вдоль одного из каменных краёв-бордюров этих самих бассейнов. По цвету камней ориентировались местные жители и те, кто хорошо знал город. Комил был одним из них. Он следовал вдоль арыка, в котором через каждые двадцать газов три светло-сиреневых камня были выложены в виде треугольника. Вдоль арыков росли высокие многолетние лиственные деревья, и несколько хвойных.

Молодые путники въехали в город с северо-запада и, проехав мимо городской конюшни, двинулись на юг под старыми дубами. Миновав две большие площади, на которых был базар – один был продуктовым рынком, на втором продавали скотину и птиц.

На улицах было малолюдно. Утомительная жара согнала всех по домам, либо в другие укрытия, где они совершали свои дела. На широких аллеях Азим и Комил спасались от палящих лучей солнца под сенью ясени. На конце этой аллеи Азим остановил своего арендованного коня и посмотрел на юго-восток. Его внимание привлекла крепость в две трети фарсанга от них. Эта была крепость мэрессы, как объяснил Комил. Она стояла на невысоком холме и по своему строению напоминала трёхуровневую пирамиду с высокими зубчатыми парапетами на каждом уровне. Широкие террасы были оформлены под сады с перголами. На первом и втором уровнях в каменных горшках росли низкие фруктовые деревья. Средний уровень изобиловал цветами. На пике этой крепости сверкал пятнадцатигранный позолоченный купол.

– На каждой грани мозаикой из драгоценных камней выложены имена всех когда-либо правящих в Мирасе женщин мэров, – объяснил Комил. – А на макушке этого купола – имя самого Асада, но лично, я этого не видел, – шутливо усомнился он и повернул коня налево.

Двери этой крепости в два раза ниже проёма и на них вырезаны стихи Асада, посвященные Шабнам. Окна на первом уровне арочные и высокие, на втором – ромбовидные, а на третьем – пятиугольные. В самом куполе между гранями есть небольшие вентиляционные отверстия. Издали Азим не мог разглядеть всю красоту крепости, но уже был впечатлён описанием Комила. Отсюда же крепость казалась ему серо-зелёным камнем со сверкающим верхом.

В ста пятидесяти газах от углов крепости, на склонах холма возвышались круглые сторожевые башни. Правда, их высота составляла лишь половину стен крепости, не считая её купола. Их стены, как и стены крепости, были украшены мозаикой природного мотива.

Ниже, на протяжённых пологих склонах холма расположились дома высокопоставленных лиц или богачей Мираса.

Комил позвал Азима, и они свернули на дорогу, слегка заросшую низкой травой. Слева была густая живая изгородь, справа были сады с беседками. На конце дороги, в одной трети мила, стояла белая стена с деревянными воротами посередине. Правая створка ворот была открыта внутрь. Юноши оставили лошадей, привязав их у ворот, и вошли во двор.

– Это дом мастера нишаллопаза, аки Карима, – сказал Комил. – Там они готовят само нишалло, – он указал налево. – Но почему-то здесь никого нет, – озадачился он.

Азим тоже заметил, что во дворе никого нет, и взволновался. Он обвёл большой двор взглядом и увидел кряжистый тутовник в двадцати газах от ворот справа. Ствол был толстым и низким. Большие блестящие листья отбрасывали густую тень. Однако Азим был поражён другим тутовником в пятидесяти газах слева от них. Его чуть косой ствол был намного шире и по обхвату и высоте уступал, разве что Дереву Сохиба. Часть огромной кроны выступала за стену. Под тенью другой части кроны расположилась гостиная с открытой верандой.

– Может, нужно позвать? Карим-ака или кого ты ещё тут знаешь по имени? – спросил Азим, глазами измеряя расстояние от правой поперечной стены до левой.

Не меньше трёхсот газов, а от ворот до той стороны и того больше, приблизительно заключил он, пока Комил звал Карима, кого-то по имени Ромил и Хиромон.

В семидесяти газах наискось справа от ворот из дома с круглыми стенами показался старик. Он откликнулся на зов и пошёл к юношам навстречу, тяжело опираясь об извилистую клюку.

– Салом, аки-Карим, – из-за уважения к возрасту Комил низко склонил голову перед согбенным стариком в чёрном стёганом тонком халате с синими, серыми и зелёными полосками не толще его дряхлого мизинца. Края его халата были обшиты зелёным кантом, а на голове была чёрная тюбетейка с узором тёмно-красного тута.

– Аллайкум салом, – ответил Карим старческим голосом, приподняв глаза и оглядев юношей. В его запавших зелёных глазах отражался незаданный вопрос.

Под халатом у старика была красная шёлковая рубашка с зелёной растительной вышивкой у ворота; такой же алый платок с вышивкой был у него на поясе.

– Меня зовут Комил ибн Восил. Вы меня не помните? Я приезжал к вам три месяца назад, – уточнил он.

– Да, да, – припомнил Карим и перевёл взгляд на спутника Комила.

– Моего товарища зовут Азим ибн Аъзам, – представил Комил. – Мы пожаловали к вам с поручением его светлости, султана, – сообщил он.

– Да, я знаю, – подумав, хрипло проговорил Карим и посмотрел мимо Комила на пустые помещения кухни с десятками больших казанов. – Вечером вернутся мои дети и внуки. Они будут уставшими, но я попрошу их приготовить пару казанов для вас после ифтара. Загляните утром, – старик повернулся и хотел было уйти, но Азим остановил его в негодовании.

