Эхо прошлого. Книга 2. На краю пропасти

Сперва она бездумно прислушивалась к тихому гудению, приняв его за жужжание мухи, бьющейся в стекло, но вскоре поняла, что муха не может петь псалом «Господь – пастырь мой»[5] на мотив «Святого Колумбы».

Исполнявший песню голос был груб, словно наждак, и то повышался, то понижался, но все же выводил мелодию. Песню прервал внезапный приступ кашля. Невидимый певец тщательно прочистил горло и снова запел, но уже на мотив старого шотландского гимна «Кримонд»:

Господь – пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться.Он покоит меня на злачных пажитяхИ водит меня к водам тихим.

«К водам тихим» было повторено несколько раз на разный мотив, а затем певец напористо продолжил:

Подкрепляет душу мою;Направляет меня на стези правдыРади имени Своего.

Брианна дрожала, по ее щекам текли слезы, а ко рту она прижала платок, чтобы певец не услышал ее всхлипываний.

– Спасибо, спасибо, – шептала она в платок.

Пение прекратилось, перейдя в гудение, низкое и довольное. Брианна взяла себя в руки и торопливо отерла слезы. Уже почти полдень, он может в любой момент заглянуть сюда и позвать ее на обед.

Роджер сильно сомневался, стоит ли работать помощником хормейстера, и изо всех сил старался, чтобы она этого не заметила. Она втайне разделяла его сомнения, пока он однажды не сказал ей, что детский хор передали ему полностью, и тогда все ее сомнения улетучились. Детей не сковывают условности, они способны беззастенчиво спросить о странностях, о которых промолчат взрослые, и безоговорочно принять их, когда привыкнут.

– Когда они спросили о твоем шраме? – поинтересовалась Брианна у улыбающегося Роджера после первого урока.

– Думаю, секунд через тридцать. – Он двумя пальцами легонько потер пересекающий горло шрам, но улыбаться не перестал. – «Скажите, пожалуйста, мистер Маккензи, что случилось с вашим горлом? Вас повесили?»

– И что ты им ответил?

– Сказал – да, в Америке меня повесили, но я, слава богу, выжил. А у некоторых из них есть старшие братья и сестры, которые смотрели вестерн «Всадник с высоких равнин» и рассказали им об этом фильме, так что я сильно вырос в их глазах. Ребятки наверняка ждут, что раз уж они меня рассекретили, то на следующее занятие я принесу шестизарядный кольт.

Он прищурился точь-в-точь как Клинт Иствуд, и Брианна рассмеялась.

Засмеялась она и сейчас, вспомнив об этом разговоре, а тем временем Роджер заглянул в комнату и спросил:

– Знаешь, сколько существует положенных на музыку версий двадцать второго псалма?

– Двадцать две? – поднимаясь из-за стола, наугад сказала Брианна.

– В пресвитерианском сборнике церковных гимнов их всего шесть, – признался Роджер. – Но его метрика – английская я имею в виду – восходит к 1546 году. Один есть в «Псалтыре колонистов Массачусетского залива», еще один – в старом «Шотландском псалтыре», отдельные фрагменты встречаются то там то сям. Еврейский вариант я тоже слышал; вряд ли он уместен в приходе Святого Стефана. А католики его исполняют под музыку?

– Католики исполняют под музыку все, – сказала Брианна, принюхиваясь к запаху еды с кухни. – Однако псалмы мы обычно поем по-особому. Я знаю четыре разных григорианских песнопения, – важно заявила она, – хотя их гораздо больше.

– Да? Спой!

Брианна лихорадочно принялась вспоминать слова двадцать второго псалма и облекла их в самое простое песнопение – в детстве она пела его часто и запомнила лучше прочих.

– Впечатляет, – признался Роджер, когда она умолкла. – Исполнишь вместе со мной? Хочу спеть его детям, пусть послушают. С григорианскими песнопениями они точно справятся.

Кухонная дверь распахнулась, и к ним выбежала Мэнди в обнимку с мистером Полли – набивной игрушкой, которая некогда была птицей неведомого вида, а теперь напоминала неопрятный всклокоченный мешок с крыльями.

– Суп, мама! Идем есть суп! – закричала Мэнди.

И они ели суп – «Куриную лапшу Кэмпбелла» из банки, заедая бутербродами с сыром и солеными огурцами. Энни Макдональд готовила посредственно, но съедобно – уже хорошо, особенно если вспомнить, что́ они ели, сидя у чахлого костерка на промокшей вершине горы, или как доставали из золы подгоревшие остатки пищи. Брианна с теплотой взглянула на газовую плиту марки «Ага», благодаря которой кухня была самым уютным местом в доме.

