Письма в Бюро Муз

Екатерина Черепко

Письма в Бюро Муз

1. Встреча у святой Биргитты

Часы на здании городской ратуши пробили пять. От их глухого стука вздрогнула брусчатка, Нелли спотыкнулась на неровном кирпичике и взмахнула руками, чтобы не упасть. Ремень её потёртого кожаного саквояжа слетел с плеча, сдавив локоть, но она успела его перехватить.

Мужчины и женщины в серых плащах сновали от одной из шести сторон площади к другой под моросящим дождём. Изваяние святой Биргитты1 в центре посерело от влаги, её молодой лик будто сделался старым и суровым. Она стояла спиной к одноимённому бордовому костёлу с острыми шпилями и с укором взирала на новёхонькую светлую ратушу с башенкой. Нелли не ходила в церковь, хотя и уверяла свою мать в обратном.

Последние пару лет статуя казалась ей ещё бесцветнее, чем всем остальным. Как, впрочем, и любой сантиметр этого города. Даже яркие мозаики Витражного бульвара в один миг покрылись толстым слоем дорожной пыли, никто не был обеспокоен тем, чтобы отмыть их. Краски потускнели, износились, будто кто-то опустил на лицо полупрозрачное тусклое забрало. Это случилось в тот день, когда её пригласили в родной город на похороны отца.

Несколько лет назад она переезжала сюда полная надежд и страхов. Впервые ступив на землю Этельсборга с чемоданом в руках, она не знала, в какую сторону идти. В её голове крутились кадры, как мать запихивает её в автобус в провинциальном Мекленмё, а по приезду Нелли стоит на этой самой площади, и шесть примыкающих улиц вертятся калейдоскопом. В прошлом она посещала западный Гёталанд лишь однажды: когда дядя Расмус привозил её поступать в колледж и помогал с поисками жилья. Он провёл большую часть своей жизни в провинции, но к её удивлению, ориентировался в переплетении городских улочек не хуже, чем стерлядь в разветвлённых речных потоках. Где бы они ни находились, дядя всегда знал верный путь или встречал добрых незнакомцев, готовых помочь ему в чём угодно.

Во второй раз Нелли бродила по городу в одиночестве и через каждые тридцать метров спрашивала дорогу у прохожих. Многие просто проходили мимо или говорили нечто невразумительное, но благодаря паре отзывчивых душ она добралась до дома к вечеру, и даже нагоняй от хозяйки не испортил чувства победы после этого испытания. Годы учёбы и работы в Этельсборге сделали своё дело, и Нелли привыкла к новому месту. Она знала все улицы наизусть, но достопримечательности видела в основном снаружи.

По традиции показав язык Биргитте, она возмутила дородного усатого банкира. Он вздёрнул нос и цокнул, отчего цилиндр чуть не спал с его головы. Плечи Нелли понуро опустились. Ещё в студенчестве она завела себе примету: если гримасу никто не заметит, то всё пройдёт хорошо; если же кто-то расстроится, то удача на время её покинет. Святая Бри ещё ни разу её подводила, и девушка ещё почему-то верила, что та обязательно бы скорчила рожицу в ответ.

До отправления автобуса оставалась четверть часа. Она лишь надеялась, что билет не промокнет. Зонт она, разумеется, забыла. А фру Ларссон, несмотря на договорённость отпустить её пораньше, в последний час принесла ей кипу доверенностей. Вся взмыленная, Нелли скинула заламинированные листы начальнице на стол и стрижом вылетела из конторы. Она едва успела забежать домой за праздничным пирогом, который испекла на день рождения бабушки. Относить его на работу она не рискнула, дабы её труд не попался на глаза падкому на сладости главному нотариусу и не был бы безжалостно сожран.

Колючий осенний ветер ущипнул её щёку и завернул полу плаща. Нелли съёжилась, зашагала быстрее, и её облезлые каблуки застучали по мостовой с удвоенной силой. Она почти миновала площадь, как перед ней возник тёмный силуэт.

– Приветствую, фрекен! – Бодро поздоровался он. – Как ваши дела?

Она разглядела его на ходу: стройный мужчина, почти такой же высокий, как она. Капли затерялись в его тёмных локонах и блестели при движении головой. Судя по виду, молодой студент, которых много ошивалось у стен Механического университета. Он был одет в ничем не примечательное пальто, коих тысячами носили на улице, но что-то выделяло его из толпы. Нелли оторопела: улыбка, широкая добродушная улыбка, которыми местные жители никогда не одаривали друг друга. Хмуриться, казалось, было правилом хорошего тона в Этельсборге, а любой нарушивший его становился местным дурачком-изгоем.

