Темноборец

– Рисует, когда срастаются. А потом все ломаем обратно, – пояснил Пешеч. – Как тебе эти картины?

– Что-то в них есть, – пожал плечами Андрей. – Очень детально прорисованы глаза. По одним только взглядам натурщиков и натурщиц можно судить о их возрасте, эмоциональном состоянии и…

– Да, глаза он любит, – удовлетворенно перебил Ярый.

Андрей внимательнее вгляделся в картины. На них были изображены разумные существа разных сословий и видов. Некоторые единолично с трудом помещались в картинной рамке. Другие ютились по двое-трое. На одной из картин была изображена супружеская пара, слившаяся в поцелуе. Правда, на картине, расположенной от нее справа, целовавшуюся недавно девушку, рвал на части волк с человеческим телом. Вероятно, художник хотел донести этой картинной дилогией чудовищную историю о романе человеческой девушки и оборотня, не сумевшего сдержать кровожадный инстинкт.

В центре комнаты располагалась картина, выделявшаяся на фоне прочих своими размерами. Полотно занимало всю стену от пола до потолка. На нем был изображен плачущий старец, державший в раскрытых ладонях умирающую синицу со сломанным крылом и частично ощипанным боком. Несмотря на текущие слезы, старик показывал изо рта кончик своего языка и готов был то ли что-то сказать, то ли облизнуться. Глаза старику заменяли две свечи, капающий с которых воск превращался в кристально чистые слезы. На этот раз художник решил отказаться от точности изображения глаз. В этой картине он пользовался метафорой, адресованной то ли мучителю с глазным протезом, то ли собственной проблеме с выпадающими глазами.

– Он научился колдовать при помощи своих картин, – нарушил воцарившееся молчание Ярый. – После каждого чернового эскиза он убивал натурщиков и натурщиц, что придавало той или иной картине определенную колдовскую силу. Мы полагаем, что наш художник использует для колдовства благодать их внематериальных частиц, каким-то образом отпечатавшихся в картинах. Сначала я наказывал его за убийства, но потом понял, что они необходимы для его самореализации, раскрытия творческого и колдовского потенциала. Угадаешь, какая картина особенная?

– Вот эта, – Андрей сразу же указал пальцем на картину со старцем.

– С чего ты решил?

– Глаза. На всех остальных они прорисованы выразительно и реалистично, а здесь мутноватые свечи.

– Верно, – кивнул Ярый. – При написании этой картины художник никого не убил, но она обладает наибольшей силой из всех. Я думаю, здесь изображен он сам в старости. Слышал древнюю поговорку: «Глаза – зеркало Души»? Я думаю, она и заточена в этих свечах-глазах. Его собственная внематериальная частица. То есть формально художник жив, но на деле от его тела осталась лишь оболочка. Все остальное заключено в этой картине.

– Красиво, – ответил Андрей, про себя начиная задумываться о цели рассматривания картин.

Если Ярый пригласил его, чтобы заманить на собственную территорию и убить, то почему не сделал этого сразу? Зачем столь длинные предисловия? К какому соглашению пытается прийти вампир с темноборцем, пришедшим отобрать у него украденную реликвию?

– Скорее, величественно, нежели просто красиво, – поправил Ярый. – Эта картина символизирует его силу и отражает его старение. Изначально у птицы не было выпавших перьев. Уверен, с годами она будет абсолютно лысой, а свечи в глазах старца превратятся в два угасающих огарка. Это еще одно подтверждение того факта, что картина живая.

Андрей промолчал. Он не понимал, чего от него хотят услышать. Каждая следующая реплика Ярого могла служить пояснением.

– Ты же ненавидишь колдунов, ведь так? – уточнил Ярый. – Мне пришлось ознакомиться с некоторыми деталями твоей биографии. Извини, если задел за живое.

– Да, я не питаю к ним особой симпатии. И раз уж ты знаешь, кто я такой и зачем я здесь…

– Давно не решаюсь его убить, – Ярый в очередной раз не дал темноборцу договорить. – Может, тебе доставит некоторое удовольствие свернуть ему шею? Ты же ведь знаешь, что все колдуны одинаковы в своей кровожадности. Этот ничем не лучше, чем тот, что убил твою невесту. Прими, пожалуйста, эту возможность, как знак моей доброй воли.