– Спой мне, папочка! – попросила Мэнди и растянула в улыбке губы с ободком горчицы. Между зубов у нее застрял сыр.

Роджер откашлялся, прочищая горло.

– Спеть? А что именно?

– «Тли сипых мысонка»!

– Хорошо. Только ты пой со мной, чтобы я не сбился. – Он улыбнулся дочери и принялся стучать по столу черенком ложки, отбивая ритм.

– Три слепых мышонка… – запел он и указал ложкой на Мэнди.

Та глубоко вздохнула и подхватила:

– Тли сипых мысонка!

Пела она громко, но с ритма не сбивалась. Удивленно подняв брови, Роджер посмотрел на Бри и продолжил песню. Так, чередуясь, они спели ее пять или шесть раз, пока Мэнди не надоело.

– Плостите, – сказала она, встав из-за стола. И ушла, покачиваясь, словно низко летящий шмель, по пути задев дверной косяк.

– Что ж, чувство ритма у нее определенно есть, – сказал Роджер и добавил, услышав громкий звук падения в коридоре: – В отличие от координации. Со временем станет ясно, есть ли у нее музыкальный слух. У твоего отца отличное чувство ритма, а спеть одну и ту же ноту одинаково он не мог.

– Примерно то же ты делал в Фрэзер-Ридже, – вдруг сказала Брианна. – Пел строчку из псалма и просил людей повторить ее.

Вспомнив об этом, Роджер слегка изменился в лице. В то время он вновь обрел свое призвание, и эта определенность изменила его. Брианне он тогда казался очень счастливым, у нее сердце щемило от вида его горящих вдохновением глаз.

Роджер улыбнулся и салфеткой стер с ее щеки пятно горчицы.

– Это устаревший способ пения. Хотя кое-где на островах до сих пор так поют, строка за строкой, а может, и в удаленных уголках гэльтахта[6] тоже. Американские пресвитериане так не поют.

– Неужели?

– «Правильно – петь, не дробя псалом на строки, – процитировал Роджер. – Практика чтения псалма строка за строкой зародилась во времена невежества, когда большая часть паствы не умела читать. Так или иначе, от этой традиции нужно избавляться, пусть она и удобна». Так написано в «Конституции американской пресвитерианской церкви».

«Значит, ты все-таки хотел принять духовный сан, пока мы были в Бостоне», – подумала Брианна.

– Времена невежества? Интересно, что сказал бы Хирам Кромби про наше время!

Роджер усмехнулся.

– Это по большей части правда. Многие в Ридже не умели читать. Но я не согласен с утверждением, что мы пели псалмы таким образом лишь из-за невежества или отсутствия книг. – Задумавшись, он лениво подцепил полоску лапши и принялся ее жевать. – Конечно, хоровое пение – это замечательно. Однако пение с повтором строки за строкой, как мне кажется, сплачивает людей, они обращают больше внимания на то, что именно поют, на то, что именно происходит.

«Пожалуйста! – страстно взмолилась Брианна то ли Богу, то ли Пресвятой Деве, то ли ангелу-хранителю Роджера. – Помоги ему найти свой путь!»

– Я хотел тебя попросить… – с неожиданной робостью произнес он.

– О чем же?

– О Джемми. Не могла бы ты… разумеется, он по-прежнему будет посещать мессу вместе с тобой… не могла бы ты отпускать его и со мной? Если он сам, конечно, захочет, – поспешно добавил Роджер. – По-моему, ему понравится петь в хоре. А я… мне хотелось бы, чтобы он увидел – у меня тоже есть работа.

– Ему понравится, – заверила Брианна и мысленно обратилась к небесным силам: «Надо же, как быстро вы ответили!» – Ты пойдешь с нами на утреннюю мессу в собор Святой Марии? А после мы могли бы перейти через дорогу в церковь Святого Стефана и посмотреть, как вы с Джемом поете.

– Конечно, пойду. – Роджер замер, не донеся бутерброд до рта, и улыбнулся ей. Глаза его были зелены, словно мох. – Так будет лучше, правда? – спросил он.

– Гораздо лучше.

* * *

Чуть позже Роджер позвал ее в кабинет. На столе лежала карта Шотландии, рядом – раскрытая тетрадь, куда он записывал сведения для «Справочника путешествующих автостопом» – любил Дугласа Адамса.