Она не ответила на оптимистичный призыв и выдавила из себя, не сбавляя шага:

– Спасибо, не жалуюсь.

Парень увязался следом.

– Что вам нужно? – Резко спросила она.

– Вот, возьмите, – он протянул листовку.

Нелли машинально засунула её в карман и затрусила к улице Лиллы Нюгатан2, что отделяла её от автостанции.

– До свида-а-ния! – Весело крикнул парень.

Она обернулась: он махал ей рукой, и прохожие стали оглядываться. Покраснев, Нелли помахала одними пальцами на прощание и удалилась. Не успела она пройти и двух шагов, как испытала острое желание вновь увидеть человека, так выбивавшегося из толпы. Парень смотрел ей вслед. Она опустила взгляд в пол и тут же зацепилась за яркую деталь: в марше чёрных ботинок мелькали его жёлтые шнурки. Нелли моргнула. Его. Шнурки. Были. Жёлтыми. Она гадала, работал ли он в цирке или сбежал из дурдома, но была уверена в одном: он был чуждым элементов в мерной упорядоченной жизни города, в котором все жили в едином механическом ритме.

Незнакомец потряс кипой бумажек и двинулся в сторону Витражного бульвара, насвистывая весёлую песенку. Опомнившись, она отругала себя за задержку. Вопрос её отъезда зависел от каких-то минут, потраченных на бестактное разглядывание людей. Стоило ей отвернуться, как цвета вновь померкли, серость сгустилась над миром пуще прежнего, оставив лишь рутину, грязь и усталость.

Дорога в восточный Гёталанд не предвещала ничего хорошего: несколько часов в трясущемся автобусе, прибытие глубокой ночью. Если повезёт, где-то в середине пути к ней присоединится дядя Расмус, который был также приглашён на именины. Или кто-то встретит её по приезду. Нелли надеялась, что ей не придётся топать через весь засыпающий городок в одиночестве. Родители всеми силами старались выпихнуть её в крупный город, дать шанс построить светлое будущее, правда, исключительно по своему воображаемому лекалу. Но спустя время родные края казались ей глухой деревней сравнении с историческим Этельсборгом.

За пять минут до отправления Нелли ёрзала на сидении и наблюдала за тем, как темнеет небо. Она непроизвольно шевелила сцепленными в замок пальцами. Грянул гром. Автобус тронулся.

2. Дедушкин пирог

Дядя Расмус так и не сел в автобус: Нелли всматривалась в лица отбывающих и провожающих на его станции и поникла, когда двери с пыхтением закрылись. Из шести часов пути прошло три. В оставшееся время ей удалось прикорнуть в обнимку с саквояжем. Если бы не бдительная соседка, она бы пропустила остановку в Мекленмё, после чего её бы выгнали на большом городском вокзале конечного Липчёпинга.

В темноте она спрыгнула со ступенек прямо в лужу, запачкав сапоги и колготки, и тут же отскочила в сторону, дабы не быть обрызганной спешащим шофёром, который и так пожурил её за задержку. Само тело противилось тому, чтобы сойти здесь.

Ночь сковала лен Эстергётланд своей ледяной хваткой, ветер скулил в сосновых ветвях, чередуясь с уханьем встревоженной совы. Лишь дорожка из моргающих фонарей перпендикулярно трассе свидетельствовала о том, что где-то за кронами деревьев жили люди.

Автостанция погрузилась в сон: её двери заперли на ночь, и ни одна лампочка не осталась гореть внутри. Маленькое здание никто не сторожил: там было нечего брать. Одинокий посетитель, чья машина стояла на парковке для встречающих, набирал номер на диске таксофона. Каждый раз, когда прибор принимал цифру, диск с щёлканьем прокручивался обратно и ударялся об ограничитель. Два расторопных пассажира, которым также не повезло оказаться в Мекленмё, как и ей, шли по грунтовой дороге в сторону домов и вскоре исчезли в лесу. Нелли поплелась за ними. Догнать мужчин она бы не успела, и оставалось лишь надеяться, что к утру её кости не будут обгладывать хищные звери. Возможно, её крик услышат в случае опасности, если она пойдёт достаточно быстро.