Андрей понимал, что нужно соглашаться на правила игры, заданные Ярым, хотя и не осознавал их значения. Приятно ли убить колдуна, после всего, что случилось?

Этот колдун выглядел куда более жалким, чем стареющий Енисей Григорьевич. Убийство инвалида представлялось чем-то кощунственным, бессмысленным и нелепым. Художник не виноват в том, что сделал другой представитель его вида, и не имеет ровно никакого отношения к злоключениям темноборца. Андрей посмотрел на Олега, но тот промолчал.

– А если я откажусь? – спросил Андрей, стараясь уловить фальшь во взгляде и голосе Ярого.

– Какой тебе смысл отказываться? С одной стороны, ты убиваешь колдуна, который лишил жизни десятки невинных существ, так же, как лишили жизни твою невесту. С другой стороны, ты великодушно совершаешь акт эвтаназии, позволяя блаженному избавиться от мучащего его тела.

– Ты хочешь, чтобы я убил художника?

– Верно, – подтвердил Ярый. – Извини, оружие выдать тебе не смогу, потому что не приемлю вооруженных темноборцев в собственном доме. Но я уверен, что ты сможешь справиться с его хрупкой шеей голыми руками.

Андрей посмотрел на художника. Тот стоял на коленях и теребил сломанные во многих местах и неправильно срастающиеся руки. С уголка его рта стекала слюна. Глаза поднимались и опускались по лицу то быстрее, то медленнее. На уровне носа глазные яблоки останавливались, зрачки расширялись, и художник вглядывался в пустоту перед ним, после чего весь цикл повторялся сначала.

«Ну, убью я ходячий труп. Что дальше?» – подумал Андрей. Одного только исполнения желания Ярого было недостаточно для бессмысленного убийства. Убивать – так убивать реального колдуна, а не его подобие. Андрей отошел на несколько шагов от художника, а потом бросился на картину с намерением разорвать ее в клочья.

С трясущимися кулаками Стопарин врезался в стену. Пространство перед ним начало плыть и кривиться столь быстро, что Андрей не успел осознать, как темнеет в глазах. Он упал на колени и почувствовал режущую боль под веками. Темноборец отчаянно заморгал, пытаясь оглядеться вокруг. Кое-как ему удалось разглядеть комнату, в которой стояли Олег и Ярый, окруженные ореолами света. В глазах двоилось.

Андрей снова моргнул, потер глаза руками и обнаружил несколько черных полос посреди собственного поля зрения. Полосы постепенно увеличивались в размерах. Это было похоже на занимающий все свободное пространство фон для выступления Ярого на дебатах. Только на этот раз, кроме черного фона, в голове угрожало остаться пугающее ничто.

Андрей почувствовал дискомфорт в области глаз. Давление так сжимало глазные яблоки, что казалось, будто внутри копошатся черви. Зрение то проявлялось, то полностью исчезало. Андрей представил, что его глаза, словно карусель, вертятся вокруг собственной оси, поворачиваясь зрачками то внутрь, то наружу, хотя это, конечно же, было невозможно.

Стопарин изо всех сил старался бороться с окружающей его слепотой, но с каждой новой попыткой вглядеться в знакомые предметы, Андрей наблюдал все меньше просветов в застилающих зрачки черных пятнах. Резь заставляла закрыть глаза. С каждой следующей секундой боль усиливалась, а зрение угасало. Андрей почувствовал, что непроизвольно сдается. Он закрыл глаза и упал на пол, позволив темноте забрать свое зрение.

– Что со мной? – отчаянно прохрипел темноборец, корчась от страха и боли.

– Теперь ты видишь глазами художника, – откуда-то издалека, как закадровый смех, прозвенел голос Ярого.

Глава 12. Твоими руками

– Твоя проблема не здесь, – лекарь указал на глаза темноборца, – а здесь, – постучал Стопарину по голове.

– Это что-то спиртное? – незрячий Андрей втянул ноздрями аромат из протянутой ему бутылки, прежде чем отхлебнуть.

Говорят, у ослепших существ со временем обостряется обоняние. Пожалуй, производить переоценку собственных сенсорных способностей на четвертый день слепоты еще рано, но спиртовой запах, раздражающий носовые рецепторы, Андрей не мог не учуять.