– Прости, что отвлекаю тебя от дел. Но лучше сделать это до того, как Джем придет домой. Раз уж ты завтра возвращается в Эррочти… – Роджер указал кончиком карандаша на синее пятно с надписью «озеро Эррочти». – Ты могла бы, наверное, попробовать определить местоположение туннеля, если не знаешь точно, где он. Или знаешь?

Брианна сглотнула, ощущая, как подступают к горлу остатки бутерброда с сыром при воспоминании о темном туннеле, громыхании маленького поезда, обо всем, что ей пришлось тогда пережить.

– Не знаю, но у меня есть кое-что получше. Подожди минутку. – Она сходила в свой кабинет и принесла папку с техническими характеристиками плотины Эррочти. – Вот схемы туннелей. Подробные планы у меня тоже есть, в офисе.

– Не надо, хватит и этих, – заверил ее Роджер, сосредоточенно изучая документы. – Еще мне нужна ориентация по сторонам света для туннеля, ведущего к дамбе… Кстати, ты по всей дамбе ходила?

– Нет. Я была только в восточной части обслуживаемого отсека. Хотя вряд ли… Я хочу сказать, смотри. – Брианна ткнула пальцем в чертеж. – Я столкнулась с этим примерно в середине туннеля, идущего практически параллельно дамбе. А если оно имеет какую-то протяженность… а ты ведь полагаешь, что имеет? – Брианна с любопытством посмотрела на Роджера.

Он пожал плечами.

– Нужно же с чего-то начинать. У инженеров, наверное, есть более подходящее слово, чем «догадка»?

– «Рабочая гипотеза», – сухо сказала Брианна. – В общем, если оно и правда имеет протяженность, а не располагается в виде случайных пятен, то я, скорее всего, почувствовала бы, будь оно там. Впрочем, я могу вернуться и проверить.

Сказано это было с такой неохотой, что Роджер успокаивающе погладил ее по спине.

– Не надо. Я сам туда пойду.

– Что?

– Я сам туда пойду, – тихо повторил он. – Посмотрим, получится ли у меня ощутить его.

– Нет! – вскинулась она. – Нельзя! Ты не пойдешь… я хочу сказать, вдруг что-нибудь случится? Нельзя так рисковать!

Роджер поглядел на нее задумчиво и кивнул.

– Ладно, допустим, риск есть. Небольшой. В юности я обошел все шотландское нагорье, и время от времени мне казалось, что сквозь меня что-то проходит. То же самое испытывали и живущие там люди. Необычное ощущение – один из признаков, так ведь?

– Да, – сказала она, с содроганием подумав о водяных лошадях, банши и Нукелави. – Но ты-то знаешь, что это за необычное ощущение! И прекрасно знаешь, что оно может убить тебя!

– Тебя же не убило. И в Окракоке оно нас не убило. – Голос Роджера звучал беспечно, хотя лицо при воспоминаниях о путешествии омрачилось. Тогда они были как никогда близки к смерти.

– Нет, – сказала Брианна тоном, подразумевавшим, что она будет стоять на своем до последнего.

Он это понял и негромко фыркнул.

– Хорошо, тогда я просто отмечу на карте… – Сравнив чертеж и карту, Роджер выбрал точку, которая находилась примерно посреди туннеля, и вопросительно поднял бровь. Брианна кивнула, и он карандашом нарисовал на этом месте звездочку.

На карте уже стояла большая, нарисованная черными чернилами звезда, обозначавшая круг камней в Крейг-на-Дун, и маленькие, не столь четкие звездочки в местах остальных кругов. Однажды они посетят эти круги. Позже. Не сейчас.

– Ты была когда-нибудь на острове Льюис? – словно невзначай спросил Роджер.

– Нет, а что? – настороженно поинтересовалась она.

– На Внешних Гебридских островах тоже есть гэльтахты. На Льюисе и на Гаррисе поют построчно на гэльском. Не знаю, поют ли так на Уисте и Барра – там в основном живут католики, – но не исключено. Собираюсь съездить туда и посмотреть.

Брианна взглянула на карту. Остров Льюис у западного побережья Шотландии формой напоминал поджелудочную железу. Карта была большой, и на острове виднелась надпись мелкими буквами: «Камни Калланиш».

– Отлично. Я еду с тобой.

– У тебя же работа?

– Возьму отгул.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Затем, возвращаясь к прозе жизни, Брианна глянула на полку, где стояли часы.