Саквояж показался ей очень тяжёлым и своим весом оттянул руку вниз. Нелли поняла, что смертельно устала после напряжённого дня в нотариате, беготни по городу и долгой поездки. Ей хотелось бросить сумку на обочину и сесть рядом, но нужно было идти дальше. Она едва переставляла ноги и считала свои шаги. Ещё десять. Всего десять новых. Ещё немного, и она будет дома. Она уже ближе, чем секунду назад. Осталось совсем чуть-чуть. Нелли перехватила багаж другой рукой и вздохнула: дома ещё даже не показались.

Проходя под конусом фонаря, она услышала гулкий стук по асфальту и обернулась: мужчина из телефонной будки бежал к ней. Нелли вздрогнула и попятилась в тень. У неё не было сил убегать. Человек приближался. Она выронила саквояж и уже хотела отступить в заросли, как знакомый голос привёл её в чувство:

– Нелли, здравствуй! Постой же!

Когда мужчина вышел на свет, она с секунду оглядела его и с радостным кличем кинулась ему на шею.

– Дядя! Я так рада, что ты здесь!

– Ох, собьёшь же с ног.

Запыхавшийся от стометрового спринта, он заключил её в объятия. Ей стало спокойно. Расмус Лундберг, младший брат её матери, был главным добряком в семье. Невысокий и полный, он был бесконечно уютным человеком. Его русые ниспадающие до плеч волосы были зачёсаны назад – причёска дяди словно застыла во времени, детском и беззаботном времени для Нелли, когда жизнь состояла из череды игр, веселья и безобидных проказ. Его закатанные рукава обнажали мощные, привыкшие к труду руки, а штаны на подтяжках поддерживали нависший живот. Возраст Расмуса приближался к пятидесяти, но задора во внутренней печи хватило бы ещё на столько же лет. Рядом с ним Нелли вновь становилась ребёнком.

Она сморгнула слезу облегчения, отпустила его и спросила:

– Когда же ты приехал?

– Где-то полчаса назад. – Ответил он, подбирая её брошенные вещи. – Пойдём, я тебе кое-что покажу.

Он зашагал в сторону автостанции. Нелли вздохнула, только теперь поняв, какую длинную дистанцию она уже преодолела, но, подстёгиваемая загадочной улыбкой дяди, покорно топала следом. У самой подъездной дорожки Расмус свернул за угол, обвёл племянницу вокруг здания и театрально указал обеими руками на красный Альфа-Ромео 30-х годов.

– Та-дам! Хотел, чтобы ты увидела первой.

– Неужели?! Ты. Купил. Машину? – Воскликнула Нелли.

Дядя выпятил вперёд грудь и добродушно поддразнил её:

– А вот и не угадала: сам собрал из запчастей.

Она не верила своим глазам: раритетный кабриолет с волнообразным крылом выглядел совсем новым. В свете фонаря он блестел так, словно его полировку закончили не раньше минуты назад. Две круглые фары на серебристых штангах частично возвышались над капотом, а на радиаторной решётке красовалось название модели и инициалы RL, видимо, специально сваренные фрезеровщиком.

Нелли обошла автомобиль по кругу. Осторожно, боясь заляпать, прикоснулась к дверному кожуху, провела кончиками пальцев по сидениям из бежевой кожи, слегка стукнула ногтем по фаре, придя в восторг от звонкого эха. Вопрос вырвался из её горла на выдохе:

– Но как?

– Некий господин продавал видавшую виды коробку с убитым корпусом. В моей коллекции нашлось несколько запчастей на замену, остальное искал по миру. Что скажешь?

– Он великолепен! Я так рада за тебя! – Она кивнула на водительское место. – Можно?

– Конечно, садись!

Дядя галантно открыл ей дверь. Нелли взгромоздилась на кресло, её коленям стало тесно, и она сместила их в сторону. Такая машина была рассчитана на одного. Гладкий руль занимал почти всё пространство по центру. Руки потянулись к нему и замерли у клаксона.

– Бр-р-рум-брум, – изобразила работу двигателя Нелли.

Её лицо было таким серьёзным, а губы надутыми, что Расмус рассмеялся. Она выкручивала баранку похлеще гонщиков на Формуле-1, изображала, как сигналит нерадивым водителям, вертела головой якобы на поворотах.

– Ты Сегодня ты нас повезёшь? – Спросил дядя.

– Я бы смогла, если бы умела. Так что, герр Лундберг, нас повезёте вы. Правда, не знаю, как я помещусь. – Пожала плечами Нелли и тут же заверила его с напускной серьёзностью. – Но это не станет препятствием для нашего путешествия. С радостью составлю вам пеший эскорт.

– Ничего, доедем как-нибудь. Ты можешь сесть на багажник, а ноги опустить на сидение.