– Это виски. Пей. Проблемы твоего рода только так и лечат, – раздраженно ответил лекарь, не желающий спорить с недоверчивым пациентом.

Андрей отхлебнул из горла и раскинулся на врачебной кушетке, ожидая, пока хмель ударит его обухом по голове. В свое прошлое погружение на дно бутылки Стопарин совмещал алкоголь с чтением, что явно шло на пользу искушенному мозгу, сосредоточенное внимание которого мешало опьяненному исступлению. Сегодня вместо книг выпивку сопровождали одиночество и пустота, черными пятнами затмевающая глаза.

– А у меня правда что-то есть на глазах? Нарост какой-нибудь, не? Типа катаракты? – в очередной раз спросил Андрей, на локтях приподнимаясь с кушетки.

– Я уже отвечал. Нет у тебя ничего. Проблема психического плана, а не физического. Потому и пьешь ты антидепрессанты и алкоголь, а не черничные настойки со специализированными глазными лекарствами.

Лекарь устал изо дня в день отвечать на одни и те же вопросы. На первом сеансе темноборец вообще вопил, словно резаный, будучи в полной уверенности, что ему требуется немедленная операция на глазах, чтобы сохранить зрение. Сейчас психоз пациента сдерживает добрая горсть успокоительных. Да и то не совсем сдерживает, судя по бесконечно повторяющимся вопросам, ответы на которые многократно получены.

– То есть, по Вашим словам, я сам не хочу видеть? – воскликнул Андрей и ударил кулаком по кушетке, понимая, что ответа на его риторический вопрос не последует.

Вампирское Подполье отнеслось к Андрею с таким почтением и уважением, будто его слепота никоим образом не была связана с их «гостеприимством» и «знаками доброй воли». Темноборцу предоставили собственный процедурный кабинет и комнату напротив него с полным спектром удобств. Лечением занимался персональный врач или, как говорят вампиры, лекарь, который не только поил темноборца таблетками и алкоголем, но и сопровождал его из комнаты в комнату, прибегая по первому звону колокольчика, расположенного на прикроватной тумбочке.

Между тем, состояние оставалось стабильным. Изредка Андрей представлял, что он видит сквозь черные пятна смутные очертания существ и предметов, но это ощущение исчезало спустя пару мгновений после того, как оно появлялось. Передвигаться по комнате приходилось при помощи трости, выполняющей роль щупа, который позволял оценивать расстояние до предметов. Хотя даже с тростью Андрей то и дело врезался в стены или же натыкался на мебель, набивая все новые шишки. Непривычный образ жизни калеки заставлял чуть ли не всерьез задуматься о приобретении защитного шлема и наколенников.

Но хуже самой болезни давил на сознание информационный вакуум. Олег, хотя и навещал временами Андрея, не приносил совершенно никаких новостей. От энтузиазма, с которым он планировал побег из больницы, не осталось никакого следа. План по завоеванию доверия Ярого и внедрению в Подполье будто перестал его интересовать. Олег не шел на контакт с вампирами, предоставляя инициативу Андрею.

С другой стороны, наигранное безразличие могло быть прикрытием для решительных действий. Наверняка, Олег догадался, что у Андрея есть собственный интерес к Скрижали. Посему забрать ее молча и отправиться в одиночку в Москву было куда проще, чем принимать совместное решение. Спрашивать об этом напрямую было бессмысленно. Если бы Олег хотел откровенного разговора, он бы не мешкал и сам его предложил, а навязывать диалог вампиру, который к нему не готов, – все равно, что разговаривать с рыбой. Беседы с нулевой информативностью. Да и какой Олегу резон говорить с темноборцем, пытавшимся его убить?

Оставалось надеяться, что за мучительно тянущиеся дни слепоты ничего критичного не случилось. А роковые события не только могли произойти, но и маячили на горизонте. Ярый, которого Андрей не видел с момента беседы в картинной галерее, мог использовать Скрижаль Силы, развязав в ЕТЭГ гражданскую войну. Темноборцы могли прислать посла в Подполье с ультимативным требованием вернуть украденную реликвию. Этот посол мог валяться мертвым в какой-нибудь канаве, что также спровоцировать бы волнения в обществе и войну. Да что угодно могло спровоцировать войну, учитывая, что Небесный Совет давно подыскивает для нее повод. Но ни один взрыв еще не успел прогреметь в городе, и ни одна бомба не разорвалась над головой Андрея, что свидетельствовало о наличии в мире хоть шаткой, но все же стабильности.

