Полная версия
Эхо прошлого. Книга 2. На краю пропасти
Шерсть на загривке пса встала дыбом, сделав его похожим на волка, и пес залаял.
– Бога ради, заткнись!
Поздно – невдалеке уже раздавались взволнованные голоса индейцев.
– Стоять! – попятившись и вытянув вперед руку, шепотом скомандовал Уильям. – Стоять. Хороший пес.
Но пес не захотел стоять, а последовал за ним, не прекращая рычать и лаять. Это еще больше встревожило свиней – они шумно побежали по тропе; один из индейцев удивленно вскрикнул.
Уильям краем глаза уловил движение и повернулся, держа наготове свое оружие. На него удивленно смотрел очень высокий индеец. Еще один!
– Хватит, – приказал индеец псу с отчетливым шотландским акцентом, и теперь уже Уильям посмотрел на него с удивлением.
Пес перестал лаять, однако продолжал с рычанием бегать вокруг Уильяма – слишком близко, как показалось последнему.
– Кто… – начал было Уильям, но ему помешали преследователи. Они внезапно выскочили из подлеска и застыли на месте, заметив другого индейца. На пса они смотрели с опаской, а тот демонстрировал им впечатляющий набор блестящих зубов.
Один из преследователей сказал что-то резкое высокому индейцу. «Слава богу, они не вместе!» – подумал Уильям. Высокий индеец ответил недружелюбно. Ответ высокого преследователям не понравился. Они помрачнели, и один из них положил руку на рукоять дубинки. У пса в горле заклокотало, и рука тут же опустилась.
Затем высокий индеец сказал что-то еще не допускающим возражений тоном и недвусмысленно махнул рукой – уходите, мол. Уильям, расправив плечи, встал с ним рядом и сердито посмотрел на своих преследователей.
Один из них бросил на него злой взгляд, но его спутник задумчиво посмотрел на высокого индейца, потом на пса и еле заметно покачал головой. Развернувшись, они молча ушли.
Ноги Уильяма тряслись, по телу прокатывались волны жара. Оказаться нос к носу с псом не хотелось, но Уильям все же сел на землю. Пальцы, казалось, одеревенели на ручке сковороды. Уильям не без труда разжал их и положил сковороду рядом.
– Спасибо, – выдохнул он и отер пот с лица. – Ты говорить английский?
– Я встречал англичан, которые делали вид, что не понимают мой английский, но ты, наверное, поймешь. – Индеец сел рядом с Уильямом, с любопытством его разглядывая.
– Боже мой, а ведь ты не индеец, – сказал Уильям.
Его спаситель лицом не походил на алгонкина. Теперь Уильям ясно видел, что он гораздо моложе, чем ему показалось на первый взгляд, – быть может, чуть старше его самого. И он определенно белый, невзирая на коричневатую от загара кожу и пересекавшую скулы татуировку в виде двойной линии точек. Через плечо мужчины был перекинут шотландский плед в красно-черную клетку, абсолютно не сочетающийся с кожаной рубахой и штанами.
– Точно, не индеец, – иронично согласился он. И указал подбородком в сторону ушедших. – Где ты встретился с этими двумя?
– У озера. Они спросили про табак, и я дал им его. А потом они почему-то решили меня схватить.
Мужчина пожал плечами.
– Они собирались отвезти тебя на запад и продать в рабство индейцам из племени шони. – Он слабо улыбнулся. – Предложили мне половину денег, которые выручат от продажи.
Уильям глубоко вздохнул.
– Спасибо. Надеюсь, ты не собираешься сделать то же самое?
Мужчина не засмеялся вслух, хотя в его голосе явственно прозвучала насмешка.
– Нет. Я иду не на запад.
Уильям ощутил облегчение, невзирая на то, что жар снова сменился ознобом.
– Как ты думаешь, они вернутся?
– Нет. Я велел им уйти, – равнодушно ответил мужчина.
Уильям уставился на него.