– Пора готовить ужин, скоро придет Джем. Энни принесла лосося, которого выловил ее муж. Замариновать и запечь его или лучше приготовить на гриле?

Роджер покачал головой и, поднявшись, принялся сворачивать карту в рулон.

– Я ужинать не буду. Сегодня собрание ложи.

* * *

В большую масонскую ложу графства Инвернесс входило несколько малых лож. Две из них находились в Инвернессе. Роджер вступил в шестую, самую старую ложу, еще когда ему было чуть больше двадцати лет. Правда, он лет пятнадцать не посещал ее и теперь входил в здание с настороженностью.

Первым ему встретился Барни Гах. Когда пятилетний Роджер на поезде приехал в Инвернесс к двоюродному деду, дородный и улыбчивый мистер Гах работал начальником станции. С тех пор он изрядно усох, а его пожелтевшие от табака зубы сменились пожелтевшими от табака протезами. Однако он сразу узнал Роджера и, просияв, ухватил его за руку и потащил к компании таких же пожилых джентльменов, приветствовавших возвращение Роджера громкими возгласами.

Чуть позже они приступили к делам ложи и выполняли традиционные ритуалы Шотландского Устава.

Странно. Ничего не изменилось, будто во временную петлю попал. При мысли об этом Роджер чуть не рассмеялся вслух. Конечно, отличия были, но незначительные. Если закрыть глаза и представить, что пахнет не табаком, а дымом очага, то можно вообразить, будто находишься в хижине Кромби во Фрэзер-Ридже, где обычно собиралась тамошняя ложа.

Отзвучали негромкие вопросы и ответы, напряжение спало, внесли чай и кофе, и вечер стал светским.

Людей было много – больше, чем Роджер привык, – и он не сразу заметил директора школы, Лайонела Мензиса. Тот стоял в другом конце комнаты и, сосредоточенно хмурясь, слушал склонившегося к нему высокого парня в рубашке. Роджер колебался, не желая вмешиваться в их разговор, но парень вдруг обвел комнату взглядом, заметил Роджера и уставился на его горло.

На шрам глядели все – кто украдкой, кто открыто. Прятать его было глупо, и Роджер расстегнул верхние пуговицы надетой под пиджак рубашки. Однако незнакомец смотрел пристально, и это выглядело практически оскорбительно.

Мензис заметил, что его собеседник отвлекся – такое трудно не заметить, – и поклонился Роджеру.

– Мистер Маккензи.

– Роджер, – улыбнулся тот – в ложе обычно звали друг друга по именам, когда не требовалось формальное обращение «брат».

Мензис кивнул и посмотрел на стоящего рядом парня, вовлекая того в разговор.

– Знакомьтесь. Роб Кэмерон, мой кузен. Роджер Маккензи, отец одного из моих учеников.

– Я так и подумал, – сказал Кэмерон, радушно пожимая руку Роджера. – То есть я подумал, что вы, должно быть, новый хормейстер. Мой маленький племянник Бобби Харег поет в детском хоре, он рассказывал о вас за ужином на прошлой неделе.

– Роб Кэмерон… – повторил Роджер, сжимая его руку чуть сильнее, чем принято. – Вы ведь работаете на гидроэлектростанции?

– Да, а откуда…

– Вы наверняка знакомы с моей женой, Брианной Маккензи. – Роджер обнажил зубы в улыбке, которую можно было принять за искреннюю.

Кэмерон открыл рот, но не издал ни звука. Взяв себя в руки, он захлопнул рот и, кашлянув, произнес:

– Я… ох, да. Разумеется.

Пожимая руку Кэмерону, Роджер машинально оценил его силу и понял, что если им придется драться, то драка будет короткой. Похоже, Кэмерон это тоже понял.

– Она…

– Да, она мне рассказала.

– Послушайте, мы всего лишь немного пошутили. – Кэмерон глядел на него настороженно, видимо, опасаясь, что Роджер пригласит его выйти поговорить на улицу.

– Роб? – удивленно поднял брови Мензис. – Что…

– Что такое? Что я слышу? – воскликнул старый Барни, подходя к ним. – Никакой политики в ложе! Если вы хотите обсуждать с братом Роджером эту ШНП-чушь, то идите в паб! – Ухватив Кэмерона за локоть, Барни отвел его на другой конец комнаты к группе оживленно беседующих мужчин.

– ШНП-чушь? – удивленно подняв брови, спросил Роджер у Мензиса.

Улыбнувшись, тот повел плечом.

– Слышал, что сказал старый Барни? Никакой политики в ложе!