Андрей проводил дни в ощущении полностью выключенного сознания, помахавшего на прощание рукой и ушедшего в анабиоз. Оставалась лишь вера, что в один прекрасный момент появится рука помощи и подаст знак. Но Демиург словно не слышал мольбы, и знаков не подавал.

Осознание того факта, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих, пришло внезапно. Поскольку внешних событий, способствующих выздоровлению Андрея или его продвижению на пути к Скрижалям, не происходило, темноборец решил взять инициативу в свои руки.

– Могу я на тебя опереться? – Андрей повернул голову в сторону, откуда доносились шаги Олега.

– Да, конечно.

– Мы сейчас далеко от картинной галереи?

– Она в этом же здании. А что?

– Поможешь туда дойти?

Олег услужливо подставил плечо. Андрей спрыгнул с кушетки и последовал к выходу из комнаты, опираясь на вампира, указывающего дорогу.

– У тебя есть конкретный план? – спросил Олег.

– У меня есть конкретная идея, – уклончиво ответил Андрей, показывая своим видом, что не намерен вести диалог.

Картинную галерею Стопарин узнал по запаху. В ней пахло свежими масляными красками и древесной корой с легким кофейным оттенком. Откуда брались все эти ароматы на картинах, далеких от состояния «свеженаписанных», оставалось загадкой.

– Пришли, – произнес Олег, оставляя Андрея возле той самой картины со старцем.

– Я перед той картиной? – интуитивно предположил темноборец.

– Именно. Как ты и хотел.

– Спасибо.

Андрей открыл глаза как можно шире, стараясь перебороть темноту и рассмотреть картину. Знакомая резь давала о себе знать. Боль была не столь острой, и ее можно было игнорировать, не прилагая особых усилий.

«Исше манийе заради!» – произнес Андрей на колдовском языке, стараясь придать голосу максимальной уверенности в себе. «Верни мое зрение», – на всякий случай темноборец повторил то же самое и на русском. Художник, конечно, колдун, но кто знает, как повлияли на него истязания, которые ему довелось пережить милостью Ярого. Потеряв язык и разучившись разговаривать, он мог разучиться и думать на колдовском наречии.

– Айая навер дабил, – «Я и не забирал», – ответил художник голосом в голове у Андрея. Не разучился.

– Что я должен сделать, чтобы снова видеть? – Андрей продолжил телепатический диалог на колдовском языке. Говорить что-либо вслух не имело смысла.

– Это неправильный вопрос.

Андрей почувствовал, что художник нахмурился, хотя и не смог бы это увидеть, даже если бы был зрячим. Темноборец разговаривал не по тому сценарию, который предписывала ему картина. Своими неграмотно сформулированными вопросами, озвучиваемыми на ломаном колдовском языке, он нарушал гармонию акта искусства, вложенную во всю эту ситуацию.

– Ты хотел, чтобы я уничтожил твою телесную оболочку? – неуверенно попытался поправиться темноборец.

– Моя немощная оболочка не несет в своем существовании никакого сакрального смысла. Ее смерть после перемещения внематериальной частицы в объект автопортретной живописи была бы правильной с точки зрения логики. К тому же, любому разумному существу, для которого красота и уродство – четко разграниченные понятия, мое тело представится сущим убожеством.

Но если я буду смотреть на этот мир ровно под тем же углом, что и все окружающие существа, то какой из меня художник? Впервые в своей жизни коснувшись палитры с красками и кистей, я понял, что оставить след в сердце разумного существа может лишь по-настоящему живая картина. После нескольких неудачных опытов мне удалось создать шедевр, заключив в холст внематериальную частицу.

Я убивал ради искусства, пряча души в картины, а тела в погребальные ямы. На самом деле мне достаточно было внематериальных частиц, но я счел негуманным оставить в Мидлплэте лишенные разума обезображенные тела.

Однако отказ от рассмотрения мира через призму признания собственных ошибок ведет к творческому застою. Я не говорю, что нужно все время писать, а потом комкать и перечеркивать. Старые взгляды, мировоззрения, художественные приемы имеют право на существование, но только как исторический объект, показывающий развитие и преображение творческой личности.