– Почему ты решил, что они тебя послушаются?
– Потому что они минго, – терпеливо объяснил мужчина. – А я – каньенкехака, могавк. Они меня боятся.
Он, похоже, не шутил. Высокий, тонкий, словно хлыст, темно-каштановые волосы покрывал медвежий жир.
Мужчина разглядывал Уильяма с не меньшим интересом. Уильям кашлянул и протянул руку:
– Уильям Рэнсом, к вашим услугам.
– А ведь я тебя знаю, – сказал мужчина странным тоном и крепко пожал протянутую руку. – Йен Мюррей. Мы уже встречались. – Он скользнул взглядом по рваной одежде Уильяма, его расцарапанному потному лицу и обляпанным грязью сапогам. – В тот раз ты выглядел чуть лучше. Правда, не намного.
* * *Мюррей снял котелок с огня и поставил на землю. На миг сунул нож в раскаленные угли и тут же опустил нагревшееся лезвие в сковороду, наполненную водой. Горячий металл зашипел, выпустив облачко пара.
– Готов? – спросил Мюррей.
– Да.
Уильям стоял на коленях у тополиной колоды, положив на нее раненую руку. Она отекла в том месте, куда вонзился обломок дерева, вздулся нарыв, кожа вокруг него натянулась и болезненно покраснела.
Могавк – Уильям не мог воспринимать его иначе, даже несмотря на имя и акцент, – посмотрел на него, насмешливо подняв брови.
– Это ты там кричал, чуть раньше?
Он взял Уильяма за запястье.
– Да. На меня змея напала, – признался Уильям.
– Вот как? Ты визжал, как девчонка. – Мюррей дернул уголком рта, перевел взгляд на руку Уильяма и коснулся ее ножом.
Уильям зарычал.
– Уже лучше, – сказал Мюррей.
Крепко сжав запястье Уильяма, он полоснул по руке ножом. Надрез получился дюймов в шесть. Отодвинув кожу кончиком ножа, Мюррей вынул из раны самый крупный обломок кипариса, а затем аккуратно извлек мелкие щепки. Удалив все, что мог, он обернул краем своего потрепанного пледа ручку котелка и плеснул горячей водой прямо на открытую рану.
Уильям утробно зарычал и выругался.
Мюррей покачал головой и укоризненно прищелкнул языком.
– Видимо, мне придется сделать все, чтобы ты не умер. Потому что если ты умрешь, то точно попадешь в ад за такие слова.
– Я не собираюсь умирать, – коротко ответил Уильям.
Тяжело дыша, он здоровой рукой отер лоб. Осторожно поднял вторую руку и стряхнул с пальцев розоватую от крови воду. От пережитого кружилась голова, и он сел на бревно.
– Если тошнит, опусти голову между коленей, – предложил Мюррей.
– Меня не тошнит.
Дожидаясь, пока закипит вода в котелке, Мюррей надергал несколько пригоршней резко пахнущей травы, растущей в воде, и теперь пережевывал ее и сплевывал зеленую кашицу на кусок ткани. Достав из своего походного мешка сморщенную луковицу, он отрезал от нее большой кусок, критически осмотрел его и решил, что тот сгодится и без пережевывания. Он добавил лук к траве и бережно завернул в ткань. Затем наложил все это на рану и закрепил полосками ткани, оторванными от рубахи Уильяма.
Мюррей задумчиво посмотрел на Уильяма.
– Ты, наверное, очень упрямый?
Уильям нахмурился, раздраженный замечанием. Друзья, родные и армейское начальство не раз говорили, что неуступчивость доведет его до могилы. У него на лице это написано, что ли?
– Что, черт возьми, ты имеешь в виду?
– Я не собирался оскорблять тебя, – мягко сказал Мюррей и нагнулся, чтобы затянуть зубами узел на импровизированной повязке. Потом отвернулся и выплюнул несколько ниточек. – Надеюсь, ты очень упрям, потому что те, кто может тебе помочь, находятся далеко. И будет просто замечательно, если ты окажешься достаточно упрямым для того, чтобы не умереть у меня на руках.