– Багажник? – Вновь изумилась Нелли. – Но там же…

– А вот и да, он там есть. Но, как ты сама понимаешь, он от другой модели, пришлось импровизировать.

– Ты гений, тебе говорили об этом?

– Могли бы и почаще говорить! Залезай.

Она разулась и залезла выше с туфлями в руках. Дядя отдал ей саквояж, плюхнулся на сидение, отчего Нелли чуть не ойкнула от придавленной ступни, и они медленно поехали по грунтовой дороге.

***

Радость от короткой поездки с дядей рассеялась, стоило им свернуть на подъездную дорожку. Расмус плавно припарковался у дома и нахмурился, увидев по соседству новёхонький форд пинто.

– Не иначе как наша важная птица приземлилась, – буркнул он.

У Нелли по коже пробежали мурашки. Ей казалось, кто-то незримо наблюдает за ними, укрывшись во мраке.

Словно отозвавшись на её мысли, в доме зажегся свет. Нелли перекинула руку через забор, чтобы открыть калитку, в тот же миг дверь дома отворили, и женщина в белом платке и ночной рубашке спустилась вниз, сжимая в руке фонарь.

– Явились-таки, – скрипнула она как старая дверь вместо приветствия.

Услышав этот голос, Нелли застыла на месте. Дядя вышел вперёд, встал между ними и без обиняков сказал:

– И мы тебе рады, Эстрида. Как поживаешь?

– То густо, то пусто. – Она бесцеремонно отодвинула Расмуса и ринулась к девушке, всё ещё говоря с ним. – Подожди, дай хоть на дочку взгляну.

Он сдержанно фыркнул, и понёс вещи в дом. Мать повисла на плечах худощавой Нелли, заставив её согнуться. Как будто загипнотизированная, она боялась лишний раз пошевелиться и жала, когда её наконец отпустят.

– Здравствуй, мама. – Пискнула она, стиснутая грузной женщиной с толстыми плечами.

– Что ты как не родная? А ну обними мать покрепче!

Эстрида Гюллинг была на голову ниже, но на разряд сильнее своей дочери. Попавшись в её мощный захват, человек чувствовал, будто его душил удав. Нелли неуклюже освободила локти и погладила маму по голове.

– Так-то лучше. Заходи в дом.

Нелли тихо выдохнула и поднялась по парадной лестнице.

***

Она ночевала в комнате матери, окна которой выходили на соседский дом. Пробуждение началось с сотрясающейся подушки. Открыв глаза, Нелли увидела лицо Эстриды над собой и вздрогнула.

– Вставай, засоня, – хихикнула мать. – Все развлечения пропустишь.

– Да, я уже иду. – Пробормотала Нелли, прекрасно понимая, что под развлечениями имеются ввиду домашние хлопоты.

Эстрида выпорхнула из спальни, а Нелли умылась водой из подготовленной с ночи миски и переоделась.

Солнце едва встало. Даже соседи пока не выпускали своих кур погулять на октябрьском морозце. Но если фру Гюллинг что-то надумала, то остальные могли лишь подчиниться. Правда, это не распространялось на жену её второго брата Олафа, бежевый форд пинто которого ночью стоял на подъездной дорожке. О нём и шла речь, когда Нелли спустилась на кухню. Оба дяди пили кофе, а Эстрида поджаривала им раггмункары3.

– Да, хорошая машина, поздравляю. – Сказал Расмус. – Новая или с рук?

– Ты с ума сошёл? Я не донашиваю машины. Мало ли, где там что проржавело. – Возмутился Олаф и сразу после этого самодовольно улыбнулся. – Прямо с конвейера. Самая первая партия.

– Понятно. Прекрасно, рад за тебя.

Не удовлетворившись коротким обсуждением, старший дядя ринулся в атаку с раскрытыми когтями:

– Ты лучше скажи, что это там за красный трактор во дворе?

Расмус поперхнулся. Их сестра прислушалась. Он осушил чашку, растягивая повисшее в воздухе напряжение, понёс её в раковину, открыл кран и со спокойствием тибетского монаха заговорил:

– Я не видел там никакого трактора, только Альфа-Ромео 1930-го года.

– А, ты про это старьё? – Подскочил старший дядя. – Ему же лет сорок! Как оно вообще ездит? Ты разбиться не боишься?

Взяв с подноса губку и начав медленно протирать кружку, Расмус объяснил:

– Смотри: у него есть двигатель. Когда я выжимаю педаль сцепления и переключаю передачу…

– Нет, ты не понял. – Перебил его Олаф. – Как ЭТО ездит?