Одно из основных правил масонов запрещало обсуждать в ложе религию и политику – возможно, именно поэтому масонство до сих пор и существует. Шотландская национальная партия Роджера не интересовала, а вот Кэмерон…

– Не думал, что наш Роб политик, – произнес Роджер.

– Прими мои извинения, брат Роджер. – Мензис изобразил нечто похожее на раскаяние. – Я не собирался вмешиваться в твои семейные дела, но это я рассказал жене о Джеме и миз Гленденнинг, а женщины любят поболтать. Сестра моей жены живет рядом с Робом, от нее Роб и узнал обо всем. Он, наверное, заинтересовался гэльским? И его немножко занесло. Но я уверен, что он и не думал фамильярничать с твоей женой.

До Роджера дошло, что Мензис все не так понял про Роба Кэмерона и Брианну, однако решил не раскрывать истинное положение дел. Поболтать любили не только женщины. Сплетни в нагорье были одной из радостей жизни, а слух о том, как Роб и его приятели подшутили над Бри, может отразиться на ее работе.

– Так вот в чем дело! – воскликнул он, уводя разговор от Брианны. – Ну разумеется! Шотландская национальная партия хочет возродить гэльский, так? Кэмерон хоть знает его?

Мензис покачал головой.

– Его родители не хотели, чтобы дети говорили на гэльском. Теперь он, конечно, намерен изучать… – Мензис вдруг умолк и, склонив голову набок, посмотрел на Роджера. – После нашего недавнего разговора у меня появилась идея.

– Какая?

– Может, ты время от времени будешь вести уроки? Только для класса Джема – или для всей школы, если тебе не трудно.

– Уроки? Гэльского, что ли?

– Да. Ну, базовые знания: пара слов по истории, немного песен. Роб упомянул, что ты – хормейстер в церкви Святого Стефана.

– Помощник хормейстера, – уточнил Роджер. – Не знаю, как насчет песен, а обучать гэльскому… Я подумаю.

* * *

Брианна ждала его в кабинете с очередным еще не вскрытым письмом от родителей. Рядом стоял ящик, в котором хранились все их письма.

– Сейчас прочтем или позже? – Брианна отложила письмо в сторону и, подойдя к Роджеру, поцеловала его. – Скучаю… Как прошла встреча?

– Странно. – О делах ложи, разумеется, говорить было нельзя, и он рассказал ей только о Мензисе и Кэмероне.

– Что такое ШНП? – нахмурившись, спросила Брианна.

– Шотландская национальная партия. – Роджер снял пальто и поежился. В кабинете было холодно. – Появилась в конце тридцатых годов, до последнего времени практически ничем себя не проявляла, однако к семьдесят четвертому году у нее в парламенте было уже одиннадцать представителей, что заслуживает уважения. Как можно понять из названия, их цель – независимость Шотландии.

– Заслуживает уважения… – с сомнением произнесла Брианна.

– Ну, по большей части. У них тоже хватает психов. Хотя я не считаю Роба Кэмерона психом. Он всего лишь засранец средней паршивости.

Брианна рассмеялась, и у Роджера потеплело на сердце. Теплее стало и телу, когда Браинна прижалась к нему и обняла за плечи.

– Точно, Роб такой, – согласилась она.

– Мензис сказал, что Роб интересуется гэльским языком. Если я буду преподавать в школе гэльский, надеюсь, он не заявится одним из первых.

– Что-что? Ты будешь преподавать гэльский?

– Поживем – увидим. – Думать о предложении Мензиса не хотелось – возможно, из-за его желания, чтобы Роджер пел на гэльском. Прохрипеть пару нот, чтобы показать пример детям, – одно дело, а петь соло для группы людей, пусть даже школьников, – совсем другое. – Ладно, об этом потом, – сказал он и поцеловал Брианну. – Давай прочтем твое письмо.

* * *

«2 июня 1777 года, форт Тикондерога».

– Форт Тикондерога? Как их туда занесло? – удивленно воскликнула Брианна, чуть не вырвав письмо из рук Роджера.

– Если ты хоть на минуту успокоишься, то мы выясним.

Брианна молча обошла стол и, наклонившись, взволнованно вгляделась в лист. Ее подбородок уперся в плечо Роджеру, пряди волос мазнули по скуле.

– У них все хорошо. – Он обернулся и поцеловал ее в щеку. – Пишет твоя мама, а подобное пояснительное настроение находит на нее, только когда она счастлива.

– Ну… пожалуй, – пробормотала Бри и хмуро посмотрела на письмо. – Но форт Тикондерога?