– Я же сказал, что не собираюсь умирать, – заверил его Уильям. – И мне не нужна помощь. Где… Город далеко?
Мюррей поджал губы.
– Да. Ты шел в город? – Он удивленно выгнул бровь.
Уильям на миг задумался, а потом кивнул. Ничего страшного, пусть узнает.
– Зачем? – снова поднял бровь Мюррей.
– Я… У меня есть дело к некоторым джентльменам оттуда.
Под ложечкой засосало. О боже, книга! Злоключения и переживания так его захватили, что он даже не задумался о важности пропажи. Уильям ценил книгу не только за развлекательное содержание – еще он записывал на ее полях свои мысли, к тому же она была жизненно необходима для его миссии. В нескольких специальным образом отмеченных абзацах были зашифрованы имена и места проживания мужчин, которых он должен навестить, и, что еще важней, то, что он должен им сказать. Он помнил большинство имен, но все остальное…
От смятения Уильям даже позабыл про боль в руке и резко вскочил.
– Ты хорошо себя чувствуешь, приятель? – Мюррей тоже встал и смотрел на него с удивлением и участием.
– Я… да. Я всего лишь… кое о чем подумал.
– Тогда думай об этом сидя, а не то упадешь в огонь.
– Я… хорошо, сяду. – Он сел едва ли не быстрей, чем встал, и на лице внезапно выступил обильный холодный пот. Мюррей тронул его за здоровую руку, заставляя лечь, и Уильям лег, смутно желая потерять сознание.
– Все хорошо, – не открывая глаз, пробормотал он. – Мне просто нужно немного отдохнуть.
– Хм.
Трудно сказать, выразил Мюррей таким образом согласие или беспокойство, но он отошел и вернулся с одеялом, которым молча прикрыл Уильяма. Тот слабо шевельнул рукой в знак благодарности – говорить он уже не мог: от внезапно накатившего озноба застучали зубы.
Мышцы давно болели от перенапряжения, но он не обращал на это внимания – нужно было идти вперед. Теперь же боль всецело завладела его телом, такая сильная, что хотелось стонать. Сохраняя самообладание, Уильям подождал, пока озноб отступит и позволит ему говорить, и спросил:
– Ты знаешь город на Великом Мрачном болоте? Был там?
– Захаживал иногда.
Уильям видел Мюррея – темную тень, склонившуюся у костра, и слышал звук удара металла о камень.
– С-случайно не знаком с Вашингтоном?
– Знаю пятерых или шестерых с такой фамилией. У генерала много кузенов.
– Г-г-г…
– Генерала Вашингтона. Разве ты не слышал о нем? – В голосе шотландского могавка послышался намек на изумление.
– Слышал, но… точно ли… – Уильям умолк, собираясь с мыслями, и продолжил: – Генри Вашингтон. Он тоже родственник генерала?
– Насколько мне известно, любой человек с фамилией Вашингтон в радиусе трехсот миль отсюда является родственником генерала. – Мюррей вынул из сумки что-то длинное, пушистое и с хвостом. – А что?
– Так, ничего. – Уильям немного согрелся, напряженные мышцы живота расслабились, и он облегченно вздохнул. Впрочем, невзирая на удивление и спутанность сознания, виной которому была лихорадка, осторожности он не утратил. – Говорят, Генри Вашингтон – лоялист.
Мюррей удивленно повернулся к нему.
– Кто, во имя Брайд[10], тебе это сказал?
– Видимо, ложные слухи… – Уильям потер глаза тыльной стороной ладони. Раненая рука болела. – Что это? Опоссум?
– Ондатра. Не волнуйся, свежая. Убил ее перед тем, как встретил тебя.
– Хорошо.