Итак, я решился на эксперимент. Написав картину, отражающую мое собственное старение, я заключил в нее свою внематериальную частицу, заведомо предполагая, что мое тело продолжит существование в Мидлплэте. И знаешь, к какому выводу я пришел? Нет ничего уродливого в теле, существующем без внематериальной частицы. Напротив, это красиво, хотя бы потому, что является актом творения, равноценного творению Демиурга. Тебе известно что-нибудь про учение о существовании двух форм тел в Мидлплэте?

– Это известно каждому жителю Мидлплэта почти с пеленок, – ответил Андрей, чувствуя, что для дальнейшего диалога со словоохотливым художником ему может не хватить познаний в колдовском языке. – Все объекты природы существуют в двух формах: живое и неживое или, как это называли на старорусских наречиях, одушевленное и неодушевленное.

– Хорошо. А к какой форме относится мое тело? По всем признакам, присущим обеим формам, – ни к той, ни к другой. Таким образом, сам того не понимая, я создал третью форму существования объектов природы. Я выступил творцом, подобным Демиургу, и мне удалось понять его изначальный замысел. Акт сотворения мира – всего лишь удачный творческий эксперимент, визуализация которого – все, что мы видим и знаем.

Андрей сглотнул ком в горле, стараясь как можно скорее подобрать, словно ключик к замку, тот ответ, который художник сочтет правильным. Идеи искусства, акционизма и творческого преображения мира были чужды очерствевшей душе темноборца.

– То есть уничтожение твоего тела – идея Ярого, которая тебе не близка? – в очередной раз попытался поддержать начатую тему Андрей.

– С эстетической точки зрения Валд проповедует реакционную ересь. Но это не единственный возможный взгляд на сущность вещей. Уничтожение моего тела позволит разорвать с ним последние связи, что приведет к многократному увеличению моей колдовской силы и обеспечит мое бессмертие. Творческий эксперимент по созданию третьей формы мы можем счесть успешным и завершенным. Конечно, Валда в данном случае волнуют только возможности использования моей силы в рамках деятельности вампирского Подполья и борьбы за равноправие видов разумных существ. Но кто сказал, что мы вправе судить его за отказ от искусства? Ведь именно он побудил во мне чувства эстетики, послужив источником вдохновения для всех этих картин.

– Послужил источником вдохновения, – повторил Андрей фразу, показавшуюся ему ключевой. – Ты любил своего мучителя?

– До чего же вы склонны сводить все к банальностям, творческие импотенты! – художник рассыпался в оскорблениях и засмеялся. – Глупцы! Стокгольмский синдром, гомосексуальные связи – что только мне не приписывали тебе подобные.

– Извини. Я не хотел обидеть, – замялся Андрей. – Наверное, у нас действительно…

– Зашоренное сознание, – перейдя на русский язык, договорил за темноборца художник.

Очевидно, у этого термина не было аналогов на колдовском языке. Андрей выразил молчаливое согласие. Сравнение с лошадью, чье зрение ограничено шорами уздечки, было столь точным, что у темноборца задергался правый незрячий глаз.

– Да будет тебе известно, что вдохновляют не только гормональные всплески, как некоторых на подвиги.

– Меня имеешь в виду? – почувствовал тонкий намек темноборец.

– Тут уж извини: неоднократно будучи в твоей голове, я не смог удержать соблазн покопаться в ее составляющих, – подтвердил художник. – Поддавшись любовным чарам, ты породил безумную идею о путешествии на Лифте между мирами, и тебя совершенно не волнует, к каким последствиям это приведет. Знаешь ли ты, что воскрешение умерших Демиург карает мировым катаклизмом? Одна жизнь стоит тысяч. Готов ли ты заплатить эту цену? Если да, то в чем разница между тобой и Небесным Советом, готовящим теракт на Красной площади?

О карательных мерах Андрей слышал впервые. В исторических книгах Енисея Григорьевича Стопарина об этом не было ни единого слова. Впрочем, теория апокалипсиса могла быть частью творческого замысла художника, описывающего собственную реальность. Или художник мог защищать Ярого, оберегая украденную им Скрижаль. Даже если он прав и говорит чистую правду, то какое это имеет значение? Неужели Андрей остановится на половине пути, узнав о возможной, но вовсе не обязательной и лишь вероятной каре? Да и разница между Андреем и Небесным Советом вполне очевидна. Жертвовать жизнями разумных существ ради любви или ради власти – совсем не одно и то же. Мгновенно переубедив себя и поборов волнение, Андрей сдержал желание отвечать.