«Дорогая Бри и все остальные!

Как ты уже поняла из заглавия, мы (пока еще) не в Шотландии. В путешествии возникли некоторые сложности. Сложность первая: королевский флот в лице капитана Стеббингса попробовал (безуспешно) завербовать твоего отца и кузена Йена. Сложность вторая: американский капер. Точнее, капитан корабля (одного из кораблей, но и этого более чем достаточно) Эйса Хикмен настаивает на получении каперского свидетельства для обозначения миссии своего судна. Миссия эта – банальное пиратство, но под прикрытием Континентального конгресса. Сложность третья: Ролло. Сложность четвертая: джентльмен, о котором я уже писала ранее. Я полагала, что его зовут Джон Смит, но выяснилось, что он дезертировал из Королевского флота и на самом деле его зовут Билл (также известный как «Иона», и мне начинает казаться, что это вполне оправданно[7]) Марсден.

Не хочу вдаваться в подробности этого кровавого фарса, скажу лишь, что Джейми, Йен, чертов пес и я живы и здоровы. Пока, по крайней мере. Надеюсь, мы выдержим все сорок два дня, через которые истечет срок краткосрочного контракта твоего отца с ополчением. (Не удивляйся, помимо прочего этим он спас Марсдена и обеспечил благополучие двух десятков моряков, ставших пиратами против собственной воли.) Как только все закончится, мы тут же постараемся уплыть отсюда на любом судне, направляющемся в Европу, – если только капитаном этого судна будет не Эйса Хикмен. Возможно, придется по суше добираться до Бостона, чтобы сесть на корабль там. (Любопытно посмотреть, как сейчас выглядит Бостон. Потому что на месте будущего фешенебельного района Бэк-Бэй еще плещется вода. По крайней мере, парк Коммон уже есть, разве что коров там будет пастись побольше, чем мы привыкли видеть.)

Фортом командует генерал Энтони Уэйн. Мурашки по коже бегут, как вспомню, что вроде бы Роджер упоминал его, используя прозвище «Бешеный Энтони». Надеюсь, что прозвище относится к его поведению на поле боя, а не к стилю управления. Пока он кажется вполне разумным, пусть и встревоженным.

Причем для тревоги есть повод – британская армия вот-вот подойдет к форту, – так что с его стороны это, скорее, признак рассудительности. А пока главный инженер, Йедутен Болдуин (тебе он наверняка понравился бы, очень шустрый парень!), строит Великий мост, чтобы соединить форт и холм, который они называют «холмом Независимости». Твой отец командует рабочими, занятыми на стройке. Я сейчас сижу рядом с одним из укреплений форта, и отсюда мне видно твоего отца. Он заметен, потому что вдвое крупнее большинства рабочих и один из немногих носит рубашку. Здесь жарко и душно, и потому многие работают голышом или в набедренной повязке. Зря они это делают – здесь полно москитов. Впрочем, моего мнения никто не спрашивал.

Не спрашивали моего мнения и по поводу гигиены в лазарете и тюрьме (мы привезли с собой нескольких пленников, включая вышеупомянутого капитана Стеббингса, которому уже давно полагалось умереть, а он почему-то не умер), но я его все равно высказала. И теперь я persona non grata для лейтенанта Стэктоу, который мнит себя хирургом, а на самом деле им не является. Мне не дают лечить его пациентов; большинство из них умрут в течение месяца. К счастью, никого не волнует, что я лечу женщин, детей и узников, которых в форте много, так что я занята полезным делом.

Я точно знаю, что Тикондерога не раз переходил из рук в руки, однако не представляю, в чьи руки он попадал и когда. Последнее меня интересует особенно сильно.

У генерала Уэйна почти нет войска. Джейми говорит, что в форте недостаточно людей – это заметно даже мне. Половина казарм пустует, хотя из Нью-Гемпшира и Коннектикута приходят ополченцы. Они служат два-три месяца, так же, как и мы, но некоторые не выдерживают и столько, и генерал Уэйн вслух жалуется, что того и гляди останется с – цитирую – «неграми, индейцами и женщинами». Я сказала ему, что могло быть и хуже.

Джейми говорит, что в форте не хватает половины пушек, – толстый продавец книг по имени Генри Фокс забрал их два года назад и, проявив настоящий подвиг по части упорства, увез в Бостон (Фокса самого везли в соседней повозке, потому что он весит более трехсот фунтов). В Бостоне пушки пригодились – помогли отогнать британцев.