На душе вдруг стало спокойно. Вряд ли из-за ондатры – он ел ее мясо не раз и находил его вкусным; правда, сейчас из-за лихорадки есть не хотелось. А, вот из-за чего – «не волнуйся» было произнесено с той же добродушной, уверенной интонацией, с какой конюх Мак обычно утешал маленького Уильяма, когда тот падал с пони или отец не брал его в город. «Не волнуйся, все будет хорошо».
От звука отрывающейся от мышц шкуры Уильяма затошнило, и он закрыл глаза.
– У тебя рыжая борода. – В голосе Мюррея прозвучало удивление.
– Только сейчас заметил? – сварливо поинтересовался Уильям и открыл глаза.
Цвет бороды ему не нравился. Волосы на голове, груди и прочих частях тела были приятного темно-каштанового цвета, в то время как волосы на подбородке и в паху отличались неожиданно ярким оттенком. Уильям стыдился этого и тщательно брился, даже на борту корабля или в дороге, но его бритва пропала вместе с конем.
– Раньше было как-то не до того, – миролюбиво ответил Мюррей.
Он замолчал, сосредоточившись на своем занятии, а Уильям постарался расслабиться и ни о чем не думать, чтобы хоть немного поспать. Он очень устал. Перед закрытыми глазами проплывали пейзажи болота. Похожие на петли ловушек корни, грязь, зловонная коричневая куча холодного свиного дерьма, ворох опавших листьев… Листья плывут по воде, похожей на коричневое стекло, вокруг его голеней отражения колеблются… в воде страницы книги расплываются и исчезают, издевательски уходя на глубину… От неба голова кружится не меньше, чем от озера, можно упасть вниз или вверх и утонуть в вязком, словно вода, воздухе, утонуть в собственном поту… Какая-то девушка щекочуще слизывает с его щеки пот, ее тело тяжелое, горячее и настойчивое; Уильям отворачивается, но не может избежать ее назойливого внимания…
Проснулся Уильям от запаха жареной ондатры. Огромный пес лежал рядом с ним и храпел.
– О боже! – Он слабо оттолкнул пса, смущенно вспомнив о девушке из сна. – Откуда собачка?
– Его зовут Ролло, – с упреком сказал Мюррей. – Я приказал ему лечь рядом с тобой, чтобы согреть. Ты трясся от озноба, знаешь ли.
– Знаю.
Уильям заставил себя сесть и поесть что-нибудь, хотя больше всего ему хотелось снова лечь, причем подальше от пса, который теперь лежал на спине, задрав вверх лапы, и походил на дохлое лохматое насекомое.
На землю опустилась ночь, небо было чистым и безбрежным, наполненным сиянием далеких звезд. Вспомнился отец, астроном-любитель; вместе с отцом – иногда к ним присоединялась и мать Уильяма – они лежали на лужайке в Хелуотере, смотрели на звезды и называли созвездия. Сейчас от вида холодной сине-черной пустоты Уильяма пробирал озноб, однако звезды почему-то действовали на него успокаивающе.
Что делать дальше? Он по-прежнему старался принять на веру то, что Генри Вашингтон, а возможно, и остальные, кому он должен был нанести визит в Дизмэле, – мятежники. Прав ли этот странный шотландец-могавк? Или по какой-то своей причине хочет ввести Уильяма в заблуждение? Хотя зачем ему это? Мюррей вряд ли знает что-то об Уильяме, кроме его имени и имени его отца. А когда они с отцом несколько лет назад приезжали во Фрэзер-Ридж, лорд Джон выступал как частное лицо. Мюррей вряд ли понял, что Уильям солдат – а уж тем более шпион – и не может ничего знать о его миссии.
А если он не собирался вводить его в заблуждение и его слова правда… Уильям сглотнул сухим горлом. Ему грозит смертельная опасность. Что случилось бы, если бы он приехал прямо в гнездо мятежников, в столь отдаленное место, как этот город на болотах, и беспечно рассказал бы о себе и своих целях? «Тебя бы вздернули на ближайшем дереве, – спокойно ответил рассудок. – И швырнули бы труп в болото».