– Я дал тебе пищу для размышлений, – продолжил художник. – Но это только лирическое отступление. Мы говорили о Валде и вдохновении. Ты заметил, что выделяется на каждой моей картине?

– Глаза, – не задумываясь, Андрей выпалил очевидный ответ.

– Верно, – согласился художник. – Каждую картину я начинал с эскиза глаз. Имея нарисованные глаза, я мог дополнить изображение какими угодно чертами. Дело здесь в Первородных вампирах. К моему глубокому восхищению, мой мучитель оказался одним из них. Уверен, о Первородных существах тебе, как и любому безграмотному темноборцу, упорно игнорирующему историю, неизвестно.

– Впервые слышу, – подтвердил Андрей, почувствовав укол совести. Колдуны были действительно куда более сведущи в большинстве наук, хотя и имели, в отличие от темноборцев, ограниченный доступ к знаниям.

– Первородными называются существа, появившиеся в Мидлплэте первыми после сотворения мира. Неподтвержденные данные свидетельствуют о существовании Первородных людей, вампиров, эльфов и существ еще нескольких биологических видов. Но лично я встретил единственное Первородное существо – вампира по кличке Ярый. От него я узнал, что Первородные вампиры не стареют и могут жить вечно.

Каждое из Первородных существ способно к усиленной регенерации. Однако регенерация функционирует только в случае сохранения целостности тела. Условно говоря, если от Валда останется только рука, он не сможет отрастить из нее все тело.

Современные научные достижения позволили решить эту проблему. Существует одна часть тела Первородных вампиров, которая способна расти в жидких питательных средах до полного восстановления целостного организма. Глаза. Теперь понимаешь значение глазного протеза Валда? Он вырезал собственный глаз, чтобы сохранить бессмертие в случае расчленения тела. Разве это не гениально? Продолжить логическую цепочку не составит никакого труда. Внематериальные частицы существ, во всяком случае, Первородных, локализуются в глазах, отчего и пошло выражение «глаза – зеркало души». Если я хочу написать живую картину, я должен акцентировать внимание на глазах. А если я помещу в глаза, написанные на холсте, настоящую внематериальную частицу, то понимаешь, какой результат получу?

– Живые картины.

– Схватываешь на лету, – художник изменил тон на куда более строгий и продолжил. – Я рассказываю тебе о высоком, а ты пришел ко мне с двумя весьма приземленными целями: отомстить Валду за то, что случилось с твоими глазами, и вернуть себе зрение. Верно?

– Не буду же я оспаривать очевидное, – пожал плечами Андрей.

– Но я не выгнал тебя по одной простой причине. Ты захотел стать частью моей экспозиции, совершив восхитительный перфоманс. Твой акционизм, хотя ты и сам его не осознал, понравился мне более, чем все, что я видел в Гетеборге. Добровольный отказ от зрения в целях визуального воплощения образов моих картин в трехмерном пространстве – это искусство, очищенное от стереотипов восприятия.

Ты один понял мою идею о том, что картина не обязательно должна быть нарисованной на холсте и установленной в деревянной рамке. Картиной может быть разумное существо само по себе или то, что остается от него после удаления внематериальной частицы, как это стало с моим телом. Ты – живая картина в ее современном понимании, в условиях отказа искусства от метафорических образов и перехода к реализму, воспринимающему символы буквально и прямолинейно. Благодаря тебе мне удалось создать не только третью форму объектов природы, но и третью форму живого искусства.

Нечто подобное я видел у московских ваннаби. Но они лишь больные существа. У этого заболевания даже есть название в психологии: синдром нарушения целостности восприятия собственного тела. Ты же пошел куда дальше глупых психических расстройств. Тебе не нужно в буквальном смысле отпиливать ногу, чтобы найти свое место в мире. Ты способен силой мысли на подсознательном уровне блокировать некоторые функции своего мозга, чтобы слиться с целостной творческой композицией. Ты стал актом и воплощением искусства, и я аплодировал бы тебе стоя, если бы имел телесную оболочку.