– Я всё прекрасно понял, Олли. – Он метнулся к брату и выставил ладони прямо перед его лицом, отчего тот раздул ноздри. – Вот. Эти руки его починили. – Отрезал Расмус.

Олаф уставился на него в упор, его глазки забегали, а шея побагровела.

– Доброе утро. – Решила прервать их немое противостояние Нелли. – Дядя Олаф, мы ещё с вами не виделись. Как доехали?

– О, Нелли, дай-ка на тебя глянуть! – Воскликнул он, проигнорировав её вопрос.

Потрепав её за щёку, как беззащитного щенка, он покачал головой и выдал мнение, о котором его никто не просил, как, впрочем, всегда:

– Да, Эстрида права, ты совсем исхудала. Вон, щёки впали, под глазами синяки. Ты похожа на рыбку, которая барахталась в сети.

– Я ехала сюда до часа ночи, а потом меня подняли ни свет ни заря. У кого угодно так синяки появятся.

Её мать растянула губы в сардонической улыбке, но не стала ничего говорить.

– Где бабуля? – Спросила Нелли у всех сразу.

Олаф отхлебнул остывшего напитка и ответил:

– Представляешь, день рождения у человека, а она пошла доить корову. Вот, бери с неё пример.

Нелли очень хотелось засмеяться: в её голове домашний скот никак не сочетался с образом дяди – импозантного столичного адвоката – и его элегантной супруги –стокгольмского доцента на кафедре международного права. Их десятилетняя дочь также не тянула на доярку и всегда морщилась, если ей приходилось проходить мимо хлева или курятника. Чтобы не подвергать суждения самого уважаемого и ценимого члена семьи сомнениям, она прибегла к фактам:

– Боюсь, корова не поместится в моей мансарде в Этельсборге.

Расмус прыснул.

– Нелли! – Повысила голос Эстрида, мгновенно среагировав на угрозу для авторитета своего близнеца.

Запах подгоревшего картофельного блинчика вынудил её вернуться к готовке.

– А тётя Агата и Вильгельмина тоже здесь? – Сменила тему Нелли.

– Да, – сказал Олаф, – ну и поездочка была, скажу по секрету. Мы даже…

– Что, и новенький форд пинто не помог? – Не удержался Расмус.

Брат одарил его гневным взглядом и сказал:

– Они уже встают.

– Хорошо. – Сказала Нелли, больше не желая быть свидетелем их противостояния. – Я проведаю бабулю и вернусь.

Пока мать ничего не добавила, Нелли юркнула в коридор, обула резиновые сапоги и выбежала через чёрный ход к хозяйственным постройкам.

Единственным человеком, которого она боялась больше собственной матери, была её бабушка Анна, державшая в страхе своих детей и внуков. Всю жизнь она занималась тяжёлым фермерским трудом, который закалил её характер. В свои восемьдесят она обладала куда большей силой воли, чем любой из жителей Мекленмё. Кроме того, она была истовой традиционалисткой и при каждой встрече задавала неудобные вопросы.

Пропустив удар сердца, Нелли открыла дверь в коровник. Равно как и в их прошлую встречу, Анна Лундберг сидела к ней спиной на низкой лавочке и занималась дойкой. Старый скрюченный позвоночник выступал из-под полосатой рубахи. В отличие от прочих людей почтенных лет, она словно разучилась замерзать. Услышав звяканье замка, она обернулась и нахмурила одну бровь.

– Бабушка, здравствуй! – Улыбнулась Нелли. – Поздравляю тебя с…

– Что на тебе надето? Ты выглядишь нелепо. – Отрезала она.

Оглядев себя от груди до сапог, Нелли не нашла, к чему придраться, и просто молчала под суровым взором дряхлой женщины. Чтобы не думать о замечании и не смотреть в глаза личного прокурора, она стала рассматривать глубокие морщины на землистом лице бабушки, её тонкие губы, белые пряди, выбивавшиеся из-под косынки.

– Ты хоть о замужестве-то думаешь? – Перешла она к своему извечному вопросу. – Сидишь в своём нотариате. Тебе двад-цать шесть! Мы должны тебя куда-то пристроить.

– Все собираются завтракать, ба. – Сказала Нелли, выдержав паузу. – Приходи к нам.

Анна махнула рукой и осталась.

***

Нелли проверила, всё ли в порядке с пирогом, и убрала его на антресоль.