И это подводило к еще более тревожной мысли: как мог капитан Ричардсон так ошибаться?
Уильям яростно затряс головой, желая упорядочить мысли, и тем самым привлек внимание Мюррея: он посмотрел на Уильяма, и тот вдруг спросил:
– Ты правда могавк?
– Да.
Глядя на татуировки и темные глаза, в этом трудно было усомниться.
– Как так вышло?
Мюррей поколебался, но ответил:
– Я женился на женщине из племени каньенкехака. Меня усыновил клан Волка из Снейктауна.
– Ясно. А твоя жена…
– Я больше не женат. – Это было сказано не враждебно, однако с той мрачной категоричностью, которая не дает продолжать расспросы.
– Прости, – для проформы извинился Уильям и замолчал.
Его снова начало знобить, он неохотно лег, натянул одеяло по самые уши и скорчился под боком у пса, который глубоко вздохнул, пустил ветры и больше не шевелился.
Согревшись, Уильям задремал, и сейчас сны были полны насилия и страха. Ему привиделись индейцы: дикари преследовали его в обличье змей. Змеи превратились в корни деревьев и сквозь отверстия на лице проникли в его мозг, разломали череп и высвободили целое гнездо змей, которые свернулись в петли арканов…
Уильям проснулся в поту, страдая от боли. Попытался приподняться, но руки не слушались. Кто-то склонился над ним. Тот шотландец, могавк… Мюррей. Вспомнив имя, Уильям испытал облегчение. И еще большим облегчением стала фляжка у губ.
В ней была вода из озера – он узнал ее странный, горьковатый привкус и жадно выпил.
– Спасибо, – вернув опустевшую фляжку, прохрипел Уильям.
Вода придала сил, и он сел. Лихорадка еще туманила рассудок, но сны хотя бы на время отступили. Уильям представил, как они выжидающе затаились в темноте, за маленьким кругом света от костра, и решил пока не спать.
Тянущая боль в руке усилилась, простреливая от кончиков пальцев до середины плеча. Было трудно не поддаваться одновременно и ей и ночи, и он сказал:
– Говорят, мужчине-могавку недостойно выказывать страх, и, когда он попадает в плен, а враг его пытает, он ничем не показывает, что ему больно. Это так?
– Лучше не оказываться в подобной ситуации, – с иронией ответил Мюррей. – А если такое все-таки произошло… прояви всю доступную тебе храбрость, вот и все. Ты поешь свою песнь смерти и надеешься умереть достойно. А у английских солдат разве не так? Ты ведь не хочешь умереть как трус?
Уильям наблюдал за огненными пятнами, вспыхивающими под закрытыми веками.
– Не хочу, – признал он. – У нас все так же, то есть я имею в виду надежду умереть достойно. Но солдата, скорее, подстрелят или ударят по голове, чем будут пытать. Если, конечно, он не столкнется с дикарями. А ты видел когда-нибудь смерть от пыток?
Мюррей повернул вертел, и огонь осветил его непроницаемое лицо.
– Да, видел, – наконец сказал он.
– Как это было? – Уильям и сам не понимал, зачем спрашивает. Возможно, лишь для того, чтобы отвлечься от боли в руке.
– Настолько интересно?
Поначалу праздный, интерес Уильяма немедленно возрос.
– Интересно!
Мюррей поджал губы, но Уильям к этому времени уже знал, как получить информацию, и мудро хранил молчание, не сводя глаз с могавка.
– Беднягу освежевали, – наконец сказал Мюррей и поворошил костер палкой. – Один из индейцев сдирал с него кожу тонкими полосками, остальные тыкали в раны горящими сосновыми ветками. Потом они отрезали его детородные органы и развели костер под его ногами, чтобы сжечь его прежде, чем он умрет от боли. Так и случилось… только не сразу.