– Боюсь, нам этого не хватит. Султан велел нам заказать сто казанов с абрикосовым нишалло. Всё должно быть готово и доставлено в Ангуран к празднику, – с требовательной нотой добавил он.

Комил огрел Азима негодующим взглядом и подошёл к старику.

– Карим-ака вы меня не узнали? – спросил он ещё раз у старика.

Карим резко, для своего возраста, обернулся и скосил взгляд на обоих парней. Его строгое лицо, исполосованное глубокими морщинами, выражало недоверие. Старик смерил взглядом Азима и снова посмотрел на Комила.

– Это ведь ты заказывал двадцать казанов в прошлый раз, – вспомнил он наконец.

– Да! – с облегчением улыбнулся Комил. – В тот раз я заказывал нишалло с дыней, а в этот раз султан просит нишалло со всеми сортами абрикоса.

– Вы принесли плату? – подумав, спросил старик и снова направился в дом, из которого вышел.

– Да, – ответил Комил.

– Хм… хорошо. Идёмте, обсудим дела внутри, – пригласил старик.

– Тут никого кроме вас нет? – Комил хотел узнать, нет ли в доме его дочерей и невесток, которые также помогают готовить нишалло. – Я надеялся самому увидеть, как готовится самый вкусный и востребованный нишалло во всём Ахоруне, – в его голосе звучала лесть.

Мастер нишаллопаз вытер босые ноги о коврик на двухступенчатом крыльце и недоверчиво посмотрел на Комила.

– Даже сам султан предпочитает ваше нишалло другим, – заявил Комил. – Чем же ваше нишалло так…

– Хотел узнать тайну приготовления моего нишалло? – старик неожиданно ткнул пальцем в бок Комила, не дав ему закончить вопрос.

Колкая щекотка пробежала по боку Комила, и в ехидной ухмылке он отошел в сторону.

– Мне нравится разгадывать загадки и тайны, – сказал он в оправдание.

– Мне восемьдесят восемь лет и рецепт нишалло я знал не всю свою небезгорестную жизнь, – сказал старик, входя в дом. – Мой отец, упокой его душу Всевышний, поведал мне фамильную тайну нишалло моему старшему брату около тридцати лет назад. А я…

Согбенный старик понурился ещё ниже от навалившейся ниоткуда печали и отвернулся от молодых ребят. Азим успел заметить, как по его щеке потекла слеза.

– …Пятнадцать лет назад брат рассказал мне семейный рецепт, да бы не унести его поневоле в могилу… Его жизнь забрала Зелёная хворь, – с горьким комом в горле проговорил старик и пошёл в сторону коридора.

Комил переглянулся с Азимом, пожал плечами и поспешил за ковыляющим стариком.

– Мне жаль вашего брата, – соболезновал Комил. Посмотрев на Азима, он кивнул, чтобы тот не отставал. – В учебных домах Ангурана я прочёл несколько книг и очень старых рукописей о нишалло, но ни в одном из них не было сказано почему его готовят только во время рузы, – недоумевал Комил. – Вот я и подумал, может вы раскроете мне эту тайну? – он склонился и с любопытством посмотрел на старика.

– Хочешь знать правду? – Карим вытер слезу и посмотрел на юношу – тот покивал. – Незнание истины не даёт тебе по ночам покоя? – в вопросе старика прозвучала толика насмешки, намекающая на молодость и нетерпеливость Комила. – Рановато тебе ещё задаваться вопросами об истине вещей, окружающих нас, – сказал старик и, посмотрев вперед, пошёл дальше.

Азим молча следовал за ними, отставая на десять шагов. Он слушал внимательно и ему самому стало любопытно почему это «варенье» готовят только в рузу. Юноша удивлялся самому себе – почему он раньше об этом не спрашивал ни у кого?

– Люди строят библиотеки, учебные дома и другие подобные заведения, – тем временем говорил Карим с нотой осуждения в старческом голосе. – Читают книги, изучают рукописи, хотят получить знания. Но, чем больше они их получают, тем больше у них появляются вопросы… Разве не спокойнее спать, когда тебя не гложут вопросы? – старик стих и после короткой паузы, посмотрев на Комила, спросил, – В чем же истина?

Комил в неведении покачал головой и взглядом обратился к Азиму за ответом, но и тот пожал плечами.

– Знаете ли вы, что означает «Нишалло»? – спросил тогда старик.

Юноши снова переглянулись и отрицательно покачали головами. Карим повёл бровями вверх – он и не сомневался, что они не знают ответа.

– Нишалло! – громко произнёс Карим. – «Нуши Аллох» – означает напиток бога с языка Далёких предков, на котором они говорили в Эпоху Мастеров, – объяснил Карим. – За тысячи лет структура языка изменилась до неузнаваемости. Теперь мы пишем и произносим все слова иначе и короче. Некоторые слова и звуки мы и вовсе перестали употреблять в нашей речи. Вы знали об этом? – с сомнением спросил он.

По выражению лица Азима и глухим стенам было ясно, что нет. Азим был далёк от этой темы, а вот Комил – другое дело. Не без бахвальства в своем голосе он сказал:

– Да-да! Я знаю! Мой отец с трёх лет учил меня древней письменности и настаивал, чтобы я выучил все особенности различия древнего и современного языка в медресе Мираса. Он хотел, чтобы я в дальнейшем стал там учителем, но я отказался. Мне это показалось скучным, – признался он. – Однако я изучил многое о древней письменности в Ангуране, – сказал он так, словно сделал нечто достойное и ожидал похвалы.

– Разница в том, что язык Далёких предков мёртв, – вставил старик с укором в голосе – старик не одобрял умничанье.