В детстве она часто прибегала в пекарню к дедушке Фергюсу, где он учил её замешивать тесто и разрешал украшать сдобные булочки маком и цветными посыпками. А свой коронный лимонный пирог он пёк на каждый праздник: сначала в одиночестве, а потом вместе с внучкой. Дедушки не было с ними более десяти лет. Каждый праздник она повторяла этот рецепт в память о нём.

Когда на одном из таких застолий Нелли заявила, что хочет пойти в кулинарный колледж, а потом открыть свою пекарню, её сестра рассмеялась, а мать грубо осадила: «Ты никогда не станешь пекарем. Ты будешь адвокатом, как дядя, и даже не думай спорить». В тот день у неё внутри что-то надломилось. Ей больше не разрешали ходить в пекарню, и волшебство, которое она там ощущала, так и не вернулось.

Она думала: «Нет, это нормально, что я больше не испытываю детских чувств. В детстве всё кажется зеленее и светлее». И только дедушка смотрел на неё грустными глазами. Единственное, что у них двоих ещё не забрали – это традицию печь лимонный пирог по праздникам.

Олаф и Агата великодушно предложили приютить племянницу в Стокгольме и подготовить её к поступлению, но Эстрида наотрез отказалась создавать им неудобства. Или же боялась, что дочь не потянет, и заранее подготовилась к отступлению? В результате Нелли пришлось искать подработку в Этельсборге, чтобы арендовать жилье и покупать еду. Она вылетела из колледжа на полпути, чем закрыла себе дальнейшее продвижение по службе. Тайну своего провала она оберегала ото всех, надеясь в будущем завершить обучение.

Час спустя к Нелли присоединилась её старшая сестра. Эмилия работала учительницей в единственной школе городка и была полной копией матери: среднего роста, крепко сложенная, но набравшая вес с годами, она маниакально осветляла волосы и по своему обыкновению собирала их в традиционные шведские косы, закреплённые вокруг головы. Нелли думала, что так сестра пытается скрыть свои проплешины, и тайно злорадствовала. Лицо Эмилии было более угловатым, чем у остальных членов семьи, а зрачки размером с бисеринки были едва заметны в бледно-голубых радужках.

– Дорогая, ты как всегда прекрасно выглядишь, – заявила она с порога своим елейным голоском. – А что это у тебя за перо в волосах? Ах, это твоя чёлка, ну извини.

– Привет, Эми. Где же твои дети?

Двое шумных мальчишек с криком вбежали через заднюю дверь, пронеслись через весь дом и выскочили из парадной, чуть не толкнув свою тётю. Их мать лишь с улыбкой пожала плечами. Нелли закатила глаза и фыркнула.

– Ну что, встретила кого-нибудь в своём Этельсберге? – Спросила сестра по пути на кухню.

– …борге. – В который раз поправила Нелли. – Этельсборге. И я хочу обсудить что-нибудь другое. Лукас присоединится к нам?

– Да, он вернётся после проповеди. Увы, не смогла его сегодня послушать. Кстати, ты там у себя ещё ходишь в церковь?

Отношения Нелли с Богом были непростыми. До того, как её профессиональную мечту обескрылили, она верила в садовых фей, и ей даже казалось, что когда-то давно она видела одну среди кустиков морошки. Ей нравилось думать, что некие высшие силы помогают людям в повседневных делах, и она точно знала, какие желания загадала бы, будь у неё волшебная лампа Алладина.

Но после ей сказали, что всё это не правда и существует только один главный Волшебник, правилам которого нужно подчиняться. Она не испытывала такой же радости во время лютеранских ритуалов, какую ощущала, приподнимая в саду листик в поисках сказочных существ.

– Разумеется, да, каждое воскресенье. – Прогундосила Нелли, давая понять, что дела обстоят совсем иначе, но углубляться в тему она не намерена.

– Это замечательно. Мы все молимся за тебя, чтобы Бог спас тебя от одиночества.

Младшая гбллинг приподняла бровь, как бабушка, и увлекла Эмилию на кухню. Не успели они заняться готовкой, как наверху раздался визг Вильгельмины. Зная о попустительском отношении сестры к воспитанию собственных детей, Нелли сказала:

– Продолжай, я посмотрю, в чём там дело.

Она поднялась по лестнице и заглянула в детскую, которую раньше делила с сестрой. Её маленькая кузина сидела на полу и плакала над порванной тряпичной куклой в блестящем шифоновом сарафане. Том и Андрес перекидывали друг другу игрушечную голову с косичками из конского волоса.