– Да уж. – Уильям попытался представить себе этот процесс, и воображение сработало так живо, что он поспешно отвернулся от потемневшего скелета ондатры, с которого Мюррей срезал все мясо.
Мюррей молчал. Уильям даже не слышал его дыхания, но точно знал, что тот сейчас тоже представляет эти пытки. Впрочем, «представляет» – не совсем верное слово; он снова их видит.
– Кто-нибудь – а точнее ты – думал о том, как будешь вести себя на его месте? – тихо спросил Уильям. – Смог бы ты такое вынести?
– Каждый об этом думает. – Мюррей встал и отошел на другой конец поляны. Уильям слышал, как он облегчается, но вернулся Мюррей лишь несколько минут спустя.
Пес внезапно проснулся, поднял голову и при виде хозяина завилял хвостом. Мюррей тихо рассмеялся, сказал псу что-то на странном языке – то ли индейском, то ли гэльском, – затем оторвал заднюю ногу ондатры и бросил ему. Пес молниеносно подскочил, схватил подачку, улегся, довольный, по ту сторону костра и принялся ее облизывать.
Лишившись мохнатой постельной грелки, Уильям осторожно лег и подложил под голову здоровую руку. Мюррей пучком травы отчищал нож от крови и жира.
– Ты упомянул песнь смерти. Что это такое?
Мюррей пришел в замешательство.
– Я имею в виду, о чем в ней поется? – уточнил Уильям.
– Видишь ли, я слышал только одну такую песнь. Остальные двое, умершие точно так же, были белыми мужчинами и просто-напросто не знали подобных песен. Индеец – он был из племени онондага – пел о своем племени, своей семье. И немного о том, как сильно он презирает тех, кто собирается его убить. Пел и о своих деяниях: о победах, о могучих воинах, павших от его руки; они обязательно поприветствуют его после смерти. Затем о том, как он намерен пересечь… – Мюррей задумался, подбирая слово, – то, что пролегает между этим миром и тем, что будет после смерти. Пожалуй, можно сказать «границу», хотя это слово означает скорее «пропасть».
Он замолчал, но рассказ еще не был окончен, Мюррей лишь пытался вспомнить подробности. Внезапно он выпрямился, глубоко вздохнул, закрыл глаза и принялся читать стих на языке могавков, как предположил Уильям. Чередование «н», «р» и «т» завораживало и звучало ритмично, словно барабанный бой. Резко оборвав стих, Мюррей продолжил:
– Затем он рассказал об ужасных созданиях, которых он встретит на пути в рай: например, летучих зубастых головах.
– Фу, – сказал Уильям.
Мюррей рассмеялся.
– Точно. Я не хотел бы повстречать такое.
Уильям счел уместным спросить:
– Песню смерти придумывают заранее – на случай, если она вдруг понадобится, или полагаются на, так сказать, предсмертное вдохновение?
Мюррей смутился.
– Видишь ли, об этом обычно не говорят, понимаешь? Хотя двое моих друзей немного рассказали о том, что спели бы, возникни такая необходимость.
– Хм. – Уильям лег на спину и посмотрел на звезды. – Песню смерти поют только во время пыток, которые завершаются смертью? А если ты болен и думаешь, что умрешь?
Мюррей отвлекся от своего занятия и пристально посмотрел на Уильяма.
– А ты умираешь?
– Нет, просто интересуюсь, – заверил его Уильям. Он и правда не думал, что умирает.
Мюррей с сомнением хмыкнул.
– Что ж, слушай. Песню смерти поют тогда, когда точно уверены в своей смерти, не важно, от чего.
– Наверное, тебя больше уважают, если ты поешь песню, когда в тебя втыкают горящие ветки? – предположил Уильям.
Мюррей громко рассмеялся, внезапно почти перестав походить на индейца.
– Откровенно говоря, тот онондага… по-моему, не так уж хорошо он ее спел. Впрочем, вряд ли я справился бы лучше на его месте.
Уильям тоже рассмеялся, затем они оба замолчали. Уильяму подумалось, что Мюррей сейчас так же, как и он, представляет себя на месте того индейца: привязанным к шесту, готовым вынести пытки. Он посмотрел вверх и для пробы придумал несколько строк: «Я, Уильям Кларенс Генри Джордж Рэнсом, эрл…». Не годится, перечень имен ему никогда не нравился. «Я, Уильям… Уильям… Джеймс…». «Джеймс» было его тайным именем, он годами не вспоминал о нем. Но уж лучше Джеймс, чем Кларенс. «Я, Уильям». Что еще можно сказать? Почти ничего. Нет уж, лучше повременить со смертью до тех пор, пока он не совершит что-нибудь, достойное упоминания в песне смерти.
Мюррей молчал; огонь костра отражался в его темных глазах. Наблюдая за ним, Уильям подумал, что шотландец-могавк уже сложил свою песнь смерти, – и вскоре заснул под треск пламени и тихий хруст костей, терзаемый лихорадкой, но несломленный.
* * *Во сне ему виделись пытки: бесконечный раскачивающийся мост над бездной, где его преследуют черные змеи и стаи летающих желтых голов с разноцветными глазами. Он замахнулся, чтобы отбиться от них, – и пришел в себя от острой боли.
Свежий ветерок предвещал скорый рассвет. Прохладный поток воздуха коснулся лица Уильяма, заставив вздрогнуть и вспомнить об иной дрожи.
Кто-то что-то сказал – он не разобрал, что именно, но из-за лихорадки решил, что это одна из змей, с которыми он разговаривал до того, как они принялись на него охотиться.
На его лоб легла чья-то ладонь, большой палец приподнял веко. Лицо индейца витало перед ним в дремотном видении.
Уильям издал раздраженный возглас и, моргнув, повернул голову. Индеец что-то спросил, ему ответил знакомый голос. Кто… Мюррей. Это имя, казалось, плавало возле его локтя, и он смутно припомнил, что Мюррей был в его сне, он отчитывал змей на суровом шотландском наречии.
Сейчас Мюррей тоже говорил не на английском языке, однако и не на специфическом шотландском диалекте. Уильям с трудом повернул голову, все еще дрожа от озноба.
Вокруг костра на корточках – чтобы не намокнуть от росы – сидели индейцы. Один, два, три… шесть. Мюррей и еще один индеец сидели на бревне и разговаривали.
Нет, индейцев семь – еще один потрогал его лоб и наклонился.
– Думаешь, умрешь? – с толикой любопытства спросил он.
– Нет, – ухитрился выдавить Уильям в промежутках между клацаньем зубов. – Кто ты, черт побери?
Индейцу вопрос показался забавным, и он повторил его своим друзьям. Те засмеялись, тогда Мюррей посмотрел на Уильяма, заметил, что тот проснулся, и встал.
– Каньенкехака, – сказал индеец, усмехнувшись. – А кто ты, черт побери?
– Он мой родич, – коротко сказал Мюррей, опередив Уильяма, оттер в сторону индейца и сел на корточки рядом с Уильямом. – Живой?
– Как видишь, – угрюмо отозвался он. – Не хочешь представить меня своим… друзьям?
Первый индеец разразился смехом и, видимо, перевел его слова двоим или троим индейцам, которые подошли взглянуть на Уильяма. Они тоже сочли это забавным.
Мюррей не смеялся.
– Это мои родственники. По крайней мере, некоторые. Пить хочешь?
– У тебя много родственников… кузен. Да, если тебе не трудно.
Уильям попытался сесть, помогая себе здоровой рукой. Вылезать из-под промокшего от росы, но все равно уютного одеяла не хотелось, однако какая-то глубинная потребность заставляла его принять вертикальное положение. Мюррей, похоже, неплохо знал этих индейцев; впрочем, родня они ему или нет, а в линии его рта и плеч сквозило напряжение. И становилось ясно, зачем он сказал им, что Уильям – его родственник…